Диагноз: Развод

Не замечала. Потому что была разбита вдребезги. Потому что мир рухнул, а тело… тело просто молчало о своем.

Корзина вдруг стала невыносимо тяжелой. Я схватила первую попавшуюся коробку с тестом. Дешевую, с кричащей надписью "ТОЧНОСТЬ 99,9%!". Как будто мне нужны эти проценты сейчас. Дайте мне и все половину я уже поверю!

Бросила ее в корзину поверх консервов, как краденую вещь, и почти побежала к кассе. Горящие щеки и застывший комок в горле, а в глазах лишь одно: не смотрите на меня, пожалуйста, не смотрите.

Обратная дорога в домик слилась в одно дрожащее пятно. Холодный ключ, скрип двери, ледяной воздух внутри – все прошло мимо сознания. Только ванная комната. Маленькая, облупившаяся, с кривым зеркалом.

Я рванула упаковку, инструкция выпала и улетела под раковину. Да плевать. Главное было сейчас в другом. Ожидание результата в целых три минуты, которые кажутся сотнями лет.

Я поставила тест на краешек раковины и отвернулась. Я ведь это уже так много раз проходила. Просто не смотри. Но все внутри сжималось и вынуждало не дышать. Сердце колотилось где-то в висках, гулко отдаваясь в пустоте живота.

Не может быть. Просто не может. Это ошибка.

Но любопытство, дикое, щемящее, оказалось сильнее страха. Я медленно повернула голову.

Две полоски. Яркие. Неоспоримые.

Сначала – тишина. Абсолютная. Даже море за окном притихло. Потом – удар. Не боли. Какого-то… странного, дикого тепла, прорвавшего ледяную плотину внутри. Руки сами легли на еще плоский живот.

Ты здесь? Правда?

Глупая, безумная улыбка растянула губы. Слезы? Нет, не слезы. Что-то светлое, хрупкое, незнакомое забилось под ребрами. Жизнь. Посреди всего этого хаоса и боли – жизнь.

Марат.

Имя пронеслось, как спасительный луч. Он должен знать! Прямо сейчас!

Я почти выронила тест, судорожно хватая телефон. Пальцы дрожали, с трудом попадая по цифрам. Его номер. Я так хорошо его знала наизусть. Одно нажатие. Два…

Прижимаю телефон к уху, а второй цепляюсь за живот, будто это чудо может исчезнуть, утечь сквозь пальцы и больше никогда-никогда не повстречаться мне снова.

Короткий гудок, и чужой голос робота, оповещающего о записи звонка на голосовую почту. Непонимающе отодвигаю трубку и набираю снова, но все продолжается, снова… и снова.

Свет внутри погас. Тепло сменилось ледяным ожогом.

Он уже двинулся вперед. Без тебя. И, видимо, без вестей о прошлом.

Палец в очередной раз замер над кнопкой вызова. Дрожь усилилась. А что я скажу?

"Привет, это Света, помнишь ту, кого ты предал? Так вот, у меня под сердцем твой ребенок"?

А он… он улыбнется в трубку? Или скажет что-то вежливо-холодное, пока та женщина будет рядом? Он будет рад твоей новости, а Свет? Он уже заблокировал тебя. Он уже хочет забыть тебя как страшный сон…

Телефон выскользнул из непослушных пальцев и глухо шлепнулся на кафель рядом с бесшумно упавшим тестом.

Я медленно сползла по холодной стене на пол, поджав колени. Обняла себя. В ушах снова завыло море. Оно пело колыбельную только что родившейся надежде и тут же хоронило ее под слоем ледяной соли.

– Все хорошо, – прошептала я в тишину ванной, прикладывая руки к животу и даже не думаю стирать непрошенные слезы. – Ты самое чудесное, что могло случиться. Мое маленькое крохотное чудо… С нами все будет хорошо. Я обещаю.

Глава 5

Платный кабинет УЗИ пахло стерильностью и дорогим пластиком. Совсем не так, как в больнице Марата. Там пахло его духами, его уверенностью, его миром, куда меня больше не впускали.

Я лежала на кушетке, холодный гель на животе, дрожа от нелепого страха. А вдруг ничего нет? Вдруг ошибка теста? Или… вдруг что-то не так? Бесконечные мысли смешивались с нарастающей паникой. Я уже проходила это не раз, и боялась снова обжечься, поверить в то, чего не было…

Врач водила датчиком, щелкала мышкой, ее лицо было сосредоточенным, непроницаемым. Ни одной мимикой она не желала ни успокоить меня, ни кинуть в очередную пучину отчаянья.

– Вот, смотрите, – ее голос прозвучал неожиданно громко в тишине.

Она повернула ко мне экран.

Там. В серо-белом хаосе. Маленькая фасолинка. Пульсирующая точка внутри. А после женщина увеличила громкость, и я замерла, распахнув глаза смотрела на эту заветную точку… Тук-тук-тук-тук… – застучало из динамика.

Быстро, настойчиво, как крошечный моторчик жизни.

Слезы хлынули сами. Не горькие. Ошеломляющие. Теплые. Я впилась взглядом в экран, забыв дышать.

Мой. Мой маленький спаситель. Моя единственная семья. Все – боль, предательство, холод Анапы – отступило на мгновение. Остались только мы вдвоем и настойчивый стук. Живой. Настоящий, не плод моих мечтаний и иллюзий.

И тут же, как нож в живот: Он должен знать.

Даже после блокировки. Даже после той фото. Это… справедливо? Не знаю. Но должен. Отец. Хотя бы знать.

Выходя из клиники, я уже набирала номер. Не его. Его телефон молчал для меня навсегда, упершись в глухую стену "абонент недоступен". Набирала Анжелику. Мою подругу, которая могла бы помочь связаться с ним.

Все же она жена коллеги Марата. Она передаст ему, что нам нужно поговорить. Она точно поймет.

Трубку взяли не с первого, и даже не со второго звонка и это меня несколько удивило и внутри дало росткам тревоги прорости чуть глубже. На третьем – наконец я услышала ее голос.

– Алло? – Голос Анжелики звучал неестественно высоко, натянуто.

– Привет, это Света, – начала я торопливо, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Слушай, мне очень нужно срочно связаться с Маратом. Не через маму, напрямую. Это… важно. Очень важно, Анжел. Жизненно, я бы сказала.

Пауза. Гулкая. Потом – ледяной тон, в котором не осталось ничего от прежней "подружки":

– Светлана, тебя же уже попросили не беспокоить семью Марата. Какие еще могут быть у тебя "жизненно важные"дела? – ударение на словах было ядовитым.

– Анжел, пожалуйста, просто передай ему… – Я сглотнула ком, стиснув телефон. – Скажи, что я… просто передай ему, что я беременна. Его ребенком. Он должен…

– Что?! – Ее смех в трубке был резким, фальшивым, как разбитое стекло. – Ох, Света, Света… Ну ты и выдала! Неужели решила, что такой дешевый трюк сработает? Чтобы вернуть его? После того, как ты устроила истерику и сбежала? Думаешь, он поверит, что это его ребенок? После твоих выходок? Ты и правда думаешь, что он такой дурак?

Каждое слово – как пощечина. Я онемела, прижав ладонь к животу, где еще жило эхо того крошечного сердца. Глубокий вдох давался с трудом, мысли о том, что переживать мне сейчас точно не следовало кое-как держали на плаву.

– Он счастлив, Света! – продолжала она, пользуясь моим молчанием, голос звенел от злорадства и незнакомой злобы. – Наконец-то понял, что ты его только вниз тянула, ко дну! Он сделал предложение Татьяне! Красивой, умной, той, кто действительно достоин его с самого начала. Она из хорошей семьи! Они – идеальная пара! Так что прекрати использовать свои дешевые уловки! Не позорься и не лезь в их жизнь со своими… делами. Не навязывайся хорошим людям!

Щелчок. Гудки. Тишина.

Я стояла посреди тротуара, держа телефон в оцепеневшей руке. Холодный ветер с моря обжигал лицо, но внутри был вакуум. Гулкий, пустой. Ни боли, ни злости. Просто… пустота. Словно Анжелика выскоблила все нутро своими словами.

Тянула ко дну… Не навязывайся…

Под сердцем будто толкнулись, слабо, напоминая о себе. Я медленно опустила руку с телефоном. Посмотрела на серые волны, бьющиеся о холодный берег.

Море будто было чужим, как и я теперь в том городе.

Да. Правильно. Там были они. Здесь были только мы. Я и мой ребенок.

– Наше дно, – усмехнулась я, прижимая ладонь к животу и шепча ласковым надломленным голосом. – Теперь это наш дом, надо его обустраивать.

Я позвонила Валентине, хозяйке дома и попросила прийти в дом. Сама еще точно не понимала, как будет дальше жить здесь, но, если я буду здесь до конца срока, нужно точно решить все дела с больницей.

Вернувшись в дом, она уже стояла у дверей, так и не войдя внутрь, но увидев меня кинулась к двери.

– Светочка, да ты белая как стена! – протараторила она, отворяя дверь, – что-то случилось? Сядь, я сейчас чайку горяченького…

– Валентина Ивановна, – голос звучал ровно, странно спокойно. – Я беременна. Остаюсь здесь надолго. Мне нужна временная регистрация по этому адресу. Поможете?

Она не удивилась. Не задала лишних вопросов. Просто кивнула, на миг замирая в коридоре, но будто очнувшись, прошла в сторону кухни.

Ее молчание никак не успокоило меня даже после кивка. Может и нужно было постепенно подготовить, не вываливать так с порога на пожилую женщину. Вот только у меня уже не было сил подстраиваться, а после услышанного даже близких когда-то людей… Лучше бы она накричала на меня сразу и прогнала, чем мы выпьем чай и после услышу оскорбления.

Валентина ставит тихо чайник, пока я снимаю пальто, но продолжаю комкать его в руках.

– Помогу. Пропишемся. Значит, на двоих теперь домик снимаем? – Ее взгляд скользнул к моему животу, теплый и понимающий.

Этот вопрос прорывает меня на слезы, и я киваю, отворачиваясь.

Женщина ставит теплую кружку на стол, подходя ко мне и усаживает на стул, а сама садится рядом подле меня, сжимая мою ладонь в своих шершавых морщинистых и таких теплых ладонях.

– Ну, все девочка. Плакать нельзя, знаешь же? – проговорила она, приглаживая меня по руке и вглядываясь в мое лицо. – Зачем ребенка тревожишь? Ты же теперь мамочка.

И я кивала, пила горячий, обжигающий чай. Смотрела в окно, где небо окрашивалась в ясный голубой цвет.

Она была слишком права. Мысли, острые и четкие, как осколки льда, начали складываться. Я теперь мама. Надо вставать на ноги. Работать. Обеспечивать.

Но что делать? Пойти работать и не сказать, что беременна? Не нужно мне такой лжи. Временная работа? Взгляд сам упал на санаторий, и я нахмурилась.

Здесь же море. Санатории. Люди едут лечиться, отдыхать… А я знаю, как организовывать этот отдых. Знаю, как сводить отчеты. Знаю, как объяснять задачу тем, кто не понял.

Улыбка сама собой появилась на губах, и я кивнула на предложение испечь пирожки вместе с хозяйкой. Потому что внутри я точно понимала, что я точно нащупала то, что я смогу.

И нет, мое чудо. Мы не на дне и никогда там не будем. Наша жизнь больше не будет связана с теми, кто хочет от нас избавиться.

Глава 6

Вереница бумаг стала окружать меня каждый день. Настоящие стопки бумаг. Заявление о регистрации по месту пребывания, заполненное Валентиной Ивановной ее размашистым, уверенным почерком. Направления из женской консультации вместе толстенькой пухлой книжечкой – первые анализы, которые еще предстоит сдать послезавтра, и датой следующего визита. И… блокнот. Толстый, в клеточку. На первой странице жирно выведено: "БИЗНЕС. ПЛАН."Ниже – столбики: расходы, доходы (предполагаемые), конкуренты, уникальное предложение. Пока больше вопросов, чем ответов. Но сам факт этих слов на бумаге – как щит против хаоса мыслей, настоящая защита от воспоминаний о предательстве любимого человека и якорь для нашего будущего с малышом.

Валентина Ивановна двигалась в эти недели по моему дому с тихим грохотом, как добрый пароход. То притащит банку домашних солений, то найдет старый, но крепкий стол для будущего "офиса"и поставит в углу гостиной. Ее забота была ненавязчивой, плотной, как тот плед, что она набросила на меня однажды вечером в очередной свой приход, когда я замерзла, рисуя возможные схемы маршрутов для туров.

– Не копайся в цифрах до ночи, – проворчала она, расставляя тарелки на кухонном столе. – Живого общения тоже никто не отменял. Вот познакомлю тебя с Людкой и ее оголтелой внучкой. Глотнёшь свежести, а то закиснешь тут одна.

Оголтелой внучкой оказалась Даша. Высоченная, худая, как жердь, в рваных джинсах и огромном свитере. Темные волосы она почти всегда собирала в небрежный пучок, из которого выбивались пряди. Взгляд – острый, оценивающий, но без злобы. Словно не девушка, а ходячий сканер.

– Ба, опять кого-то приютила? – бросила она, плюхаясь на стул, но тут же ловя летящую в нее ложку от бабушки Людмилы.

Валентина притащила меня в дом соседей чуть ли не силком на закате. Чтобы я нормально поужинала и наконец познакомилась с соседями.

– Дарья, манеры! Это Светлана Викторовна. Уважай.

– Света, – поправила я автоматически.

Викторовна звучало как призрак из прошлой жизни. Вечер потек неспешно, пропитываясь запахом жареной картошки с грибами и душистого чая с лимоном и травами.

Бабушка Людмила, тихая, седая, больше слушала. Дарья же была как фейерверк – резкая, смешная, сыпала историями про школу, про местных, про море. Ее энергия была заразительной. Я ловила себя на улыбке. Настоящей. Впервые за… Боже, за сколько?

– Так ты бизнес задумала? – Дарья ткнула вилкой в мою сторону, на которой была нацеплена картошка. – Круто. Что? Туризм? Тут каждый второй таксист – недоделанный туроператор. Но ты же не таксист, да? Вид у тебя такой… заумный, вот!

– Дарья! – вздохнула Людмила.

– Что "Дарья"? Правда же! – парировала внучка. – У Светы вид деловой. Не то что у дяди Коли с его "экскурсиями"на пьяных рыбалках. Ты, Свет, если что, я могу помочь. Я тут все тропки знаю, кто чем дышит. И компы… Ну, ладно, не супер, но базары пошевелить могу. За еду, естественно!

Валентина засмеялась, подливая мне чаю. Тепло от стен этого, казалось бы, чужого дома, смех Дарьи, тихие укоры в сторону внучки Людмилы, вкусная еда… В домике пахло жизнью. Не чужой. Моей. Нашей. Я положила руку на живот под столом.

Чувствуешь? Вот так тоже бывает. Тепло. Люди.

И тут оно пришло. Сначала – легкое головокружение. Как будто чуть резко встала. Потом – волна тошноты, сильнее обычной. Стресс? Еда?

Я сделала глоток чаю. Не помогло. Воздух вдруг стал густым, спертым. Звуки – смех Дарьи, голос Валентины – поплыли, слились в невнятный гул. Перед глазами заплясали черные точки.

– Света? – Голос Валентины прозвучал где-то издалека. – Девочка, что с тобой? Ты снова белая…

Я попыталась улыбнуться, сказать "все нормально". Но губы не слушались. Мир качнулся. Я судорожно схватилась за край стола. Тарелка звякнула и этот звук окончательно уничтожил всю безмятежность нашего тихого вечера.

– Ба! – Резкий голос Дарьи пробил туман, не было в нем ни дерзости, ни смеха, только холодная тревога. – У нее руки трясутся! Щас грохнется!

Я почувствовала, как холодный пот выступил на спине. Сердце забилось как бешеное, но гулко, неровно. В животе – пустота и странное, тянущее ощущение.

Нет. Только не это. Только не сейчас. Не с ним.

– Стой! Не двигайся! – скомандовала Валентина, – Дарья, звони в скорую.

Я чувствую на себе руки Валентины, и прикрываю глаза, чувствуя ноющую боль внутри и боясь даже пошевелиться.

– Есть, – не голос подростка, а голос человека, берущего на себя ответственность.

Я услышала, как она стремительно набирает номер. Голос четкий, без тени паники: "Женщина, беременная, срок маленький. Резко побледнела, трясутся руки, слабость, да, плохо ей, понимаете? Да, сознание пока в норме, но состояние… Валентина Рубинова тут, да, адрес ее старый, скорее!"Кто-то – Валентина Ивановна? – положил на лоб прохладную влажную салфетку на лоб.

Я лежала на полу? Когда успела? Кухонный потолок с трещинкой плыл над головой. Страх, липкий и холодный, сдавил горло сильнее тошноты.

– Держись, Светка, – прошептала над самым ухом Дарья, ее рука крепко сжимала мою, неожиданно сильная, надежная. – Ща приедут. Ничего, все будет нормально, баба Валя и не таких подымала. Дыши глубже. Молодец.

Я закрыла глаза, стараясь дышать, как она говорила. Глубоко. Через нос. Выдох. В ушах еще стоял гул, но уже четче пробивался звук сирены где-то вдалеке. И под всеми звуками, под страхом – крошечное, еле уловимое эхо. Тук-тук-тук-тук… Его сердце. Все еще билось.

Держись, мысленно шептала я ему, цепляясь за руку Дарьи как за якорь. Пожалуйста, держись.

Глава 7

Синий мигающий свет скорой пробивался сквозь даже закрытые веки. Резкий запах антисептика, металла, чего-то чужого ворвался в ноздри, вытесняя уютный запах жареной картошки и чая.

Я лежала на жестких носилках, трясясь не столько от холода, сколько от страха, сжимавшего горло ледяным кольцом. Рука Валентины Ивановны, твердая и теплая, сжимала мою.

– Дыши, девочка, – ее голос, обычно такой основательный, сейчас звучал тихо, но с железной ноткой. – Глубоко. Вот так. Молодец. Все будет хорошо.

Но «хорошо» казалось другой вселенной. Мир сузился до гулкого салона скорой, до лица фельдшера, который что-то говорил в рацию, до давящей тяжести внизу живота.

Нет. Нет. Нет.

Это слово стучало в такт моему бешеному сердцу.

– Валентина Ивановна, что случилось? – спросил фельдшер, повернувшись к Валентине, которая коротко ответила что-то профессиональное, полное терминов.

Его взгляд стал внимательнее. Я уловила обрывки: «…резкая слабость… гипотония… беременность, ранний срок… анамнез?»

Анамнез. История. Моя история была сплошной черной дырой.

Приемный покой, яркий свет, холод, белые стены, от которых рябило в глазах. Меня переложили на каталку.

Валентина не отходила ни на шаг, ее рука теперь лежала на моем лбу, прохладная и успокаивающая. Но сердце продолжало гулко стучать под ребрами, вытаскивая жгучую панику наружу.

– Валентина Ивановна, – прошептала я, хватая ее руку, как утопающий соломинку. – Скажите честно… Это… он? Мой малыш?

Ее глаза, мудрые и усталые, смотрели прямо в меня. Ни капли паники. Только сосредоточенность и… сочувствие?

– Подозреваю сильный гормональный дисбаланс, Света, – сказала она четко, без дрожи. – Возможно, на фоне стресса. Сейчас твой организм кричит и просит помощи. И да, есть угроза. Но это угроза, а не приговор. Слышишь? Угроза. И мы сейчас все сделаем, чтобы ее снять. Но твоя задача номер один – успокоиться. Прямо сейчас. Каждая твоя слеза, каждая дрожь – это лишняя нагрузка на ребенка. Дыши. За вас двоих дыши, девочка.

Ее слова, как команда. Я втянула воздух носом, изо всех сил стараясь выровнять дыхание. За двоих. За него. Фокус сместился. Страх не ушел, но появилась крошечная точка опоры – ее воля, ее уверенность.

Меня повезли по коридорам. Укол. Капельница. Прохладная жидкость, побежавшая по вене.

Давление стали мерить каждые десять минут. Множество врачей у моей кровати сменялись друг другом, каждый кивал Валентине, что-то уточнял. Пока не вошла одна женщина, выгнав всех от моей кровати.

Раиса Александровна, прочитала я на бейджике, высокая, подтянутая, с внимательными, чуть усталыми глазами за очками. Она говорила с Валентиной Ивановной тихо, профессионально, кивала. Потом подошла ко мне.

– Ну, Светлана, – голос у нее был спокойный, бархатистый. – Давайте потихоньку разбираться. Как себя чувствуете сейчас? Тянущие ощущения есть?

Я покачала головой. Тошнота и слабость отступали, сменяясь странной пустотой и сонливостью от капельницы. Ноющей боли больше не было, но вот тревога все никак не унималась.

Не могла я поверить, что все так легко закончилось.

– Хорошо, – Раиса Александровна села на стул у койки, Валентина Ивановна стояла рядом, как страж. – Теперь давайте о прошлом. Беременности были? Выкидыши? Аборты?

– Нет, – выдохнула я. – Первая беременность.

– Месячные регулярные? Цикл? – Она записывала в историю.

Я старалась вспомнить сквозь туман последних месяцев.

– Вроде… да. Нормально. Хотя последние полгода… может, чуть скуднее? Не обращала внимания.

Раиса Александровна и Валентина Ивановна переглянулись. Что-то неуловимое пробежало в их взглядах.

– Проблемы по гинекологии были? Воспаления? Лечились? Гормоны когда-нибудь сдавали? – Вопросы сыпались мягко, но настойчиво.

– Нет, вроде… – Я замялась. – Гинеколог говорила, все в порядке. Только… – Я вспомнила Галину Петровну, ее «витамины», – Только витамины пила. Для… репродуктивного здоровья. – Слова звучали фальшиво даже для меня.

– Какие витамины? – спросила Раиса Александровна, поднимая бровь.

– Не помню… – прошептала я устало, отводя взгляд. – разные, если четно , каждый раз. Последние помню только по цвету. Баночка синяя. Врач прописывал.

Молчание повисло тяжелее слов. Раиса Александровна что-то записала.

– Скажите, Светлана, – ее голос стал еще мягче, но в нем появилась тень искреннего недоумения. – Вы с мужем… планировали беременность? Долго пытались?

Вопрос ударил неожиданно. Пытались? Мы… не предохранялись. Совсем. Четыре года я наблюдалась в клинике матери Марата. И – ничего. Я никогда не задумывалась почему. Просто… не получалось. А потом… потом я решила, что, наверное, не судьба. Или стресс. Или…

– Нет, – прошептала я. – Не планировали специально. Но… и не предохранялись. Никогда. В течение брака никогда. Пять лет.

Тишина в палате стала гулкой. Раиса Александровна перестала писать. Она смотрела на меня через очки, а потом перевела взгляд на Валентину Ивановну. Та стояла неподвижно, но я видела, как сжались ее губы, а в глазах вспыхнуло что-то острое, почти гневное.

– Пять лет, – повторила Раиса Александровна очень тихо.

Не вопрос. Констатация. В ее голосе было не только удивление. Было… сочувствие? И тревога?

– При регулярной половой жизни без контрацепции… Это ненормально, Света. Ненормально. Надо будет очень тщательно разбираться с гормонами. Очень тщательно.

Она встала, поправила халат.

– Сейчас главное – стабилизировать вас. Угроза миновала, но покой и наблюдение – обязательны. Отдыхайте. Завтра возьмем кровь. Много крови. – Она кивнула Валентине Ивановне. – Валентина Ивановна, вы со мной?

Они вышли, оставив меня наедине с белыми стенами, тиканьем капельницы и гулкой, страшной тишиной после ее слов: пять лет… Это ненормально, Света.

Я лежала, глядя в потолок. Страх за ребенка притупился, сменившись новой, леденящей волной. Что-то было не так. Очень не так. И это «что-то» тянулось корнями в ту жизнь, от которой я сбежала. В дом с синими шторами. В улыбку Галины Петровны. В синие баночки «витаминов».

Я закрыла глаза, сжав кулаки. Что же со мной все это время делали?

Глава 8

Я лежала неподвижно, слушая тихое потрескивание батареи и собственное дыхание. Ровное, спокойное. Ни тяжести в животе, ни тошноты. Только легкая слабость после вчерашнего шторма. И эта тишина. Она была не пустой, а наполненной. Как будто мир затаил дыхание, давая мне передышку.

Надежда, хрупкая, как первый ледок на весенней луже, пробилась сквозь толщу страха. Вчерашние слова Раисы Александровны – «угроза миновала» – наконец-то достигли глубин сознания. Я осторожно положила руку на живот.

Мы справились.

Но рассветная благодать длилась недолго. Как только пришла Раиса Александровна с Валентиной Ивановной, воздух снова сгустился. Лица врачей были серьезны, сосредоточены. В руках у Раисы Александровны – листок с результатами анализов. Мой внутренний ледок треснул.

– Светлана, – начала Раиса Александровна, присаживаясь на край кровати, голос ее был мягким, но без прикрас. – Анализы подтверждают наши вчерашние подозрения. У вас серьезный гормональный дисбаланс. Особенно критично низок уровень прогестерона. Это тот самый гормон, который сейчас – как фундамент для вашего малыша. Он держит все, помогает ему укрепиться, расти.

Слова «критично низок» ударили по солнечному сплетению. Я почувствовала, как холодеют пальцы.

– Это… из-за меня? – прошептала я, глядя на свои руки. – Из-за стресса? Из-за того, что я не умею… не смогла справиться? Я… навредила ему своей истерикой, своей слабостью?

Паника, знакомая и липкая, снова полезла в горло. Картины вчерашнего вечера – смех, тепло, а потом чернота и страх – всплыли с пугающей яркостью. Я виновата. Моя нервозность, мой побег, моя неспособность взять себя в руки…

– Света! – голос Валентины прозвучал резко, как удар хлыста, она шагнула вперед, ее взгляд буравил меня, не давая уйти в пучину самобичевания. – Хватит, выключи этот фонтан вины. Слушай врача и слушай меня.

Я вздрогнула, подняв на нее глаза. В них горел не гнев, а какая-то яростная убежденность.

– Стресс – да, мог подлить масла в огонь, – продолжала Раиса Александровна спокойно, но твердо. – Но корни проблемы, Света, глубже. Гораздо глубже. Такой дисбаланс не формируется за неделю. И уж точно не только от нервов. Мы это будем корректировать. Синтетические аналоги прогестерона, полный покой, режим. Шансы высоки. Но тебе нужно успокоиться. Сейчас. Понимаешь? Твой страх – твой главный враг сейчас. Не прошлое, не те… кто там что натворил. Твой собственный страх.

– Она права, девочка, – Валентина подошла ближе, ее рука легла на мое плечо, тяжелая и теплая, голос смягчился, но в нем все еще звенела сталь. – Те демоны прошлого… они сильны. Они украли у тебя годы, навредили телу, посеяли боль. Я не слепая. Я вижу твои глаза, когда вспоминаешь. Вижу тень на лице. Но слушай старую гинекологиню: сейчас – не время их вызывать на бой. Сейчас время – тишины. Покоя. Силы. Твоей силы. Для него. – Она ткнула пальцем в направлении моего живота. – Твоя задача номер один – дать ему жизнь. Выносить. Родить. Поставить на ноги. Окружить такой любовью, чтобы никакое прошлое не смело к нему подступиться. А уж потом…