На Спине

Юля Клён

На Спине

I На спине

1. Кеска

Драконы – это древнейшие существа в нашем мире. Они родились тысячелетия назад и с тех пор непрерывно растут. И воды, и земли и, возможно, сам воздух, что мы, жалкие паразиты, вдыхаем, когда-то были телами великих…

Старый Кеска слепо сощурил глаза. Непослушные пальцы, покрытые пигментными пятнами, пытались попасть деревянным пером в чернильницу.

ВНИЗ – пророкотал голос.

Кеска кивнул сам себе, подошел к полке, взял мешочек с порошком и медленной шаркающей походкой отправился к Факелу – сооружению наподобие древних маяков, на вершине которого стояла чадящая медная чаша. Он с трудом поднялся по скрипучим ступеням и бросил на тлеющие угли щепотку порошка. Угли зашкворчали, завоняли и задымили синим цветом. Кеска поплотнее запахнул разлетающиеся полы своего песочного цвета балахона, повернулся спиной к суете в городе, лицом к закату и начал наблюдать за плавным, едва заметным снижением Дракона.

– Что, мой старый друг, жажда замучила? – скрипучим тихим голосом поинтересовался Кеска в пустоту.

КОШКИ – раздалось в ответ.

Ко-о-ошки. Эти вредные создания раз за разом пробирались к ним в город. И ладно, если одна, они просто снижались достаточно, и какой-нибудь охотник на облака спускал животное на ближайшее дерево. Но если кошек забиралось две, три, пять… их очень быстро становилось пятнадцать, и они тревожили Дракона своими мягкими пушистыми лапами, тонкими длинными усами. Они посылали вибрации по чешуйчатой спине, и Дракон изнемогал, не имея возможности просто хорошенько почесаться.

Кеска хохотнул.

Дробный стук в дверь разбудил старика. Он вздрогнул всем телом и с трудом открыл глаза. По белоснежному небу за окном он понял, что они снова поднялись в воздух. Стук повторился. Онемевшей рукой Кеска провел по лицу, вытер рукавом дряблые губы, перевел белесый взгляд – он заснул в кресле. Тяжело вздохнув, Кеска встал, не с первой попытки, конечно, но встал и пошаркал к двери в кожаных тапочках. Он не отрывал тонких пальцев с желтоватыми ногтями от стены. Нет, ему не нужна была опора, ему просто нравилось это ощущение.

К моменту, когда Кеска добрался до двери, он уже смог и спину выпрямить, и нацепить добродушную улыбку на лицо.

– Правитель! – рявкнул стоявший на пороге молодой человек.

– А, – искренне обрадовался Кеска, – юный Кальвер! Заходи! Расскажи, что сегодня вы видели Внизу.

– Правитель… – произнес Кальвер в спину удаляющемуся старику.

Кальвер, Пекарь, сын Пекаря, наверное, можно сказать, что и внук Пекаря, был частым гостем в Головной Обители Правителя. Он приносил Кеске хлеб и другую выпечку. Проверял, чтобы в кувшинах была вода, и просто болтал с одиноким стариком. Но сегодня в его голосе слышалось сомнение.

– Ты принес мне новых книг, юный Кальвер? – не оборачиваясь, поинтересовался Кеска. Он вел своего гостя в просторную кухню, где планировал заварить хорошего ароматного чаю. – Надеюсь, честно выменянных? Вы же не выпускали охотников?

– Нет, Правитель, – глухо ответил Кальвер, не уточняя на какой именно вопрос.

– Хорошо… хорошо… – задумчиво пробормотал Кеска. Он стоял, подняв белесый подслеповатый взгляд к полке, на которой стояли стеклянные банки с чаем. – Давай сегодня выпьем черного с молоком? Что-то зябнут мои кости.

– Правитель…

– Говори уже, юный Кальвер, что тебя беспокоит? – Кеска достал красивую медную мерную ложечку, снял слегка дрожащими руками нужную банку, открыл пробковую крышку и с наслаждением вдохнул аромат высушенных листьев.

– Правитель, я привел тебе рабу! – выпалил Кальвер.

Банка с грохотом упала, и по столешнице рассыпались черные листья чая. Кеска замер, задумчиво глядя в стену и поджав морщинистые губы. Моргнул. Вздохнул. Растянул губы в улыбке и обернулся к Пекарю.

– Рабу?

Ну, конечно. Рядом с молодым человеком стояла в грязной порванной юбке, раскрасневшаяся и встрепанная девушка, злобно сверкая на старика глазами. Кальвер крепко держал ее за плечо, а рот был завязан его шейным платком.

– Раба-а… – озадаченно протянул Кеска. – А рот чего заткнул?

– Так того… Сквернословит, – пожал плечами Кальвер, потом потупился по-мальчишески и тихо добавил, – и плюется.

– Ну-ну. Развяжи, – махнул рукой Кеска и, когда Кальвер не пошевелился, добавил строже, – Развяжи! Не так тебя родители воспитывали!

Юный Кальвер подчинился. Девушка вихрем юбок и мерцающих волос развернулась, залепила ему звонкую пощечину, действительно плюнула ему под ноги, разругала на чем свет стоит и грациозно плюхнулась на стул, сложив руки под мягко колыхнувшейся грудью. Она вскинула острый носик и, нахмурив пушистые светлые брови, воззрилась на Кеску.

Кеска покачал головой, ухмыляясь, и сел напротив. Красный от смущения Кальвер проморгался и принялся собирать осколки от банки, собирать чай с деревянной столешницы и сметать с пола. Пошел, набрал воды. Поставил чайник.

– Я. Не выйду. За тебя. Замуж! – очень раздельно и очень громко произнесла девушка. – Грязный мерзкий старикан! – подумав, добавила она.

– Юный Кальвер, и где это вы мне такую жемчужину раздобыли? – Кеска взял в свои сухие, похожие на пергамент, ладони грубую глиняную чашку и покрутил. – Дитя, – обратился он к девушке, – мне не нужна жена. Я свою первую-то с трудом пережил.

– Я тебе не дитя! – взвизгнула пленница. Ее округлые плечи стали покрываться красными пятнами ярости. – Я дочь верховного жреца…

Но Кеска отвернулся от нее и протянул руку к Кальверу, напоминая о своем вопросе.

– В сарае, – признался Пекарь и поставил на стол нарезаный толстыми ломтями свежий белый хлеб, масленку с желтым маслом и вазочку с вареньем, что приготовила его матушка. – Она забралась, когда мы спустились для изгнания кошек. И прятала… – Девушка яростно засопела, раздувая ноздри. Кеска искоса глянул на нее, но не подал виду, – сь… Пряталась. Да. Я шел за дровами для вас, Правитель, и нашел ее.

– И решил сделать из нее рабу? Юный Кальвер… – Кеска озадаченно покачал головой и перевел взгляд на неэлегантно поглощающую хлеб с маслом девушку. Он рассматривал ее, не обращая внимания на неуверенное бормотание Кальвера “ну не сбрасывать же…”

– Чего уставился? – невнятно спросила дочь верховного жреца и так далее и так далее, отряхнув белоснежной ладошкой крошки с губ.

Кеска встал, стянул со своих сгорбленных плечей летящий от каждого движения балахон песочного цвета и положил его кипой на стол. Девушка провожала каждое его движение нахмуренным голубым взглядом.

Кеска взял под руку Кальвера и направился в сторону библиотеки, не оборачиваясь и, конечно, не видя, как раба протянула мягкие пальцы к мятой ткани. Старик улыбнулся своим мыслям и бросил через плечо:

– Прикрой плечи, дитя, а то сгоришь на солнце.

И пошел шаркающей походкой слушать историю, как Великий Дракон опустился на землю, чтобы сбросить с себя кошек.

2. Кальвер

Дракон не знает жара. Дракон не знает холода. Дракон не знает ветра. Дракон не знает дождя. Дракон не знает засухи. Дракон и есть все это.

Кальвер голыми руками залез в жерло печи, подхватил противень с ароматными пышными буханками и, тихо шипя и приплясывая на месте, быстро вытащил и переложил дышащие ароматным паром буханки на растеленное на подоконнике полотенце. Он прижал опаленные ладони к покрытым фартуком бедрам и с силой потер, безучастно глядя в окно через пелену тупой боли.

Дом Кальвера был самым крайним и ближе всего находился к шее, а острое зрение с легкостью позволяло приглядывать за старым Правителем и его домом. Кальвер по привычке скользнул взглядом по окнам с верхнего третьего вниз и замер.

Из окна кухни, вжав голову в круглые плечи, неуклюже выбиралась раба.

На балконе третьего этажа за этим с ухмылкой наблюдал из плетеного кресла старик.

Губы Кальвера тронула улыбка.

Он провел любящей ладонью по теплому хлебу, выбрал буханку помягче, обмотал ее в чистое полотенце и вышел из дома.

Шея дракона было довольно длинной и гибкой, без особой сноровки быстро не преодолеешь. Но Кальвер с малолетства бегал по выступающим хребтам, бегал даже наперегонки, пока один из малышей не сорвался. Благо, в то же время под брюхом пролетали охотники на облака и поймали мальчонку, но догонялки на шее с тех пор запретили.

Кальвер провел сложенной ладонью по выступающему теплому гребню.

Дракон, как всегда, не шелохнулся.

Подойдя к выпуклым буграм затылка, Кальвер махнул старому Правителю рукой, не рассчитывая, что тот его увидит, и свернул в сторону ушей, куда, он видел, успела юркнуть раба.

Он нашел ее на краю головы. Девушка сидела, обхватив ствол дерева руками и ногами и крепко зажмурившись. Ее светящиеся золотые волосы, заплетенные в некогда аккуратную косу, выбились и хлестали рабу по мокрому от слез лицу.

Кальвер подошел, потоптался слегка, не особо понимая, что делать. Глянул вниз. Дракон лениво перевел на него оранжевый взгляд с горизонтальным зрачком. Кальвер пробормотал “Понял” и шагнул назад.

Девушка не открывала глаз.

– Ты чего тут? – наконец спросил Пекарь и сел с другой стороны девушки. Она молча затрясла головой, но он не видел этого, поэтому ткнул ее чуть повыше туфельки, покраснел и позвал еще раз. – Э-эй. Раба!

– Я… – на выдохе пробормотала девушка, – дочь… верховного… жреца!

– Допустим, – Кальвер понятия не имел, что это значит. Он редко спускался, с нижними торговали его родители, и укладом тех, далеких людей внизу он не интересовался. – Будешь хлеб?

Кальвер открыл теплую буханку, и между кривых деревьев поплыл аромат свежей выпечки. Девушка приоткрыла один глаз, взглянула из-под длинных темных ресниц, шмыгнула носом и тут… тихо завыла. Пекарь, услышав странный звук, выглянул из-за дерева посмотреть. Раба уткнулась лбом в ствол и что-то бормотала себе под нос.

Крякнув, Кальвер встал, отряхнул штаны и подошел к девушке. Он перехватил ее поперек живота и попытался снять с дерева, но раба вцепилась в кору ногтями и готова была попрощаться с руками, но не с опорой. Она яростно мотала головой из стороны в сторону, не переставая хлеща себя и Пекаря по лицу толстой косой.

– Ну как кошка… – буркнул Кальвер, оставляя попытки.

Тут девушка всхлипнула и зарыдала в голос.

– Ты чего, – Кальвер ошарашенно сделал шаг назад. У него были младшие братья и сестры. Насмотрелся он и на слезы, и на истерики. И даже научился справляться довольно быстро, где подзатыльником, где сладким леденцом, выуженным вовремя из кармана. Но тут перед ним была девица на выданье, вцепившаяся в дерево и горланящая со всей мочи. – Ты того… не этого! – позабыв все уроки Правителя, строго сообщил Пекарь.

– М… м… моя ко-о-ошка-а-а-а, – выла девушка.

– Так. Что с ней? – Кальвер отломил кусочек хлеба и вложил в орущий рот. Добрый хлеб всегда помогал, в любой ситуации. Девушка прожевала, шмыгнула носом.

– Он сожрал ее! – уверенно сообщила раба и снова ткнулась лбом в ствол дерева, тихо всхлипывая.

– Кто? – ужаснулся Кальвер. На их драконе не водилось диких животных.

– О-о-он! – снова заголосила девушка, и Кальвер поторопился положить очередной кусочек мякиша ей в рот.

ПФФФФФ – сказал дракон, выпуская из ноздрей клубы не очень ароматного дыма, запутавшегося в ветвях деревьев. Где-то чихнула птичка.

Кальвер почесал шею, оглянулся, снова сел на теплую землю.

– Он-то? – Пекарь похлопал рядом с собой. Где-то там, под слоями вековой земли и корней, была теплая кожа дракона. – Это вряд ли, – он хохотнул. – Кошек он не любит, но не ест, это уж точно. Он же не водный дракон, чтобы через свои пластины всякую мелочевку фильтровать. Вот была бы это корова… – Кальверу казалось, что его аргументы должны успокоить рыдающую девушку, но она отчего-то только завыла громче.

Он вздохнул.

– Спускайся, пойдем искать твою кошку.

– М-м, – отрицательно промычала девушка, снова прижавшись к дереву.

– Да найдем мы ее и спрячем. Давай-давай, – он протянул руку, но девушка только зажмурилась крепче.

– Я не могу, – тихо произнесла она.

– Чего?

– Я НЕ МОГУ! – взвизгнула она.

Кальвер моргнул. Потоптался. Почесал щеку. Отломил кусочек хлеба, помял его задумчиво и пульнул в птичку. Огляделся. Осмотрелся. Но так и не понял.

– Почему? – наконец спросил он.

Она сказала что-то вроду “Бур-бур-бур”. Кальвер наклонил к ней лицо.

– Чего-чего?

– Говорю… высоты… боюсь… – наконец призналась девушки и покрепче обхватила дерево.

– Ой, беда-а-а, – устало протянул Кальвер. Он провел рукой по лицу, посмотрел в небо, посмотрел вниз с дракона, наткнулся на насмешливый рыжий взгляд и вздохнул. – Раба…

– Я ДОЧЬ ВЕРХОВНОГО ЖРЕЦА!!! – завелась девушка.

– Ага. На, подержи.

Кальвер протянул ей буханку, обмотанную полотенцем. Девушка, не подумав, протянула руки, отпустив дерево всего на мгновение. Кальвер одним мощным рывком дернул девушку, снял ее с дерева и поставил перед собой.

На него снизу вверх смотрело два заплаканных прозрачных озера с красным вздернутым носиком и ссадиной на лбу.

– Что ж ты маленькая-то такая, – пробормотал Кальвер и намотал край фартука на руку, – не кормят у вас что ли жрецов ваших верховных… – он промокнул ей щеки от слез, ущипнул красный нос, вытирая сопли, промокнул аккуратно лоб от сукровицы и подул, сдувая мелкие щепки коры. – Пойдем, раба.

– МАРИСА! – взвизгнул девушка.

– Ну точно кошка, – пробормотал Пекарь себе под нос, положил ладонь на белокурую макушку и подтолкнул девушку вперед, оставляя за широкими плечами безграничное небо, обрывом уходящее под брюхо дракона.

3. Мариса

Драконы вечны. Что им людские горести.

Мариса шла по рыночку в мягких кожаных туфлях, с корзиной в руках и с Мурчилой на плече. Шею ее под распущенными волосами покрывала тонкая пленка липкого пота. На белоснежном лице пятнами выступил красный некрасивый румянец.

Было душно.

Невыносимо душно.

Нестерпимо душно под брюхом этого проклятого дракона.

Мариса подняла глаза к низко зависшей над их городом твари и утерла пот, прозрачным бисером покрывающий ее лоб.

Она перевела взгляд на низенькую старушку, раскладывающую на прилавке вялые тонкие огурцы и зеленоватые помидоры. Рядом с хозяйкой у ног вился пацаненок с тонкими, словно у птицы, костями. Он поднял на нее и глаза и улыбнулся плохими сероватыми зубами.

– Да пребудет с тобой солнце, дочь! – поприветствовал он ее.

Мариса привыкла, что к ней все в городе так обращались. Просто дочь. Вот когда, если, она станет жрицей, как ее отец, тогда она приобретет имя.

Верховная Жрица Мариса Приветствующая Солнце.

Как звучит, а?

А пока она просто Дочь верховного жреца. Просто дочь. Для детей, для стариков, для незнакомых людей. Но не ей, Марисе, жаловаться, когда она сама, вздернув носик, обращалась к смазливому отпрыску Правителя, называя его просто сыном.

Так уж повелось. Имя надо заработать.

Девушка вздохнула. Она опустила глаза в корзину, покопалась там немного и выудила обернутую в бумагу лупоглазую рыбину, которую получила в благодарность от тощей женщины, которой принесла свежий сбор трав от кашля ей, ее мужу, ее матери, ее детям… Мариса пыталась сказать, что чай им не шибко поможет, только облегчит медленное угасание, но женщина не стала слушать и положила-таки рыбину ей в корзину, похлопав по мягкой белой руке.

Они были белые.

Они были серые.

Они были болезненно желтыми под брюхом этого дракона.

Мариса отдала рыбу мальчику, напомнив, про то, что ее обязательно надо выпотрошить, а из головы можно сварить бульон. Мариса почти обрадовалась, наблюдая, как счастливый мальчишка побежал в спрятанную за прилавком хижину, но тут почувствовала, как ее корзина снова тяжелеет – крохотная старушка тусклыми, похожими на бумагу руками аккуратно подсовывала ей клубни картофеля.

Мариса вспыхнула, быстро кивнула в знак благодарности и бросилась прочь с рынка, стараясь больше нигде не останавливаться.

Выйдя на берег черного озера, Мариса села, спрятав ноги под мягкие юбки, достала из корзинки небольшое кислое желтое яблоко и подняла взгляд к тому, что вот уже пару сотен лет заменяло им небо – чешуйчатому брюху древнего ящера.

Дракон медленно дышал у нее над головой. Чешуйки расходились на мягком животе и яркое, жаркое, рыжее пламя мелькало между ними. Дракон сто лет поднимал крылья и столько же их опускал, неторопливо продвигая свое тело размером, казалось, с материк, немного вперед.

Мариса осмотрела пустым взглядом

низкие деревья

низкие дома

низких людей под брюхом этого проклятого дракона.

Им не хватало солнца. Ее отец, Верховный Жрец Марк Приветствующий Солнце, а до него жрица и до нее, и до него, на протяжении многих поколений молились об одном – пусть улетит дракон и да увидят они Солнце, да улыбнется им Небо, да омоет их Дождь, упавший с неба, а не с чешуи, да обдаст их Ветром, а не жарким влажным дыханием.

Но брюхо дракона было глухо к их мольбам.

“Наверное, он просто слишком высоко” – вздохнула Мариса, откусывая яблоко. Она скривилась от кислоты, но продолжила упорно жевать жесткую кожуру.

На очередном медленном выдохе из дракона повалил белый пар, и Мариса поняла, что сейчас ящер начнет свое очередное снижение.

– Это хорошо, – вслух произнесла Мариса, ощущая, как волна раскаленного воздуха коснулась ее влажной кожи. – Хо-ро-шо…

Она не любила людей сверху. Этих загорелых до хрустящей корочки, высоких, обветренных людей, что несли им прочные инструменты, выкованные из драконьей чешуи, хлеб и сыр, сделанный из их, земного, молока и зерна, ткани, сделанные из шерсти земных слабеньких овец. Они с громким смехом несли им блага в обмен на блага, и так было всегда.

Но Мариса не любила их.

Не любила их.

Не любила их до скрипа зубов, потому что весь их город жил бедно. Потому что по стенам их каменной крепости ползла плесень без солнечного света. Потому что им даже днем приходилось жечь свечи, чтобы прочитать ритуальную молитву. Потому что в детстве она сломала ногу, просто споткнувшись. Потому что надо было высоко задирать голову, чтобы заглянуть им в лицо.

– У них нет даже питьевой воды, дочь, – раз за разом напоминал ей Верховный Жрец, но Мариса в ответ каждый раз огрызалась

– Зато у них есть Солнце!

Обычно после такого ей приходилось неделю, не поднимая головы, переписывать отсыревшие писания, чтобы она не забывала, что Солнце – это не данность. Солнце – это благодать.

Мариса наблюдала, как дракон вытянул лапы и сел в свое привычное место, расправив недвижимые крылья над кронами деревьев. Она покачала головой и собиралась уйти, когда почувствовала, как Мурчила оттолкнулась от ее плеча и побежала.

Только трехцветный хвост мелькнул в вялой траве.

Мариса охнула, подскочила и побежала следом, забыв про свою нелюбовь, про страхи и ответственность… Даже про корзину, брошенную на берегу озера.

Когда Мариса подбежала к пышущему жаром дракону, она успела увидеть только, как кошка, ловко цепляясь коготками за чешуйки, взбиралсь все выше и выше.

Мариса медленно запрокинула голову. Выше. Еще выше. Совсем высоко.

Она коснулась затылком собственно спины, но так и не увидела, где заканчивается бок дракона. Она видела только крошечную удаляющуюся трехцветную точку.

– Пылающее Солнце… – пробормотала она, подхватила подол юбки, заправила его за пояс, оголяя белоснежные мягкие икры и, сжав зубы, подошла к дракону.

ДОБРЫЙ ДЕНЬ

пророкотало у Марисы в голове.

– Тебя спросить забыли! – огрызнулась девушка и поползла наверх.

Дракон удивленно скосил рыжий глаз к хвосту, туда, где на нем копошилось что-то маленькое.

4. Кеска

И только солнце, яркое солнце, одновременно может быть и благодатью, и погибелью этого странного равновесия на между людьми и великим драконом.

Кеска задумчиво крутил в руках пожелтевшую от времени трубку, сделанную из тонкой кости. Эту трубку когда-то подарила ему почившая жена. Она всегда была рукодельницей и, скучая в доме на голове дракона, воплощала в жизнь свою скуку. Не было дома на спине, где не хранился бы плед, гобелен, узорчатый стол, стеклянный витражик на веревочке над колыбелью, платок на плечи, кружевная скатерть…

Кеска вздохнул, сунул морщинистый мизинец в чашу, поднес испачканный старым пеплом палец к лицу и вдохнул намек на аромат табака. Он не курил с тех пор, как тело его жены по традиции сбросили с дракона, и тот почтил ее своим огненным дыханием.

Прошло долгих пятнадцать лет в одиночестве.

ВСЕГО ПЯТНАДЦАТЬ.

– Молчал бы, старая ты ящерица, – голос Кески прозвучал тихим шелестом. Он слишком долго молчал.

И ТЫ НЕ ОДИНОК, МАЛЬЧИШКА.

Голос дракона прозвучал как-то уязвлено.

– Ха! – усмехнулся Кеска, выдохнув облачко старушечьей пыли в воздух, – Ха! – он очень медленно встал с подушек в кресле-качалке, – Ха…

С тихим скрипом колен подслеповатый старик отправился на кухню. Каждый день он упорно забирался на самый верх тонкой башенки в библиотеку, а вечером спускался в самый низ на кухню. Старый Правитель верил, что только движение продлевает ему жизнь.

Но иногда он засыпал, там, наверху, в библиотеке, у открытого окна. Он просыпался холодный, недвижимый, с безвольно отвисшей челюстью и пересохшим языком. И всего какое-то мгновение он думал: “Я умер.” Он радовался в тот момент, но острый голод возвращал старика в реальность, и вот он идет, подслеповато ведя пальцами по стенам, вниз, на кухню, чтобы заварить себе чашечку обжигающего чая.

Дрожащей рукой Кеска зачерпнул медным ковшом воды из деревянного ведра и налил ее в простенький чайник. Повозившись со спичками, смог зажечь огонь в жаровне. Он поплотнее запахнул на своих тонких скрученных вовнутрь плечах свой разлетающийся балахон, с тихим стоном сел на стул у стола и вздрогнул.

В лучах рассветного солнца Кеска увидел невысокий силуэт. Подслеповато прищурившись, старик смог рассмотреть копну светлых волос, белоснежную кожу и ярко-голубые глаза, злобно уставившиеся на него.

– Дитя… – облегченно выдохнул Правитель. Судьба наградила его исключительно сыновьями. И внуками. И правнуками. И… в общем, не привык он видеть у себя за столом девушку, медленно заплетающую косу.

– На что уставился, старый? Не по твою душу расцвела.

– Я просто забыл, что ты здесь, – отмахнулся от нее Кеска. – Чаю? Думаю, стоит тогда добавить воды.

Мариса замялась и неловко поерзала на стуле. Но все же призналась.

– Я съела весь хлеб, – она опустила покрасневшее лицо.

– Молодец, – Кеска кивал головой, пока не заметил, что делает это уже пару минут.

– Мне нечем отплатить, – едва слышно буркнула девушка.

– О… – лицо Правителя вытянулось. – Точно же. Заповеди ваших земных богов… – Он задумчиво потер подбородок, – Ну ты можешь…

– Я НЕ ВЫЙДУ ЗА ТЕБЯ ЗАМУЖ!!! – взвилась Мариса.

– Дитя, – застонал Кеска, – Я хотел предложить тебе сделать омлет. Ты же умеешь готовить?

Мариса молча встала из за стола, оглушительно скрипнув стулом. Она открыла все ящики. Заглянула во все шкафчики.

– Яйца… – бормотала она, – омлет – это яйца.

И МОЛОКО

услужливо подсказал ей голос в голове. Она только отмахнулась, не задумываясь, кто и что это было.

– У нас здесь все слегка наоборот, – зашелестел Кеска. – чем ближе к земле – тем теплее. Поэтому все, что может испортиться хранится наверху. Если ты выглянешь в окно под потолком, то увидишь короб. Там будет все, что тебе надо, – Мариса бросила внимательный взгляд через плечо, но старик все так же сидел, смотря невидящим взглядом в стол. – И если увидишь там юного Кальвера, махни ему рукой, будь добра… – он снова кивал головой… он все чаще делал это.

Проснулся Кеска от того, что в его онемевшие пальцы вложили теплую чашку.

– Спасибо, дитя, – еле разлепив губы, пробормотал он.

– Будь здоров, Правитель, – Кальвер опустил на плечо старика тяжелую руку.

– А… Юный Кальвер…

– Я смотрю, раба доставляет тебе немало хлопот. Ты потерпишь немного, Правитель?

– Никаких хлопот, юноша. Только приноси, пожалуйста, побольше хлеба, – Кеска открыл наконец глаза, сделал большой глоток чая, как он любил, с молоком и сахаром и смог наконец собрать все свои мысли, – смотри, она приготовила омлет.

Кальвер хмыкнул только и повернулся к ним спиной, вытирая разлитое молоко, сметая осколки скорлупы и пряча ведро со сгоревшим и подозрительно сладким чем-то, похожим на блин.

Мариса недовольно пыхтела и утирала злые слезы, все норовившие скатиться по щекам. Она действительно старалась отплатить старику за хлеб. Но урчащий живот не позволил ей долго грустить. Она замолит свою вину потом, наедине с собой и своими “земными богами”. А пока на ее тарелке появился пышный ломоть еще теплого хлеба, от души намазанного ароматным сливочным слегка сладковатым маслом.