Ружье на динозавра

Когда они собрались на урок следующим утром, Аристотель сказал им:

– Я слишком занят с этим благородным человеком из Индии, чтобы тратить фремя, фколачивая в ваши жалкие голофы ненужную вам премудрость. Идите постреляйте кроликов или поймайте рыбы на обед, но в любом случае исчезните!

Мальчики заухмылялись.

– Похоже, варвар все же полезен, – сказал Александр. – Надеюсь, что ты останешься с нами навсегда, добрый варвар!

После того как они удалились, явился Антипатр, чтобы попрощаться с Аристотелем. Он спросил меня с грубоватой доброжелательностью, как у меня дела, и вышел, чтобы скакать обратно в Пеллу.

Недели пролетали незаметно, и, пока я был у Аристотеля, уже расцвели весенние цветы. День за днем мы бродили по Роще нимф, разговаривая, или сидели в помещении, когда шел дождь. Иногда мальчики следовали за нами, иногда мы говорили наедине. Они пару раз подстраивали мне розыгрыши, но я, избегая серьезных стычек с ними, притворялся, что меня это развлекает, а не бесит.

Я узнал, что у Аристотеля есть жена и маленькая дочь в другой части большого дома, но он ни разу не представил меня. Я только мельком видел их на расстоянии.

Я осторожно смещал предмет нашего ежедневного разговора с чудес Индии на более базовые вопросы науки. Мы спорили о природе материи и форме Солнечной системы. Я открыл ему, что индийцы очень близки к современным научным представлениям – современным в моем мире, конечно, – в астрономии, физике и так далее. Я рассказал об открытиях знаменитых философов из Паталипутрана: Коперникуса в астрономии, Невтона в физике, Дарбина в эволюции и Менделеса в генетике. (Я забыл, что эти имена ничего не значат для вас, хотя образованный человек в моем мире распознал бы их тотчас в греческом обличье.)

Я всегда делал упор на метод: необходимость эксперимента и изобретения и проверки каждой теории фактами. Хотя Аристотель и был категоричным полемистом, его разум впитывал все новые факты, предположения или мнения как губка, соглашался он с ними или нет.

Я пытался найти разумный компромисс между тем, что могла наука, с одной стороны, и пределами доверчивости Аристотеля с другой стороны. Поэтому я ничего не рассказывал о летающих машинах, оружии, зданиях в тысячу футов высотой и других технических чудесах моего мира. Тем не менее я однажды заметил, что Аристотель внимательно наблюдает за мной своими черными глазками.

– Ты не веришь мне, Аристотель? – спросил я.

– Н-нет, нет, – ответил он задумчиво. – Но мне кажется, что, если бы фаши индийские изобретатели были бы такие замечательные, как ты их описываешь, они бы сделали тебе крылья, подобные крыльям Дедала из легенды. Тогда ты бы мог прилететь в Македонию напрямую, без нужды пересекать Персию на верблюде.

– Это пробовали сделать, но мускулы человека не обладают достаточной силой по отношению к его весу.

– Хм… Привез ли ты что-нибудь из Индии, чтобы показать искусность ваших людей?

Я ухмыльнулся, потому что надеялся, что он задаст этот вопрос.

– Я привез несколько небольших устройств, – сказал я, залезая под тунику и вытаскивая увеличительное стекло.

Я продемонстрировал как им пользоваться.

Аристотель помотал головой в изумлении:

– Почему ты не показал мне это раньше? Это бы развеяло мои сомнения.

– Люди сталкивались с несчастьями, когда пытались слишком внезапно изменить мышление окружающих. Как учитель твоего учителя Сократ, например.

– Верно, верно. А какие еще устройства ты привез?

Я собирался предъявлять ему мои игрушки постепенно, с перерывами, но Аристотель так настаивал на том, чтобы увидеть все, что я уступил ему, чтобы его не сердить. Мой маленький телескоп был недостаточно мощным, чтобы различить спутники Юпитера или кольца Сатурна, но показывал достаточно, чтобы убедить Аристотеля в его возможностях. Хотя он и не мог увидеть эти астрономические явления сам, но был почти готов поверить мне на слово, что их можно рассмотреть в большой телескоп, который у меня есть в Индии.

В один из дней легко вооруженный солдат прискакал к нам в самый разгар дискуссий в Роще Нимф. Игнорируя всех остальных, он сказал Александру:

– Славься, о, принц! Король, твой отец, прибудет еще до заката.

Все вокруг принялись за уборку. Нас построили перед большим зданием, когда с топотом и перезвоном прискакали царь Филипп и его свита в шлемах с гребнями и развевающихся накидках. Я узнал Филиппа, поскольку тот был одноглазым. Это был большой сильный человек со множеством шрамов, с густой курчавой бородой, черной, но уже седеющей. Он спешился, обнял сына, коротко приветствовал Аристотеля и спросил Александра:

– Хочешь принять участие в осаде?

Александр завопил от радости.

– Фракия покорена, – сказал царь, – но Византий и Перинф выступили против меня из-за интриг Афин. Надо, чтобы перинфяне озаботились чем-то еще, кроме подношений царю Персии. Пора тебе узнать запах крови, юноша; хочешь поехать?

– Да, да! Можно моим друзьям тоже?

– Если они захотят и их отцы им позволят.

– О, царь! – произнес Аристотель.

– Что такое, долгоногий?

– Я надеюсь, фто это не конец обучения принца. Ему еще многому предстоит научиться.

– Нет, нет; я отошлю его, когда город падет. Но он приближается к возрасту, когда ему следует узнать дело, а не только твою изысканную мудрость. А это кто? – Филипп поворотил свой единственный глаз ко мне.

– Зандрас из Индии, философ фарфаров.

Филипп дружески усмехнулся и похлопал меня по плечу:

– Хайре! Приезжай в Пеллу и расскажи моим генералам об Индии. Кто знает, может, нога македонца еще ступит на индийскую землю.

– Было бы полезнее узнать что-то о Персии, – заметил один из офицеров Филиппа, приятный на вид мужчина с рыжеватой бородой. – Этот человек наверняка проходил ее. Что скажешь, парень? Проклятый Артаксеркс все еще прочно сидит на троне?

– Я очень мало об этом знаю, – ответил я, и сердце мое заколотилось, чувствуя угрозу разоблачения. – Я обошел самые северные пределы владений великого царя и видел не много больших городов. Я ничего не знаю о их политике.

– Вот как? – удивился рыжебородый, окидывая меня подозрительным взглядом. – Мы об этом еще поговорим.

Они всей толпой вошли в большой дом, где суетились повар и прислужницы. Во время обеда я оказался между Неархом, маленьким критским другом Александра, и латником, который не говорил на аттическом наречии. Так что разговаривать мне было особо не с кем, и я не мог следить за беседами между группами во главе стола. Я так понял, что они обсуждали политику. Я спросил Неарха, кто эти генералы.

– Большой, справа от царя, это Парменион, – сказал он, – а тот, с рыжей бородой, это Аттал.

Когда забрали еду и все начали выпивать, Аттал подошел ко мне. Латник уступил ему место. Аттал уже выпил много вина; от этого он слегка качался, но с курса не сбивался.

– Как ты шел через владения великого царя? – спросил он. – По какому маршруту?

– Как я сказал тебе, по северу, – ответил я.

– Тогда ты должен был проходить Урук.

– Я… – начал я было, но остановился.

Аттал, вероятно, устраивает мне ловушку. Что, если я скажу, что да, проходил, а Урук на самом деле расположен к югу? Или предположим, что он там был и все знает об этом месте? Многие греки и македонцы служили наемниками у великого царя.

– Я проходил через множество мест, названия которых никогда не мог толком разобрать, – сказал я. – Я не помню, был ли Урук среди них.

Аттал зловеще улыбнулся сквозь бороду:

– От твоего путешествия мало проку, если ты не помнишь, где был. Ну-ка, расскажи мне, слышал ли ты о беспорядках в северных провинциях.

Я уклонился от вопроса, хорошо приложившись к вину, чтобы скрыть свою нерешительность.

Я делал это снова и снова, пока Аттал не сказал:

– Ну, хорошо, возможно, ты действительно ничего не знаешь о Персии, как ты утверждаешь. Тогда расскажи мне об Индии.

– А что рассказать?

Я икнул – вино начинало действовать и на меня.

– Как солдат, я хочу узнать об индийском воинском искусстве. Как там с подготовкой боевых слонов.

– О, мы умеем гораздо больше, чем это.

– Это как?

– Мы поняли, что слоны как таковые, несмотря на свой размер, это довольно ненадежные животные для войны, потому что часто пугаются и затаптывают собственные войска. Поэтому философы Паталипутры сделали искусственного слона из стали со скорострельными катапультами на спине.

В своем помутившемся сознании я представлял бронированные военные машины моего времени. Не знаю, с чего я вдруг начал рассказывать Атталу эти сказки. Частично, я предполагаю, чтобы не возвращаться к вопросам о Персии.

Отчасти же это происходило от естественной антипатии между нами. Из истории известно, что Аттал не был злым человеком, хотя временами бывал безрассудным и глупым. Меня раздражало, что он думал, будто может прощупать меня тонкими вопросами, которые были тонкими, как примерно тонна кирпичей. Его голос и манеры говорили за себя так же, как и его слова: я хитрый и проницательный; берегись меня, кто бы ты ни был. Он относился к тому типу, которому прикажи шпионить у врага, и он нацепит явно фальшивую бороду, завернется в длинный черный плащ и отправится шнырять по вражеским местам со зловещей ухмылкой и подмигиваниями, привлекая к себе всё возможное внимание. К тому же он явно был настроен против меня, судя по его не сулящему ничего хорошего любопытству относительно моего прошлого.

Но главной причиной моего опрометчивого поведения было выпитое мной крепкое вино. В моем мире я пил совсем мало и не был привычен к таким попойкам.

Аттал слушал мои россказни про механических слонов во все уши:

– Да не может быть!

– Да, но и это еще не все. Если наземные войска неприятеля сопротивляются напору наших железных слонов, мы посылаем летающие колесницы, запряженные грифонами, чтобы сбрасывать дротики на врага сверху.

Мне казалось, что никогда еще мое воображение не работало так великолепно.

Аттал шумно ахнул:

– А еще что?

– Ну… э-э-э… еще у нас есть мощный флот, знаешь ли, который контролирует нижнее течение Ганга и прилежащий океан. Наши корабли двигаются машинами, без весел и парусов.

– У других индийцев такие же чудеса?

– У некоторых есть, но никто так не продвинулся, как паталипутряне. Когда нас превосходят на море, у нас есть отряд ручных тритонов, которые плавают под вражескими кораблями и проделывают отверстия в их днищах.

Аттал нахмурился.

– Скажи-ка мне, варвар, как получилось, что с такими могучими орудиями войны палала… патапата… люди твоего города еще не завоевали весь мир?

Я разразился пьяным смехом и хлопнул Аттала по спине:

– А мы завоевали, старина, завоевали. Вы, македонцы, пока просто еще не знаете, что вы наши подданные.

Аттал переварил услышанное, после чего грозно нахмурился:

– Ты презренный храмовый воришка! Ты меня за дурака принимаешь? Меня! Клянусь Гераклом, я тебя…

Он вскочил и размахнулся, чтобы ударить меня кулаком. Моя рука дернулась вверх, чтобы защитить лицо.

С другой стороны стола донесся рык:

– Аттал!!! – Царь Филипп смотрел на нас.

Аттал опустил кулак и пробормотал что-то вроде «летающие колесницы и дрессированные тритоны, как бы не так» и, спотыкаясь, вернулся к своим людям.

Я вспомнил, что будущее не сулило этому человеку ничего хорошего. Он был вынужден выдать свою племянницу за Филиппа, первая жена которого, Олимпиада, велела убить женщину и ее ребенка после убийства Филиппа. У меня на языке вертелось завуалированное предупреждение, но я удержался. И так уже я привлек достаточно враждебного внимания.

Позже, когда пьянство стало совсем уже беспробудным, подошел Аристотель и прогнал своих мальчиков в спальни.

– Дафай пройдемся, чтобы осфежить голофы, Зандрас, – предложил он, – а затем тоже отправимся спать. Эти македонцы пьют как губки, я не могу с ними тягаться. – Снаружи он сказал мне: – Аттал думает, что ты персидский шпион.

– Шпион? Я? Во имя Геры, почему?

Молча я ругал себя за глупость завести себе врага без всякой нужды. Научусь ли я когда-нибудь иметь дело с этим проклятым человеческим родом?

– Он гофорит, что никто не может пройти через всю страну и ничего о ней не узнать, как ты утверждаешь. Следовательно, ты знаешь больше о Персидской империи, чем притворяешься, но хочешь, чтобы мы думали, что ты не имеешь с ней ничего общего. И зачем бы тебе так притворяться, если у тебя нет какой-то враждебной миссии?

– Перс может бояться предубеждения против персов среди эллинов. Не то чтобы я был персом, – поспешно добавил я.

– Нет нужды опасаться. Много персов живут в Элладе и не подвергаются преследованиям. Возьми хотя бы Артабаза и его сыновей, которые живут в Пелле, они сбежали от своего собственного царя.

Наконец мне в голову пришло очевидное алиби, хотя и слишком поздно.

– На самом деле я прошел еще дальше на север, чем я сказал. Я обогнул Каспий и Эвксинский Понт с севера, так что я не пересекал владений великого царя, не считая бактрийской пустыни.

– В самом деле? Почему же ты так и не сказал? Если это прафда, ты разрешил один из наших самых жарких географических диспутов: является ли Каспий внутренним морем или заливом Северного океана?

– Я боялся, что никто мне не поверит.

– Я не знаю, что и думать, Зандрас. Ты очень странный человек. Я не думаю, что ты перс, потому что у персов отродясь не было философов. Хорошо, что ты не перс.

– Почему?

– Потому что я ненавижу персов! – прошипел он.

– В самом деле?

– Да. Я бы мог перечислить все дурное, что сделали люди великого царя, но довольно и того, что они предательски захватили моего любимого тестя, пытали и распяли его. Люди вроде Исократа говорят об объединении Эллады для покорения Персии, и Филипп может попытаться сделать это, если проживет долго. Надеюсь, что проживет. Однако, – продолжал он другим тоном, – я надеюсь, он сделает это, не втягивая города Эллады, потому что кладезям культуры не место в распрях между двумя тиранами.

– В Индии, – сказал я нравоучительно, – нас учат, что национальность человека ничего не значит, а только его личные качества. Люди всех наций бывают хорошими, плохими и никакими.

Аристотель пожал плечами:

– Я тоже знал добродетельных персов, но это разбухшая империя-монстр… Ни одно государство с количеством граждан больше нескольких тысяч не может быть цивилизованным.

Не было проку рассказывать ему, что большие государства, какими бы раздутыми монстрами он их не считал, будут постоянно присутствовать на карте в будущем. Я пытался реформировать не узкий взгляд Аристотеля на международные дела, но его научную методологию.

На следующее утро царь Филипп и его люди, а также шестеро учеников Аристотеля поскакали в Пеллу. За ними следовал караван груженых мулов и личные рабы мальчиков.

Аристотель сказал:

– Будем надеяться, что случайно пущенный из пращи камень не размозжит голову Александра, прежде чем он реализует свои задатки. У мальчика талант, и он может далеко пойти, хотя управлять им – это все равно что пытаться пахать на диком быке. А теперь давай снова рассмотрим вопрос об атомах, мой дорогой Зандас, о которых ты наговорил столько всякой ерунды. Во-первых, ты должен признать, что, если атом существует, должна также существовать и часть его. Следофательно, нет такой вещи, как невидимая частица…

Три дня спустя, когда мы все еще бились над вопросом об атомах, мы прервали беседу, услышав стук копыт. К нам приближался Аттал с целой командой всадников. Рядом с Атталом скакал высокий смуглый человек с длинной седой бородой. Внешность этого человека наводила на мысль, что это может быть еще один путешественник из моего времени, потому что на нем были шляпа, пальто и штаны. Один вид этих предметов одежды вызвал у меня приступ ностальгии по моему собственному миру, как бы я его ни ненавидел, пока жил в нем.

В действительности одежда мужчины не была из моего мира. Шляпа оказалась фетровой кепкой с клапанами для ушей. Коричневое пальто до колена было вышито красными и белыми цветами, уже выцветшими. Это был большой угловатый мужчина с большим крючковатым носом, широкими скулами и глубоко посаженными глазами под кустистыми нависающими бровями.

Они все спешились, а пара конюших подбежали, чтобы перехватить поводья и не дать лошадям разбежаться. Солдаты оперлись на копья, встав вокруг нас.

Аттал сказал:

– Я бы хотел задать вашему гостю еще несколько философских вопросов, о Аристотель.

– Спрашивай.

Аттал повернулся, но не ко мне, а к высокому седобородому. Он сказал что-то, чего я не уловил, а затем человек в брюках заговорил со мной на языке, которого я не понимал.

– Я не понимаю, – сказал я.

Седобородый снова заговорил, похоже, что на другом языке. Он попробовал еще несколько языков, но всякий раз я должен был признаться в невежестве.

– Теперь ты видишь, – сказал Аттал. – Он притворяется, что не понимает персидского, мидийского, армянского и арамейского. Он не мог пройти по владениям великого царя, не выучив хотя бы один из них.

– Кто вы, мой дорогой господин? – спросил я седобородого.

Старик с достоинством улыбнулся и заговорил на аттическом с горловым акцентом:

– Я Артавазда, или Артабаз, как говорят эллины, некогда правитель Фригии, а теперь бедный пенсионер царя Филиппа.

Так это и есть тот самый родовитый беглый перс, о котором говорил Аристотель!

– Предупреждаю, он даже по-индийски не говорит, – сказал Аттал.

– Определенно, – сказал я и начал говорить по-английски: – Теперь время всем добрым людям прийти на помощь своей стране. Восемьдесят семь лет тому назад наши праотцы породили…

– Что это за наречие? – спросил Аттал Артавазда.

Персиянин развел руками:

– Я никогда не слышал ничего подобного. Но опять же, Индия – это страна многих наречий.

– Я не… – начал было я, но Аттал продолжал:

– К какой расе он принадлежит, по-твоему?

– Я не знаю. Индийцы, которых я видел, были гораздо смуглее, но, насколько я знаю, есть и светлокожие индийцы.

– Если вы послушаете, генерал, я объясню, – сказал я. – Большую часть путешествия я даже не был в Персидской империи. Я пересек Бактрию, обошел с севера Каспийское море и Эвксинское море.

– О, так теперь ты рассказываешь другую историю? – оживился Аттал. – Любой образованный человек знает, что Каспий – это просто глубокий залив, который переходит в реку Океан на севере. Поэтому ты не мог обойти его кругом. То есть пытаясь уйти от ответа, ты еще больше утопил себя в собственной лжи.

– Послушай, – вмешался Аристотель. – Ты не доказал ничего такого, о, Аттал. Со времен Геродота были те, кто думает, что Каспий – это внутреннее море.

– Придержи язык, наставник, – сказал Аттал. – Это вопрос национальной безопасности. Что-то не так с этим человеком, который называет себя индийцем, и я намерен выяснить что именно.

– Нет ничего необычного в том, что тот, кто пришел из неизвестных далеких земель, рассказывает чудные истории о своем путешествии.

– Да нет, тут все не так просто. Я узнал, что он впервые появился на верхушке дерева на ферме белопашца Дикта, сына Писандра. Дикт помнит, что посмотрел, нет ли ворон на дереве, прежде чем улечься под ним отдохнуть. Если бы Зандрас уже был там, Дикт его бы увидел, поскольку дерево еще не полностью покрылось листвой. В следующий момент раздался треск от тела, падающего сквозь ветки, и посох Зандраса ударил Дикта по голове. Простые смертные не падают с неба на деревья.

– Возможно, он прилетел из Индии. У них там есть чудесные механизмы, как он мне рассказывал, – заметил Аристотель.

– Если он выдержит наш допрос в Пелле, он наверняка сможет и мне сделать пару крыльев, – сказал Аттал. – А еще лучше – для моей лошади, чтобы была похожа на Пегаса. Так что хватайте и вяжите его, люди!

Солдаты двинулись. Я не решался сдаться из страха, что они заберут мой пистолет и я останусь беззащитным. Я задрал подол туники, чтобы достать пистолет. Драгоценные секунды ушли на то, чтобы отстегнуть ремешок, но я успел выхватить оружие.

– Назад, или я поражу вас молнией, – прокричал я, поднимая пистолет.

Люди в моем мире, зная, насколько страшным может быть это оружие, остановились бы. Но македонцы, которые никогда его не видели, просто глазели на этот предмет и продолжали приближаться. Аттал был ближе других.

Я выстрелил в него, затем повернулся и выстрелил в другого солдата, который тянулся, чтобы схватить меня. Разряд пистолета производит вспышку, похожую на молнию, и резкий звук, будто близкий раскат грома. Македонцы вскрикнули, Аттал упал, раненный в бедро.

Я снова повернулся, ища выход из круга солдат. В голове мелькали спутанные мысли, не захватить ли одну из их лошадей. Тут меня свалил тяжелый удар в бок. Солдат ткнул в меня копьем, но попал в пояс с оружием, который не дал пронзить меня. Я выстрелил, но в спешке промазал.

– Не убивайте его! – кричал Аристотель.

Некоторые солдаты отпрянули, как будто готовые бежать; другие выставили копья. На мгновение они заколебались, то ли от страха, то ли сбитые с толку командой Аристотеля. В обычное время они бы не обратили внимания на философа и подчинялись бы только приказам генерала, но Аттал лежал на траве и в изумлении смотрел на дырку в ноге.

Когда один из солдат бросил копье и побежал, от нового удара по голове у меня в черепе вспыхнул свет, и я рухнул на землю почти без сознания. Это солдат сзади, махнув копьем, как клюшкой, ударил меня по макушке древком.

Прежде чем я смог оправиться, они все набросились на меня, осыпая ударами и пинками. Один выкрутил пистолет из моей руки. Я, должно быть, отключился, потому что следующее, что я запомнил, это как я лежу в грязи, а солдаты срывают с меня тунику. Аттал стоял надо мной с окровавленной повязкой на ноге, опираясь на солдата. Он выглядел бледным и испуганным, но решительным. Второй человек, в которого я стрелял, лежал не двигаясь.

– Так вот где он прячет свои адские устройства! – сказал Аттал, показывая на мой пояс. – Снимите его.

Солдаты путались с пряжкой ремня, пока один из них в нетерпении не перерезал ремешки кинжалом. Золото в моем кошельке вызвало крики восторга.

Я попытался встать, но пара солдат коленями придавили мои руки, не давая подняться. Вокруг непрерывно роптали.

Аттал, осматривая пояс, сказал:

– Он слишком опасен, чтобы оставить его живым. Даже связанный, как сейчас, кто знает, не воспарит ли он и не улизнет ли с помощью какой-нибудь магии.

– Не убивайте его! – призвал их Аристотель. – Он обладает ценным знанием, которое пригодится.

– Никакое знание не стоит безопасности царства.

– Но царство может получить выгоду от его знаний, или вы не согласны? – спросил Аристотель перса.

– Не втягивайте меня в это, умоляю, – сказал Артавазд. – Это меня не касается.

– Если он представляет угрозу для Македонии, его следует немедленно уничтожить, – заявил Аттал.

– Существует лишь ничтожный шанс, что он сможет навредить нам теперь, – сказал Аристотель, – и отличные шансы получить от него пользу для нас.

– Какой угодно шанс, что он навредит нам, слишком велик, – возразил Аттал. – Вы, философы, можете себе позволить быть снисходительными к интересным странникам. Но если они несут с собой несчастье, это на нас, бедных солдат, падет вся тяжесть последствий. Разве не так, Артабаз?

– Я сделал, что вы просили, и больше не скажу ни слова, – ответил Артавазд. – Я всего лишь простой персидский вельможа, который не понимает ваших греческих тонкостей.

– Я могу увеличить мощь ваших армий, генерал! – прокричал я Атталу.

– Несомненно, но также ясно, что ты можешь обратить людей в камень заклинаниями, как делала Медуза Горгона одним только взглядом.

Он вытащил меч и большим пальцем попробовал его остроту.

– Ты истребишь его из простого суеферия! – взвыл Аристотель, заламывая руки. – Позволь хотя бы судить об этом царю.

– Не суеверие, – сказал Аттал, – убийство. – Он указал на мертвого солдата.

– Я прибыл из другого мира! Из другой эпохи! – завопил я, но Аттал не дал себя отвлечь.

– Покончим с этим, – сказал он. – Люди, поставьте его на колени. Возьми мой меч, Главк; я слишком слаб, чтобы поднять его над головой. Теперь склони голову, дорогой мой варвар, и…

В середине фразы Аттала он, и все другие, и все окружение исчезли. Опять пришла острая боль и чувство, что меня запустили из огромной катапульты…

* * *

Я очнулся лежащим в прелых листьях, окруженный со всех сторон жемчужно-серыми стволами тополей. От свежего ветерка тополиная листва трепетала, показывая свою серебряную изнанку. Для человека в одних сандалиях и носках было слишком холодно.

Меня выбросило в год 1981-й по календарю моего мира, откуда я и отправился. Но где я? Я должен быть около Брукхейвенских национальных лабораторий в гораздо лучшем супернаучном мире. Однако никаких признаков супернауки здесь не наблюдалось; ничего, кроме тополей.