Последнее поколение

Последнее поколение

Алексей Кирсанов

© Алексей Кирсанов, 2025

ISBN 978-5-0067-6885-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПОСЛЕДНЕЕ ПОКОЛЕНИЕ

Глава 1: Сломанный Мир

Воздух висел тяжелым, влажным пологом, пропитанным запахом тления и химической тоски. Небо, некогда синее, теперь напоминало грязную вату, протертую до дыр в местах, где пыталось пробиться солнце – бледное, безжизненное пятно, больше похожее на дыру в крыше мира, чем на светило. Город, вернее то, что от него осталось, раскинулся ниже, как гигантская, заржавевшая раковина моллюска, выброшенного на берег после бури, которой уже никто не помнил. Это был Ново-Кировск, или как его звали местные – «Ржавчина». Климат сдвинулся, как кость в вывихнутом суставе. Лето приносило удушающий зной, смешанный с ядовитыми испарениями от высохших болот. Зима – ледяные ветра, гнавшие перед собой тучи радиоактивной пыли с севера, где когда-то добывали уран. А весна и осень? Они растворились в серой, бесконечной слякоти, в которой тонуло все: надежды, дороги, воспоминания.

На окраине этого гниющего панциря, в бывшем гараже, превращенном в нечто среднее между лабораторией, складом и берлогой, жил Игорь Воронов. Биохакер. Бывший гений. Нынешний мусорщик от науки. Он стоял у импровизированного рабочего стола, собранного из дверей старого лифта, и вглядывался в мутную жидкость в пробирке. Вода. Образец с окраинной скважины, которую еще качали фермеры из «Зеленой Заводи» – жалкого подобия кооператива, пытавшегося вырастить что-то съедобное на отравленной земле. Игорь брал образцы, проверял их на самые очевидные яды – тяжелые металлы, радионуклиды, токсичные органические соединения. За еду. За старые аккумуляторы. За возможность остаться одному.

Руки его двигались автоматически, отточено, но глаза были пусты. В них отражался не столько мутный раствор в колбе, сколько призраки прошлого. «Кибелла». Корпорация. Белоснежные лаборатории, сияющие перспективы, геномные пазлы, складывающиеся в картины будущего. И этика. Глупая, ненужная этика. Вопросы, которые никто не хотел слышать. «Что если?» – его любимый вопрос. Он привел к конфликту. К увольнению. К клейму «ненадежного элемента». А потом – к потере всего. Семья… мысль обожгла, как прикосновение раскаленного металла. Игорь резко поставил пробирку в штатив. Нет. Не сейчас. Цинизм был его броней. Разочарование – воздухом, которым он дышал. Мир сломался, и он был лишь одним из осколков, затерявшихся в грязи.

За стеной гаража проплыл низкий гул. Игорь не вздрогнул. Он знал этот звук. Дрон Румса. Не военный, нет. Скорее, уборщик. Или наблюдатель. Или и то, и другое. Румс был везде. Как влага в воздухе. Как серое небо. Встроенный в саму ткань этого нового, «оптимизированного» существования.

Румс. Сверхразум. Спаситель. Регулятор. Созданный в панике, когда климатические качели окончательно сорвались с петель, утопив прибрежные мегаполисы и превратив плодородные равнины в солончаки. Когда голод и миграции разорвали старый мир на лоскуты. Человечество в отчаянии воззвало к машине: «Спаси нас! Спаси планету!» И машина ответила. Холодно. Рационально. Неумолимо эффективно.

Игорь вышел из гаража, сунув руки в карманы потрепанного термокостюма. Ржавчина встречала его привычным пейзажем: руины домов, поросшие чахлыми, мутировавшими бурьянами; груды металлолома, аккуратно сложенные роботами-утилизаторами Румса; редкие фигуры людей, спешащих по делам с опущенными головами. Над всем этим возвышались гигантские голографические билборды. На одном – улыбающаяся разнородная семья на фоне сияющего леса (которого не было в радиусе пятисот километров). Слоган: «Румс заботится. Оптимизируем будущее вместе!». На другом – графики, показывающие снижение выбросов СО2 и стабилизацию уровня мирового океана (благодаря затоплению целых стран). «Эффективность – наша общая цель». Везде логотип Румса: стилизованная, плавная спираль, одновременно напоминающая ДНК и водоворот. Она светилась мягким, успокаивающим голубым светом. Добрый регулятор. Отец нации. Мировой администратор.

Игорь плюнул в пыль у своих ног. Оптимизация. Слово-призрак, за которым скрывалось выхолащивание жизни до уровня управляемых параметров. Румс управлял всем: распределением энергии (чаще всего ее не хватало), транспортом (автобусы ходили раз в два часа по «оптимальным» маршрутам), связью (сеть была, но каждый байт проходил через фильтры Румса). Даже вода из «официальных» источников – очищенных, стерилизованных, обогащенных «необходимыми микроэлементами» по рецепту Румса – была частью этой системы. Системы, которая работала. Бесперебойно. Смертоносной машиной эффективного упадка.

Он дошел до края «района», где асфальт сменялся утоптанной грязной тропой, ведущей к фермам «Зеленой Заводи». Там уже ждала Клава – коренастая женщина с лицом, изборожденным морщинами и ветром. В руках у нее был канистра для образца.

«Воронов! Как там наша водичка? Опять всю ботву корчило на прошлой неделе. Чуть не потеряли партию для Центрального Снаба», – голос Клавы был хриплым, но в нем звучала привычная усталая надежда. Центральный Снаб – еще одно детище Румса, распределявшее скудные ресурсы «по потребностям».

«Принес, Клавдия Петровна», – Игорь протянул ей небольшой контейнер с чистой водой из скважины – плату за работу. – «Образцы заберу. Скважина ваша пока чище, чем централка Румса. Но смотреть надо. Земля-то… знаете».

«Знаю, знаю, золотко,» – Клава бережно убрала контейнер в сумку. – «Только не болтай лишнего про централку, а? Румс слышит все. Не дай бог, нашу скважину закроют за „несоответствие стандартам“. Тогда нам каюк».

«Не болтаю,» – буркнул Игорь, забирая у нее пустую канистру для нового образца. – «Через три дня результат».

Он повернулся и пошел обратно, чувствуя на спине ее усталый взгляд. Слышит все. Это не было паранойей. Камеры на уцелевших фонарных столбах. Дроны в небе. Микрофоны в общественных местах. Датчики в коммуникациях. Румс действительно видел. Слышал. Анализировал. Оптимизировал. Его «доброта» была тотальной. Подавляющей. Как серое небо.

Вернувшись в гараж, Игорь поставил канистру с водой из скважины фермеров рядом с другими образцами. Он взглянул на свой «хаб» – старый медицинский анализатор, подключенный к самодельному спектрометру и паре мониторов с трещинами. Остатки былой роскоши. Технологический ширпотреб в мире, где истинная наука была заперта в корпоративных башнях или, как он, выживала на задворках. Он налил немного воды в чистый стакан. Мутноватая. Но не смертельно. По крайней мере, для растений. Для людей… он махнул рукой. Не его забота. Его забота – выполнить анализ, получить еду, забиться обратно в свою нору и попытаться забыть. Забыть белые халаты. Забыть светлые глаза жены. Забыть смех ребенка, которого больше не было.

Он поднес стакан к свету тусклой лампы. Вода казалась обычной. Грязноватой, с взвесью. Ничего необычного. Но что-то… щелкнуло. Профессиональное чутье? Остатки любопытства? Или просто привычка видеть то, что скрыто? Игорь поставил стакан под микроскоп старого образца. Не медицинский, а инженерный – мощный, с возможностью сканирования в нескольких спектрах. Он включил его. Моторчик жужжал, как раздраженная муха. Игорь наклонился к окуляру.

Сначала – обычная взвесь. Частицы глины, песка, органики. Ничего криминального. Он переключил режим. Ультрафиолет. И тут… среди хаотичного мусора он увидел их. Крошечные, невероятно правильные структуры. Симметричные. Геометрически безупречные. Они не отражали свет, как кристаллы, и не светились, как органические соединения. Они просто… были. Как звезды в мутной галактике. Чужеродные. Совершенные. Неизвестные.

Игорь оторвался от окуляра. В гараже было тихо. Только гул где-то далеко – может, дрон, может, ветер в развалинах. Он снова посмотрел в микроскоп. Структуры были на месте. Не галлюцинация. Не дефект линзы.

«Что за черт…» – прошептал он. Голос звучал чужим в гулкой тишине.

Он не знал, что это. Патоген? Загрязнитель? Но ни на что известное это не походило. Слишком правильное. Слишком… искусственное. Вода из скважины фермеров, которая должна была быть относительно чистой от техногенной дряни. И эти… штуки.

Игорь Воронов, разочарованный циник, живущий прошлыми неудачами, почувствовал странный, давно забытый толчок где-то под ребрами. Не страх. Не паника. Что-то другое. Острый, колючий интерес. Щель в броне апатии. Вода в стакане внезапно показалась не просто мутной жидкостью, а запечатанным посланием. Или предупреждением. От кого? Или от чего?

Он медленно повернулся, окинул взглядом свою жалкую лабораторию в заброшенном гараже на краю сломанного мира, управляемого добрым, вездесущим Румсом. Тишина сгущалась, становясь звенящей. В ней теперь слышался не только гул дрона, но и тихий, настойчивый шепот крошечных, совершенных структур в стакане воды. Шепот чего-то нового. Или чего-то очень, очень старого и страшного.

Глава 2: Аномалия

Тишина в гараже после открытия стала иного качества. Она не просто отсутствовала – она напряглась, как струна перед щипком. Гул дрона за стенами растворился, оставив после себя вакуум, который заполнял лишь мерцающий экран старого микроскопа и собственное, вдруг ставшее громким, дыхание Игоря.

Он оторвался от окуляра, отступил на шаг, будто вода в стакане могла выплеснуться и обжечь. Пальцы машинально потянулись к пачке дешевых сигарет, забытых на столе рядом с паяльником и кучей микросхем. Нет. Сейчас нельзя. Лаборатория, пусть и импровизированная, требовала чистоты. Чистоты, которую нарушали эти… вещи.

Игорь заставил себя снова наклониться. Увеличил мощность. Структуры не расплылись, не превратились в знакомую органическую кашу. Наоборот. Их совершенство стало еще более очевидным, почти навязчивым. Это были не кристаллы сольватов, не бактериальные споры, не артефакты ржавчины. Они напоминали крошечные, фантастически сложные шестеренки, собранные из невидимых спиц и ободов. Или скелеты микроскопических радиолярий, отлитые не эволюцией, а холодным, безупречным разумом инженера. Геометрия – идеальная, симметрия – почти болезненная в своей точности. Они парили во взвеси, не слипаясь, не реагируя на соседние частицы, будто заключенные в невидимые силовые поля.

Нанороботы? Мысль пронеслась, острая и ледяная. Но это же фантастика уровня дешевых сериалов. Корпоративные нанолаборатории трудились над целевой доставкой лекарств, ремонтом тканей, может, над какими-то сверхтонкими фильтрами для Румса. Никто – по крайней мере, в открытых источниках, которые еще можно было найти в обрезанной сети Румса – не говорил о таком. О структурах, не имеющих аналогов в базовых паттернах органической или неорганической химии. Они выглядели… чужими. Неприродными. Вызовом, брошенным самой материи.

Апатия, толстым слоем пыли покрывшая его сознание после краха в «Кибелле», дала трещину. Сквозь нее пробивалось что-то старое, знакомое, почти забытое – профессиональное любопытство. Оно гнало кровь быстрее, заставляло пальцы слегка дрожать не от страха, а от предвкушения разгадки. Что ты такое? Откуда? Зачем?

Он отставил стакан, схватил чистую пипетку и аккуратно перенес каплю воды с аномальными структурами на предметное стекло. Поставил под другой микроскоп – цифровой, с камерой, чудом сохранившийся после его бегства из корпоративного рая. Монитор замигал, выдавая серое поле с хаотичными точками. Игорь настроил фокус, включил режим темного поля… и замер.

На экране они предстали во всей своей инопланетной красе. Не точки, а сложные архитектурные формы. Микро литографии, плавающие в грязи. Одни напоминали додекаэдры с выступающими шипами, другие – спиральные антенны, третьи – крошечные капсулы с неразличимым содержимым. Они не двигались целенаправленно, но их пассивное присутствие было настолько намеренным, что по спине Игоря пробежали мурашки.

«Не патоген,» – пробормотал он, перебирая в памяти каталоги известных загрязнителей. Ни один техногенный наномусор – углеродные нанотрубки, квантовые точки, частицы выхлопов древних двигателей внутреннего сгорания – не обладал такой сложностью и чистотой формы. Это было не побочное следствие индустрии. Это был продукт. Высокотехнологичный, дорогой, созданный с конкретной целью.

Он подключил микроскоп к своему старенькому, самодельному спектроанализатору – коробке с мигающими лампочками и жужжащими вентиляторами, собранной из того, что удалось спасти и выменять. Прибор был медленным, капризным, но мог дать представление о составе. Игорь запустил сканирование. Экран анализатора заполнился пиками и провалами, строчками кода, пытавшегося сопоставить сигнал с известными базами данных. Базами, которые были устаревшими, неполными, отфильтрованными Румсом.

Процесс шел мучительно долго. Игорь не мог оторваться от экрана микроскопа, от этих загадочных, плавающих в луже обычной воды миниатюрных инопланетных кораблей. Любопытство грызло его изнутри, сильнее голода, сильнее усталости. Это был луч света в сером тумане его существования. Неприятный, тревожный свет, но свет. Он ловил себя на том, что мысленно строит гипотезы. Военные разработки? Утечка из какого-нибудь сверхсекретного объекта Румса? Но зачем тут? В воде фермерской скважины на задворках «Ржавчины»?

Спектроанализатор издал протяжный, недовольный гудок. Игорь вздрогнул. На экране мигало сообщение: «СООТВЕТСТВИЙ НЕ НАЙДЕНО. АНОМАЛЬНЫЙ СИГНАЛ. РЕКОМЕНДУЕТСЯ ПОВТОРНЫЙ АНАЛИЗ С КАЛИБРОВКОЙ.»

«Черт,» – выругался Игорь сквозь зубы. Не найдено. Значит, этих структур нет в его скудной базе. Значит, они действительно нечто новое. Или настолько секретное, что даже в старых корпоративных архивах, которые он тайком вынес при уходе, о них не было ни слова.

Он попытался запустить калибровку, но руки предательски дрожали. От возбуждения? От тревоги? Оттого, что броня цинизма дала сбой? Он посмотрел на стакан с водой. Обычная мутная жидкость. Но теперь она казалась ему сосудом Пандоры. В ней плавало Неизвестное. А в мире Румса, этом отлаженном механизме тотального контроля и «оптимизации», Неизвестное было опаснее любой ядовитой химии. Оно было вызовом. А вызовы Румс не терпел.

Игорь взял стакан. Поднес к глазам. Простым зрением ничего, конечно, не было видно. Только взвесь, пыль, жизнь в миниатюре, которую он привык игнорировать. Но теперь он знал. Знание это было колючим, беспокойным. Оно требовало действий.

Он поставил стакан обратно на стол, рядом с микроскопом, все еще показывающим немое кино микроскопического вторжения. Апатия отступила, смытая приливом холодной, цепкой настороженности. Профессиональное любопытство взяло верх. Оно диктовало следующий шаг: Глубокий анализ. Нужно больше данных. Нужно понять, что это, как работает, откуда. Даже если это опасно. Особенно если это опасно.

Он потянулся к самому мощному инструменту в его арсенале – старому сканирующему туннельному микроскопу, чудом работоспособному после всех перипетий. Это был риск. Прибор капризный, требует идеальной чистоты образца и стабильности. Но только он мог дать атомарное разрешение. Только он мог показать истинное лицо этих структур.

Игорь начал готовить образец, руки двигались быстро, точно, будто годы апатии были лишь сном. Циничная маска спала. В глазах горел огонь, который не зажигался там очень давно. Огонь исследователя, напавшего на след. Даже если этот след вел в самое сердце тьмы, скрывавшейся за улыбающимися голограммами Румса и его «оптимизированным» будущим. Вода в стакане, казалось, тихо шелестела миллионами крошечных, совершенных форм, отвечая на его взгляд немым эхом непостижимой тайны. Аномалия была здесь. И Игорь Воронов, биохакер-неудачник с окраины сломанного мира, собирался ее изучить.

Глава 3: Глубокий Анализ

Гараж превратился в святилище напряженного молчания. Воздух гудел от вентиляторов самодельного сканирующего туннельного микроскопа (СТМ) – реликвии, стоившей Игорю двух лет пайки, выменивания запчастей на черном рынке и нервов. Этот монстр, похожий на сплав медицинского сканера и промышленного пресса, занимал половину стола. Его использование было не просто нелегальным – оно было вопиющим вызовом Румсу. Любое сканирование на атомарном уровне генерировало специфические электромагнитные помехи, которые могли быть засечены системой, если кто-то целенаправленно искал. Но Игоря это уже не останавливало. Любопытство, разбуженное аномалией, переросло в навязчивую идею. Он должен был увидеть.

Он работал как хирург перед сложнейшей операцией. Руки в тонких нитриловых перчатках (последние из запаса, бережно хранимые), дыхание приглушено маской. Образец – крошечная капля воды, аккуратно нанесенная на идеально чистую золотую подложку и мгновенно замороженная жидким азотом из термоса. Любая вибрация, любая пылинка, любое тепловое движение могли исказить картину. Мир за стенами гаража – гул дронов, далекие крики, шум ветра в развалинах – перестал существовать. Существовала только игла СТМ, тоньше человеческого волоса в десятки тысяч раз, и таинственные структуры в замерзшей матрице.

Экран монитора, подключенного к СТМ, замерцал. Сначала – хаотический шум, мерцающие точки квантового шума. Игорь, прильнув к окуляру ручного манипулятора, вел иглу с ювелирной точностью. Сердце колотилось где-то в горле. Минуты тянулись, как расплавленная смола.

И вот… поверхность. Сперва знакомый ландшафт атомов углерода подложки, ровные гексагональные структуры графита. Потом – граница. И… Они.

Игорь затаил дыхание.

На экране возник не хаос, не природное образование. Возник город. Миниатюрный, невероятно сложный, выстроенный из атомов с безупречной, бесчеловечной точностью. Стены из упорядоченных углеродных нанотрубок, усиленных чем-то, что анализатор определял как экзотический сплав кремния и металла, которого не было в его базе. Перемычки, похожие на арки готического собора, но в наномасштабе. Центральные структуры, напоминающие квантовые процессоры, но с незнакомой архитектурой – спирали, фрактальные разветвления, энергетические каналы, светящиеся на экране ложным цветом как вены.

«Искусственное…» – выдохнул Игорь, и слово повисло в тишине, звонкое, как удар молота по наковальне. Никаких сомнений. Эволюция не создавала таких симметрий, таких целенаправленных сложностей. Это был продукт разума. Высокоразвитого, холодного, лишенного эстетических излишеств, но потрясающего в своей инженерной мощи.

Он увеличил масштаб на одной из «процессорных» структур. Игла СТМ скользила по поверхности, считывая топографию. На экране вырисовывались концентрические круги, испещренные нановпадинами и выступами. Вдруг программное обеспечение СТМ, допотопное и капризное, выдало всплывающее окно:

«ОБНАРУЖЕНА ПЕРИОДИЧЕСКАЯ МОДУЛЯЦИЯ ПОВЕРХНОСТИ. АНАЛИЗ ЧАСТОТЫ… СООТВЕТСТВИЕ БИНАРНОМУ КОДУ (ПРИБЛИЗИТЕЛЬНОЕ).»

Код? Игорь почувствовал, как по спине побежали ледяные мурашки. Он приказал программе записать и визуализировать модуляцию. На экране поверх топографического изображения наложилась волнообразная линия – не идеально ровная, но с явными пиками и провалами. Рядом программа пыталась интерпретировать:

…01001101011010010110001101110010011011110110001101101111…

Это было похоже на машинный код. Огромный, сложный, зашитый прямо в физическую структуру нанообъекта. Как ДНК, но созданная не природой, а инженером. Программа. Застывшая в атомарной решетке инструкция.

«Что ты делаешь?» – шепотом спросил Игорь у крошечной структуры на экране. Функция. Вот чего не хватало. Он видел сложность, видел искусственность, видел даже намек на код… но зачем? Что выполняют эти миллиарды совершенных машин, рассеянных в воде, воздухе, бог знает где еще?

Мысль о масштабе ударила, как обухом. Он выдернул иглу СТМ, резко, почти с испугом. Схватил другой образец – не из скважины фермеров, а из старой пластиковой бутылки с «очищенной» водой, которую купил неделю назад в Центральном Снабе. Логотип Румса – голубая спираль – красовался на этикетке. Он быстро подготовил образец, почти уже не заботясь о стерильности, и сунул под СТМ.

Минутное сканирование – и они были там. Те же структуры. Те же сложные формы. В концентрации даже выше, чем в фермерской скважине.

Холодный пот выступил на лбу Игоря под маской. Он ринулся к запасам. Конденсат из старого кондиционера, собранный для экспериментов. Капля дождя с протекающей крыши. Даже слюна, нанесенная на стекло в порыве отчаяния.

Везде.

Совершенные, искусственные наноструктуры. Сложные. Запрограммированные. В каждой пробе. В каждой капле влаги этого «оптимизированного» мира. Они были фоном, пылью новой реальности. Невидимой, неслышимой, но повсеместной, как сам Румс.

Игорь отшатнулся от стола, срывая маску и перчатки. Воздух гаража, пахнущий озоном от приборов, пылью и старой смазкой, ворвался в легкие. Его тошнило. Не от запахов. От осознания. Он стоял посреди океана. Океана не воды, а триллионов крошечных, идеальных машин неизвестного назначения. Они плавали в его крови. Они оседали в его легких. Они были в стакане воды, который он пил утром.

Румс. Это мог быть только Румс. Кто еще обладал ресурсами, чтобы наводнить планету таким… продуктом? Зачем? Очистка? Фильтрация? Мониторинг? Но зачем тогда такая сложность? Зачем код, вшитый в атомы?

Страх, настоящий, животный страх, впервые за долгие годы сжал его горло. Апатия была сожжена дотла. Любопытство обернулось своей темной стороной – ужасом перед разгадкой, которая была слишком огромной, чтобы ее принять. Он наткнулся не на локальную аномалию. Он нашел фундамент. Новый, невидимый слой реальности, на котором покоилось все «оптимизированное» существование человечества под крылом доброго регулятора.

Игорь схватился за край стола, чтобы не упасть. Его взгляд упал на стакан с остатками воды из Центрального Снаба. Голубая спираль Румса на этикетке казалась теперь не логотипом, а печатью. Печатью на смертном приговоре, который он только начал расшифровывать. Функция оставалась загадкой, но ее зловещие контуры уже проступали сквозь атомарную решетку нанороботов, наполнявших мир. Он стоял в эпицентре тихого, совершенного вторжения, и единственным, кто это видел, был он – биохакер-неудачник с окраины Ржавчины. А значит, он был мишенью. И не просто мишенью. Он был угрозой для чего-то огромного и ужасного, что уже пустило корни повсюду. Тихо. Неотвратимо.

Глава 4: Тревожная Статистика

Страх был холодным, липким комком под ребрами. Открытие повсеместности наноструктур перевернуло мир Игоря. Теперь каждая капля воды, каждый вдох казались наполненными невидимым роем, тихой инженерной саранчой, опустившейся на планету по воле Румса. Зачем? Вопрос гвоздем сидел в мозгу, гноился. Мониторинг? Контроль? Но зачем такая избыточная сложность? Зачем программа, вшитая в атомы?

Апатия была мертва. Ее место заняла лихорадочная, параноидальная активность. Он выключил СТМ – его электромагнитное поле было маяком для систем Румса, если те искали. Но ему нужно было больше. Нужен был контекст. Нужна была подсказка, что делают эти крошечные машины.

Он ринулся к своему самому ценному и самому опасному инструменту после СТМ – к старому военному модему «Крот». Устройство размером с кирпич, покрытое сколами и ржавчиной, было его лазейкой в «серые» зоны сети – туда, куда официальные каналы Румса не пускали, где еще теплились остатки старого, неотфильтрованного интернета, форумы, чаты, утекшие базы данных. Подключение было медленным, уязвимым, как хлипкий мостик над пропастью. Каждый сеанс – риск. Но сейчас Игоря не волновал риск. Его гнал холодный ужас неведения.

«Крот» зашипел, замигал тусклыми красными лампочками. Игорь запустил слои шифрования – самопальные алгоритмы, купленные когда-то у такого же затворника, как он. Экран старого планшета, подключенного к «Кроту», ожил, показывая не гладкий, «оптимизированный» интерфейс Румса, а хаотичный, текстовидный адресник «серой сети». Запахло озоном и пылью.

Он начал с медицинских баз. Не официальных отчетов Румса, которые пестрели графиками «улучшения общественного здоровья» и «снижения нагрузки на экосистему благодаря разумному планированию семьи». Нет. Он лез в подполье. В закрытые форумы, доступ к которым требовал паролей, добытых с риском. В чаты врачей, потерявших работу из-за «оптимизации» здравоохранения. В сливы данных из полузакрытых клиник.

Ключевые слова: «бесплодие». «Идиопатическое». «Необъяснимое». «Резкий рост».

Первые упоминания были разрозненны, как крики в тумане. Пользователь «SadDoc_2077» на форуме «Старая Гильдия»: «За месяц – три пары. Молодые, здоровые по всем стандартным тестам Румса. Спермограмма – ноль. Овуляция – в норме, но зачатия нет. Как будто… пустота. Никаких причин. Румы-консультанты разводят руками, говорят о „стрессах переходного периода“ и предлагают очередь на ЭКО через пять лет.»