Ружье на динозавра

Я поднялся, кряхтя, и осмотрелся. Я был весь в ссадинах и синяках, из носа и изо рта сочилась кровь.

Единственное, по чему я мог бы сориентироваться, был гул отдаленного прибоя. Дрожа от холода, я поковылял на этот звук. После нескольких сотен шагов я вышел из леса на пляж. Это могло быть побережье Сьюанаки, или Лонг-Айленда, как мы его называли, но точнее сказать я бы не смог. Никаких следов человеческой жизни; только линия пляжа, изгибаясь, уходила вдаль и исчезала за мысом, с рощей тополей по одну сторону и океаном – по другую.

Что случилось? – гадал я. Неужели из-за моего вмешательства наука развивалась так быстро, что человечество уже истребило себя научными вооружениями? Мыслители в моем мире были озабочены такой возможностью, но я никогда не принимал ее всерьез.

Начинался дождь. В отчаянии я бросился на песок и принялся молотить по нему кулаками. Возможно, я снова потерял сознание.

В любом случае, очнувшись, я услышал знакомый теперь топот копыт. Когда я поднял взгляд, прямо перед собой я увидел всадника. Песок скрадывал звук лошадиных копыт, пока он не оказался совсем близко.

Я в изумлении моргнул. На мгновение я подумал, что все еще нахожусь в античных временах. Всадник выглядел воином, с оружием и в доспехах, похожих на античные. Сначала мне показалось, что на нем шлем классического эллинского типа. Когда он приблизился, я понял, что это не совсем так, поскольку гребень на шлеме был сделан из перьев, а не из конского волоса. Пластины, защищающие нос и щеки, скрывали большую часть лица, но было видно, что человек темнокожий и безбородый. На нем была кольчужная рубаха, длинные кожаные штаны и низкие туфли. Он был вооружен луком и маленьким щитом, притороченными к седлу, а за спиной его на перевязи висело небольшое копье. Я понял, что это не древние времена, потому что всадник сидел в большом, хорошо выделанном седле со стременами.

Пока я тупо таращился на человека, он выхватил копье из чехла и взял его наперевес. Он говорил на незнакомом мне языке.

Я встал, подняв руки над головой в знак подчинения. Человек продолжал повторять свой вопрос, громче и громче, тыкая в мою сторону копьем. Все, что я мог ответить, было «Я не понимаю» на языках, которые я знал, но ни один из них ему, похоже, не был знаком.

Наконец он развернул лошадь, отрывисто выкрикнул какую-то команду, указал вдоль пляжа в ту сторону, откуда появился, и ткнул меня древком копья. Я похромал вперед, а дождь, кровь и слезы текли по моему лицу.

Все остальное вы более или менее знаете. Поскольку я не мог внятно объяснить, кто я такой, сашим Ленапе, Вайотан Жирный, объявил меня рабом. Четырнадцать лет я трудился в его поместье, занимаясь кормлением свиней и колкой лучины. Когда Вайотан умер и был выбран новый сашим, тот решил, что я слишком стар для такой работы, особенно если учесть, что я был почти калекой после побоев от Вайотана и его надсмотрщиков. Узнав, что я обладаю навыками письма (поскольку я уже обучился устному и письменному алгонкинскому), несмотря на мои увечья, он освободил меня и сделал официальным библиотекарем.

Теоретически я мог идти куда захочу, но я почти не пользовался этой возможностью. Я слишком стар и слаб для трудностей путешествий в этом мире, а большинство других мест, насколько я могу судить, такие же варварские, как и это. Кроме того, несколько делаваров приходят слушать мои лекции о природе человека и Вселенной и достоинствах научного метода. Возможно, я смог разжечь небольшую искру здесь, после того как не сумел этого сделать в 340 году до нашей эры.

Когда я пошел работать в библиотеку, моя первая мысль была – найти, что же случилось, что привело мир к его нынешнему виду.

Предшественник Вайотана собрал значительную библиотеку, которой Вайотан пренебрегал, так что некоторые книги были погрызены крысами, а другие разрушились от сырости. И все же их сохранилось достаточно, чтобы дать мне хорошие примеры мировой литературы с античных времен до наших дней. Там была даже «История» Геродота и диалоги Платона, идентичные тем версиям, что существовали в моем мире.

Мне приходилось преодолевать новые языковые барьеры, поскольку европейские языки этого мира отличаются от языков в моем мире, хотя и родственны им. Английский здесь сегодня, например, ближе к голландскому моего мира, как результат того, что Англия никогда не была покорена норманнами.

Мне также трудно читать без очков. К счастью, большинство этих манускриптов написаны от руки, крупно и разборчиво. Пару лет назад я раздобыл очки, привезенные из Китая, где после изобретения печатного пресса успешно развилась промышленность. Но, поскольку в этом мире их изобрели совсем недавно, очки оказались не так хороши, как в моем.

Я перерыл все книги по истории, чтобы найти, когда и как ваша история отклонилась от моей. Я обнаружил, что различия начались довольно рано. Александр совершил свой индийский поход, но не умер по возвращению из него в возрасте тридцати двух лет. В вашем мире он прожил на пятнадцать лет дольше, пока наконец не пал в битве с сарматами в горах Кавказа.

Я не знаю, почему такой краткий контакт со мной позволил ему избежать малярийного комара, который сразил его в моем мире. Возможно, я пробудил в нем бóльший интерес к Индии, чем у него был бы в противном случае, что привело к более длительному пребыванию там, так что весь последующий ход событий изменился. Его империя продержалась почти столетие, вместо того чтобы распасться после его смерти, как это случилось в моем мире.

Римляне здесь тоже покорили все Средиземноморье, но ход этих завоеваний и имена выдающихся римлян были совсем другими. Две главные религии моего мира, христианство и ислам, вообще не появились. Вместо них мы имеем митраизм, одинизм и сотеризм, последняя – это египетско-эллинский синтез, основанный тем пламенным египетским пророком, которого его последователи называли греческим словом «сотер», или «спаситель».

И все же античная история следовала тем же общим курсом, что и в моем мире, хотя акторы и носили другие имена. Римская империя тоже распалась, хотя это падение отличалось в деталях: в Риме правил гуннский император, а в Антиохии – готский.

Как раз после падения Римской империи начались существенные различия. В моем мире примерно девятьсот лет назад произошло возрождение в области образования, за которым последовала научная революция, начавшаяся четыре столетия спустя. В вашей истории возрождение образования случилось столетиями позже, а научной революции считай что и не было. Компас и парусные корабли с полным оснащением не изобрели, поэтому Северная Америка (я имею в виду Гесперию) была открыта и заселена по северному маршруту, через Исландию, и медленнее, чем в моем мире. В отсутствие ружей, которые тоже не изобрели, коренные индейцы не были сметены с лица земли вторжением европейцев, удержали свои земли и постепенно научились кузнечному и ткацкому делу, ремеслу хлеборобов и тому подобному. Теперь большинство европейских поселений ассимилировались, хотя в правящих семьях абенаков и мохеганов часто встречаются голубоглазые, и они все еще называют себя Свен или Эрик.

Я хотел бы добраться до работ Аристотеля, чтобы увидеть, какое воздействие я оказал на него, и попробовать связать этот эффект с последующим курсом истории. По ссылкам в некоторых работах этой библиотеки я сделал вывод, что многие из его писаний дошли до нынешних времен, хотя заглавия казались отличными от тех, что выжили в моем мире. Единственными наличными примерами его писаний в библиотеке были три эссе: «О справедливости», «Об образовании» и «О страстях и гневе». Ни в одном из них мое влияние не было заметно.

Я просмотрел большую часть собрания сашима, когда нашел ключ, который искал. Это был иберийский перевод «Жизней великих философов», некоего Диомеда из Мазаки. Я никогда не слышал о Диомеде в истории литературы моего мира, возможно, его там не существовало. Как бы то ни было, но в его книге имеется длинная глава об Аристотеле, в которой есть такой фрагмент:

* * *

Итак, Аристотель во время своего пребывания в Митилене был прилежным учеником в естественных науках. Он планировал, согласно Тимотею, ряд работ, в которых бы исправил ошибки Эмпедокла, Демокрита и других своих предшественников. Но после того, как он переместился в Македонию и занялся образованием Александра, однажды перед ним предстал путешественник Сандос из Палиботры, знатный индийский философ.

Индиец высмеял попытки Аристотеля в научных исследованиях, говоря, что в его стране эти исследования ушли далеко вперед по сравнению со всеми усилиями эллинов, но индийцы все еще не получили удовлетворительных объяснений Вселенной. Более того, он утверждал, что не может быть достигнут никакой прогресс в натурфилософии, пока эллины не избавятся от своего презрения к физическому труду и не предпримут обширные эксперименты с механическими устройствами, подобные тем, что выполняли хитроумные мастера Египта и Азии.

Царь Филипп, услышав о появлении чужеземца в своей стране и опасаясь, как бы тот не был шпионом, посланным иностранной державой, чтобы навредить молодому принцу или развратить его, пришел с солдатами арестовать его. Однако, когда он потребовал, чтобы Сандос отправился с ним обратно в Пеллу, тот поразил насмерть громами всех солдат царя, что были с ним. Затем, как говорят, оседлав свою колесницу, запряженную крылатыми грифонами, он улетел в направлении Индии. Другие же источники говорят, что арестовывать Сандоса пришел Антипатр, наместник, и что Сандос напустил тьму в глаза Антипатра и Аристотеля, а когда они очнулись от своего забытья, уже исчез.

Аристотель, которого царь упрекал в том, что тот дал приют опасному пришельцу, потрясенный кровавой развязкой визита индуса, решил, что не будет иметь ничего общего с науками. В своем знаменитом трактате «О глупости естественных наук» он объяснил, что есть три причины, по которым никакой добрый эллин не должен тревожить свой ум такими делами.

Во-первых, потому что количество фактов, которые нужно принять во внимание, прежде чем можно будет построить крепкую теорию, настолько обширно, что, если все эллины не занимались бы ничем другим столетиями, они бы все еще не собрали достаточного количества данных. Задача, таким образом, является тщетной. Во-вторых, эксперименты и механические изобретения необходимы для прогресса науки, и такая работа хотя и вполне пригодна для раболепных азиатов, у которых есть естественная склонность к ней, но ниже достоинства эллинского благородного гражданина.

И, наконец, некоторые варвары уже обошли эллинов в этой деятельности по той причине, что она не подходит эллинам, чтобы конкурировать с низшими племенами в умениях, в которых те имеют преимущество от рождения. Им следует вместо того развивать собственную нравственность, патриотическую доблесть, политическую разумность и эстетическую чувствительность, оставив варварам те искусственные средства для хорошей и добродетельной жизни, которые проистекают из научных открытий.

* * *

Вот и все, объяснение получено. Автор изложил некоторые факты неверно, но чего еще ждать от античного историка.

Итак! Мои поучения были слишком успешными. Я настолько потряс наивную самоуверенность эллинских философов, что побудил их к полному отказу от науки.

Мне следовало помнить, что блестящие теории и широкие обобщения, даже неверные, это вишенка на торте; все они просто морковка, которая заставляет двигаться осла.

Возможность провозглашения таких универсалий – это стимул, который побуждает многих ученых вгрызаться год за годом в накопленные факты, даже если они выглядят как скучные и тривиальные. Если бы древние ученые осознали, сколько труда по установлению фактов им еще предстоит, прежде чем солидные теории станут возможными, они бы в смятении бросили бы науку навсегда. Именно это и произошло.

Острейшая ирония всего этого заключалась в том, что я сам себя поместил туда, откуда никак не мог исправить то, что натворил. Если бы я оказался в научно продвинутом мире и мне бы не понравилось то, что я вижу, я бы мог построить другую машину времени, вернуться и как-нибудь предупредить себя об ошибке, которая меня подстерегает. Но о таком проекте не может быть и речи в таком отсталом мире, как этот, где о бесшовном монтаже труб из колумбия, например, даже не думали. Все, чего я достиг своим катастрофическим приключением, так это того, что пространство-время получило отрицательную кривизну, а кому здесь до этого есть дело?

Вы помните, что, когда вы здесь были в последний раз, вы спросили, что означает девиз на моем родном языке на стене моей камеры. Я сказал тогда, что объясню вам после того, как расскажу всю мою фантастическую историю. Девиз гласит: «Работает? Не трогай!», и я бы очень хотел, чтобы я послушался этого совета.

Сердечно ваш,

Шерман Уивер.

Придумки и проекты

Управляемый человек

– Все, что вам нужно сделать, – сказал продавец компании «Телагог», – это щелкнуть переключателем сразу же после возникновения кризисной ситуации. Сгенерируется радиоимпульс, который здесь примут и направят на монитор соответствующего контролера.

Овид Росс смотрел не на продавца, а на человека, сидящего в кабине. Как он понял, человека звали Гильберт Фальк, но никто бы не узнал его под этим шлемом со свисающим толстым кабелем, ведущим к панели управления перед ним.

– Так это он забирает на себя управление? – спросил Росс.

– Точно. Предположим, что вы идете на свидание в таком месте, где будут танцевать, а вы не умеете.

– Я вроде как умею, – сказал Овид Росс.

– Ну, предположим, что нет. У нас в кабинке по предварительной договоренности будет сидеть наш мистер Джером Банди, который танцевал в балете и учит бальным танцам…

– Кто-то меня звал? – спросил человек в другой кабине управления, высовывая голову в проход между рядами кабинок.

– Нет, Джерри, – ответил продавец, которого звали Най, – просто использую тебя как пример. Ты еще на связи?

– Нет, он уже отбился.

– Понимаете? – сказал продавец. – Мистер Банди управляет человеком – излишне говорить, что мы не упоминаем имена наших клиентов, – который пытается стать профессиональным балетным танцором. Он танцор так себе, но с помощью Джерри, который управляет им удаленно, выдает такие прекрасные tour-jeté, каких вы не видали. Или, предположим, вы не умеет плавать…

– Вздор, – заявил Овид Росс, глядя на костяшки пальцев. Это был высокий, ширококостный молодой человек с большими даже для его тела руками и ногами и костяшками, слишком крупными даже для таких рук. – Я умею плавать и танцевать, вроде как и большинство прочих вещей тоже. Даже немного играю в гольф. Моя беда в том, что… ну, вы знаете…

– Так-так?

– Видите, какой я? Здоровый увалень из Рэттлснейк, штат Монтана, пытаюсь добиться чего-то в Нью-Йорке, среди всех этих ушлых дельцов, и каждый из них уже с малолетства шарил по чужим карманам. Необходимость тягаться с ними пугает меня до усрачки. Я смущаюсь и спотыкаюсь о собственные ноги.

– В таком случае, – сказал Най, – мы подберем контролеров, специализированных на роли человека, умудренного опытом, гражданина мира и так далее. Наш мистер Фальк очень опытен по этой части. Как и мистер Абрамс и мистер Ван Эттен. Мистер Банди, можно сказать, вторая линия по умудренным опытом. Когда он не управляет человеком, занятым танцами или атлетическими видами спорта, может подменить одного из тех, кого я упомянул.

– Так что? Если я подписываю с вами контракт и завтра иду наниматься на работу к издателю, который ест лошадиные подковы, а гвозди выплевывает, вы сможете перехватить управление?

– Нет ничего легче. Наша теория в том, что никто не супермен! Так что, когда попадаете в ситуацию, с которой сами справиться не можете, подключайте нас. Позвольте специалисту взять управление вашим телом. Вы же не пломбируете сами себе зубы и не шьете себе туфли, не правда ли? Тогда почему бы не доверить нашим экспертам провести вас через такие критические моменты, как получение работы, предложение руки и сердца или выступление с речью. Почему нет?

Глаза Ная блестели.

– Даже не знаю, почему бы и нет, – сказал Росс. – Но я тут еще вспомнил. У меня… У меня с девушками тоже проблема. Вы можете об этом тоже позаботиться?

– Определенно. Один из наших контролеров – бывший актер Бэрри Уэнтуорт. В юности он был идолом разочарованных женщин всей страны, девять раз официально женился, а уж его неофициальные романы и не сосчитать. Мы организуем ухаживание, предложение руки и сердца и все прочее, что вам потребуется.

Росс подозрительно посмотрел на продавца:

– Чёт даж не знаю, как мне понравится это «все прочее».

Най раскинул руки:

– Только по вашему запросу. У нас и в мыслях нет управлять клиентом за пределами его желаний. Мы только побуждаем вас к тому, что вы действительно хотите сделать, но у вас не хватает умения или характера.

– Предположим, есть еще одна вещь.

– Да?

– Есть ли какой-то эффект закрепления? Другими словами, если контролер проведет меня через какое-то действие, типа плавания, научусь ли я это делать лучше оттого, что контролер так хорошо управляет моим телом?

– Мы в это верим, хотя мнения психологов все еще разнятся. Мы думаем, что в итоге телагог-управление будет принято как необходимая часть любого обучения физическим умениям и навыкам, включая такие вещи, как пение и ораторское искусство. Но это в будущем.

– Еще вот что, – сказал Росс. – Это приспособление должно давать контролеру прекрасную возможность для… э-э-э… розыгрышей. Скажем, клиент – это проповедник, который нанял вас, чтобы провести его через сложную проповедь, а контролер на всякое способен, или, может, просто у него такое странное чувство юмора. Что может остановить контролера от того, чтобы заставить проповедника рассказывать с кафедры истории для холостяцкой вечеринки?

На лице продавца отразился благочестивый ужас.

– Никому здесь такое даже в голову не придет! Случись подобное, сотрудника уволят раньше, чем он произнесет слова «гипопространственная передача». У нас серьезное предприятие с огромными перспективами в будущем.

Росс вздохнул как человек, который принимает судьбоносное решение:

– Ну, хорошо. Видно, мне придется на какое-то время отказаться от обедов, чтобы заплатить за это, но если ваш сервис делает то, что вы говорите, оно того стоит. Давайте заполнять бумаги.

Когда Росс подписал контракт с компанией «Телагог», продавец сказал:

– Теперь нам нужно решить, какого типа телагог-приемник будет подходящим для вас. Для полной двусторонней связи можно использовать вот такие наушники с гипопространственным передатчиком в вашем кармане. Это может бросаться в глаза…

– По мне, так даже слишком, – сказал Росс.

– Тогда у нас есть вот такой набор, который выглядит как слуховой аппарат, и карманное устройство управления поменьше. Он не позволяет вам связываться с контролером по гипопространственному широковещательному каналу, но имеет выключатель, которым можно отсечь контролера. А если вам нужно с ним связаться, вы пишете записку и держите ее перед собственными глазами.

– Все еще слишком выдается. Есть что еще?

– Да, этот последний образец практически невидим. – Продавец показал линзу размером со стекло для очков, только толще, слегка вогнутую с одной стороны и тонкую по краям. – Это монтируется на вашей макушке, между скальпом и черепом.

– А как управлять?

– Вы не сможете отключить контролера, но можете взаимодействовать щелчками с помощью этого карманного беспроводного ключа. Один щелчок означает «перехватить управление», два – «отключиться, но быть наготове», три – «конец связи» или «это все, до следующего планового сеанса». Если хотите, можно разработать более сложный код для взаимодействия с вашим контролером, это на ваше усмотрение.

– Вот это мне, похоже, подходит, – сказал Росс. – А вам что, понадобится сверлить отверстия в моем черепе для проводов?

– Нет, в этом вся прелесть ниссеновского металла. Хотя толщина проводков всего несколько молекул, они такие прочные, что, когда приемник активируется, выпускаются вот эти пружинки, и они простреливают череп, попадая прямо в мозг, но оставляя такие крохотные отверстия, которые можно увидеть только в сильнейший микроскоп.

– О'кей, – сказал Овид Росс.

– Сначала нам надо вас снарядить – установить приемник. Вы не против местной анестезии, не правда ли?

– Ну, вроде того. Как скажете.

– Затем вам лучше попрактиковаться с вашими контролерами. Они должны привыкнуть к вашему телу, знаете ли.

– Да уж, – сказал Гильберт Фальк, снимая шлем. Это был некрупный блондин, молодой человек примерно возраста Овида Росса. – Вы же не захотите, чтобы я опрокинул вашу чашку с кофе только потому, что ваша рука длиннее моей, правда же?

* * *

На двери из матового стекла золотыми буквами было написано:

1026

ИЗДАТЕЛЬСТВО ХУЛИХАНА

«ОДЕЖНАЯ ГАЗЕТА»

Пятнадцать жутких секунд простоял Овид Росс с вытянутой рукой перед этой дверью, не решаясь прикоснуться к круглой ручке, будто опасался удара электрическим током. Боже всемогущий, ну почему он такой молодой, неопытный и застенчивый? Да еще из Рэттлснейка, штат Монтана? Тут он вспомнил, сунул руку в карман и один раз щелкнул ключом.

Он помнил, чему его учили: когда контролер примет управление на себя, необходимо постепенно расслабиться. Не слишком внезапно, не то можешь рухнуть на пол. Это не произвело бы благоприятного впечатления на будущего работодателя.

Ощущение контроля извне подействовало на него будто добрый глоток крепкого алкоголя. Он расслабился. Некая сила за пределами его тела видела его глазами и ощущала другими его органами чувств. Эта сила протянула его руку и без промедления открыла дверь. Он осознал, что, сам не желая того, прошествовал внутрь, и сказал девушке на коммутаторе за окошком в стеклянной перегородке дружеским, но уверенным и ровным тоном:

– Скажите, пожалуйста, мистеру Шарпу, что мистер Росс пришел повидаться с ним. Меня ожидают.

Росс подумал, что будь он один, то ввалился бы, спотыкаясь, молча уставился бы на девушку, начал заикаться и, вероятно, все закончилось бы тем, что он улизнул бы, вовсе не повидав мистера Шарпа. Управление его телом было не совсем полным – такие полуавтоматические действия, как дыхание и хождение, все еще были частично под контролем Росса, – но Фальк взял на себя все высшие функции.

Вот он уже пожимает руку ответственному редактору Эддисону Шарпу, небольшому человеку в очках со стальной оправой. Росс сам себя поразил тем, с какой бойкостью его язык выложил все правильные любезности:

– Какое у вас прекрасное растение, сэр… Я уверен, что получу удовольствие… Да, жалованье, упомянутое агентством, будет вполне удовлетворительным, хотя я и надеюсь со временем убедить вас, что я заслуживаю большего… Рекомендации? Мистер Морис Вашек из журнала «Одежда в розницу»; мистер Джозеф МакКью из «Ткани А. С. Гликмана»…

Ни слова о том, что этот самый МакКью стучал по столу кулаком и орал, когда увольнял Овида Росса:

– Вот тебе и выпускник колледжа! Не может продать постельные грелки эскимосам! Какой толк от твоего мудреного образования, если оно не научило тебя ничему полезному?

К счастью, МакКью обещал дать ему хорошую рекомендацию – при условии, что его новая работа будет связана с чем угодно, только не с продажами. Росс с удовлетворением заметил, что под управлением Фалька его тело держит себя намного лучше, хотя и не изменилось до неузнаваемости. Он все еще говорил на нормальном общеамериканском языке, а не с фальковским восточным акцентом.

Эддисон Шарп продолжал говорить:

– Условия работы здесь могут вам показаться необычными.

– Вот как? – сказал Фальк-Росс.

– Для начала, мистер Хулихан любит аккуратность. Это означает, что каждый приводит в полный порядок свой рабочий стол, прежде чем отправиться домой в конце дня. Все, кроме телефона, календаря, пепельницы и блокнота для заметок, должно быть убрано.

Росс почувствовал, что его контролер слегка встрепенулся. Неудивительно! Он работал уже в двух отраслевых журналах и нигде прежде не встречался с такими требованиями. Обычно штатным корреспондентам было позволено устраивать у себя на столе хоть воронье гнездо из бумаг, если им угодно, лишь бы вовремя сдавали материалы.

– Еще одна вещь, – продолжал Шарп, – мистер Хулихан не одобряет, когда сотрудники братаются друг с другом вне рабочего времени. Он считает, что это плохо влияет на дисциплину.

Росс почувствовал, что от этой необычной директивы Фальк опять задергался.

– Ну, и наконец, – сказал Шарп, – у мистера Хулихана обостренное чувство времени. Он очень плохо переносит, когда его сотрудники появляются хотя бы на минуту позднее. Кроме того, я бы посоветовал не заводить привычку ходить в туалет с газетой или выскакивать на чашку кофе в первой половине дня. Штатный корреспондент, которого вы должны заменить, думал, что он жить не может без чашки кофе в десять утра. Вот почему вы здесь, а он – нет.