Шата

Это место прозвали Городом Мудрости. Так Вейж рассказал. И в Таццене, в главном его храме Харсток, хранились портреты всех правителей Баата. До Беспросветной войны Харсток был главной защитой горожан. Этот замок имел самостоятельную оборону и мог годами выдерживать осаду врагов. После войны, за ненадобностью замка, в котором нет ни одного рыцаря, его превратили в кладезь самого ценного, что осталось в мире: книг, монументов и других произведений искусства, древних рукописей и портретов всех королей, когда либо правящих Нефритовой империей.

Мне было необходимо взглянуть на один из них. Ведь я как-то связана с человеком, изображенным на нем.

С большим удовольствием стянув очки, я и мой новый спутник скрылись вместе с вьюгой под покровом ночи.

Глава 3

– Ты из Эбиса шоль? – спросила толстая хозяйка таверны под названием «Цветущая Липа».

Стянув намокший от снега капюшон, я кивнула ей и села за единственный свободный стол сбоку от прилавка.

Этот трактир был больше, как и сама деревня. Центральная тропа ответвлялась несколькими дорогами, и вдоль каждой тянулась череда бесконечных крошечных домиков. Много детей бегали и кидались снежками, а в Рокше я не видела ни одного юного лица.

Путь сюда был долгий и почти весь сопровождался снегопадом. Моя одежда не просыхала, конь негодовал, костер горел еле-еле и быстро потухал.

Вяленное мясо осточертело на пятый день, но пришлось довольствоваться им еще столько же – у меня не было лука и стрел, чтобы добыть грызуна или редкую птицу. И последние три дня я питалась лишь снегом и жесткими кедровыми орехами.

Дни были наполнены вьюгами, а ночи – голодными хищниками. Они выли, беспокойно скитались, но ни разу не приблизились ко мне или к лошади. Что-то отталкивало их. И это что-то было запахом Кнарка. Волки и медведи боялись меня больше, чем голодную смерть, но их вой мешал спать. Все эти долгие ночи я лишь прикасалась к поверхности сна, но ни разу не утонула в нем.

Однообразие зимнего леса утомляло. Сосны сменяли кедры, кедры сменяли ели, ели сменяли сосны. Пушистая хвоя разрослась так высоко и густо, что в полдень внутрь леса просачивались лишь жалкие остатки солнечных лучей.

Когда я увидела первые домики, то ощутила прилив искреннего облегчения. Голод, злость и недостаток сна были единственным, что занимало мой разум сейчас. Все разговоры, вопросы будут после. А сейчас лучше, чтоб никто мной не интересовался. Вся мощная энергия во мне требовала подпитки, отдыха и тишины. Кнарк был силен и вынослив, да, но нервы, кажется, теперь у меня были человеческие.

Рок судьбы: таверна была доверху набита посетителями. Войдя в нее, я едва удержалась от разочарованного вздоха и попыталась дать себе обещание, что каждый гость трактира сегодня вернется домой.

Все взоры обратились ко мне, когда медвежий плащ переместился на отдельный стул. Можно было оставить его поверх доспехов и оружия, но будь я проклята: накидка насквозь промокла, а местами заледенела. Ей необходимо просохнуть. Отвратительный запах мокрой шерсти уже въелся мне в ноздри.

– Шо будешь? – сбоку раздался скрипучий голос толстой хозяйки, фартук которой был грязнее, чем пузо свиньи.

– Что есть?

– А плата имеется?

Я подняла взгляд и пожалела, что темные бериллы скрывают глаза Кнарка. Вот была бы потеха.

– Имеется. – сухо ответила я.

Толстуха подбоченилась, обведя меня крысиными глазками, и брякнула:

– Хорошо бы узреть, чем платить шоль будешь.

На ее последнем слове кожаный мешочек со звоном упал на стол. Не стоит показывать им золото, пусть гадают, что там за металл. Хотя если сегодня кто-то захочет стать вором, я не стану препятствовать. К слову, я буду только рада, но крошечный просвет разума подсказывал, что ближе к цели я от этого не стану, а вот молва обо мне разойдется далеко.

Разочаровавшись несбывшимися мечтами, я еще раз вежливо уточнила, чем эта женщина может меня накормить.

– Народу вижь скока? – хвастливо повернулась толстуха. – Остался только тушенный фенхель с имбирем.

– Мяса нет?

– Никакого мяса! Ты шо?!

– Давай что есть. – раздраженно согласилась я. – Двойную порцию. И кружку эля сразу.

Толстуха что-то невнятно промямлила и удалилась в свои чертоги.

Откинув голову, я закрыла глаза и не обращала внимания на шепотки и хихиканья. Они не пробуждали никаких эмоций. Муха не надоедает, если перестаешь ее замечать. Я сосредоточилась лишь на потрескивании горящих дров в огромном камине. Он успокаивал.

Я не устала, не замерзла, не вымоталась. Если на это злачное место обрушатся горы, я выберусь живой. Сила Кнарка питала меня, но какая-то человеческая частичка (если она была во мне) скреблась о внутренности и просила беречь ее. Поэтому, решила я, сегодня сниму комнату и посплю на кровати. Да, и конь будет счастлив. Сейчас он стоял, привязанный в конюшне у таверны, и жевал сено. Сушеные яблоки, подаренные стариком Тургасом, кончились два дня назад, и первым делом по прибытию я нашла теплый хлев и велела конюху позаботиться о хвостатом друге.

На стол приземлилась высокая кружка с душистым элем, и я разом выпила половину. Удовлетворение растеклось по телу вместе с кровью.

– Вот твой фенхель. – на столе оказалась тарелка, а перед ним засаленная хозяйка.

На вкус это было как сладкий укроп. Горечь имбиря перебивала его, но менее отвратительным блюдо не стало.

Но Кнарк непривередлив – я опустошила двойную порцию непонятного сорняка и с удовольствием влила следом остатки эля.

– Шо-нить еще? – толстуха выросла передо мной, как только пустая кружка опустилась на стол. Боялась, что я убегу без оплаты.

– Да. Ты сдаешь комнаты?

– А как же! Комнаты есть!

– Тогда сегодня я переночую здесь. А к завтрашнему полудню ты достанешь мне солонину, вяленое мясо, сухари, сушеные яблоки, бурдюк, наполненный элем, и еще добротный лук со стрелами.

– Ты ж… Где ж я эта достану? – возмутилась толстуха.

Я подняла один золотой:

– Уж где-нибудь достанешь.

Крысиные глазки засветились, заозирались, и пухлая грязная рука тут же выхватила золотую монетку и сунула ее куда-то в мясистые груди.

– Канешно, миледи! Все достану! И комнатушку та приготовлю сие мгновенье! Самую лучшую! С окном даже! И конюшонку скажу, шоб за лошадкой вашей получше та приглядывал! И еще сейчас вам пирог с маринованной брусникой притащу! Он знать какой вкусный?! Только испекла!

– Тащи свой пирог. – кивнула я. – И еще кружку эля.

Тучная хозяйка, едва не снеся задний столик и взбудоражив гостей, прошмыгнула на кухню с такой ловкостью, будто весила меньше ребенка.

– Вот же ш он! – заворковала она, вернувшись, и грациозно опустила передо мной деревянную тарелку с большим куском ароматного пирога и полную кружку эля. – Миледи желает еще шо-нить?

– Да. – я отломила кусочек пирога, с которого сочился алый брусничный сок. – К тебе никакой путник не заходил недавно? С большим мешком?

Толстуха вскинула руками, мол очевидно же:

– Канешно ш, миледи! Дня три назад ведь!

Не донеся пирог до рта, я остановилась и внимательно посмотрела на толстуху.

– А куда он дальше направился, не знаешь?

– Почему он? – удивилась хозяйка. – Это она. Старуха пришла с большущим мешком.

Надежды развеялись. Старуха с большим мешком… Это точно не тот, кого я ищу. Старуха не могла одолеть меня. Но может она жила в той пещере и видела, что произошло на утесе. Если вообще это она жила в пещере. Людей с мешками нынче как грязи.

– И куда эта старуха пошла, ты не знаешь? – перефразировала я.

– А куда пошла? – нахмурилась толстуха. – Никуда не пошла. Вон сидит же, миледи. У камина.

Кусочек пирога так и завис в воздухе, когда моя голова повернулась в сторону камина.

Большой очаг из камня занимал половину стены. Слева стояли столики, занятые гостями. Справа от камина стоял лишь один стол, в самом углу, с одним лишь стулом. И на нем сидела старая женщина.

Сидела она с невыносимо прямой спиной, а руки были женственно сложены на столе. На пустом столе. Она ничего не ела, не пила. Волосы старухи были ниже колена – белые, как молоко, и прямые, как клинок меча. Они даже седыми не казались, а скорее, лишенными всякого цвета. Одета она была в… непонятно, что это. Похоже на старую мантию священнослужителя, которую перешивали, по меньшей мере, сотню раз. Никакого мешка рядом не было.

Старуха смотрела на меня. Так пристально, не моргая. Блики огня от камина светились в ее глазах цвета мутного серебра. Или скорее, железа. Да, цвет темного, закаленного огнем железа, из которого куют доспехи и мечи.

Я поднялась, взяла тарелку с пирогом, свой стул и направилась к старой женщине. Сев напротив нее, я поставила между нами тарелку.

– Принеси мой эль, – сказала я толстухе, которая следовала за мной по пятам. – И старой леди тоже. За мой счет.

– Сиё мгновенье, миледи! – послышалось уже из кухни.

Я ничего не говорила и изучала морщинистое сухое лицо. Старуха тоже молчала и разглядывала мое. Мне даже показалось, что она видит сквозь берилловые очки – закончив исследовать меня, она застопорила взгляд именно на них.

– Пирог? – предложила я и подвинула к ней тарелку.

Старуха, не сводя с меня глаз, взяла отломленный кусок двумя пальцами и аккуратно положила в рот. Она и правда была благородного происхождения. Простолюдины так не едят.

– Как тебя зовут? – спросила я, дождавшись пока женщина прожует.

– Бетисса. А тебя?

– Ясналия.

Старая женщина почтительно наклонила голову:

– Благодарю тебя за пирог, Ясналия. У меня кончились все деньги, когда я заплатила за комнату.

– Тогда не стесняйся и доедай весь.

На стол опустились две кружки эля и тень хозяйки.

– Шо-нить еще, миледи?

– Нет, бо…

– А ты не угостишь меня еще одним кусочком пирога, дитя? – старуха перебила меня и улыбнулась на удивление белоснежными ровными зубами.

Я пристально посмотрела на нее и спустя целое мгновенье повернулась к толстухе:

– Еще кусок пирога.

– Сечас будет, миледи!

Бетисса осторожно отламывала по кусочку и медленно попивала эль маленькими глотками. Ела она не спеша, будто и не была голодная… сколько там хозяйка сказала дней? Три? Три дня, если верить Бетиссе, она ничего здесь не ела, раз отдала все деньги за комнату. У нее была своя еда? Может поэтому мешка с ней нет? В нем была еда, и она кончилась?

– Мы раньше не встречались? – я нарушила тишину.

– А что, тебе кажется, что встречались? – вопросом ответила она и как-то странно улыбнулась.

– Да, мне так кажется. – соврала я. Как бы я ни пыталась вспомнить, в моих мыслях мелькали десятки незнакомых лиц, но ее среди них не было.

– Я так не думаю. – сухо ответила старуха и принялась за второй кусок.

– Память иногда подводит пожилых людей. – сказала я. – Вдруг ты меня просто не помнишь?

– Я бы непременно запомнила твои глаза, – она указала на меня, а я напряглась. – Точнее эти приборы на твоем лице. – тут же исправила она. – Как это называется? Очи, вроде? И память, Ясналия, подводит не только пожилых, да? Мы-то с тобой об этом знаем. – добавила она, улыбнулась и сделала глоток.

– С чего ты решила, что меня память подводит? – подловила ее я.

– А кто сказал, что я про тебя? – тут же парировала она.

– Ты сказала, что мы-то с тобой об этом знаем.

– Ну, ты же спросила, не знакомы ли мы, а значит, точно не помнишь, верно? Ты сомневаешься. А сомнения возникают тогда, когда либо слишком много знаешь, либо слишком мало помнишь.

Она игралась со мной.

– Стало быть, ты никогда не сомневаешься? – заметила я.

Бетисса подумала с мгновенье и покачала головой. Белые волосы заструились, словно морские волны, гипнотизируя плавным шелестом.

– Скажи, мудрая женщина, – я наклонилась вперед, тщательно следя за ее реакцией. – Не страшно ли тебе было жить одной в потаённой пещере на утесе?

Ходить вокруг уже не нужно. Она точно меня знала. И она умная. Слишком. Умнее меня. Бетисса лавировала словами так же ловко, как шут жонглировал яблоками. Она недвусмысленно намекнула на мои глаза и память. Просто потом так же ловко выбралась из своих ответов, играя смыслами.

– Не особо. – легко ответила старуха.

Я удивилась, но виду не подала. Бетисса даже не моргнула и никак не выразила негодования, которое обычно возникает у людей, если ты знаешь о них чуть больше, чем они думают.

– Так значит, ты видела меня? На утесе?

– Не видела. – смело соврала она.

– И моего противника ты видела? – не обращая внимания на ее лживый ответ, наседала я.

– Не видела.

– Ты врешь, старуха. – в лоб сказала я и улыбнулась.

Она тоже улыбнулась. Зловеще. И громко произнесла:

– А ты Кнарк! Все мы не без греха…

Как только она произнесла это слово, наступила дикая тишина. В ушах от нее зазвенело. Я сидела ко всем спиной и видела лишь довольное лицо Бетиссы, которая спокойно попивала свой эль. Но я точно знала, что все взоры сейчас прикованы ко мне.

Ни шепотков, ни стука посуды, ни скрипящих стульев. Все замерли, услышав одно слово. Даже поленья перестали трещать в камине. Языки пламени словно застыли, не решаясь колыхаться дальше.

Я медленно повернула голову и посмотрела на испуганных до ужаса посетителей. Они примерзли к стульям, боясь шевельнуться. Если я сейчас скажу «Бу!», все люди ринутся на выход, вопя, толкаясь и сшибая друг друга. Все смотрели на мои очки, гадая, черные под ними глаза или нет.

– Друзья мои, – как можно спокойнее произнесла я, но мужик передо мной едва не потерял сознание. – Я прошу прощения за злую шутку моей бабушки. Она обозвала меня так, потому что терпеть не может мои очки из Эбиса. Верно, бабуль?

Я повернулась к ней, уверенная, что Бетисса поймет, что нужно сказать, иначе, пока все гости будут разбегаться в панике, я прямо здесь перережу ей глотку. Она же умная, а значит…

Старухи не было. Стул пуст. Но она никак не могла пройти мимо меня незамеченной. Я, стол и камин закрывали ей любой проход.

Оглянувшись по сторонам, я осмотрела каждое лицо в этой таверне. Бетисса испарилась, будто ее здесь и не было.

Но больше всего меня ошеломило другое.

Звуки вернулись. Голоса, смех, шепотки, громкие тосты, стук кружек и скрип половиц. Люди продолжали сидеть и пить, как ни в чем не бывало. На меня никто не смотрел, кроме мужика, едва не потерявшего сознание мгновением раньше. Но и он не глядел с ужасом – он подмигнул мне и облизал губы.

Я в упор уставилась на этого смельчака.

– Куда делась старуха, которая только что сидела тут? – выдавила я и указала на пустой стул.

Мужик не ожидал никаких вопросов, ни о каких старухах. Он выпучил глазки, поражаясь, как же его обольстительные чары не сработали, и ответил потерянным голосом:

– Какая старуха? Тут же никого не было!

Я чувствовала, как внутри вскипает ярость. Бетисса обманула меня и чем-то одурманила всех людей в таверне. Чем?

Я обшарила все вокруг ее стола, под ним, у камина, в камине, и даже под соседние столики заглянула, вызвав волну новых соблазнений. Не найдя ничего, я вышла на улицу и оглядела всю таверну со всех сторон. В конюшню заглянула и все ближайшие дома обошла. Ничего и никого. Будто все люди исчезли вместе с Бетиссой. Лишь заснеженные домики, в которых мелькали загорающиеся свечи. Вечер наступал, деревня готовилась к ночи.

Вернувшись в трактир и найдя толстую хозяйку, я схватила ее за пухлую руку и развернула к себе.

– Какую комнату она сняла? – закипая гневом, спросила я.

– Кто? – напугалась женщина.

– Старуха. С мешком. Которую ты показала…

– Миледи, – крысиные глазки тревожно забегали. – Я вам же никаких старух не показывала, вы шо? Вы верно спутали чего?

От ярости я едва не раздавила ее руку вместе с костями, но вовремя отпустила, прошипев:

– Ведьма!

– Кто? Я?

– Да, не ты! – я сделала глубокий вдох и спросила. – Моя комната? Она готова?

– Канешно, миледи! Вон туда по лесенке и на самый верх. Там одна комната. Лучшая самая!

– Не забудь все приготовить, что сказала, завтра к полудню. – напоследок сказала я и направилась к лестнице.

–  Будет все, как сказали, миледи! Все будет! Все достану! – прилетело мне в спину, когда я, кипящая от злости, уже поднималась по скрипучим ступеням.

Глава 4

Сон был крепкий, но наполнен жуткими кошмарами.

Люди… разные люди, мелькали в тумане, то выходя вперед и что-то говоря мне, то растворяясь в белой мгле.

Я их не слышала и не могла остановить. Когда я пыталась схватить одного, второго, моя рука проходила сквозь их плоть, как сквозь пар.

Я не помнила их имен. Не помнила, кто они мне, но во сне будто знала каждого.

Потом туман рассеялся, и я оказалась в ветхом доме. В ушах стоял визг женщины… матери. Она держала свою окровавленную дочь на руках и истошно вопила, моля, чтобы к ребенку вернулась жизнь.

Моргнув, я уже шла по дремучем лесу. В моей руке что-то было. Опустила взгляд и увидела на ладони плетеную веревку. На ее другом конце привязан человек: мужчина, с разбитым лицом и, кажется, переломанными ребрами. Он не поднимал головы и послушно брел туда, куда тянула его линь из толстой пеньки.

Не успела я выпустить веревку, как уже сидела на выступе высокой башни. Подо мной простирался целый город. Люди спешили по своим делам или медленно ковыляли от безысходности. Дети бегали, играли в войнушку. Повозки с торговцами проезжали по улочкам. Они выкрикивали что-то, завлекая покупателей. А я сидела на башне, прямо над большим окном, и внимательно слушала то, что из него доносилось. Запоминала. Мне было необходимо знать то, что знали они. Или не мне? Но кому-то это нужно знать.

Снова моргнула и снова иду. В этот раз не по лесу. По страшным руинам, которые еще вчера были деревней. Теперь это лишь груды пепла и непродыхаемой пыли. Изредка видела не до конца сгоревшие брусья. Где-то сохранились каменные печи. И везде, абсолютно в каждой груде золы можно различить останки обгоревших трупов: мужчин, женщин и детей.

Эти сны казались настолько реальными, что я проснулась с клинком в руке, но в захудалой комнате (которую толстуха нарекла лучшей) никого не было, кроме меня, кровати и полчища огромных тараканов.

Первым делом, я стряхнула их со своих доспехов. Во-вторых, из своих волос. Таракашки недовольно разбежались по щелям.

Подо мной была гостиничная конюшня – я видела ее из маленького окна, как и конюха. Он сидел у ворот, чистил яблоко кривым ножом и приговаривал что-то ласковое лошадям, которые беспокойно топтались в хлеве.

Никакого снега, падающего с неба; никакого ветра. Лишь зима во всей своей красе: холодная, спокойная и терпеливая.

Довольные жители расхаживали туда-сюда, здоровались друг с другом, улыбались. Их жизнь настолько проста, настолько… понятна, что меня пробрала зависть. Свидетели мне все мертвые и живые боги, я бы хотела быть обычным человеком с обычными глазами, пусть даже самого отвратительного цвета.

Отвернувшись от окна, я начала собираться.

Направляясь сюда, я на самом деле не верила, что обнаружу человека с мешком. Я просто решила, что буду спрашивать о нем в каждой деревне на пути в Таццен, Город Мудрости.

Теперь я знала, как человек с мешком выглядит, но искать его бессмысленно. Старуха – ведьма, и довольно одаренная. Ведьм и так сложно обнаружить, а эта еще и знает, что ее ищут.

Нет, в ближайшее время мне ее не видать, поэтому нет нужды оставаться тут. Буду следовать плану и дойду до храма Харсток в Таццене. А после – когда Бетисса подумает, что я о ней забыла – я случайно окажусь за ее прямой спиной. Пусть прячется, где пожелает. Я все равно найду ее.

И хорошо бы помыться в следующем поселении. Встряхнув нижнюю рубаху, я поняла, что сильно воняю. Не смертельно, но и обзавестись кучкой кожных вшей не хотелось бы. А с волос уже можно выжимать жир прямо на сковородку и смело жарить омлет.

Если не дойду до деревни в ближайшие два дня, решила я, то искупаюсь в снегу. Без мыльнянки, но сойдет.

Я надела верхнюю рубашку, которой тоже пора стираться, застегнула наплечники и наручи, затянула портупею и вставила клинки с мечом в ножны.

Плащ с медвежьим мехом высох, но мерзкий запах сохранился, хоть и не такой явный. Если пойдет снег, то замотаю и спрячу его. Медвежья накидка в лесу мне лишь для красоты: я не замерзну без нее. А перед поселком надену снова, дабы скрыть доспехи и оружие от любопытных зевак.

Выходя из «лучшей» комнатушки, я надела берилловые очки и спустилась вниз к прилавку, за которым уже хозяйничала толстуха.

– Приготовила? – спросила я.

Хозяйка, стоявшая ко мне спиной, взвизгнула от испуга и злобно повернулась, но узрев, кто стоит, на пухлом розовощеком лице тут же растянулась боготворящая улыбка.

– Миледи! – пропела она. – Уж выспались шо ли? Только ж недавно петухи погорланили…

– Мне пора. Ты приготовила все, что я просила?

– Канешно, миледи! – песня продолжалась, пока хозяйка доставала мне еду, бурдюк и лук со стрелами из-под стойки. – Я эта, еще пирога вам брусничного завернула, который вчера пекла.

– Спасибо. – напоследок сказала я, взяла все добро и направилась к выходу.

– Эта вам спасибо, миледи! Большое спасибо! А вы эта, все узнали-то вчера, шо хотели? – донеслось мне в спину, когда я одной ногой была на заснеженном пороге.

– В смысле? – не оборачиваясь, спросила я.

– Ну, эта! – выкрикнула хозяйка. – Когда со старой леди говорили?

Я медленно повернулась обратно, вернула ногу в трактир и сосредоточилась на крысиных глазках.

– Ты помнишь старуху у камина? – осторожно спросила я.

Толстуха вжала подбородок в шею и судорожно затрясла им:

– Канешно ш, помню, миледи! Я ш не такая старая, как эта, ваша! – захихикала она. – Бабка-то чей, совсем не помнит ничё. А большая Ролла-то все помнит, все зна…

– Куда она ушла во время нашего разговора? – перебила я.

– А куда ушла? – не поняла большая Ролла.

– Когда мы с ней говорили, она пропала. Ты видела, как это произошло?

– Куда пропала? – закудахтала толстуха, тряся щеками. – Я ш эта… Как бы… Она ш… Вы, миледи…

Пока она мямлила, я уже вернулась к прилавку, положила свои вещи на стул и безмятежно улыбнулась:

– Ролла… Не будешь ли ты так любезна, – тут толстуха зарделась от смущения. – Расскажи мне, все, что ты видела вчера. По порядку. В точности, как было. Ничего не упускай.

Большая Ролла закивала и заволновалась от такой поистине серьезной просьбы.

– Итак, – по слогам произносила я. – Когда ты принесла мне брусничный пирог, после этого… Что случилось после этого?

Ролла не успела скрыть из глаз мысль, а не больная ли я на голову.

– Ролла? Рассказывай. По порядку. – холодно повторила я.

Хозяйка сглотнула, отошла на пол шага и заговорила:

– Я принесла пирог вам, миледи.

– Так.

– Потом вы ш спросили, не приходил ли кто с мешком.

– Дальше.

– Я вам на старуху указала. У камина.

После каждого предложения она зачем-то затыкалась и ждала одобрения. Я кивнула.

– Вы ш потом к ней пошли, к старухе этой. И потом попросили принести эль. И вам, и ей.

– Что было дальше, Ролла?

– Ну, я все ш принесла вам, миледи, как просили. А потом еще пирог принесла этой старой грымзе.

– Дальше давай.

– Потом я ушла прятать золотко, которое вы так великодушно подарили большой Ролле.

– А когда вернулась, то…

– То вы там и сидели, где сидели. Молча, миледи. И смотрели на старуху.

– Смотрела на старуху? – нахмурилась я. – Она все это время оставалась на месте?

– Ну, да! А куда ш ей деваться-то?! Дряхлая чей. Не улизнула бы из-под носа большой Роллы.

Мои черные глаза едва не вылезли за пределы берилловых стекол. Знаю, что следующий вопрос будет полнейшим бредом, но обязана спросить:

– Ролла, я уточню на всякий случай… Сейчас ты эту старуху нигде не видишь? Тут, в трактире?

Крысиные глазки в ужасе, не двигая лицом, осмотрели пустую таверну, и Ролла помотала головой. Да, теперь она точно считала меня сумасшедшей.

– Ладно, Ролла. Что потом было? Я молча смотрела на старуху, а дальше?

– Вы шо-то сказали всем, миледи, но я не слышала! Да, и никто бы не расслышал! Такой ш гул стоял, мамочки мои! Гостяки-то вчера буйные попались. Услышишь тут, как же ш?!

Я стиснула зубы до скрипа и сделала глубокий и успокаивающий – насколько возможно – выдох.

– Дальше.

– Ну, так эта… Вы потом шо-то пошарили повсюду и побежали куда-то, но там-то я уш не знаю, шо делали, куда бегали. Я тут оставалась. Большая Ролла всегда в своей таверне, миледи!

Я коротко кивнула и спросила:

– Старуха все это время сидела у камина?