Помоги мне умереть

Она колебалась.

– Здесь тоже нет никаких подводных камней, – он сам быстро оделся, – пойдём?

Они вышли в яркий весенний день, в котором влажный свежий воздух мешался с запахами ближайшей пекарни, дороги и невесть откуда взявшегося вишнёвого табака.

Я вижу, как смерть медленно прибирает его к рукам, забирает его с собой. Отнимает его у меня и этого мира. Его глаза то и дело туманятся нездешней пустотой. И мне кажется, что он становится полым прозрачным сосудом, сквозь который просто течёт время.

Он поворачивается ко мне. И смотрит. Просто смотрит. И я понимаю его без слов.

Августовское утро застаёт нас зыбкой прохладой. Я проснулась задолго до рассвета – сейчас мне хватает трёх-четырёх часов сна. Иногда меньше. И у него, и у меня совершенно сбился режим. Порой я «выключаюсь», когда он засыпает, но чаще всего просто сижу рядом, слушаю, как он дышит, посматриваю, как подёргиваются его веки во сне, и вяжу.

Я научилась вязать крючком. Никогда не умела, а тут вдруг смогла в одночасье. В ожидании его смерти я пытаюсь создавать что-то, что может пригодиться живым. Или умирающим.

Я связала тонны кружев, салфеток, скатертей, кофточек, панамок, пинеток и детских игрушек. Я раздариваю их персоналу и всем, с кем мы соседствуем в разных больницах, и потом, попадая туда снова, вижу, как дети и взрослые носят связанные мною вещи. Онкологические больные и их родители встречаются время от времени в разных клиниках. Иногда появляется кто-то новый, иногда исчезает кто-то «старый» – в могилу или на ремиссию.

– Да? – откладываю крючок в сторону.

– Знаешь, кажется, мне сегодня лучше. – Он чуть приподнимается на подушках.

Я внутренне напрягаюсь:

– Я очень рада. Хороший день – это подарок.

Он слабо улыбается:

– Может, сыграем в шахматы?

– О! – «Шахматы» означают, что ему действительно лучше. И мне становится страшно – Фёдоров как-то говорил, что перед самым концом обязательно будет «светлое окно».

– Мам, пока я тебя ждал, тут врачей набежало, – Егорка уплетал за обе щёки привезённую Мариной еду, – потащили меня на МРТ, потом ещё куда-то. Сказали – дополнительные исследования. Такие вежливые все. Я сам не понял, что к чему, ты не знаешь? Мне же вроде всё уже делали.

– Вот как! – Марина вспомнила, что Семён разговаривал с каким-то загадочным другом насчёт Егора, но не ожидала такой молниеносной реакции. – А твой врач был?

– И мой, и заведующая, и ещё кто-то.

– Экая ты сегодня важная персона, – Марина погладила сына по голове, – просто так получилось, что у одного очень хорошего человека оказались хорошие друзья. Тебе сказали, что потом? Операция-то будет?

– Сказали, чтобы ты зашла, – он с удовольствием облизал ложку, – а папа надолго в командировку?

Марина нахмурилась:

– На несколько дней, но звонить ему не воспрещается. Он только рад будет.

– Я уже звонил, он не отвечает, – Егор показал телефон, – вот, два раза.

– Слушай, ну он может быть на совещании на каком-нибудь, отправь сообщение, он перезвонит, как сможет.

– Угу.

Выйдя из больницы, она пошла пешком. Внутри поселилось давно забытое ощущение лёгкости. Она зашла и пообщалась с врачами. Несмотря на то что и диагноз подтвердился, и операция оказалась действительно нужна, Марине было хорошо и спокойно.

Пробираясь дворами и тихими улицами к площади Александра Невского, она разглядывала дома с высокими окнами, лепниной, крохотными эркерами и думала – позвонить или нет? Или сообщение отправить? Или вообще не нужно? Или… что?

Зеленоглазая весна окутывала день ярким плащом, даря тепло и солнце, Марина расстегнула пальто и достала телефон. Повертела в руках…

«Глаза у него такие… шоколадные. И лысый, – она улыбнулась, – хорошо, что он совсем наголо бреется, не оставляет этих дурацких клочков. Интересно, сколько ему всё-таки лет?» Нажала кнопку вызова. Гудок, щелчок:

– Здравствуйте, Семён, я хотела…

– Добрый день, – сухо отчеканил он, – что-то срочное?

– Э-э-э… – она опешила, – нет, извините, просто хотела поблагодарить за ваше вмешательство.

– Вмешательство? – переспросил он.

Марина растерялась: казалось, говорит совсем другой человек – кратко и неприветливо.

– Да-да, я про Егора, сына. – Марина остановилась.

– А… Вот и прекрасно. Я рад, очень рад.

– И я. Спасибо вам большое.

– Пожалуйста. – На заднем фоне послышались какие-то звуки, голоса, потом стали глуше. Семён молчал.

И она растерялась:

– Я… переделаю отчёт в ближайшие два дня.

– Прекрасно! Буду ждать.

Тишина. Только невнятный гул.

– Ну тогда до свидания. – Она не знала, что ещё сказать.

– Всего доброго.

Он отключился первый.

Она стояла с телефоном в руке и смотрела на дома вокруг. Под ярким весенним пальто вдруг обнаружилось линялое платье.

«Хм… что это было вообще?»

«Он же сказал тебе – нужно быть максимально работоспособной. Как умный робот-аналитик. Он же сказал, что просто хочет сохранить проект – чего ты тут уши развесила?»

Ей стало грустно от понимания, что она просто повелась на тепло и заботу.

«Вот так и появляются у баб другие мужики, Димка. Женщины – очень теплолюбивые растения, – внезапно подумала Марина и очень разозлилась. Не на Семёна – на мужа. – Это ты должен был за Егора хлопотать. Или хотя бы быть рядом».

Оглянувшись, она обнаружила, что почти дошла до площади. Подняла голову – и на стене, высоко, на уровне четвёртого этажа, туда, куда было никак не добраться, какой-то смелый человек всё-таки добрался и написал: «Я люблю тебя».

«Ну да».

Она набрала Диму – ей хотелось просто услышать его голос. Трубка гудела, но соединять с кем бы то ни было отказывалась.

«Ладно».

Зная, что дома никого нет, открыв дверь, она швырнула сумку на пуфик и увидела рядом стоящий рюкзак.

– Даня? – удивилась Марина, потому что сын должен был быть на тренировке.

Никто не ответил.

Она быстро сбросила пальто, сапоги и пошла в детскую.

Данила лежал на нижнем Егоркином ярусе, свернувшись калачиком, и, похоже, спал.

– Интересное дело. – Она постояла с минуту и тихо вышла из комнаты.

Сын проснулся минут через двадцать.

– Мам? – Он стоял в дверях их комнаты.

– С добрым утром, – тон её был шутливый, – и расскажи мне, дорогой друг, какими судьбами ты оказался среди бела дня спящим дома вместо тренировки? Отменили?

– У меня колено болит, – Даня опёрся на косяк двери, – и что-то не проходит.

– Ради бога, ребёнок, хватит того, что у братца твоего в следующий вторник операция.

Он понурился:

– Меня тренер отправил, я не сам ушёл.

Марина знала, что Данила дорожит плаванием и командой и поэтому «сам» отлынивать не станет, тем более перед соревнованиями.

Она посмотрела на часы:

– Сегодня поздно уже, а завтра утром запишу тебя в поликлинику. В школу не пойдёшь.

– Хорошо. – Он медленно вышел из комнаты.

«День сегодня какой-то странный».

Ей хотелось хоть с кем-то поговорить. Она невероятно злилась на мужа за его радиомолчание и чувствовала себя опустошённой после сухого разговора с Семёном.

«Да кто он мне в самом деле! Ну оказал человек услугу, может, для него это обычное дело».

Марина позвонила подруге.

– Привет, – Света ответила быстро, – как раз коляску катаю. Я сегодня в ночь, хозяева опять куда-то укатили.

– Главное, чтобы платили хорошо, ну, и Костик не возражал. – Марина вспомнила, что Светлана подрабатывала няней в свободные от основной работы дни.

– Ага, – послышался тяжкий вздох, – утомила эта кроха меня сегодня. А у тебя как дела?

– Де-е-ла, – сказала она нараспев, – да странные какие-то дела. Димка опять в командировку умотал. Да и работодатель мой…

Марина замолчала, не зная, как сказать.

– Тебя не уволили?

– Пока нет, – она подошла к окну, – я с последним отчётом напортачила, начальник назначил встречу на сегодня, я думала, он меня будет по косточкам разбирать, а он просто спросил, что случилось, и захотел помочь, нашёл там кого-то своего в Раухфуса для Егора.

– Да ты что?

– Ну! Устроили консилиум в этот же день, заведующая меня чуть ли не облизывала, когда я к ней зашла. В итоге диагноз подтвердился – и перелом, и мениск, и разрыв связок. Во вторник будут оперировать, но другой хирург, какой-то знаменитый и важный. Специально приедет из другой клиники.

– Ого, ничего себе! – От Светы слышались одни восклицания. – Видимо серьёзный дядька твой заказчик, просто маг и волшебник, а что он запросил за услуги?

Марина растерялась. Она об этом и не подумала.

– Э-э-э… да ничего. Он просто сказал, что я бесценный сотрудник.

Светлана хохотнула:

– Слушай, ты же взрослая тётка, а наивная, как девочка. Не бывает никаких «просто так». Сколько ему лет, за полтос? Старый дед клеит молодую девчонку.

Марина нахмурилась:

– Да брось, ерунда. Да и не старый он совсем, ну да, где-то около полтинника.

– Вы где с ним встречались?

– В ресторане отеля. Завтракали, – она смутилась, словно бы сделала что-то плохое, – да ничего такого, просто деловая встреча.

– Ма-ри-на, – с расстановкой отчеканила Светлана, – завтракали? В ресторане отеля? И потом мужик решает твои проблемы? И всё «за просто так»? Ну наивняк!

Она вспомнила как немногословен и холоден он был с ней, когда она позвонила ему, чтобы сказать спасибо.

«Чёрт, может быть, он надеялся, что благодарность будет не на словах?»

– Да бред, он знает, что я замужем.

– И что? – Света снова свернула на тихую улицу.

– Я мужа люблю. – Марину стал тяготить этот разговор, ей казалось, что она оправдывается.

– Ну и люби себе, кто против, одно другому не мешает.

Марина рассердилась:

– Свет, ты мне что, предлагаешь… э-э-э, ходить налево и Димке изменять?

– Да бог с тобой, – Светлана рассмеялась, – о чём ты вообще? Я предлагаю быть реалисткой и не думать, что все вокруг такие же чокнутые альтруисты, как ты сама. И больше ничего.

Повисла тишина. Обе не знали, как вырулить из этого разговора.

Шуршали шины, слышался смех прохожих. И просто положить трубку было невежливо и неловко.

– Как там Егорка? – наконец спросила Светлана.

– Ест за троих, – Марина выдохнула, радуясь её вопросу – совсем не хотелось рассориться, – по поводу операции не волнуется совершенно, в общем, куда бодрее, чем я. А как Вероника? Костя?

Они заговорили о другом, но неприятный осадок всё равно остался.

Распрощавшись с подругой, она постаралась выбросить этот разговор из головы и села за отчёт. И тут же позвонил Дима, сообщил, что всё идёт по плану и вернётся он в пятницу вечером, как и обещал.

Она хотела было ему сказать, что страшно соскучилась, но это было не так.

– Я так по тебе соскучился, Марусь, – внезапно сказал он, и ей стало стыдно.

– Скоро увидимся. – Её голос потеплел.

Сегодня была среда.

* * *

Долгое время для меня ферзи и пешки были едва ли не волшебством.

– Королева любит свой цвет, – привычно повторяет он.

Мы и сейчас с ним не то чтобы гроссмейстеры. Это скорее повод провести время вместе.

– Ты только обещай не поддаваться, – говорит он, расставляя белые.

У меня неожиданно оказались неплохие способности, и я часто его обыгрываю. Он говорит, что с сильным соперником играть интереснее. И почти всегда ловит меня, если я поддаюсь. И всегда негодует и расстраивается.

– Не надо мне снисхождений.

– Я просто хочу, чтобы ты радовался, – отвечаю я честно.

– Я и буду радоваться, если ты будешь со мной как с нормальным.

– Ты и есть нормальный! – парирую я.

– Да ладно…

Мы договорились не врать друг другу – жаль на это времени и сил. Мы говорим друг другу всё как есть, даже если это трудно. Во всяком случае, стараемся.

– Ну да, нормальный, – киваю я.

– Только с остеосаркомой. – Он смотрит на меня ехидно.

– Только с остеосаркомой, – спокойно подтверждаю я, выдерживая его взгляд.

Глава 4

«Надо всё-таки добить автошколу». Марина стояла в вагоне метро с тяжёлыми сумками. Она везла Егору еду.

Весенний четверг перевалил за полдень, вчерашнее тепло сменилось пронизывающим ветром и моросящим дождём. В семье рулевым был Дима. Он с начала института хотел иметь машину. И, когда они поженились, первым делом сдал на права. Сначала появилась подержанная «шестёрка», которой все страшно радовались, через год она сменилась стареньким «фольксвагеном», а сейчас под подъездом стояла не слишком новая, но вместительная «Тойота королла».

Марина водить умела условно – автошколу она закончила, на права сдала, но дальше дело не пошло. И сейчас, трясясь в метро, она снова задумалась об этом.

«Данька второй день дома сидит».

Записаться к врачу удалось только на пятницу. Старший сын заметно повеселел и, похоже, на ушиб больше жаловался «по привычке».

– Детёныш, всё будет хорошо. – Марина поглаживала по голове Егора.

– Мам, – Егор посмотрел на неё неожиданно взросло и спокойно, – ну я же не трёхлетка.

Она закатила глаза, выдыхая:

– Вот и слава богу. Тогда сейчас поешь то, что ещё тёплое, а остальное я поставлю в холодильник. И, слушай, это нормально, что ты боишься.

– Я же мужчина! – парировал он.

«Господи, где он набрался этой ерунды? Неужели Димка ему в голову вбил?»

– И хорошо, что ты мужчина! А что, мужчины не люди? Мужчинам бояться нельзя?

– Ну… нет, наверное, нельзя.

– Это почему? – Марине хотелось посеять в нём здоровые сомнения.

– Мужчина должен быть сильным, – ответил сын заученной фразой.

– А бояться – это значит быть слабым? И кто тебе это сказал? – Она очень надеялась, что не муж.

– Препод по графике в художке. И физрук наш так говорит.

– Ерунду они говорят. – Марина вздохнула с облегчением, радуясь тому, что это не отец. Она знала, что Дима для их сыновей всегда был авторитетом, и сама эту авторитетность поддерживала. – Наверное, сами всего боятся, вот и мелют чепуху. Сильный – это не тот, кто не боится, а тот, кто, боясь, всё равно делает.

Егор уставился на неё, переваривая фразу:

– Гм… как?

– Как ты. Ты ведь всё равно пойдёшь на операцию, даже если боишься. Так что бояться – это нормально. Только псих ничего и никогда не боится.

– Тогда ладно, – он выдохнул, – а папа…

– Сегодня вечером вернётся из командировки и завтра с утра прямиком к тебе! – Марина знала, что сын соскучился. – Ну и Даня, может, забежит после поликлиники сегодня, если на тренировку не пойдёт, но ты же знаешь, у него соревнования скоро.

– Ага. – Егор уже забыл о том, как не нужно бояться и казаться сильным.

«Хм…»

Когда Марина вернулась домой, то увидела в прихожей женские сапоги и пуховик.

«Вероника».

Дверь в детскую была плотно закрыта. Она подошла, прислушалась – оттуда не доносилось ни звука.

«Им же по шестнадцать ещё! Нужно Димке сказать, чтобы поговорил с парнями насчёт предохранения, что ли». Она закрыла рот рукой, чтобы не начать хохотать, такой смешной и нелепой показалась ей эта мысль.

«Ну а что они там делают? Не книжки же читают, в самом деле! Господи, ну и не спят же друг с другом!»

Она пошла на кухню и нарочито громко стала разбирать посудомойку, чтобы на всякий случай обозначить своё присутствие.

Минут через десять из комнаты вышли два взъерошенных смущённых подростка.

У Даньки глаза как алмазы, у Вероники растерянный взгляд.

– Здрасьте.

– Привет, – Марина разговаривала с ней как обычно, – как дела?

– Хорошо, спасибо, мама передавала вам привет, но мне уже пора – уроки ещё.

– Понятно, ну тогда пока.

– До свидания.

– Я тебя провожу. – Даня выдвинулся за ней в прихожую и вернулся на кухню через несколько минут, вспомнив про то, что сегодня они собирались в поликлинику. – Нам уже совсем нужно бежать или чаю успеем попить?

Марине было странно смотреть на своего взрослеющего ребёнка, который становился совсем взрослым. Спорт сделал его фигуру атлетичной. Это был уже не мальчик – длинные руки и ноги, подростковая угловатость, широкий разворот плеч и мышцы пловца, но уже угадывалась сила и мужественность. Хотя в нём всё ещё была мальчишечья наивность и трогательная влюблённость, которую он незаметно и осторожно протянул ниточкой с самого детства.

«Симпатичный будет мужик. Наверное, не стоит спрашивать у него напрямую, что у них было».

– Ставь чайник. – Марина уступила его обаянию.

Перед поликлиникой парковались коляски в ряд. Марина и Данила выглядели немножко чужеродно в этом месте. Разукрашенные мультяшными персонажами стенки, пеленальные столики, мамашки с грудничками и высоченный Даня. Пахло, как и во всех больничных учреждениях, неизменным и не выветриваемым духом болезней, антисептиков и лекарств.

Разумеется, они пришли вовремя, и, разумеется, им пришлось отсидеть очередь. Но вот наконец женщина с малышом перед ними вышла из кабинета. Они встали, Марина осторожно постучала и приоткрыла дверь.

– Можно?

– Да-да, – откликнулась доктор, не поворачивая головы.

Она строчила что-то в картах, то и дело поправляя постоянно съезжающие с переносицы очки. Седые волосы выбились из наспех скрученного пучка на затылке, из-под мятого халата торчала растянутая горловина свитера. Она чуть-чуть вытягивала шею, чтобы смотреть перед собой из-за выдающегося бюста.

– Ну, что тут у нас, – отложив в сторону ручку, врач повернулась к посетителям, – симулируем?

Марина опешила:

– Что вы имеете в виду?

– Шутка юмора, – без улыбки сказала доктор, придирчиво глядя из-под очков на Даню серенькими глазками, – рассказывай, зачем пришёл, мил человек.

Данила вкратце пересказал случившееся, дескать, шли с братом, оба упали. Один очутился в больнице, а он просто ударился.

– Понятно, – доктор рукой показала вверх, – давай, вставай, и вдоль по питерской, рентген не делали?

– Нет.

Даня стоял, не понимая, что делать.

– Пройдись, – пояснила женщина.

Совершенно уверенной ровной походкой Данила прошагал до дверей кабинета и обратно.

– Ну ни перелома, ни растяжения тут нет, даже к гадалке не ходи, – врач махнула рукой и посмотрела на Марину, – и если вы говорите, что мальчик не симулирует, хотя с этим можно и поспорить…

– Нет, не симулирует, – ответила она почти сердито, – у него соревнования по плаванию, на которые он очень хочет попасть.

– Мало ли что он вам говорит, – кивнула врач, поправляя очки, – у подростков как – говорят одно, думают другое, а делают третье, – обратилась она к Дане, – верно я говорю?

– Гм…

– Вот и парень со мной согласен. Задирай штанину и садись на кушетку, друг мой ненаглядный.

Вероятно, шуточки и прибауточки, которыми щедро сыпала врач, были призваны вселять в пациентов веселье и разряжать обстановку, но и Марине, и Дане они казались нелепыми, неуместными.

Доктор мяла и осматривала колено, просила согнуть, разогнуть, попрыгать.

– Хорошо, – подытожила она и села писать назначения.

– Кхм… – кашлянула Марина, – может, вы нам скажете что-нибудь?

– С какого числа лоботрясничаешь? – перебила врач.

– Три дня.

– Справку я выпишу, поставите штамп в регистратуре, но дальше – в школу и не отлынивать, – она посмотрела на маму пациента поверх очков, – высокий у вас мальчик – мышцы за костями расти не успевают. Больше чем на ушиб никак не тянет. Назначу физиотерапию, походите, хуже не будет. Обезболивающее при необходимости, ногу – беречь, не нагружать. Освобождение от физкультуры на две недели.

– А плавание? – Даня насупился, предвкушая ответ.

– Да ты, батенька, юморист, – врач сняла очки, – я ему освобождение от физры, а он мне про спорт! И думать забудь! Через две недели, если всё пройдёт, – хоть Ихтиандром становись.

– Кем? – не понял Данила.

– А, да что нынешняя молодёжь знает, – доктор оглядела обоих, – ну, будьте здравы, не хворайте. Надеюсь вас в своём кабинете увидеть только с шоколадом и цветами, а не с больными ногами. – Она коротко засмеялась, всучила Марине бумажку с направлением на процедуры и справкой. – Шутка юмора. До свидания. Позовите следующего.

Домой они шли молча, а когда пришли, Данила, сняв куртку, посмотрел на маму.

– Нормально у меня всё с ногами, не буду я ходить на эту дурацкую физиотерапию. А в бассейн – пойду!

– Ладно тебе, – Марина его понимала, – в бассейн иди, только и на процедуры тоже.

– Врачиха какая-то дурацкая. – Он выбрался из ботинок.

– Абсолютно! – Она покачала головой. – И как держат-то таких? Не расстраивайся, всё будет хорошо, – она потрепала его по светлым волосам, – давай иди уроки делай.

С детскими больницами и поликлиниками она сильно отстала от графика. Придётся нагонять ночью. Ещё и ужин бы неплохо приготовить.

«Сейчас минут пятнадцать почитаю, и потом таблица», – пообещала себе Марина, открыла японский текст и… провалилась. Ей безумно нравился автор, то, как он писал, то, о чём он писал. Она давно не встречала таких увлекающих сюжетов и такой образной богатой речи.

– Мам… – в дверях стоял Данила, – я уроки сделал, поел и иду спать. Спокойной ночи.

– Спать? – Марина глянула на часы. – Ого, это не шутка?

– Не-а, половина одиннадцатого.

Она моргала, глядя на стрелки.

– И куда делись четыре часа? Данька, какой же ты у меня взрослый и дисциплинированный парень. – Марина растрогалась.

Он пошёл спать, а Марина отправилась на кухню – совсем скоро должен был приехать Дмитрий, и ей хотелось успеть приготовить что-нибудь вкусное на ужин.

«Таблица – ночью, клянусь!»

Пиликнул мобильник – «вот как раз и он».

«Здравствуйте, Марина, как вы поживаете? Как ваш мальчик? Всё ли хорошо? Я узнавал у приятеля – операция назначена на вторник, верно? Как он себя чувствует и как вы?»

Писал Семён. На часах было без четверти одиннадцать. Поздновато для СМС от заказчика.

Подумав, она ответила:

«Огромное спасибо, я ваша должница. Сын волнуется в ожидании операции, но всё остальное отлично. Таблицу пришлю завтра утром».

Сухо, просто, благодарно, но не вычурно.

«Забудьте про любые долги, Марина, не расстраивайте меня. Мои поступки – это всегда добрая воля, я не рассчитываю ни на какие ответные услуги или оплату. За исключением бизнес-обязательств, о которых я всегда договариваюсь заранее».

Кратко, ёмко и исчерпывающе. И похоже, он несколько обиделся.

Ей стало неловко, она вспомнила разговор со Светланой и в который раз подумала, что не стоит с ней откровенничать.

Написать ему что-то ещё или нет? Может, нужно извиниться?

«Я рад, что у Егора всё благополучно. И будет ещё лучше», – прилетело от него.

Он помнит, как зовут моего сына.

«Я тоже очень рада. Спасибо вам, Семён».

Он ничего не ответил.

* * *

Он всё ещё стесняется, и это то, что не позволяет ему раствориться и размазаться. Сразу после операции я ухаживала за ним, подавая судно, и поэтому он стремился встать как можно быстрее, чтобы добираться до туалета самостоятельно.

– Я сам, – предупреждающе говорит он, отодвигая одеяло, – я, конечно, умирающий, но ещё живой.

Привычно подгребает под подмышки костыли и медленно переносит на них вес исхудавшего тела.

Мы часто шутим о смерти. Это делает её менее величественной и неотвратимой, так мы пытаемся примириться с её неизбежным приходом.

Я смотрю, как он медленно ковыляет к туалету, – пять шагов? Шесть? Так мало. Так много. Достаю вязанье, автоматически прислушиваясь к звукам из-за двери, – тихо.

Притерпеться к запахам не сложно – я помню, как его неукротимо рвало во время первой химии. И меня едва не выворачивало вместе с ним. Потом стало легче.

Каким бы тошнотворным и гадким ни был этот запах – он про жизнь. Смерть не пахнет ничем. Она отвратительно стерильна.

Что-то его долго нет. Я подхожу к двери и легонько барабаню костяшками пальцев.

– Эй, есть кто живой?

Дверь открывается бесшумно. И я придерживаю её, пока он идёт обратно.

– Я бы побегал напоследок, – он почти смеётся, садясь на кровать, – жаль, что в жизни нельзя вернуться назад хоть на пару минут.

– Точно жаль, я бы тоже с тобой побегала.

Он ложится, и я всё-таки накидываю на него одеяло, чтобы ему не пришлось это делать самому.

– Ну ты-то ещё побегаешь. За нас двоих.

От такого простого действия, как поход в туалет, он уже устал.