Полная версия
Вылезая из пикапа и беря с собой ноутбук, Вигго крикнул:
– Эй, Турбен, не надо убегать всякий раз, как только мы встречаемся.
– У меня есть выбор, Вигго, – на ходу отозвался Турбен. Он хмурился и прилагал усилия, чтобы у него не дрожали ноги. – Ты должен понимать это. Это не то же самое, что встретиться… где-нибудь еще.
Вигго на прощание помахал рукой.
Да, он понимал. Волки не имеют сил противостоять Ульфгриму, но в форме человека могут запросто послать Вигго в задницу. Правда, так еще никто не делал и вряд ли сделает. Турбен был одним из первых, кто пользовался этой странной свободой. Он подкатывал к Диане и побаивался ее сына. Вполне жизненная ситуация.
Диана стояла на ступенях коттеджа, вертя в руках бумажный сверток и крошечную коробочку. Возраст чуть добавил седины в волосы Дианы, напоминавшие оттенком свежую каштановую карамель. В остальном она застыла в возрасте Лиллехейма. Глаза Дианы сердито сверкали.
– Боже, я прям слышу, как ты опять поддразниваешь меня, – сказал Вигго, обнимая мать. – Что за запах?
– Этот идиот помочился на вату, а потом положил ее в коробочку и принес вместе с мясом. Если я чего-то и не понимаю, так это почему в нашей новой жизни нельзя сохранить старые способы ухаживания.
– Он же волк.
– Но это не означает, что нужно мочиться направо и налево. И тебя это тоже касается, Дмитрий Леонидович. Только не в моем доме.
– И всё-таки поддразнила.
Они рассмеялись и прошли в дом.
Свой небольшой коттедж Диана содержала в идеальной чистоте. Стекла шкафчиков и ореховый паркет сверкали, а столешницы из кварцевого агломерата казались начищенными воском. У нее всегда были наготове чехлы для мебели. Она никого не подпускала к своему жилищу для уборки. И по вполне понятным причинам избегала Сиф.
Сейчас Диана подрабатывала на радио, зачитывая прогноз погоды в передаче «Бродячий треп», и неизменно оказывалась права, когда говорила обо всех этих циклонах и ветрах. А еще предпочитала, чтобы у нее в доме говорили на русском.
– Дим, ты должен угомонить своих крыс. – Диана швырнула сверток с мясом на кухонный стол. Достала поддон для духовки и специи. – Эти дьявольские создания сводят меня с ума. Долго это будет продолжаться? Почему ты не заберешь их себе?
– Сиф они не нравятся.
Диана внимательно посмотрела на Вигго:
– Значит, они очень нравятся мне. Я буквально люблю их. Но ты должен появляться чаще. Это успокаивает их.
Вигго понимал, что в первую очередь это успокаивает Диану, а не крыс, но не стал развивать эту тему.
– Я подумываю смотаться в Лиллехейм. Точнее, не туда, а к ребятам. Ну, которые пережили весь тот бедлам и остались собой.
– Уж не хочешь ли ты сказать, Дмитрий Леонидович, что вознамерился обзавестись новыми хвостатыми дружками?
– Да нет же. Просто хочу проведать Арне и Дэгни. Мне кажется, что-то происходит. Что-то непонятное. Это как появление твоего облака, с которого всё началось.
Диана резко села, чуть не упав со стула. Вероятно, жестоко говорить так, но Вигго не знал другого способа перейти к сути. Диана до сих пор винила себя в том, что привезла семью в проклятый прибрежный городок волков и смерти.
– Дим, тебе не нужно ничего придумывать, если ты хочешь проветрить мозги.
– Называй меня Вигго, как это делают остальные.
– Я не остальные, и ты знаешь это. Знаешь это так же хорошо, как и я знаю, что Вигго Миккельсен – это производное от Вигго Мортенсена и Мадса Миккельсена.
– Ты серьезно? – не поверил Вигго, понимая, что Диана, скорее всего, права.
– Это ваши любимые актеры. Твои и отца. Арагорн, сын Араторна. Ганнибал. Вам нравилось одно и то же.
Вигго поперхнулся смехом. Всё-таки он сентиментален. Но кто обвинит в этом громадного оборотня, которым против воли стал стремительно повзрослевший подросток?
– А что там насчет проветрить мозги?
– Необязательно искать причины, чтобы побыть одному. – Диана достала из свертка отличную баранью ногу. Принялась натирать мясо копченой паприкой. – Иногда хочется отдохнуть от всех и прежде всего от себя. Ты меня понимаешь?
– Отец тоже так делал?
– Ну, он писал книги, а в них он бывал где угодно и как угодно далеко. Совсем как ты.
Вигго тоже писал. Может, и не так хорошо, как отец, но вполне сносно. В конце концов писатель – это прежде всего усердие, а уж потом какой-никакой опыт.
Он поднялся, намереваясь отправиться в подвал, но Диана строго взглянула на него.
– И на сколько ты хочешь взять отгул, Дмитрий Леонидович?
– Думаю, за ночь обернусь. Только возьму кое-кого в компанию. Надеюсь, Андеш будет не против.
– А вот это правильно. Очень правильно. – Диана отвернулась. Ее руки обхаживали мясо, а губы что-то бормотали.
Она вдруг показалась Вигго сильно постаревшей. Чуть ли не старухой, выжившей из ума. Отбросив эти мысли, он направился в подвал и включил свет.
Вопреки заявлениям Дианы, крысы вели себя хорошо. Подвал коттеджа был заставлен двенадцатью стальными клетками. В каждой находилось по меньшей мере пять-шесть грызунов. Они сидели без еды. Сидели так днями, пока в клетке не осталась бы самая злобная крыса. Она должна была выжить, питаясь мясом сородичей. Подобный эксперимент по выведению крысы-каннибала проводил Лео Хегай, отец Вигго.
Сам Вигго не до конца понимал желание отца обзавестись живым орудием уничтожения других грызунов, но неожиданно проникся этой идеей. Раньше он тоже стравливал крыс, хоть и находил это довольно жестоким.
Однажды ему удалось-таки вывести крысу-каннибала. Вигго обнаружил ее как-то утром. Она лежала на обглоданных трупиках и спокойно дышала. Как будто случился некий слом, и крыса, вконец обезумев, перебила всех сородичей в клетке, хотя для выживания ей хватило бы и одной жертвы. Вигго окрестил крысу Джимбо и выпустил на волю.
Теперь Джимбо должен был истреблять крыс Альты.
Больше вывести крыс-каннибалов не получалось. Диана тайком подкармливала обитателей подвала, убирала за ними и покупала новых, если кто-то умирал. Надо признать, Вигго это вполне устраивало. Он исполнил желание отца и успокоился.
Вигго прошел к своему второму рабочему месту, первое находилось у них с Сиф дома, и положил сумку с ноутбуком на стул. Потом оглядел лоснящуюся сытую армию.
– Я не могу вас выпустить, чтобы не навредить городу. А охотиться на вас ниже моего достоинства. Но я попрошу Диану, чтобы она не покупала вам товарищей. Возможно, тогда ваш крысиный приют закроется сам по себе.
Достав ноутбук, Вигго уселся за небольшой столик. Включил настольную лампу.
– Лиллехейм, Лиллехейм… Чего же ты от меня ждешь, Лиллехейм?
Он вспомнил рассказ «Кладбище под кроватью», который читал незадолго до того, как отец, превратившись в волка, попытался его прикончить. Там говорилось о загадочных существах, разбивавших каждую ночь под кроватью всамделишнее кладбище. Вигго тоже решил поработать с крошечными злодеями.
Первое, с чем столкнулись волки, пытаясь пройти обратную социализацию, – это необходимость заработка. Большинство просто вернулось к своим прошлым профессиям. Кое-кто даже обзавелся новыми личностями, чтобы отсечь связи с Лиллехеймом. Волки способны на многое, особенно когда действуют сообща.
Вигго, в отличие от остальных, на тот момент еще не обрел себя в жизни – в человеческой ее половине. Тогда он подумал об отце и его незаконченном романе. Связаться с агентом Лео Хегая не составило труда, как и продать ему сырую, чуть доработанную рукопись умершего писателя. Тут Диана и Вигго постарались вместе.
Сам Вигго писал под настоящим псевдонимом, как бы комично это ни звучало.
Дмитрий Хегай – так знали читатели Вигго Миккельсена, огромного и страшного волка, разводившего крыс в подвале у мамы. Отцовский агент протолкнул его первую книгу. Она показала вполне себе уверенный старт, но отцовский агент умыл руки, и Вигго пришлось обзавестись собственным представителем. К счастью, он нашелся в стае.
Посмеиваясь, Вигго вбил в строку название рассказа про своего крошечного злодея.
«Крот Синяя Борода».
6.
Яннику вел запах. Чуть горький и сладкий, как аромат персиковой косточки. Даже резкие солоноватые всполохи казались Яннике прекраснейшим изыском. Она была так увлечена ароматом, что не замечала за спиной молчаливо следовавшей Алвы.
Феликс Густавсен разговаривал с приятелями. Это был обычный паренек с норвежскими глазами и трогательной улыбкой. В будущем он мог стать юристом или художником. Именно это и привлекало в нём Яннику – разноплановость, открытость всему новому. А дружба с девочкой-оборотнем вполне вписывалась в новые горизонты.
– Янни! – Лицо Феликса засияло. – Иди к нам, ну же. Как ты меня находишь, а? Это что-то вроде телепатии?
– Какой же ты тупица, – скривился один из его дружков. – Она тебя выслеживает, как долбаный сталкер.
Янника ахнула. Ее, в общем-то, справедливо обвинили. Она взяла Феликса за руку, и тот смутился, но потом собрался и крепко сжал ее пальцы в ответ.
– Я ищу и нахожу хороших людей, а плохих сшибаю, как поганки. Привет, Феликс.
– Привет, Янни.
Они смотрели друг на друга, как два счастливейших идиота. По крайней мере, дружкам Феликса казалось именно так. Кто-то засунул палец себе в рот и показал, что его сейчас вырвет. Они рассмеялись и отошли.
– Погуляем сегодня вечером? – предложил Феликс. – Я приду с картошкой фри, а ты приходи с солью. Но, чур, каждый ест свое!
Янника слегка покраснела. Ее руки сами сцепились в замок и опустились, а тело вдруг заиграло плечами. Янника не понимала, что с ней происходит и нужно ли это как-то сдерживать.
– А может, прогуляемся немножко сейчас, а?
Феликс порывисто кивнул и огляделся, размышляя, куда бы им отправиться. В сущности, это не имело значения: они были счастливы и в школьном коридоре. Янника потащила его в пустой класс. Это помещение предназначалось для художников, однако мистер Голстер заболел, так что все занятия отменили до понедельника.
Они прошествовали мимо мольбертов с незаконченными портретами. Некоторые из них были очень красивы. Янника видела красоту везде. Она втолкнула Феликса в уголок к пустым тубусам, которыми мог воспользоваться любой учащийся, если хотел продолжить работу над заданием дома.
Феликс нервно улыбнулся:
– Видимо, так это и происходит: мальчик боится, а девочка – нет.
– Я хочу кое-что сделать.
– И что же это, Янни?
– Это просто, как каменный цветок.
– Но таких цветков не быва…
Янника оборвала его поцелуем.
Их губы были неумелыми, но отзывчивыми. Яннику с головой захлестнуло странное чувство. Это была не просто любовь. Это было нечто большее, как кружевной птичий крик в синеве.
Судьба.
Вселенская предопределенность!
Сама того не замечая, Янника зарычала.
Глаза Феликса полезли на лоб, а его шея вздулась, точно там вырос горб. Верхняя губа паренька обнажила набухшие кровоточащие десны. Феликс вскрикнул и перешел на булькающий вопль, когда нарост на шее лопнул.
Там влажно поблескивала шерсть.
Феликс Густавсен, мальчик, с которым дружила Янника, превращался в волка.
И происходило это не ночью и даже не в полнолуние где-нибудь за городом или в лесу, а прямо в школе. Посреди класса для рисования, в ясный октябрьский денек.
Не помня себя от страха, Янника отскочила. И в испуге отпрыгнула еще дальше, когда в класс ворвалась Алва.
– Я так и думала, боже! Я знала! Отойди от него подальше, Янника! Живее!
Но Янника и без того пятилась, не сводя испуганных глаз с Феликса.
Он упал на четвереньки и зарыдал. Шерсть пропала, словно ее и не было вовсе, но из шеи всё равно текла кровь, заливая воротник голубой рубашки. Руки и ноги Феликса пришли в движение, напоминая попытку наскрести что-нибудь с пола. Наконец ему удалось сорваться с места.
Феликс выскочил из класса. В его глазах застыло беспросветное отчаяние. Последний взгляд он адресовал Яннике. Она бросилась за ним, рассчитывая всё объяснить. И сдалась. Да как такое вообще объяснишь?
– Вот и правильно, – сказала Алва. Она отвернулась, когда Феликс пробегал, боясь еще больше навредить ему, и теперь осторожно оглядывалась. – Правильно. Пусть думает, что всё это – дурная греза.
У Янники дрожали ноги. Она плюхнулась на один из стульчиков, на которых сидели художники, пока срисовывали все эти яблоки, груди и персиковые ягодицы. Любовь к Феликсу теперь ощущалась как зловещее предзнаменование страшной и неотвратимой беды.
– Так вот как у них было, – простонала Янника. Она вскинула голову и опустила ее, обнаружив, что сверху потолок, а не луна, на которую можно повыть.
– Ты про папу и маму? – Алва осторожно выглянула в коридор. Там наблюдалась небольшая суматоха.
– Да. Только папе не говори.
– А маме?
– А мама, наверное, и так знает. Еще бы не знала. – Янника подняла покрасневшие глаза. – Как думаешь, у Феликса всё хорошо?
Алва вздохнула. Взяла стул и села к сестре. Обняла ее. Плечи Янники дрожали.
– У Феликса всё будет прекрасно. Ты ведь знаешь, как это бывает. Мы буквально рвемся на части, но потом сшиваемся воедино. Это не только физиология волкоголовых, но и та сила, которой обладала мама, а теперь и все мы.
– А у него не останется шрама?
– Нет, конечно, глупая.
Однако Феликс так и не оправился полностью от случившегося.
7.
Нюгор ворвался в туалет, гулко хлопнув дверью.
Следом ввалились Спагетти Элиас и Хокон. Все трое направились к зеркалам. Там они угрюмо уставились на свои побитые физиономии. Относительно чистое лицо было только у Спагетти Элиаса. Но зеркала – они же тупые, неспособные показать отбитые бока. Нюгор мрачно трогал синяк под глазом, а Хокон проверял разбитую губу.
– Чертов ушлепок, – наконец сказал Нюгор. – Нас ведь было трое!
– А теперь и их будет трое, – осторожно заметил Спагетти Элиас.
– Да хоть пятеро! Нас-то один отмудохал!
У противоположной от зеркал стены находились кабинки с красными дверцами. На дверцу второй кабинки легла рука. Она бесшумно опустилась сверху и перекинула пальцы наружу. На безымянном горел тяжелый золотой перстень. Рука толкнула дверцу и придержала ее. В проеме возник Хати.
– Чертов ушлепок, – повторил Нюгор. – Наверное, наяривает у себя дома любимого кокер-спаниеля, вот и научился так прыгать.
Спагетти Элиас визгливо рассмеялся. Он обхватил руками несуществующую собачку и задвигал тазом, показывая, как именно это происходит.
– Но вы ему покажете, – проговорил Хати, не покидая своего места. – Покажете этому ушлепку, где раки зимуют.
– Но мы ему покажем. – Нюгор свирепо вытаращился на свое отражение. – Вот увидите, мы покажем этому ушлепку, где раки зимуют.
Хати расплылся в широкой, почти что волчьей улыбке. Глаза потемнели от клокотавшей ненависти.
– И шкур этих поимеете. Взгреете у всех на глазах.
– Ага, – важно кивнул Хокон, – и шкур этих поимеем. И пусть все позырят на это!
Спагетти Элиас опять зашелся в визгливом смехе. И опять продемонстрировал, как это случится. Его нынешние движения не отличались от предыдущих.
– Только у вас почему-то нет ножей, – сокрушенно покачал головой Хати.
– И какого хрена у нас нет ножей? – воскликнул Нюгор.
Хокон вынул из-за голенища пружинный нож, растерянно посмотрел на него, потом пожал плечами и выкинул нож в мусорку.
– В натуре.
Нюгор поднял правую руку и локтем саданул по зеркалу. Там возникла трещина. Нюгор ударил еще раз. В раковину посыпались блестящие осколки. На лице Хокона отразился поросячий восторг. Не прекращая глупо лыбиться, Хокон принялся колошматить локтями свое зеркало. Только Спагетти Элиас продолжал дергать тазом и руками, показывая, как они всех уделают.
– Дело за малым, сосунки, – улыбнулся Хати.
– Дело за малым, парни, – самодовольно объявил Нюгор.
Он повернулся к Спагетти Элиасу и рванул подол его рубахи. Рубашка была старой, стиранной-перестиранной, с тошнотворным узором, как на обоях дома с привидениями. Ее клок остался у Нюгора в руке. Спагетти Элиас скинул джинсовку, а потом снял рубашку. Нюгор и Хокон разорвали ее на части. Пока они обматывали осколки зеркала добытыми лоскутами, Спагетти Элиас влез в джинсовку и застегнулся на все пуговицы.
На раковины легли первые зеркальные кинжалы.
– Растолкуйте-ка тройняшкам, что это не по-пацански: драться трое на трое. – Хати зашелся в рычащем, подвывающем смехе.
– Трое на трое? Да они совсем сдурели? – Нюгор поморщился. – Нормальные пацаны и телки так не дерутся.
Он начал рассовывать осколки по внутренним карманам. Потом заправил свитер и принялся забрасывать осколки себе за пазуху. Хокон и Спагетти Элиас последовали его примеру.
Но это было уже не так интересно, и Хати покинул туалет.
8.
– Ура, мочилово!
Крик прилетел от зевак. Слухи по школе распространяются быстро, а слухи о драке – так вообще со скоростью пожара. Кто-то притащил мячик и теперь пинал его у ворот, рассудив, что с девочками драться никто не будет.
Все собрались у школьного стадиона, за которым сразу начинался лес. Ветер гнал оттуда сухую листву и ерошил всем волосы. Небо на востоке собирало черные тучи.
Алва в беспокойстве оглядывалась, моля, чтобы ее экстрасенсорные способности заработали на полную. Ситуация тревожила ее. В груди словно раскрывал лепестки холодный цветок. А еще она не могла отделаться от мысли, что из леса за ними кто-то следит. Как будто нечто желало узнать, чего они, тройняшки, стоят.
Нюгор и его дружки тоже заявились. Выглядели они так, будто их донимало синхронное несварение.
– Только не обосритесь, – бросил Йели.
– Обосрался твой дед – и ты с трех лет, – огрызнулся Нюгор. – Иди сюда, тупая псина, покончим с этим.
Это никому не понравилось. Точнее, это не понравилось тройняшкам Миккельсен. Псинами их еще не называли. А вот остальным это пришлось по душе. Зеваки в восторге взвыли, ожидая зрелища.
Янника первой вышла в круг. Случившееся с Феликсом занозой сидело в ее душе и разъедало, запугивало царившие там мечты. Она знала, что Феликсу забинтовали шею, хотя раны уже не было, и отправили домой. Но так даже лучше. Им обоим нужно собраться с мыслями.
– Я сегодня очень злая, Нюгор. И уж поверь, я зла настолько, что хочу искусать воздух. Но начну с твоей тупой рожи.
Йели заулюлюкал, когда Янника бросилась вперед.
Однако первая оплеуха досталась Спагетти Элиасу.
Его голова мотнулась, а сам он заверещал:
– Мое лицо! Мое лицо!
Пока он надрывался, изображая рок-звезду, мотавшую головой с прижатым к лицу микрофоном, Хокон обошел Яннику и ударил ее кулаком по затылку. Янника удивленно заморгала. В Нюгора тоже словно бес скорости вселился.
Йели мгновенно посерьезнел.
Какое-то время он и Янника кружили, присматриваясь к неожиданно резвым противникам. Последовал обмен ударами. Алва замешкалась, снимая сапожки. Всё-таки это не самая подходящая обувь для травы. Пока она возилась, у нее порядком закипела кровь. Как только ступни ощутили шероховатость, Алва разбежалась.
И с разбега вонзилась Нюгору ногами в живот.
Этот типичный удар из реслинга вызвал у зрителей сумасшедший восторг.
Послышался треск, будто кто-то врезался головой в укрепленное стекло. Нюгор расхохотался, когда у него из-под свитера зеркальным каскадом посыпались осколки. Некоторые были в крови, говоря о том, что они попробовали на вкус своего владельца.
– Господи, Нюг, да ты из ума выжил! – воскликнул Йели.
Осколки сверкали неестественным, темным блеском, отражая лес позади школы. Заминкой воспользовался Спагетти Элиас. В его руке возник еще один осколок.
Время словно растянулось, с неохотой пропуская сквозь себя острый предмет.
Осколок полоснул Яннику вдоль левого бока, пропоров ее футболку с Айс Кьюбом. Она ощутила, как там вспыхнуло, как от прокатившейся по коже раскаленной велосипедной спицы. Кто-то ахнул.
Нюгор захохотал, прыгая перед потрясенным Йели:
– Видал, тупой ты ушлепок! Видал это?!
«Да, видал, – ответили глаза Йели, холодные глаза волка, прильнувшего к окулярам человеческого тела. – Но и ты сейчас тоже кое-что увидишь».
Однако его опередила Алва.
Всегда спокойная и рассудительная, перемещавшаяся по траве чуть ли не босиком, она вдруг взъярилась. Какая-то злобная сила, сквозившая по лесу, играла ими, репетировала некую будущую сценку. Алва явственно ощущала это. А еще она чувствовала, как в груди бьется белый шар ярости.
Она сбила ржавшего Хокона с ног.
Через мгновение зубы Алвы впились ему в руку.
В толпе ахнули еще раз, словно разыгрывалась мелодраматическая сценка.
Рядом с Алвой пристроились Йели и Янника. Сработал инстинкт стаи. Но сейчас инстинкт был слегка приторможен. Только по этой причине тройняшки Миккельсен не отхватывали обидчику голову, а всего лишь отгрызали ему кисть правой руки. Работая при этом обычными, допустимыми зубами, которые исправно чистили утром и вечером.
– Чего встали?! – проорал Нюгор. – Убейте их! Прикончите этих вшивых ушлепков!
Глаза Янники расширились, когда она поняла, что происходит. Алва и Йели, ошалевшие и запуганные собственными действиями, тоже вскочили на ноги, оставив скулившего Хокона в покое.
– Убейте их! Покончите с ними! – проорал Нюгор таким голосом, словно возвещал конец света.
От зевак отделился веснушчатый парень в очках. Он так спешил, что грохнулся на колени, испачкав в траве брюки. Его руки подхватили один из просыпавшихся осколков и наставили его на опешившую Яннику.
К осколкам потянулись и другие, получая порезы и обретая подобие пещерного оружия.
– О мои сестры, вы и теперь готовы плясать перед зеркалами? – прошептал Йели.
– В лес! Живее! Живее! – крикнула Янника.
Не пошевелился только Дагги. Он стоял ни жив ни мертв. Йели выразительно посмотрел на него. «Не вздумай лезть и уже точно не вздумай проболтаться об этом кому-нибудь!» – говорил этот взгляд.
Они втроем помчались туда, куда приходили чуть ли не каждую ночь. Лес принял их как родных, укутав и остудив своими тенями. Первой неслась Алва, раздирая колготки на ступнях. Она не столько спасалась, сколько выслеживала источник чужеродной, враждебной силы.
Вскоре они остановились, принюхиваясь и присматриваясь, понемногу взывая к внутренним волкам, что уже царапали двери сознания. Школьный гомон растворился в вековой лесной тишине.
– Что это было? – выдохнула Янника.
– Как это что? Как это?! Гонения на тройняшек! – Йели втянул носом воздух. – Никого. О черт, черт, отец нам за это башку открутит!
– Сложным подросткам не откручивают головы, – возразила Алва. – Их исключают из школ, отправляют в интернаты, но головы им не откручивают.
– А мы такие? Ну, в смысле мы – сложные?
– Сложнее некуда.
Янника тяжело дышала. На глаза наворачивались слезы. Она уже прямо сейчас пыталась смириться с тем, что придется держаться подальше от места, где ее возлюбленный чуть не обернулся в волка.
– Ну ничего, поучимся в другой школе, да? Мы ведь еще молодые, правда? – выдавила она. – Пойдем лучше за твоими сапожками, Алва. И отгрызем ноги любому, кто попытался их примерить.
Однако их ждал сюрприз. У западных ворот школьного стадиона бегала стайка ребят, пиная ранее принесенный футбольный мяч. Заметив Яннику, веснушчатый паренек в очках помахал рукой.
– Отличная драчка вышла!
– А чё ж тогда за осколок схватился, будто бомжара! – огрызнулся Йели.
– Какой еще осколок? Да ты с дуба рухнул, Миккельсен! Но всё равно Нюгор и компашка славно получили!
Осколки исчезли. На траве лежали нетронутые сапожки Алвы. Каблучок правого увяз в почве, вспучив ее.
Алва сосредоточенно и устрашенно всмотрелась в лица футболистов.
Там не отражалось ничего, кроме интереса к игре.
Глава 3. Узлы затягиваются
1.
Вигго купался в уюте.
Он работал в подвале, в полумраке которого лениво попискивали сытые крысы. Вероятно, это место отвечало всем мыслимым требованиям для сочинения страшилок. Оно не пропускало свет и людей, а его единственные обитатели были участниками ужасного коллективного эксперимента.
Рассказ писался хорошо. Собственно, он и был написан. Теперь оставалось не меньше шести раз вычитать его. Этому святому минимуму самостоятельной редактуры Вигго научился у отца.
История полностью укладывалась в категорию абсурдных ужастиков.
Одному кассиру не посчастливилось провалиться ногой в кротовую нору. Вскрылась комнатушка с развешенными, будто пальто, мертвыми кротихами. Владельцу норы это страшно не понравилось. И вот крот-маньяк терроризирует бедного кассира, сводя его с ума.
Тормоза машины, любимая собачка, банковские карты – крошечное чудовище добиралось до всего. Кассиру даже пришлось, размахивая распятьем, смывать питомца в унитаз, надеясь таким образом утопить крота, засевшего внутри животного. Так продолжалось до тех пор, пока кассир в своей намечавшейся шизофрении не догадался обратиться за помощью к другим кротам.
