Считалочка от Алой до Яги

И запах. Он тоже изменился. Исчезли привычные нотки пыльного белья и заварки. Теперь в воздухе отчетливо пахло сыростью. Глубокой, подвальной сыростью, как в погребе, где всю весну стояла вода. Пахло влажной землей, прелыми листьями и чем-то еще, неуловимо-грибным, запахом тлена. Катя списала это на то, что поезд въехал в местность, где недавно прошел сильный дождь, и вентиляция затянула внутрь этот влажный воздух. Логично. Всему есть объяснение.

Она уже собиралась снова лечь, когда в проходе снова послышались шаркающие шаги. Слева направо, со стороны ее ног к голове, прошел дембель Виталий. Он двигался так же неуверенно, покачиваясь, но теперь в его движениях была какая-то сонная, механическая плавность. Он прошел мимо, не глядя по сторонам, и скрылся в тамбуре.

А через минуту он снова прошел мимо.

Слева направо.

Катя замерла. Этого не могло быть. Она видела, как он ушел в ту сторону. Она не слышала, чтобы он возвращался. Проход был узким, она бы точно заметила его движение справа налево. Но вот он снова идет. Слева. Направо. Та же походка, та же черная футболка, та же ссутулившаяся спина. Он дошел до конца вагона и опять исчез.

Катя сидела, широко раскрыв глаза, и ее мозг лихорадочно пытался найти объяснение. Он пьян. Он мог пройти обратно, пока она отвернулась. Или просто замечталась. Или задремала на секунду и не заметила. Да. Точно. Она просто устала. Усталость была универсальным ответом на все странности этой ночи.

Но когда через пару минут Виталий прошел мимо в третий раз, все так же слева направо, ее рациональные объяснения рассыпались в пыль. На этот раз он повернул голову, и его взгляд встретился с ее. Глаза у него были пустыми, стеклянными, как у куклы. Он не улыбнулся, не кивнул. Просто посмотрел на нее долгим, немигающим взглядом, полным тупого, безразличного удивления, и проследовал дальше, исчезая в том же конце вагона.

Катя вжала голову в плечи. Это была не галлюцинация. Это было нарушение фундаментальных законов пространства. Человек не мог трижды пройти в одну сторону, не возвращаясь. Это была петля, сбой в программе, ошибка в матрице реальности. И этот сбой происходил прямо здесь, в этом вагоне, залитом больнично-желтым светом и пахнущем сырой могилой. Она посмотрела на других пассажиров. Все спали. Никто ничего не замечал. Этот кошмар, этот тихий, сводящий с ума абсурд, разворачивался только для нее.

Ее взгляд, панически ища спасения, метнулся к окну. Хватит смотреть на этот коридор-петлю, нужно увидеть что-то реальное, что-то снаружи. И она увидела.

На фоне темного, смазанного пейзажа теперь была отчетливо видна ветка. Длинная, корявая, черная, она тянулась параллельно поезду на уровне окна Кати. Она не проносилась мимо вместе с остальными деревьями. Она висела в воздухе, неподвижная относительно вагона, словно кто-то приколотил ее гвоздями к стеклу с той стороны. Ветка была неестественно длинной, без единого листочка, покрытая какими-то наростами, похожими на лишайник или бородавки. Она извивалась, как застывшая в движении змея, и на ней не было ни начала, ни конца. Она просто была здесь, сопровождая поезд в его безумном беге сквозь ночь.

«Прилипла», – отчаянно подумала Катя. «Просто длинная ветка, ее сорвало ветром, и она как-то зацепилась за вагон». Это было абсурдно. Нелепо. Таких длинных, идеально ровных веток не бывает в природе. Но это было единственное объяснение, за которое еще мог уцепиться ее трещавший по швам рассудок. Она смотрела на эту черную, застывшую линию, и ей казалось, что это не ветка, а длинный, костлявый палец, указывающий прямо на нее.

В этот момент в проходе снова раздались шаги. Слева направо. Опять он. Виталий.

На этот раз он остановился прямо напротив ее места и посмотрел на нее. Его лицо было бледным, потным, пьяный румянец исчез. Взгляд больше не был стеклянным – теперь в нем плескался животный, первобытный страх, смешанный с пьяным недоумением.

– Опять вы, – прохрипел он, и его голос дрогнул. – Вы тоже… вы видите?

Катя молча смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова.

– Я выйти отсюда не могу, – его голос перешел на сбивчивый шепот. – Понимаете? Не могу!

Он махнул рукой в ту сторону, откуда пришел.

– Там тамбур. Дверь в соседний вагон. Я хотел… хотел в вагон-ресторан. Ну, в магазин ихний, водки еще взять. Я открываю дверь… а там снова этот же тамбур. С другой стороны. Я захожу, прохожу его… и оказываюсь здесь. Снова. В начале коридора.

Он провел дрожащей рукой по своему коротко стриженному затылку.

– Я уже раз пять так прошел. Думал, с ума схожу. Белочка. А потом вас увидел. Вы не спите. Вы тоже видите, да? Эту херню.

Он ткнул пальцем в сторону окна, но смотрел не на ветку, а куда-то в темноту за ней. Его губы дрожали. Бравада дембеля слетела с него, как шелуха, оставив лишь напуганного, растерянного мальчишку, который столкнулся с чем-то, чего не было в армейском уставе. Он больше не был один в своем маленьком персональном аду. Теперь их было двое.

Слова Виталия обрушились на Катю, как ушат ледяной воды. Страх на его лице был подлинным, неподдельным. И это было страшнее всего. Одно дело – твои собственные галлюцинации, твой личный, уютный кошмар. И совсем другое – когда кто-то другой видит то же самое. Это означало, что безумие выползло за пределы ее черепной коробки и стало общей реальностью.

Инстинкт самосохранения сработал быстрее паники. Ее мозг, привыкший находить логику в хаосе цифр, судорожно выстроил защитную стену из здравого смысла. Она не могла позволить себе поверить ему. Если она поверит, она утонет вместе с ним в этом болоте иррациональности.

Она сделала глубокий вдох, заставляя свой голос звучать ровно и спокойно, как будто она объясняет нерадивому клиенту ошибку в накладной.

– Виталий, – начала она, и само произнесение его имени придало ей уверенности. – Послушайте меня.

Он поднял на нее свой испуганный, затравленный взгляд.

– Вы выпили. Прилично выпили, – она говорила медленно, отчетливо, подбирая самые простые и убедительные слова. – Алкоголь – сильная штука. Он меняет восприятие, играет с мозгом. Вам может казаться все, что угодно. Зацикленные коридоры, странные звуки… это классические симптомы. Ваш мозг просто запутался.

Она сделала паузу, давая словам впитаться. Виталий слушал, приоткрыв рот, как ребенок.

– А я, – продолжала Катя, и в ее голосе появилась нотка исповедальной искренности, – я не спала почти двое суток. У меня умер очень близкий человек. Я нахожусь в состоянии сильнейшего стресса и горя. И мой мозг тоже играет со мной злые шутки. Я вижу то, чего нет. Слышу то, чего нет. Это нормально в такой ситуации.