Сказание о Двубережье Книга 1

Старик бодро шагал по стёжкам хорошо известного ему прибрежного леса. Вторую половину дня прошёл в раздумьях о случившемся, строил множество догадок и предположений, а бывало, что и размышлял в голос. Уже совсем стемнело, когда он вышел к излучине дороги. Вправо лежал путь к Мариналу, влево начинался пригород Громграда. В темноте виднелся свет окон постоялых домов и окраинных дорожных таверн. Решив, что идти по темноте ‒ не самая хорошая идея, «мало ли что», да и бессонная ночь добавляла бессилия, наш путник направился в сторону крайнего постоялого дворика со звучным названием «Плёс».

Приближение ночного гостя первыми заметили залаявшие во всё горло дворняги. Вскоре, откликнувшись на собачий лай, щёлкнул и дверной засов.

‒ Кто там? ‒ раздался женский голос, от которого собаки стали надрываться ещё пуще.

‒ Позвольте, добрые люди, уставшему страннику заночевать и передохнуть с дороги! ‒ стараясь перекричать лай, громко сказал старик.

‒ Да тихо вы! ‒ рявкнула хозяйка на сторожевых, подходя к невысокому забору.

Дверца открылась, и перед ним предстала немолодая, низенького роста женщина, в руках которой был закоптившийся подсвечник.

‒ Доброй ночи! ‒ с поклоном поприветствовал её просящий.

‒ Что дашь взамен? ‒ сразу же перешла к делу серьёзная особа.

Торговаться в Приморье было одним из излюблейнейших дел жителей любой части этого края. Многое зависело не от того, что ты можешь предложить, а от того, как ты это сделаешь, как ярко расскажешь обо всех достоинствах и как внушишь острую необходимость своей вещи. К большому сожалению, наш герой таким талантом совершенно не обладал, но зато отличался исключительной наблюдательностью. Мгновение поколебавшись, он вытащил из мешка пять дюжих крепких восковых свечек и с довольным видом протянул их женщине.

Хозяйка, явно не ожидавшая подобного предложения, мельком глянула на свой совсем никудышный, задымленный подсвечник, а после опытным глазом окинула простачка и решила поторговаться:

‒ Маловато будет!

‒ Ну что ж… Тогда пойду у ваших соседей попытаю счастья, ‒ старик разочарованно поклонился, выказывая желание уйти.

‒ Постой-постой! Дай-ка я ещё взгляну… Ух, добротные, – рассматривала она свечи.

‒ Если ужином накормишь, тогда меняемся, а нет ‒ уйду к соседям!

Опешившая от такой наглости женщина поняла, что размен проиграла. «Этот-то не так прост, как кажется!» – подумала она и, схватив оставшиеся свечи, позвала позднего гостя за собой. Подойдя к одному из трёх небольших, но хорошо сколоченных домиков, открыла крупный амбарный замок.

‒ Располагайтесь! Скоро позову к столу, ‒ и, отдав дряхлую догорающую свечку, удалилась.

Войдя внутрь, постоялец рассмотрел скромно обставленную комнату. Кое-какая деревянная мебель, небольшая кровать и камин ‒ «всё почти как дома». Поставил свой баул в уголок и присел на твёрдую кровать.

Старик уже задремал, когда в дверь постучали и уже знакомый голос, прокашлявшись, произнёс:

‒ Стол накрыт. Приглашаю вас в хозяйский дом отужинать!

Хозяйский дом был значительно больше гостевых и обстановкой заметно богаче. Женщина провела гостя в просторную столовую комнату, где стоял большой деревянный стол, устланный белоснежной скатертью. В центре стола своё почётное место занял трёхглавый подсвечник с ярко горящими свечами Янумара. Повсюду разносился ароматный запах мяса, от которого сразу же заурчало в брюхе.

‒ Присаживайтесь, откушайте. Цыплёнок, хлеб, яблоки, вино ‒ всё, чем богаты, ‒ уже мягким тоном обратилась хозяйка, усаживаясь рядом. ‒ Как звать-то тебя, гость нежданный?

‒ Меня-то? Янумар, ‒ ответил тот, садясь за стол.

‒ А я Даяла. Муж мой помер недавно и оставил на меня хозяйство.

‒ Угу! ‒ только и ответил постоялец, уплетая жареного цыплёнка.

На вид Даяле было чуть больше сорока. От природы невысокая, пышнотелая, она выглядела немного неуклюжей и неповоротливой, но относилась к тем людям, кому тучность приходилась совершенно к лицу, и представить её исхудавшей казалось совершенно невозможным. От прежней холодности не осталось и следа, даже, напротив, угадывалось желание непременно поболтать. Видимо, дела в «Плёсе» шли совсем неладно и одинокой хозяйке не хватало приветливого человеческого общения.

‒ А ты откуда? ‒ расспрашивала она.

‒ Родом я из Лесного Брега, что близ Гремящих камней, ‒ запивая вином, отвечал собеседник.

‒ Из Лесного Брега? А правда, что у вас там колдуны живут и всякие твари лесные? ‒ по-детски страшась, поинтересовалась Даяла.

‒ Слышал, живут какие-то, но видеть не видывал, ‒ заулыбался старик.

‒ А как у вас нынче с урожаем? У нас в этом году всё богато уродило! И яблоки, и овощи! Ветки ломятся. Сказка!

‒ Да и у нас не худо… ‒ с горестным вздохом ответил Янумар, вспомнив оставленный лесной огородик.

‒ А ты мне вот что ещё скажи, только не смейся, ‒ подавшись вперёд на стол, спросила женщина. ‒ Правда ли, что у вас люди, чьи дома у самого моря, глуховатые? Я слыхала, будто от грохота морского бедняги к старости совсем глохнут, а иные и разумом мутятся.

‒ Ась? Совсем тебя не слышу! ‒ засмеялся старик. ‒ Да враки это всё! Не верь! Громко, не спорю, бывает. Когда волна большая или буря какая, то бухает похлеще грома, но люди не глохнут, привыкают. Не верь людской болтовне, наболтают ещё не то!

‒ Тут ты прав: у людей языки без костей. Бывает ко мне захаживают постояльцы, «Плёс»-то первый на пути, так соседи сразу треплются, что, мол, Даяла одних только мужиков к себе зовёт! Ух, собаки! ‒ возмущалась хозяйка. ‒ Да если бы только и мужиков, им-то какое дело?!

‒ А часто ли ты бываешь в южной стороне? Кто там нынче царствует?

‒ Ну как кто, наместник Алмаран. А бываю там нечасто. Вот сейчас яблочки соберу и повезу на столичную ярмарку. Что за ярмарки в Весмире! Сказка! Если бы не ярмарки, по миру бы пошла, постояльцы все мимо да мимо. Всё проклятая окраина ‒ люди боятся ночевать возле лесу! Да тут разбойников отродясь не видывали! Вот торговлей только и спасаюсь. То яблочки, то морковка ‒ в столице всё хорошо обменивается.

‒ Он из какого рода будет?

‒ Кто? А-а. Да откуда мне знать. Я с ним объятиями не братаюсь. Знаю только, что родом из Юнамара. То ли алувских кровей, то ли из виноделов, не знаю точно.

‒ Ну понятно…

‒ Ты в столицу направляешься?

‒ Я к Эвресту иду, там у меня дела срочные. Другу спешу на помощь. Недавно весточка тревожная пришла ‒ делать нечего, поднялся да пошёл.

‒ А ты, значит, в дружбу веришь? Скажи, что ещё и в любовь! ‒ засмеялась Даяла.

‒ И в дружбу верю, и в любовь верю, куда ж без этого. Любовь, дружба ‒ это же всё чистое, доброе, на них мир держится. Не будем верить ‒ утопнем во мраке.

‒ Странный ты старик! С виду серый-серый, как воробей, а мысли вон какие произносишь! ‒ польстила хозяйка гостю.

‒ Эх, воробьи-воробушки, летите, милые, летите, ‒ будто вспомнив слова знакомой песни, пропел Янумар и поднялся из-за стола. ‒ Спасибо тебе, добрая хозяюшка, за вкусный ужин, за компанию приятную, за беседу тёплую, спасибо, что приютила, не побрезговала.

‒ Да посиди ещё! Может, ещё чего хочешь? У меня такая настойка припасена, на сосновых шишках. Сказка!

‒ Ты уж меня прости, но пора мне спать. Долгий путь меня ожидает, дружба ‒ дело безотлагательное. Так что не обессудь.

‒ Ну как знаешь. Коль что понадобится, зови, я чутко сплю.

‒ Хорошо. Кстати, ‒ остановился старик, ‒ а как сейчас добраться до столицы? Я гляжу, дороги расходятся, сейчас что, через Маринал уже никто не ходит?

‒ Да какой тебе Маринал? ‒ убирая со стола, удивилась Даяла. ‒ Сколько себя помню, в столицу всегда трактом добиралась. Через Маринал мой прадед ходил, когда ещё мальчуганом рос, шутишь ли, такой крюк. Иди по тракту, не ошибёшься, конец седьмого месяца, обозы в столицу отовсюду идут, тебя и подхватят.

‒ Спасибо тебе, милая, за совет нужный, подходящий! ‒ с поклоном поблагодарил Янумар. ‒ Доброй ночи, не гневайся, коль что не так.

‒ Всё так! Иди ложись, на моих подушках выспишься, как младенец! Доброй ночи! ‒ с улыбкой попрощалась женщина.

Выйдя во двор, старик не торопясь пошёл к домику. Ночь была звёздная, тёплая. На миг задержавшись перед дверью и запрокинув голову к небу, он произнёс:

‒ Не попались бы только в недобрые руки!

Первые петухи ещё досматривали свои последние сны, а наш путник уже собрался в дорогу. Ему не удалось как следует выспаться: тревожные думы не покидали старческую голову, не давая уставшему телу отдыха, а разуму покоя.

Как только занялась заря, Янумар тихонько приоткрыл дверь и мышью, даже собаки не успели поднять лай, шмыгнул за ворота. Он не любил долгие прощания, да ему и не хотелось тревожить Даялу, слушать её сонные уговоры и пожелания. «Прощай, «Плёс»!» ‒ лишь подумал гость и зашагал в сторону тракта.

Тракт лежал ещё тёмным и безлюдным. Хозяйка не обманула ‒ новая дорога не шла ни в какое сравнение со старой: как следует укатанная, местами даже уложена ровной брусчаткой, а там, где её пересекали овраги и ручьи, выстроены мосты из мастерски сложенного камня.

Как только рассвело, потянулись нечастые обозы, в основном гружённые ранними яблоками, персиками, абрикосами. Мулами или осликами, запряженными в телеги, правили полусонные мужики, ехавшие в сопровождении своих тучных жён. Ежели мужчины приветственно кивали идущему по обочине, то женщины одинокого путника встречали хмуро, подозрительным взглядом. Даяла ошиблась в одном: никто особого желания подвести пешего не изъявлял, а те, кто останавливался, непременно требовали что-то в обмен. Но, к несчастью, предложенные вещи не занимали интереса ехавших приморцев. В третий раз получив отказ и окончательно решив никого более не просить, старик обиженно поплёлся по пыльной обочине.

Близился полдень, солнце невыносимо припекало, заставляя всё чаще откупоривать бурдюк с водой. Янумар остановился перевести дух. Ноги нещадно ныли, рубашка совсем вымокла от пота. Он обернулся на приближающийся шум: из-за поворота выскочила виновница ‒ мчалась открытая деревянная бричка с металлическим каркасом на высоких деревянных колёсах, запряжённая пегой тонконогой лошадью.

‒ Стооой! ‒ завопил сидящий на облучке парнишка лет двадцати, ловко натягивая вожжи. ‒ Далеко ли путь держишь?

‒ В столицу иду! ‒ отмахиваясь от поднявшейся пыли, ответил старец.

‒ Что, не берут тебя землячки?

‒ Не берут!

‒ Садись, я подкину. Да с ветерком! ‒ юноша махнул на заднее сиденье и с улыбкой добавил: ‒ Только держись крепко, а то зашибёшься, да и баул свой потуже привяжи.

Малый не преувеличивал. Неслись быстрее ветра, оставляя за собой клубы дорожной пыли. Настигли даже первый обоз, встретившийся ранним утром. Приближаясь к телегам, хулиган привставал на козлах и начинал громко свистеть и размахивать свободной рукой. Крестьяне, увидев, что происходит, торопливо съезжали на обочину дороги. Проносясь мимо, парень обычно кричал:

‒ Э-ге-гей! Веселее! ‒ на что мужики чаще всего грозили кулаком, а женщины плевали вслед.

Поначалу дед очень обрадовался неожиданной встрече, но всё переменилось, как только двинулись в путь. Три раза он чуть ли не вылетел из брички, пару раз чуть не лишился своего баула, а однажды, обгоняя телегу, не уступившую дорогу, бричка пронеслась так близко, что рукою можно было достать наваленные на телеге яблоки. Порою малый что-то начинал рассказывать, но то ли от страха, то ли от шума колёс старик мало что слышал, всё крепче сжимая побелевшими пальцами подлокотники заднего кресла.

На нечастых остановках удалось побеседовать основательнее. Сорвиголову звали Ясэн Форс, родом он из Весмира и служит развозщиком писем и донесений при дворе наместника, а сейчас вот везёт важный ответ его величеству от знатного вельможи из Громграда, оттого-то ему и дали такой видный экипаж.

Перевалило уже за полночь, когда измотанная пегая застучала подковами по брусчатке столицы. Остановив у фонаря, Ясэн обернулся к попутчику:

‒ Ну всё, приехали, папаша! Сразу говорю: мне ничего от тебя не надо, и не предлагай, от чистого сердца помочь хотел. Всё равно по пути. Я всегда людей подбираю, так веселей.

‒ Спасибо тебе, Ясэн, сын Рума и Осалы. В признательность прими мои добрые пожелания и поклон. Всегда буду вспоминать тебя добрым словом, ‒ поблагодарил юношу слезший с телеги попутчик.

‒ Ну, бывай! Мне в замок ещё надо, ‒ простился развозчик писем и, не дождавшись ответа, вскинул вожжи и скрылся в темноте улиц.

Проводив взглядом бричку, Янумар огляделся, накинул на себя баул и зашагал по ночной улице. К удивлению, даже ночью в городе узнавалась крепкая хозяйская рука и порядок: деревья и кусты были ровно подстрижены, домики окрашены свежей краской, повсюду виднелись аккуратные вывески и фасады. Но интерес путника к городским красотам быстро иссяк. Уж как более половины дня у него не было ни крошки во рту, а не привыкшие к столь долгой езде ноги и руки болели, и страшно ломило спину.

Со временем фонари встречались всё чаще и горели заметно ярче, чем их собратья на городской окраине. Уставшие глаза жадно читали вывески ‒ в надежде наткнуться на какой-либо постоялый двор. Ждать долго не пришлось, одним из первых попалось подворье с многообещающим названием «Три перины». Пройдя по тёмному дворику, старик постучал в окошко. Зажглась свеча, после зашевелились дверные засовы и на крыльце появился невысокий, тучный, лысенький мужичок.

‒ Вам чего? ‒ подозрительно спросил он обеспокоенным голосом.

‒ Переночевать бы.

‒ А есть ли что вашей милости предложить взамен? ‒ поинтересовался тот.

‒ Ну, чай, не бродяга, договоримся, ‒ уверил его Янумар.

‒ Тогда следуйте за мной.

Они прошли в холл, где стояло лакированное бюро, диваны и приятно пахло уютом. Усевшись за бюро и поставив свечу поближе к краю, мужчина с неловким ожиданием осматривал полуночника. Смекнув, в чем дело, старик скинул с себя дорожный баул и начал торопливо в нём рыться, наконец вынул из мешка два добротных кремня. Удивление на лице мужчины сменилось ужасом. По-видимому, он готовился увидеть в эту минуту всё что угодно, но только не два угловатых камня. Ужас сменила физиономия разочарования.

‒ Это, мягко говоря, не то, что я хотел наблюдать, ‒ тихо ответил хозяин. ‒ Боюсь, что так мы не договоримся.

Гость положил кремни обратно и уже без всякой торопливости принялся нащупывать нужный ему предмет. По его движениям понималось, что искал он что-то определённое, заблаговременно решив отдать в случае неудачи именно это. Вскоре свеча открыла довольно редкий в этих местах предмет ‒ щедро усыпанный камнями, средних размеров изогнутый рог с прикреплённой к нему золотой цепью.

Хозяин с нескрываемым любопытством взял протянутую ему редкую в этих местах вещицу и, поднеся ее к свету, с видом знатока сказал:

‒ Славная штуковина! Редкая. Говорят, раньше эти животные заселяли всю нашу долину. Нынче такого уже не сыскать. Я согласен.

‒ Взамен прошу кров и еду, умыться с дороги, хороший завтрак и съестные припасы на несколько дней.

‒ Это можно. Непременно можно! ‒ без колебаний согласился знаток.

После ударили по рукам, и мужичок провёл Янумара в просторную, хорошо обставленную комнату с большой дубовой кроватью и белоснежно чистым постельным бельём. Смыв с себя дорожную пыль и перекусив вяленым мясом с хлебом и овощами, наш герой уснул крепким сном.

Когда дедушка-лекарь переступал порог «Трёх перин», день пребывал в самом разгаре. Несмотря на жару, улицы Весмира были заполненными и живыми. Город вовсю готовился к Большой ярмарке: повсюду развешивали разноцветные вывески, обновляли и без того неплохие надписи, подкрашивали фасады. Люди болтали, смеялись и разглядывали свои работы. Кое-где собирались даже целые компании, давая оценку ровности повешенной гирлянды или цвету магазинной вывески.

Янумар был здесь впервые. Он с большим любопытством рассматривал улицы этой, по меркам Приморья, молодой столицы. В большинстве своём дома, выложенные из светлого камня, покрывались крышами тёмно-синего, красного или жёлтого цвета. Строения не отделялись друг от друга, а следовали одним длинным раскидистым белым забором. Тут и там располагались ухоженные клумбы с красивыми здешними цветами. Все горожане ‒ чисто одетые, обходились приветливо и дружелюбно. К центру города уличные украшения участились, стали появляться сколоченные деревянные прилавки для торговли, да и дома здесь были основательнее и краше. Все улицы вели к большой круглой площади, где отовсюду доносились рабочий гам и удары молотков, веяло ароматом свежесрубленной древесины.

«Коль доведётся, обязательно ещё сюда загляну!» ‒ пообещал себе Янумар и, спросив у первого встречного дорогу, зашагал в сторону востока.

Выйдя на окраину, вгляделся в даль. Сквозь знойный мираж просматривались очертания исполинских гор, одна из которых, как дитя, ростом обгоняющее сверстников, возвышалась над остальными.

‒ Жди, отец Эврест, скоро буду у твоих ног, ‒ и, поправив туго набитый припасами баул, старик зашагал в направлении гор.

Грунтовая дорога тянулась по берегу реки Лартимус, бравшей свои истоки от ледников Нарт. Вода в ней текла настолько холодная, что, несмотря на жару, находиться в ней было куда неприятнее, чем под палящим солнцем. Через час пути дорога ушла в сторону, сменившись тропой, то терявшейся в траве, то вновь возникающей под ногами. Часто на пути попадались небольшие селения, в них, по сравнению со столицей, царили спокойствие и пустота. Взрослые прятались от дневного зноя, и лишь стайки говорливых ребятишек с криками проносились в сторону речки.

Янумар шёл беспрерывно всё оставшееся светлое время, но день неумолимо близился к закату. Вечера в этих местах отличались особой духотой, отчего ободряющая прохлада опускалась лишь с наступлением темноты. Устроившись на берегу Лартимуса, сытно перекусив и укутавшись в шерстяные одеяла, от которых приятно пахло хвоей и домом, под звёздным небом, под убаюкивающий шум реки старик засопел.

Вот уже как вторые сутки без сна и отдыха лесной житель приближался к подножию горы Эврест. За это время плечи его заметно осунулись, лицо сильно обгорело, а под глазами виднелись серые бессонные синяки. Растрёпанный, в пыли, Янумар больше походил на бродягу, которых в Приморье люди ой как не любили и относились к ним с нескрываемым пренебрежением, потому что считали: «Коли целы руки и ноги, ты обязан честным трудом заработать себе кусок хлеба, а не попрошайничать!»

Добраться до предгорья довелось лишь к закату третьего дня. Массивная табличка-указатель, прибитая к одиноко стоявшему дорожному столбу, оповестила о приближении к крайнему селению, разместившемуся под сводом отвесных скал под названием Угорье. Чуть пониже висела сгнившая дощечка, на ней еле проглядывались выдолбленные непонятные знаки ‒ название местечка на забытом языке.

‒ Такого уже нигде не встретишь, ‒ удивился старец.

Угорье, хоть и называлось селением, состояло лишь из семи-девяти дворов, в спустившейся темноте трудно было разобрать, да и особого желания не имелось. Отовсюду слышалось блеяние овец, и стоял зловонный запах навоза ‒ по-видимому, местные жители разводили их в немалых количествах.

Из всех домов старик пожелал попроситься на ночлег в самый простенький, поменьше других, стоявший немного в стороне, на окраине, практически вплотную примыкавший к отвесной скале. Пришлось без малого полчаса колотить в покосившиеся ворота, шум встревожил всех соседей в округе, но нужный дом оставался безмолвным. Уже не надеясь на успех своей затеи, Янумар собрался идти прочь, как вдруг из-за ворот раздалось беспокойное: «Кто там?»

«Испугались!» ‒ подумал отшельник и, стараясь быть более приветливым, ответил:

‒ Здравствуйте, добрые люди! Зовут меня Янумар, родом я из местечка близ Громграда. Пришёл в ваши земли в поисках редких горных трав целебных. Дорога моя выдалась тяжёлая, весь путь стоял страшный зной, оттого прошу дозволения заночевать и передохнуть под вашей крышей. Мне много места не надо, еда у меня есть, человек я пожилой, без злых помыслов. Уповаю на людскую доброту, надеюсь, что сторгуемся.

За воротами послышались возня и шептание. Кто-то явно не хотел отпирать, видимо, страшась впускать редкого в здешних местах гостя, другая же сторона, более сговорчивая, с явно большим интересом восприняла нежданный визит. Шёпот хозяев сложно распознавался, но последние слова, сказанные раздражённым женским голосом, всё же расслышались: «Не будь трусом!» После всё затихло и лязгнул засов.

Хозяина дома звали Бриандин Шалтер, и был он, как все… Как все здешние, разводил овец и коз. Как все, пас своё стадо на зелёных холмах предгорья. Как все, в своё время женился на местной, не самой красивой, но и не самой неприятной девице. Как все, любил вино по праздникам и в хмелю громко пел и неумело плясал. Но, к несчастью, пришлось ему, как говорят в Приморье, родиться не под счастливой звездой. Возможно, он и сам делал что-то не то или не так, но его непременно повсюду преследовал злой рок. Хищные звери, временами нападавшие на овец, по обыкновению, в первую очередь перегрызали половину именно его стада. Камни, с грохотом валившиеся со скал, угождали непременно в крышу его дома. Шло время. После тяжёлых родов скончалась молодая жена, оставив супругу грудного младенца. Вскоре от старости померли родители. Бриандин, оставшись один, как мог, воспитывал сына, как мог, разводил скотину, как мог, жил.

Не без малого участия старосты Угорья Шалтер женился во второй раз. Его избранницей стала вдова господина Рамса, пару лет назад растерзанного волками, Эргелита Рамс, недурная собой, но, к несчастью, имевшая прескверный характер, да ещё и двух толстеньких двойняшек-сыновей – Булина и Тулина, однолеток сына Бриандина, Оллина. Приданого у Эргелиты не нашлось: всё имущество покойного супруга присвоили себе его братья, оставив вдовице лишь глиняные горшки, с коими она и перебралась в дом к новому мужу.

Новая жена, не столь кроткая, по сравнению с покойной, с первого же дня замужества взяла на себя бразды правления делами семьи. Мужа склонила наниматься работать на соседей, а малолетнего Оллина «любящая» мачеха заставила пасти овец.

Проснувшись, Янумар почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Поднявшись на локтях, осмотрелся. В душном полумраке сарая, в котором ему за три бутылки маринальского молодого вина разрешили переночевать, пахло свежим сеном. В пробивающихся сквозь щели лучах солнца резвились бессчётные пылинки, во дворе во всё горло горланили петухи.

Рядом была деревянная лестница на чердак, на ней-то и сидел рассматривающий пробудившегося гостя мальчик.

‒ Ты дёргаешься во сне, как наша собака, ‒ оповестил тот, ‒ это значит, что у тебя беспокойный сон. И ещё ты всё повторял «Ада! Ада!» ‒ спародировал наглец. ‒ Кто это?

‒ Для своих лет ты слишком любопытен, ‒ ответил старик. Впервые за последнее время ему не привиделись кошмары и в сновидения не влезали ни змеи, ни кобры, но всё же спал он беспокойно. ‒ Ты сын хозяев дома?

‒ Я сын хозяина дома ‒ Бриандина, Эргелита мне не мать! ‒ возмущённо оповестил юнец.

‒ Как тебя зовут?

‒ Оллин Шалтер ‒ сын Бриандина и Эвины.

‒ А я долго проспал?

‒ День перевалился за полдень, ‒ он ловко соскочил с лестницы на сено. ‒ Я уже успел пригнать стадо на озеро.

Не ожидавший такого, Янумар заторопился собираться: свернул одеяла, поднял пустой бурдюк и протянул его Оллину:

‒ Принеси мне воды, пожалуйста.

‒ Ты что, уже уходишь? ‒ испугался сорванец и, не обращая внимания на просьбу, прислонился к щели, всматриваясь: ‒ Тебе не стоит так спешить, полежи ещё.

В этот момент во дворе раздался какой-то шум, а после донёсся гневный голос мачехи:

‒ Оллин! Негодяй! Ты опять бросил стадо на озере! ‒ вопила она. ‒ Не миновать тебе розги! Собственноручно высеку, неблагодарный гадёныш! ‒ Эргелина направлялась к сараю.

Глаза ребёнка испуганно забегали в поисках укрытия. Старику совсем не хотелось влезать в их семейные свары, но жалость взяла верх, к тому же хозяйка ему сразу не понравилась.

‒ Заройся в сено, я накрою тебя. Да только сиди тихо, ‒ и он раскинул свёрнутое одеяло.

Малец не заставил себя долго ждать и упал в сено с головой. Гость аккуратно накрыл его одеялом, а рядом поставил свой дорожный баул. Как раз в это мгновение, довольно резко, открылась дверь сарая.

‒ Добрый день, великодушная хозяйка! ‒ на упреждение поздоровался с пустым дверным проёмом старик.

В дверях появилась раскрасневшаяся Эргелита. В гневе она совершенно позабыла, что у неё в сарае приютился пожилой путник. Она вошла, широко улыбаясь, глаза её шарили по углам.

‒ Доброго дня… Эм…

‒ Янумар.

‒ Да-да, Янумар. Хорошо ли вам спалось? Очень жаль, что вы скоро покинете нас. Мы всегда рады гостям, ‒ соврала хозяйка.

‒ Спал, как убитый! Как и договаривались, после пробуждения я вас оставлю.