Люди с функцией отмены

– А, Денис пришёл, – сказала Вера. – 89.4%. Почти рекорд среди ходячих.

– Ходячих?

– Ну, тех, кто ещё может передвигаться самостоятельно. После девяноста пяти обычно… – Она не договорила. – Хотя бывают исключения.

– Что с ними происходит?

Вера налила себе ещё кофе. Руки слегка дрожали – от холода? Или от воспоминаний?

– Видели когда-нибудь человека в коме? Тело есть, функции работают, а личности нет. Вот примерно так. Только наоборот. Личность вроде есть, но… пустая. Функция без содержания.

– И что потом?

– Потом они исчезают. Не умирают – именно исчезают. Однажды утром кровать пуста. Вещи на месте. Браслет лежит на подушке. Показывает ноль. И всё. Человека больше нет.

– Но куда…

– Если узнаете – расскажите. – Вера встала. – Мне пора. Дочь из школы забирать. Та, которую я отменила три года назад. Точнее, отменила её смерть от менингита. 12% души – справедливая цена, не находите?

Она ушла, оставив Марка с остывшим кофе и множеством вопросов. За барной стойкой Олег-4.3% так и не пошевелился. Денис в капюшоне сидел неподвижно, как статуя.

Марк достал телефон. Три пропущенных от Анны. Пора возвращаться в нормальный мир. В мир, где Лиза жива, где не нужно больше ничего отменять, где можно научиться жить с дырой в душе размером 0.3%.

Но сначала он подошёл к Денису.

– Простите…

Человек поднял голову. Лицо под капюшоном было молодым – лет двадцать пять, не больше. Но глаза… В глазах плескалась вечность. Пустая вечность человека, который отменил почти всё.

– Чего хотел? – Голос скрипел, как несмазанная дверь.

– Узнать. Стоило ли?

Денис долго молчал. Потом достал телефон, показал фотографию. Молодая женщина с ребёнком на руках. Оба улыбались.

– Жена. Сын. Пожар. Я на работе был. Приехал – только пепел. – Он спрятал телефон. – Отменил. Не поехал на работу. Остался дома. Вывел их до возгорания.

– И они живы?

– Они живы. – Денис натянул капюшон ниже. – А меня для них больше нет. При восьмидесяти процентах становишься невидимым. Могу стоять рядом – не замечают. Могу говорить – не слышат. Могу трогать – не чувствуют.

– Но…

– Стоило ли? – Денис встал. Движения были плавными, текучими, нечеловеческими. – Каждый день смотрю на них в окно. Живые. Счастливые. Без меня. Так что да. Стоило.

Он направился к выходу. У двери обернулся:

– Совет новичку. Не начинайте отменять мелочи. Только смерть. Только катастрофы. Иначе… – Он махнул рукой в сторону Олега. – Иначе однажды проснётесь с четырьмя процентами. И не вспомните, на что потратили остальные девяносто шесть.

Дверь закрылась. Марк остался в полупустом кафе. С браслетом на руке. С 99.7% души. С дочерью, которая ждёт его дома.

Живая дочь.

Это стоило любых процентов. Любых.

Но почему тогда слова Дениса звучали не как утешение, а как приговор?

Марк вышел из кафе. Солнце било в глаза, и он прищурился. Мир казался слишком ярким после полумрака «Нулевого километра». Слишком настоящим.

Слишком хрупким.

Телефон зазвонил. Анна.

– Ты где? Мы уже дома. Лиза спрашивает.

– Еду. Минут пятнадцать.

– Марк… с тобой всё в порядке?

Нет. Ничего не в порядке. Он носит на руке устройство, ворующее душу. Общается с полулюдьми. Знает вкус несуществующей смерти.

– Да. Всё хорошо. Просто встретил старого знакомого.

– Ладно. Не задерживайся. Я пирог испекла.

Яблочный пирог. Любимый. Раньше от одного запаха слюнки текли. Теперь…

Теперь Марк знал: он не почувствует вкуса. Как не чувствовал вкуса кофе, мороженого, утренних блинчиков. 0.3% души – кажется, мелочь. Но именно в этих трёх десятых процента жили простые радости. Вкус. Запах. Тепло прикосновений.

Мелочи, из которых состоит жизнь.

Он сел в машину. Браслет мигнул под рукавом – напоминание? Предупреждение? Или просто отсчёт времени до следующей отмены?

«Не начинайте отменять мелочи».

Но что считать мелочью? Разбитую чашку – да. А грубое слово, после которого любимый человек уходит, хлопнув дверью? А маленькую ложь, которая разрастается в большой обман? А секунду невнимательности на дороге?

Где граница между «стоит отменить» и «проживи с этим»?

Марк завёл двигатель. В зеркале заднего вида мелькнула тень – кто-то в сером. Денис? Или другой член клуба потерянных процентов?

Не оборачиваться. Не думать. Просто ехать домой. К жене. К дочери. К яблочному пирогу без вкуса.

К жизни на 99.7%.

Глава 4. Вторая отмена

Марк проснулся в три часа ночи от звука, которого не было. Анна спала рядом, подложив ладонь под щёку. В детской было тихо – Лиза видела третий сон.

Но что-то его разбудило. Что-то неправильное.

Он встал, прошёл на кухню. Налил воды. И увидел: на столе лежала разбитая чашка. Та самая, из сервиза свекрови. Анна собирала этот сервиз по блюдцу – антикварные лавки, интернет-аукционы, пять лет поисков.

Осколки лежали аккуратной кучкой, словно кто-то пытался собрать, но бросил. Рядом – записка почерком Анны:

«Случайно задела. Утром выброшу. Прости».

Прости. За разбитую чашку. За пять лет коллекционирования, уничтоженные одним неловким движением.

Марк взял самый крупный осколок. На белом фарфоре – синие цветы, тонкая золотая кайма. Красиво. Было красиво.

«Только катастрофы», – вспомнил он слова Дениса. – «Только смерть».

Но ведь для Анны это маленькая смерть. Смерть мечты о полном сервизе. О семейной реликвии, которую она хотела передать Лизе.

Марк сел за стол. Осколки отражали лунный свет из окна. В каждом – фрагмент узора. Как фрагменты души в процентах на браслете.

Всего одна отмена. Маленькая. Вернуть несколько часов, предупредить Анну, убрать чашку в безопасное место. Сколько это? Половина процента? Треть?

Он почти не спал сутки. После кафе вернулся домой, играл с Лизой, ужинал безвкусным пирогом, смотрел мультики. Нормальный вечер нормальной семьи. Только внутри росла пустота – маленькая, размером в 0.3%, но ощутимая.

А теперь чашка.

Глупость. Мелочь. Не стоит души.

Но утром Анна проснётся и увидит осколки. Расстроится. Будет корить себя за неуклюжесть. Потом – искать замену годами. И каждый раз, доставая сервиз, вспоминать.

Марк поднял руку. Браслет холодил запястье. Дисплей: 99.7%.

«Не начинайте отменять мелочи».

Но это же не для себя. Для неё. Чтобы не видеть грусти в глазах. Чтобы не слышать вздохов над неполным сервизом.

Палец завис над кнопкой активации.

Одно касание – и последние шесть часов исчезнут. Он проснётся вечером, пока чашка ещё цела. Предупредит. Спасёт. Исправит.

Всего минус ноль-целых-сколько-то.

– Марк?

Он вздрогнул. Анна стояла в дверях, сонная, в халате.

– Что ты делаешь?

– Воды попить вышел.

Она подошла, обняла сзади. Тепло её тела просачивалось сквозь футболку. Почти как раньше. Почти без плёнки отчуждения.

– Видел чашку?

– Да.

– Я такая растяпа. Локтем задела, когда посуду мыла. – Голос дрогнул. – Мама так радовалась, когда я нашла последнее блюдце. Говорила – теперь сервиз как у её бабушки. Полный.

– Найдём другую.

– Такой больше нет. Я проверяла. Довоенная работа, ручная роспись. Мастер умер в блокаду. – Анна уткнулась лбом в его спину. – Глупо так убиваться из-за посуды. Но я же для Лизы хотела сохранить. Семейная история и всё такое.

Марк развернулся, обнял её. В темноте кухни они стояли, как два призрака. Один – потерявший часть души. Вторая – потерявшая часть мечты.

– Может, склеить получится?

– Ты же видел осколки. Половина в пыль. – Она подняла голову. – Прости, что разбудила. Иди спать.

– А ты?

– Посижу ещё. Попрощаюсь.

С чашкой. С мечтой о полном сервизе. С частью семейной истории.

Анна села за стол, взяла осколок. Повертела в пальцах, разглядывая узор. На лице – та особая грусть, которая бывает при расставании с важными мелочами. Не трагедия. Но утрата.

Марк вернулся в спальню. Лёг. Закрыл глаза.

И не смог уснуть.

Перед глазами стояла Анна с осколком в руках. Такая потерянная. Такая грустная. Из-за чашки. Дурацкой антикварной чашки.

Которую можно вернуть.

Одно движение.

Один откат.

Минус сколько-то там процентов – и утро будет добрым. Сервиз целым. Анна счастливой.

«Только катастрофы».

Но разве грусть любимого человека – не катастрофа? Маленькая, личная, но катастрофа. Разве 0.5% души – большая цена за её улыбку?

Марк смотрел в потолок. Браслет пульсировал в такт сердцу. Или наоборот.

В четыре утра он сдался.

Встал. Прошёл в ванную – подальше от спальни. Запер дверь. Сел на край ванны.

Поднял руку. На дисплее всё те же 99.7%.

«Прости меня, Денис», – подумал он. – «Но я не могу смотреть, как она грустит».

Нажал.

Мир вспыхнул белым. Потом – чернота. Падение сквозь себя. Разворачивание времени, как киноплёнки задом наперёд.

И —

Марк открыл глаза. Лежал в постели. За окном – вечерние сумерки. На часах 20:00.

Шесть часов назад.

Он вскочил. Анна удивлённо подняла голову от книги:

– Что случилось?

– Я… задремал?

– Полчаса всего. Устал, наверное. – Она отложила книгу. – Пойдём ужинать? Я пирог разогрею.

Пирог. Ужин. Всё как было. Только теперь он знает: через пять часов Анна пойдёт мыть посуду. Зацепит локтем чашку. Разобьёт.

Если он не вмешается.

– Иду. Только в туалет схожу.

В ванной Марк посмотрел на браслет. 99.2%.

Минус половина процента. За шесть часов. За спасение чашки.

«Того стоило», – сказал он отражению в зеркале.

Отражение смотрело с сомнением.

За ужином Марк следил за сервизом. Красивый, действительно. Синие цветы на белом фарфоре. Золотая кайма. Двенадцать предметов идеальной сохранности.

– Мам, а почему эти чашки особенные? – спросила Лиза.

– Это прабабушкин сервиз. Очень старый. Я собирала его по кусочкам, чтобы тебе передать. Будешь пить чай и вспоминать нас.

– А если разобью?

Анна улыбнулась:

– Будешь аккуратной.

Марк отметил время. 20:47. Через четыре часа…

– Давайте я сегодня посуду помою, – сказал он.

– С чего вдруг?

– Просто хочется. Ты пирог пекла, устала.

Анна посмотрела странно, но кивнула. После ужина Марк встал к раковине. Аккуратно помыл тарелки. Потом чашки. Особенно осторожно – ту самую, с маленькой трещинкой на ручке.

Убрал сервиз в шкаф. Подальше от края. Закрыл дверцу.

Готово. Изменено. Исправлено.

– Спасибо, – Анна обняла его сзади. – Ты сегодня какой-то особенно заботливый.

Если бы она знала.

Остаток вечера прошёл как обычно. Мультики с Лизой. Чтение сказки на ночь. Поцелуй в лоб.

– Пап, а ты меня любишь?

Странный вопрос.

– Конечно, солнце. Больше всего на свете.

– На сколько процентов?

Марк похолодел.

– Что?

– Ну, учительница говорит, что любовь можно измерить. Кто-то любит на сто процентов, кто-то на пятьдесят. А ты?

Детская логика. Обычный вопрос. Не знает она про браслет, про души, про проценты на дисплее.

– На все двести.

Лиза хихикнула:

– Не бывает двести!

– Для тебя бывает.

Она обняла его. Горячие детские руки. Запах шампуня и молока. Живая. Настоящая. Спасённая ценой 0.3%.

– Спокойной ночи, папа.

– Спокойной ночи, солнышко.

Марк вышел из детской. В коридоре проверил браслет. Всё те же 99.2%.

Вроде немного. Вроде почти незаметно.

Но он знал: это только начало. Вторая отмена. За ней будет третья. Четвёртая. Десятая.

Потому что мир полон разбитых чашек. И всегда найдётся что-то, что захочется исправить.

В спальне Анна уже легла. Отложила книгу, похлопала по одеялу рядом:

– Иди сюда. Расскажи, что случилось.

– Ничего не случилось.

– Марк. Я же вижу. С утра ходишь сам не свой. Потом куда-то уезжал. Вернулся ещё более странный. Теперь вот посуду моешь, хотя терпеть не можешь.

Он лёг рядом. Потолок в полумраке казался бесконечным.

– Если бы ты могла что-то изменить в прошлом – изменила бы?

– Опять твои философские вопросы?

– Просто ответь.

Анна подумала.

– Нет.

– Совсем ничего?

– Ну… может, не покрасила бы волосы в зелёный в институте. – Она засмеялась. – Или не пошла бы на свидание с Мишей-качком. Но это всё ерунда. Если бы что-то пошло иначе – не встретила бы тебя. Не было бы Лизы. Так что нет. Ничего бы не меняла.

– А если бы речь шла о жизни и смерти?

– Марк, ты меня пугаешь.

– Просто гипотетически.

Она повернулась к нему. В темноте глаза блестели:

– Смерть – это часть жизни. Больно, страшно, несправедливо – но часть. Если начать выдёргивать смерть из ткани мира… что останется? Иллюзия?

Мудрая женщина. Слишком мудрая.

– Я люблю тебя, – сказал Марк.

– И я тебя. – Она прижалась ближе. – Но ты всё-таки расскажешь, что происходит?

– Завтра. Обещаю.

Ложь номер сколько-то. Маленькая. Необходимая. Как все остальные.

Анна уснула быстро. Марк лежал без сна, считая её вдохи. Думал о разбитой-неразбитой чашке. О спасённой дочери. О 0.8% души, которых больше нет.

В три часа ночи телефон тихо вибрировал. Сообщение:

«Вторая отмена – самая опасная. После неё уже не остановиться. Добро пожаловать в клуб».

Номер был незнакомый. Марк удалил сообщение.

Но слова остались. Жгли изнутри. Обещали.

Вторая отмена.

Самая опасная.

Потому что первая – по необходимости. А вторая – по выбору.

И выбор уже сделан.

Глава 5. Цена исправления

Три дня после второй отмены Марк держался. Не трогал браслет. Не смотрел на дисплей. Жил обычной жизнью – работа, дом, семья.

Почти обычной.

Потому что теперь он видел моменты-кандидаты повсюду. Анна порезалась, готовя салат – можно отменить. Лиза упала с велосипеда, разбила коленку – можно отменить. Сам Марк сказал резкость начальнику – можно отменить.

Мир превратился в черновик, где каждую помарку хотелось стереть.

– Пап, ты опять странный, – сказала Лиза за завтраком в четверг.

– Почему странный?

– Смотришь на меня, как будто прощаешься.

Восьмилетняя мудрость. Дети чувствуют фальшь острее взрослых.

– Просто любуюсь. Растёшь быстро.

– Мам говорит, ты в последнее время часто любуешься. И грустно как-то любуешься.

Марк отложил бутерброд. Вкуса всё равно не было – пресный хлеб с пресным сыром.

– Лиза, если бы ты сделала что-то плохое… сильно плохое… ты бы хотела это исправить?

– Смотря что.

– Ну, например, разбила бы что-то важное. Или обидела друга.

Лиза задумалась, накручивая локон на палец – точь-в-точь как Анна.

– Если разбила – склею или куплю новое. Если обидела – извинюсь. Но исправить… – Она покачала головой. – Что сделано, то сделано. Так бабушка говорит.

– А если бы была волшебная кнопка? Нажал – и всё как не было?

– Это нечестно.

– Почему?

– Потому что тогда можно делать что угодно. Разбил – отменил. Обидел – отменил. Украл – отменил. – Лиза посмотрела серьёзно, не по годам взросло. – Если всё можно отменить, то ничего не настоящее.

Из уст младенцев.

– Пап, а почему ты спрашиваешь? Ты что-то натворил?

– Нет, солнце. Просто думаю о всяком.

– Взрослые слишком много думают, – констатировала Лиза и вернулась к хлопьям.

Марк взял чашку с остывшим кофе. Обычная чашка из обычного сервиза. Не антикварная. Не семейная реликвия. Если разобьётся – купят новую.

Но в соседнем шкафу стоял полный сервиз с синими цветами. Двенадцать предметов. Все целые. Благодаря второй отмене.

Телефон зазвонил. Номер работы.

– Строганов? Где отчёт по проекту? Вчера ждал!

Начальник. Марк похолодел – он забыл. Полностью забыл про квартальный отчёт. Дедлайн был вчера в 18:00.

– Я… извините, Виктор Павлович. Сегодня вышлю.

– Сегодня? Ты в своём уме? Клиент ждёт! Презентация через два часа! Из-за тебя весь отдел подставляешь!

Марк молчал. Что сказать? Что последние дни он думал только о браслете, процентах, отменённых реальностях?

– Это последнее предупреждение, Строганов. Ещё один прокол – и ищи новую работу. Понял?

– Понял.

– И чтоб через час отчёт был у меня на столе!

Гудки.

Марк сидел с телефоном в руке. Отчёт. Минимум шесть часов работы. За час не успеть никак.

Если только…

«Нет», – сказал он себе. – «Это мелочь. Рабочий косяк. Не стоит души».

Но работа – это не просто работа. Это зарплата. Ипотека. Обучение Лизы. Стабильность семьи.

Если уволят…

Марк встал. Быстро поцеловал Лизу:

– Мне на работу надо. Срочно.

– Пап, сегодня же твой выходной.

– Форс-мажор. Вечером поговорим.

Он выскочил из квартиры. В лифте проверил время – 8:47. Если отменить последние 15 часов, вернётся во вчерашний вечер. Успеет сделать отчёт. Отправить. Спасти работу.

Минус процент? Полтора? Два?

Какая разница. Работа важнее.

«Только катастрофы», – эхом звучал голос Дениса.

Потеря работы – разве не катастрофа? Для семьи с ипотекой и ребёнком – вполне.

Марк вышел на улицу. Утренний город жил своей жизнью – спешащие люди, машины, голуби у метро. Нормальная реальность. Которую он собирался отменить.

Нет. Не отменить. Исправить. Это разные вещи.

Разные?

Телефон вибрировал. СМС от Виктора Павловича: «Жду. 1 час».

Марк зашёл в ближайший сквер. Сел на скамейку. Поднял руку с браслетом.

99.2%

Вторая отмена ничему не научила. Он снова здесь. Снова перед выбором. Снова ищет оправдания, чтобы нажать кнопку.

«Если всё можно отменить, то ничего не настоящее».

Но работа настоящая. Ипотека настоящая. Ответственность перед семьёй – тоже.

Марк закрыл глаза. Попытался вспомнить вкус кофе. Запах яблочного пирога. Тепло прикосновения Анны.

Всё размыто. Приглушено. Словно через толстое стекло.

Это после 0.8%. Что будет после 2%? 5%? 10%?

Что останется от него?

Телефон зазвонил снова. Марк не ответил. Знал – начальник. Проверяет, работает ли нерадивый сотрудник над отчётом.

Которого нет. И за час не будет.

– Красивое утро, правда?

Марк вздрогнул. На скамейке рядом сидела женщина. Молодая, симпатичная, с выгоревшими на солнце волосами. На запястье – знакомый металлический отблеск.

– Мы знакомы?

– Теперь да. Алина. 23.7%. – Она протянула руку.

Марк пожал. Ладонь тёплая. Живая. На 76.3%.

– Марк. 99.2%.

– О, свеженький! Вторая отмена? – Она не дождалась ответа. – По глазам вижу. У всех после второй такой взгляд – потерянного щенка. Хочется отменить, но страшно. Правильно?

– Откуда вы…

– Все через это проходят. Момент выбора. Остаться человеком с ошибками или стать функцией без промахов. – Алина откинулась на спинку. – Знаете, что помогает?

– Что?

– Подумать о тех, кого уже нет. О нулевых. Они ведь тоже начинали с мелочей. Пролитый кофе – минус процент. Опоздание – минус два. Ссора – минус три. А потом бац – и ты уже тень с десятью процентами души.

– Но у меня работа…

– У меня был ребёнок. – Голос Алины стал тише. – Дочка. Утонула в бассейне, пока я болтала по телефону. Отменила. Потом отменяла каждый её плач. Каждую истерику. Каждое "не хочу". Идеальный ребёнок. Идеальная мать. Только вот…

Она замолчала.

– Что?

– На двадцати процентах дети перестают тебя видеть. Физически ты рядом, но для них – пустое место. Моя Катя смотрит сквозь меня. Зовёт папу, когда я стою рядом. Рисует семью – мамы там нет.

– Но она жива.

– Да. Жива. И не помнит меня. – Алина встала. – Совет, Марк. Не трогайте браслет. Научитесь жить с ошибками. Иначе ошибкой станете сами.

Она ушла. Марк остался сидеть. Телефон разрывался от звонков. Начальник. Коллеги. Снова начальник.

В голове крутились цифры. 99.2 минус сколько? Минус достаточно, чтобы сохранить работу. Дом. Стабильность.

Но плюс достаточно, чтобы потерять ещё часть себя.

Марк встал. Медленно пошёл к метро. Не домой – на работу. Опоздает. Получит выговор. Может, уволят.

Но это будет настоящее увольнение. Не отменённое. Его.

В вагоне он стоял у дверей. Смотрел на отражение в чёрном стекле. Обычное лицо. Уставшее. С морщинками у глаз.

Настоящее.

На работе его ждал разнос. Крики. Угрозы. Марк слушал молча. Извинился. Сел за отчёт.

К обеду документ был готов. Кривой, сырой, но готов. Начальник проворчал что-то про последнее китайское предупреждение и ушёл на презентацию.

Марк сидел в опустевшем офисе. На экране – отчёт. Тот самый, который можно было сделать вовремя. Если бы отменил утро.

Если бы потратил ещё процент души.