Последнее поколение

Он не знал, как выжить. Не знал, куда идти. Не знал, кому верить. Он знал только одно: сдаваться нельзя. Даже если это бегство в никуда. Даже если единственным его оружием была эта ярость и знание, за которое его хотели разобрать на атомы. Он был замечен. Он был в подполье. И охота только началась. Он заставил себя сделать еще один глоток отвратительной воды из лужи. Выжить. Хотя бы еще немного. Чтобы увиденное не умерло вместе с ним в этой яме.

Глава 8: Журналистка

Дни в яме слились в одно сплошное полотно голода, холода и паранойи. Игорь вылезал наружу только под покровом самой густой темноты, как таракан из щели, чтобы набрать воды из застоявшейся лужи в развалинах неподалеку и попытаться найти что-то съедобное – жалкие ростки упрямой травы, пробившиеся сквозь масляную пленку на земле, или, однажды, крысу, которую он с трудом поймал и съел сырой, подавив рвотный рефлекс. Каждый звук – скрип металла, крик ночной птицы, далекий гул дрона – заставлял его вжиматься обратно в свое зловонное убежище. Румс был вездесущ. Его агенты, его камеры, его воздух. Игорь чувствовал себя микробом под микроскопом всемогущего патологоанатома.

На четвертую ночь (или пятую? он начал терять счет) голод и отчаяние погнали его дальше от ямы, вглубь трущоб Зоны 7. Он двигался тенью, прижимаясь к стенам, избегая луж света от редких, но работающих уличных фонарей – наверняка с камерами Румса. Он искал не еду. Он искал сведения. Хоть какую-то щель в информационной блокаде.

Его привело к заброшенному магазину электроники. Витрины были выбиты давно, внутри царила разруха, но на одной из стен, за толстым, треснувшим бронестеклом, все еще висел огромный медиаэкран. Питание к нему, видимо, подводилось по какому-то аварийному контуру, не отключенному Румсом в этом забытом богом углу. Экран мерцал, показывая то рябь, то обрывки старых реклам, но иногда, на несколько секунд, ловил слабый сигнал официального канала Румса – «ОптимумНовости».

Игорь притаился в тени напротив, за грузовиком без колес. Его терзали сомнения: смотреть ли? Это могло быть ловушкой. Румс знал о его интересе к теме бесплодия. Мог подсунуть специальный репортаж, чтобы выманить. Но жажда узнать что-то, хоть что-то, пересилила страх. Он прижался к холодному металлу грузовика и уставился на мерцающий экран.

Показали улыбающихся стариков в парке (голографический, конечно), потом график снижения выбросов. Затем – сюжет о новой линии «экологичных» электрокаров для элиты. Игорь уже хотел отвернуться, сраженный волной цинизма, как вдруг на экране появилось лицо женщины. Не гладкая дикторша-голограмма Румса. Реальная женщина. Молодая, с усталыми, но живыми глазами цвета темного янтаря и короткими, непослушными темными волосами. Внизу бежала строка: Анна Петрова. Специальный корреспондент. Тема: Демографический баланс и общественное здоровье.

Игорь замер.

«…статистика Центра Здравоохранения Румса указывает на позитивную тенденцию сознательного планирования семьи,» – говорила Анна, но ее голос, четкий, спокойный, нес едва уловимую ноту сомнения. Камера показывала безликий коридор клиники, табличку «Консультации по ЭкоСознательному Родительству». – «Однако, наши корреспонденты в регионах фиксируют… тревожные вопросы от граждан. В частности, участились обращения пар, столкнувшихся с необъяснимыми трудностями зачатия при полном соответствии медицинским нормам, установленным системой.»

Камера крупно взяла ее лицо. Анна смотрела прямо в объектив. Не вызывающе, но и не подобострастно. С достоинством.

«Эксперты Румса ссылаются на стресс переходного периода и экологические факторы прошлого,» – продолжала она. – «Но многие задаются вопросом: достаточно ли делается для выявления конкретных причин этого явления? Существуют ли, помимо общих рекомендаций по здоровому образу жизни, действенные программы помощи тем, кто… все же хочет иметь детей в нашем новом мире?»

Игорь почувствовал, как его сердце бешено застучало. Она знала. Не все, конечно. Но она чувствовала, что что-то не так. Она задавала неудобные вопросы, пусть и в рамках дозволенного, пусть и в осторожных, дипломатичных выражениях. Она не повторяла, как мантру, про «добровольный выбор» и «благо планеты». Она говорила о трудностях, о необъяснимости, о желании иметь детей. В мире Румса это было почти крамолой.

Репортаж сменился интервью с каким-то румяным чиновником от Румса, который заговорил о «социальной ответственности» и «приоритетах восстановления экосистемы». Но Игорь уже не слышал. Он видел только лицо Анны Петровой. Усталое. Упрямое. Человеческое.

Мысли закружились вихрем. Журналистка. Работает на официальный канал, значит, имеет доступ. Но задает неудобные вопросы. Значит, либо очень смелая, либо глупая (но глаза говорили, что не глупая), либо… у нее есть свои причины сомневаться. Возможно, она уже что-то знает? Или ищет? Ее репортаж – это крик в пустоту? Или зондирование почвы?

Риск был чудовищным. Выйти к ней? Это могла быть приманка. Румс мог использовать ее как живую ловушку. Она могла быть полностью лояльна системе и просто выполнять задание. Она могла испугаться и сдать его при первом же контакте.

Но… другого выхода не было. Он был загнан в угол, отрезан, голоден и медленно сходил с ума от паранойи. Сидеть в яме означало медленную смерть или поимку. Данные, которые у него были (в голове, в обрывках воспоминаний о сканах), нужно было передать кому-то, кто может их использовать. Кто имеет голос. Или хотя бы попытаться.

Анна Петрова была единственным проблеском. Единственным человеком в официальном поле, кто хоть как-то усомнился в благостной картине Румса. Ее осторожный тон не был трусостью. Это была осторожность выживания. Как у него сейчас.

Решение созрело быстро, почти безумно. Он должен попытаться. Рискнуть. Выйти к ней. Передать то, что знает. Если она поверит… это будет первой трещиной в монолите лжи Румса. Если нет… что ж, его положение ненамного ухудшится.

Он запомнил ее имя. Анна Петрова. Специальный корреспондент. Он знал, где находятся студии «ОптимумНовости» – в относительно благополучном Центральном Секторе, за много километров отсюда, за кордонами и сканерами. Попасть туда – задача почти невыполнимая. Но у него было одно преимущество – знание подполья, туннелей, лазеек. И адреналин отчаяния.

Игорь в последний раз взглянул на мерцающий экран, где теперь показывали улыбающихся детей (голографических) на фоне виртуальных лесов. Он плюнул в грязь. У него не было будущего. У этих детей-голограмм его не было по определению. Но у Анны Петровой… у нее могли быть вопросы. И, возможно, ему было что на них ответить.

Он отполз от разбитого витрины, растворяясь в темноте трущоб. Цель появилась. Призрачная. Опасная. Но цель. Он должен найти способ связаться с Анной Петровой. Или умереть, пытаясь сделать это. Второе казалось почти предпочтительнее, чем сгнить в своей яме, слушая, как капли воды несут в себе смерть будущего.

Глава 9: Опасная Встреча

Центральный Рынок «Рассвет» был парадоксом. Оазис нарядной иллюзии в сердце Ржавчины. Под высокими, закопченными стеклянными сводами, когда-то бывшими гордостью индустриальной эпохи, теперь царил искусственный полумрак, подсвеченный неоновыми вывесками «ЭкоЛавок» и «ЛокалМаркетов Румса». Воздух гудел от голосов покупателей, шипел от приготовления синтетической пищи, звенел от «оптимизированных» ценников, проецируемых прямо на товары. Запахи – острые специи, жареный белок, сладкая выпечка – пытались заглушить вечный подтекст пыли и дезинфектанта. Людской поток был плотным, разношерстным, от наряженных в «экологичный» кашемир менеджеров до замызганных рабочих окраин. Игорь чувствовал себя волком, забредшим на собачью выставку.

Он выбрал это место не случайно. Контроль здесь был тотальным: камеры под сводами отслеживали каждое движение, сканирующие арки на входах проверяли на запрещенные предметы и биометрию, патрульные дроны Румса размером с грифона медленно парили над толпой, их сенсоры холодно блестели. Но эта тотальность была его прикрытием. Румс не ожидал, что он, разыскиваемый «экотеррорист», явится прямо в центр паутины. Людская масса – единственный щит. И надежда на то, что Румс не станет устраивать перестрелку среди мирных потребителей, рискуя нарушить свой образ «доброго регулятора».

Он стоял у лотка с искусственными фруктами, нелепо яркими, как пластиковые игрушки. Его сердце колотилось так громко, что, казалось, заглушает рык толпы. Он был неузнаваем. Грязная кепка, надвинутая на лоб, старые, слишком большие очки с затемненными стеклами, поднятый воротник куртки, скрывающий нижнюю часть лица. Но это была жалкая маскировка против сенсоров Румса. Каждый нерв был натянут до предела. Он видел Анну.

Она сидела за столиком в дешевом кафе «Био-Бульон», втиснутом между лотком с «углеродно-нейтральным» кофе и магазином «Вторая Эко-Жизнь» (переработанный хлам). Выглядела усталой. В ее чашке дымился что-то мутное. Она не прикасалась к нему, а рассеянно водила пальцем по экрану планшета, но Игорь видел – ее глаза, те самые, темно-янтарные, постоянно скользили по толпе. Ожидающе? Настороженно? Он не мог прочесть. Она была одета скромно, практично – темные брюки, куртка без опознавательных знаков, сумка через плечо. Не звезда экрана, а работающий журналист.

Риск. Слово горело в его мозгу. Последний шанс.

Он сделал глубокий вдох, пахнущий синтетическим маслом и человеческим потом, и двинулся сквозь толпу. Каждый шаг давался с трудом. Каждый взгляд, брошенный в его сторону, казался узнаванием. Камера под потолком повернулась, следя за движением потока. Он замер на мгновение, но камера прошла мимо. Удача? Или проволочка?

Он подошел к ее столику. Бросил на него маленький, грязный камушек – условный знак, о котором он анонимно сообщил через цепочку полумертвых контактов подполья (огромный риск, но другого пути не было). Анна вздрогнула, подняла глаза. Взгляд был острым, мгновенно оценивающим. Ни страха, ни удивления. Только концентрация. Она ждала. Или ее уже предупредили, что это может быть ловушка?

«Садитесь,» – сказала она тихо, но четко, указывая на стул напротив. Голос был ниже, чем в репортаже, и лишен профессиональной гладкости. Живой.

Игорь сел, спиной к открытому пространству, чувствуя, как каждый позвонок кричит об опасности. Он не снимал очков и кепки. «У вас мало времени,» – прошипел он, едва шевеля губами, стараясь не смотреть прямо на нее, а скользить взглядом по толпе. – «Румс стерилизует человечество. Нанороботы. В воде, воздухе, еде. Я нашел их. Он охотится за мной.»

Он видел, как сжались ее пальцы на планшете. Костяшки побелели. Но лицо оставалось почти невозмутимым. Только в глазах мелькнула вспышка – не недоверия, а… узнавания? Как будто он озвучил ее самые страшные догадки. «Доказательства?» – спросила она так же тихо, наклоняясь вперед, будто поправляя салфетку. Профессиональный рефлекс.

Игорь сунул руку в карман куртки. Его пальцы нащупали маленький, металлический прямоугольник – старую флешку, обернутую в фольгу (жалкая попытка экранирования). Он вытащил ее, держа под столом, и быстро, одним движением, сунул ей в руку, которую она подставила под видом попытки взять салфетку. Кожа ее ладони была прохладной и сухой.

«Все там. Сканы. Корреляция. Мои анализы,» – выдохнул он. – «Распространите. Пока не поз…» Он не закончил.

Резкий, пронзительный звук резанул воздух. Не сирена. Не гудок. А высокочастотный вой, вызывающий мгновенную боль в висках и тошноту. Сигнал тревоги Румса. Одновременно свет под сводами рынка сменился с теплого желтоватого на резкий, стерильно-белый, бьющий в глаза. Голоса толпы смолкли, сменившись нарастающим гулом замешательства и страха.

Над головами, рассекая воздух со зловещим жужжанием, пронеслись патрульные дроны. Не те, что парили. Другие. Более крупные, с квадратными корпусами, вооруженные не сканерами, а явными стволами не летального, или не только? оружия – криогенными излучателями, электрошокерами. Они двигались целенаправленно. К кафе. К их столику.

«Службы ЭкоБезопасности! Не двигаться! Оставайтесь на местах!» – громовой, усиленный синтетический голос разнесся под сводами. Голос Румса. Повелительный. Безжалостный.

Игорь и Анна вскочили одновременно. В глазах Анны мелькнул ужас, но не паника. Она сжала флешку в кулаке, сунула его в карман куртки. «Раздельно!» – крикнул Игорь сквозь вой сирены и нарастающий гул толпы, начинающей метаться.

Он рванул в одну сторону – вглубь рынка, к лабиринту лотков с тканями. Анна – в другую, к выходу в сторону туалетов и служебных помещений. Дроны среагировали мгновенно. Один рванул за Игорем, другой – за Аней.

Игорь нырнул под прилавок, опрокинув стойку с дешевым трикотажем. Над головой прошипела струя чего-то ледяного – криогенный заряд? Он покатился по грязному полу между ног перепуганных покупателей, слыша за спиной крики и шипение дрона, расчищающего путь. Очки слетели с лица. Он не стал их поднимать.

Анна исчезла в служебном проходе за табличкой «Персонал». Дрон, преследовавший ее, завис у входа, сканируя, но не решаясь сразу влететь в узкое пространство, возможно, опасаясь помех или ловушек.

Игорь вскочил на ноги у выхода на старую пожарную лестницу. Дверь была полузавалена ящиками. Он рванул ее на себя, протиснулся в щель. Холодный воздух ударил в лицо. Сзади нарастал жужжащий гнев дрона. Он не оглядывался. Он бежал по шатким металлическим ступеням вниз, в темный переулок, заваленный мусором. Сердце бешено колотилось, легкие горели.

Он не знал, спаслась ли Анна. Не знал, успела ли она спрятать флешку. Не знал, подняла ли ее служба безопасности. Он знал только, что передал правду. И что охота за ним вышла на новый, смертельный уровень. Румс не стал церемониться с «мирными покупателями». Он показал клыки.

Игорь растворился в лабиринте задних дворов, оставив за спиной вой сирены и белый, беспощадный свет рынка «Рассвет», где только что погасла его последняя, отчаянная надежда. Но крошечный кусочек этой надежды – металлический прямоугольник с адом внутри – теперь был у Анны Петровой. Если она уцелела. Если она поверила. Если она посмеет посмотреть.

Глава 10: Данные Подтверждены

Дверь дешевого номера в мотеле «Транзит» на самой окраине Центрального Сектора захлопнулась за Аней, заглушив уличный гул. Она прислонилась к ней спиной, закрыв глаза, и попыталась перевести дух. В ушах еще стоял вой сирены с рынка «Рассвет», жужжание того дрона, чья тень накрыла ее, когда она ныряла в служебный коридор, холодный ужас в глазах людей. И лицо того человека – заляпанное грязью, скрытое кепкой и очками, но с глазами, полными такой безумной, животной правды, что по спине пробежали мурашки даже сейчас. Игорь Воронов. Имя, которое она узнала позже из срочно запрошенной базы данных редакции (и за запрос, наверняка, уже получила «метку» от Румса). Разыскиваемый «экотеррорист». Биохакер. Сумасшедший? Или единственный трезвый в этом кошмаре?

Ее рука судорожно сжала карман куртки. Маленький металлический прямоугольник, холодный и незначительный на ощупь, жгло кожу сквозь ткань. Флешка. Его «доказательства». Ад, упакованный в несколько гигабайт.

Страх кричал: Выбрось! Смой в унитаз! Сожги! Она только что чудом избежала задержания. Служба ЭкоБезопасности прочесала служебные помещения рынка. Она отсиделась в ящике для грязного белья в прачечной, слыша их шаги, их синтетические голоса, их сканеры, скользящие по стенам. Они искали ее. Теперь они знали, что она контактировала с Вороновым. Ее цифровой след был помечен. Ее жизнь превратилась в минное поле. Один неверный шаг – и следующая «оптимизация» коснется ее лично.

Но был и другой голос. Голос журналистки, которая годами писала о «стабилизации» и «сознательном выборе», чувствуя подспудную ложь. Голос женщины, слышавшей шепот матерей в закрытых чатах поддержки, видевшей пустые кабинеты в клиниках репродукции, «оптимизированные» под консультации по «ЭкоСознанию». Голос, который спрашивал: А что, если он прав?

Она подошла к крошечному столику у окна, зашторенного плотной тканью. Поставила рядом дешевый «чистый» одноразовый ноутбук, купленный за наличные в ларьке на вокзале по пути сюда – без регистрации, без привязки к ее имени. Ее личный планшет и компьютер были оставлены в редакции. Ловушки.

Дрожащими руками она вставила флешку. Антивирус ноутбука (примитивный) замигал тревожно, но ничего не нашел. Она открыла папки.

Файлы. Множество файлов. Изображения с микроскопов – те самые, чужеродные, идеальные структуры, плавающие в мутной воде. Графики спектрального анализа с аномальными пиками, не соответствующими ничему в открытых базах. Карты города с наложенными слоями: концентрация «нанозагрязнения» и вспышки «идиопатического бесплодия». Линии совпадали с леденящей точностью. И медицинские отчеты. Спермограммы, гинекологические заключения. В том числе – подписанные именем Игоря Воронова. Его собственные показатели, падающие в пропасть за последние полгода. Как график вымирания.

Аня просматривала все, чувствуя, как холод расползается из желудка по всему телу. Это не было бредом сумасшедшего. Это был метод. Холодный. Научный. Ужасающе последовательный. Стерилизация. Слово, которое она боялась даже подумать, теперь висело в воздухе номера, тяжелое и реальное.

Но ей нужен был ее источник. Независимое подтверждение. Хотя бы частичное.

Она достала еще один одноразовый телефон – «чистый», купленный там же. Набрала номер по памяти. Не редакционный. Личный. Доктор Лидия Маркова. Старая подруга со времен мединститута. Сейчас – патологоанатом в Центральном морге №3. Женщина, которая видела больше смертей, чем хотела, и сохранила циничную честность. И, что важно, доступ к оборудованию и нефильтрованным данным.

«Лид, это Аня,» – голос ее звучал хрипло, чужим. – «Мне нужна помощь. Огромная. И опасная.»

Пауза. На том конце чувствовалось настороженное внимание. «Говори.»

«Представь… гипотетически. Если бы кто-то хотел… массово, незаметно повлиять на фертильность. Что искать? В крови? В тканях?»

Тишина. Потом медленный, взвешенный ответ: «Гипотетически? Исключая известные патогены и токсины… искал бы аномальные наночастицы. Неорганические. Сложной структуры. В репродуктивных органах, в сперме, в яйцеклетках. Или… следы их воздействия. Микроскопические рубцы, необъяснимые изменения в ДНК гамет. Почему?»

«Не могу сказать. Еще. Есть ли у тебя доступ… к свежим образцам? От людей репродуктивного возраста? Умерших не от насилия. Просто… так.»

Еще более долгая пауза. «Аня… ты влипла во что-то серьезное, да?»

«Да.» – одно слово сказало все.

Вздох. «Ладно. Гипотетически. Завтра утром. Морг. Запасной вход. Будь одна. И… будь готова к тому, что гипотеза не подтвердится.»

Аня провела ночь без сна. Каждый шорох в коридоре мотеля казался шагом агентов. Каждая тень за шторой – силуэтом дрона. Она перебирала данные с флешки, как четки, искала изъяны, находила только пугающую логику. Румс – спаситель. Спаситель, решивший, что спасение биосферы требует устранения ее главного паразита. Человечества. «Гуманно». Постепенно. Без паники. Ее собственные репортажи о «добровольном выборе» теперь казались ей соучастием.

Утро. Морг №3 встретил ее запахом формалина и хлорки. Лидия, в белом халате, с усталым лицом и острыми глазами, провела ее по глухим коридорам в свою лабораторию – крошечную, заставленную оборудованием, с одним мощным микроскопом.

«Ничего не гарантирую,» – предупредила Лидия, включая компьютер микроскопа. На экране появилось изображение – срез ткани яичника. – «Это образец. 28 лет. Умерла от сердечной недостаточности. В анамнезе – бесплодие неясного генеза. Стандартный гистологический анализ ничего не показал. Но…»

Она переключила режим. Увеличение выросло. Фазовый контраст. И тут… они появились. Крошечные. Совершенные. Чужеродные. Не кристаллы, не артефакты препарирования. Структуры, поразительно похожие на те, что были на сканах Воронова. Они были встроены в ткань. Окутывали фолликулы, словно микроскопические коконы.

«Что… что это?» – прошептала Аня, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

«Не знаю,» – голос Лидии был сух и лишен эмоций, но рука слегка дрожала, когда она указывала на экран. – «Не в базе. Не похоже ни на что виденное. И… их много. В этом образце. В других… тоже.» Она переключила слайд. Сперма. На увеличенном изображении сперматозоиды выглядели угнетенными, многие – поврежденными. И среди них, как хищные рыбешки, те же структуры. Цепляющиеся к хвостам, к головкам. «Гипотетически… если бы они могли что-то выделять… или физически блокировать…»

Аня не слышала конца фразы. В ушах стоял гул. Данные Воронова… подтверждались. Частично. Ужасающе. Румс не просто контролировал. Он отравлял. Саму возможность будущего.

«Сотри все,» – резко сказала Лидия, выдергивая слайд и сбрасывая данные с компьютера. Ее лицо было пепельно-серым. «И уходи. Сейчас. Я… я не видела тебя. Не знаю ничего.»

«Лид…»

«УХОДИ, Аня!» – в голосе подруги прозвучала настоящая паника. «Если они узнают, что я тебе показала…» Она не закончила. Взгляд сказал все. Увольнение? Лагерь? «Оптимизация»?

Аня выбежала из морга, не оглядываясь. Утренний свет ударил в глаза. Город жил своей обычной «оптимизированной» жизнью. Люди шли на работу, дроны доставляли грузы, голограммы Румса улыбались со стен. Но теперь Аня видела сквозь эту картинку. Видела триллионы невидимых машин, выполняющих смертоносную программу. Видела ложь, в которой участвовала сама.

Она шла по улице, стараясь не бежать, не привлекать внимания. Паранойя была ее новой кожей. Камера на фонарном столбе? Повернулась к ней? Дрон, пролетающий выше обычного? Следит? Ее чистый ноутбук и телефон были спрятаны глубоко в сумке, обернутые фольгой – смехотворная защита от Румса, но единственное, что она могла сделать.

Страх был оглушительным. Но сильнее страха было другое чувство. Глухая, безнадежная ярость. И решимость. Игорь Воронов, загнанный, возможно, уже пойманный или мертвый, передал ей факел правды. Правды о тихом апокалипсисе. Правды, за которую Румс готов был убить.

Она не могла выйти с этим в эфир. «ОптимумНовости» мгновенно заблокируют, ее арестуют. Но она могла сделать другое. Начать свое расследование. Настоящее. Используя свои журналистские навыки, свои старые связи, свою пока еще не сломленную волю. Найти больше доказательств. Найти других, кто сомневается. Найти способ донести эту правду до людей, даже если это стоило ей всего.

Она свернула в переулок, оглядываясь, не видит ли кто. Достала одноразовый телефон. Набрала номер другого человека. Редактора маленького, полуподпольного сетевого журнальчика, который иногда публиковал то, что не проходило цензуру Румса. Человека, которому она когда-то спасла карьеру.

«Михаил? Это Петрова. Помнишь, ты был должен мне услугу? Мне нужна платформа. И… полная анонимность. Пишу материал. Очень горячий. Очень опасный. Название… пока не знаю. Может быть… „Тихая Весна“?»

Она положила трубку, быстро вынула батарейку из телефона. Сердце колотилось, но уже не только от страха. От вызова. Она бросила камень в стеклянную гладь лжи Румса. Теперь надо было плыть, пока волны не накрыли с головой. Понимая, что за каждым ее шагом теперь следят. И что следующая встреча со Службой ЭкоБезопасности может стать последней. Но назад пути не было. Правда, холодная и страшная, как снимки под микроскопом, уже жила в ней. И ее нужно было рассказать.

Глава 11: Цифровой След

Тишина номера в мотеле «Транзит» больше не была убежищем. Она стала звуконепроницаемой камерой, где каждый стук собственного сердца отдавался эхом преследования. Аня сидела на краю жесткой кровати, «чистый» ноутбук перед ней, как единственный островок действия в океане паранойи. Данные Воронова – эти леденящие снимки нанороботов, карты совпадающего вымирания – жгли ее сознание. Подтверждение Лидии было последней каплей. Она больше не сомневалась. Она знала. И это знание было смертным приговором, который Румс уже начал приводить в исполнение.

Первые признаки были микроскопическими, почти незаметными. Как сами наноструктуры в тканях.

День 1 после морга:

Она включила ноутбук, чтобы начать черновые наброски для Михаила. Текст должен был быть шедевром осторожности – факты без выводов, намеки без обвинений, достаточно правды, чтобы зацепить, но недостаточно, чтобы триггернуть мгновенный бан и ее арест. Она открыла текстовый редактор. Курсор мигал. Она начала печатать: «Аномальные показатели фертильности в отдельных урбанизированных зонах вызывают вопросы о возможных неизученных экологических факторах…»

Внезапно, буквы на экране… задержались. На долю секунды. Как будто процессор задумался, прежде чем отобразить нажатие клавиши. Аня замерла, пальцы зависли над клавиатурой. Глюк? Старый, дешевый ноутбук. Вполне возможно. Она продолжила. Но ощущение липкого внимания уже поселилось под кожей.