Гетеротопля. Ресентиментальный роман

В результате Свеколкина как идеологически нейтрального записали для баланса в группу к левакам, которая сначала называлась «Роль чего-то там в насильственном дискурсе». Не успел Свеколкин запомнить, роль чего он должен дискурсивно изнасиловать, как на первом же факультетском семинаре Щелоков потребовал это чего-то там изменить.

– Летс дестрой ит, – призвал подчиненных Щелоков.

Коллеги Свеколкина, находившиеся в самом разгаре рабочего медового месяца, бурно загенерировали новые названия для чего-то там насильственного. Свеколкин, изрядно изнуренный отборочными играми, предложил заменить насильственный на начальственный. Но его, как обычно, не услышали. Роль аборигена простая – носить юбку из папоротника.

Зарплата у Свеколкина оказалась самой маленькая в коллективе. Он это знал: несмотря на конфиденциальность, все свою, конечно же, озвучили, ворча и жалуясь. Тем не менее, по меркам российской высшей школы зарплату следовало назвать неплохой даже для москвичей, как бы они не делали вид, что снизошли и как бы ни обижались, что у иностранцев она еще выше.

***

Сегодня последний день. Для очистки совести Кирилл заглянул в списки поступающих. Все спокойно. Чуть спустился вниз, но продолжает болтаться в «проходной» серединке.

Бюджетных мест на химии в этом году оказалось меньше, чем ожидалось, и Кирилл, перестраховщик, в первую волну подал копии документов еще и на биологию и биоинформатику. Но перекладывать оригинал не пришлось. Место в списке выглядит прочно. Русский, конечно, подвел, оценка на грани провала. Но химия, по которой 98, компенсирует все.

От заглядывания на сайт универа каждый час все равно трудно удержаться.

Пообещал себе, что в следующий раз посмотрит на список за два часа до дедлайна по подаче оригиналов. За два часа он успеет переложиться, если что. Наверное, просто на биологию. Или биоинформатику? Подкинет монетку. Но нет, не придется, что за пораженческие мысли. Надо отвлечься. Поиграть в стрелялку? Настоящий способ забыть обо всем на свете только один. Вот они, пробирки, стоят, дожидаются. Однако сегодня Кирилл счел за благо отложить эксперимент – все-таки нервничал из-за рейтинга. Будет отвлекаться – напортачит. Просто начал уборку.

Давно пора стереть с приборов накопившуюся пыль. Комната Кирилла – целая лаборатория, не только химическая. Тут и микроскопы, и телескопы, и даже осциллограф. Компьютер с двумя экранами. Наполовину заработал сам, курьером. Но и родители, люди очень небогатые, никогда не отказывали, если речь шла об очередной «игрушке». Как повелось с детства, развивающей. Все игрушки Кирилла что-нибудь да развивали. За исключением компьютерных, конечно. Хотя и тут Кирилл умудрился извлечь пользу – родители подсказали в девять лет сервис Scratch, с этого началось самообучение программированию, так что в игрушки Кирилл не только играл, но и писать их мог.

Весь выпускной класс родители питчили биоинформатику. Но химия все-таки победила. Она побеждала всегда все мимолетные увлечения.

Несколько раз во время уборки Кирилл нарушал данное самому себе обещание и заглядывал в списки. То, что он видел там, тревожило. Фамилия упорно ехала вниз. Нет, он не будет перекладываться! Химия форева! Главное, он над чертой.

До последнего момента. Но буквально за минуту до дедлайна в списке появилась еще одна строчка. А строчка Кирилла опустилась вниз и оказалась ровно под чертой. И стоимость этой черты – сто тридцать тысяч рублей. Которые теперь еще нужно срочно найти. Не так уж много. Химия – одна из самых дешевых специальностей в универе, видимо, в связи с низкой популярностью. И родители, конечно, найдут эти деньги, хотя и нельзя сказать, что легко. Возьмут кредит, наверное. Но он обещал, что пройдет на бюджет. И упорно отказывался от занятий с репетитором по русскому. А ведь родители говорили – и они как всегда оказались правы! – что нужно хотя бы десять уроков, что за счет низкой базы он легко отыграет несколько баллов, а ведь в его случае даже один балл может стать решающим.

Именно так и вышло. Кириллу не хватило ровно одного балла.

В общем, родителей напрягать не стоит. Надо заработать. И за лето вполне можно успеть. Проблема только в том, что деньги надо искать срочно. Зря он так уверенно рассчитывал на бюджет, зря. Наверное, надо завести кредитку, заплатить с нее. А потом наняться куда-нибудь. Обидно идти в курьеры, когда он столько умеет и знает. Можно попробовать еще заработать программированием, но Кирилл не хотел сейчас занимать голову ничем посторонним.

Ему не раз намекали, что с его талантами в химии, да еще с домашней лабораторией, он мог бы за день зарабатывать, как инженер за месяц. В шутку, конечно. Кирилл отшучивался в ответ. Но на кое-какую идею эти шуточки его навели.

***

И вот оно наступило, первое сентября. И вот они, студенты. Их набрали из абитуриентов, поступавших на самые разные специальности университета и не добравших по баллу-другому на бюджетные места. Предложили учиться бесплатно, но уже за счет университета. На первый взгляд перваки как перваки. Как их отбирали, Свеколкин не вникал. Судя по тому, что первого сентября им тоже показали фильм Money Ball, примерно по тому же принципу, что и преподавателей.

За фильмом последовала речь, в которой тоже присутствовал спорт, на этот раз лыжный. Константин, которого и студентам вменено теперь называть исключительно по имени, пересказал баечку, позаимствованную у Серля. Есть два типа тренеров, говорил неведомый пока студентам лингвист и философ Серль. Первый тип подводит теорию про погоду, особенности лыжни. А другой тип, австрийский, – это неграмотные деревенщина, он просто все время кричит спортсменам «Шнеля, шнеля!». Вот поэтому, видимо, австрийцы всегда выигрывают, предполагал Серль. А мы, заключил Щелоков, в нашей школе совместим оба принципа.

Объясняя студентам, чему они научатся в его школе, Щелоков сказал, что вся гуманитаристика – это такая каптча «докажи, что ты не робот». В этой метафоре Свеколкин с возмущением узнал кусок собственного спича на Стратбдениях. Первым порыв – найти старые записи и сунуть Щелокову под нос — Свеколкин благоразумно погасил. Во-первых метафора-то лежит на поверхности, даже если и услышал ее Щелоков от Свеколкина, вряд ли присвоил сознательно, скорее всего забыл и родил заново. Во-вторых, в высшей школе все у друг друга тащат, а какой-то там доцент с овощной фамилией не какой-нибудь Серль, чтобы на него ссылаться. Пообещал себе в отместку украсть баечку про лыжи. Если не для университетского романа, который, как все университетские гуманитарии, мечтал когда-нибудь написать, то хоть для выступлений на конференциях. Промолчал.

Хотя в этот раз молчание далось сложнее, чем обычно. Чувствительность к заимствованиям, неудивительная для препода, поднаторевшего в ловле изворотливых студентов, имела для Свеколкина почти болезненный характер. Задолго до универа, еще в школе, он легко узнавал писателей по маленькому отрывку, а также мог распознать авторство любого своего одноклассника по кусочку сочинения. Выучив немецкий, Свеколкин обнаружил, что и здесь его чувствительность никуда не делась. Он чуял, где и чей отрывок, и успел опубликовать много смелых гипотез о текстов со спорным авторством в отечественных «мурзилках», как называли журналы, не особенно заботящиеся о прозрачности метода. Открытий Свеколкина, впрочем никто не заметил – даже редакторы журналов, где он печатался, похоже, не читали его статьи, а только сверяли с правилами оформления. Однако список печатных работ исправно пополнялся и это до поры всех устраивало. Пока начальство не замечтало о рейтингах, а соблазненные мотивирующими лозунгами доценты с профессорами – о мировом признании.

Но журналы мечты не удовлетворялись смутным «я так вижу». Нужен понятный метод, а для него – дорогой софт. Выпросить из жирного бюджета деньги на софт и наконец подтвердить свои интуитивные догадки и таки донести их до мировой науки – вот на что надеялся Свеколкин на новом месте, в «Осколке».

Осколком прозвали здание из стекла и бетона за обилие острых углов, а также имитацию проломов в стенах, закрытую стеклами – это здание, построенное еще в двухтысячных для одной модничающей корпорации, понравилось Щелокову за то, что «своим обликом символизировало концепцию креативного разрушения». Затем Осколком стали звать неформально все заведение. Официальное же название на русском – Факультет Академических Коллабораций, казалось слишком длинным, аббревиатура звучала неприлично. Поэтому Щелоков требовал называть заведение либо полным называнием на русском или английском или просто Факультет.

***

Когда не очень длинная история «Осколка» закончится, и не только Свеколкин, но и все остальные фэкульти захотят вспомнить что-нибудь светлое, связанное с этим странноватым местом, они будут вспоминать медовый месяц сентябрь. Как все знакомились, пили вместе на кухнях и по местным кабакам, пекли блины, планировали исследования, вели свои первые лекции и семинары. И потихонечку сплачивались не только между собой, но и против директора.

Началось с ерунды. Щелоков нанял стилистку.

Стилистка придумала образы для повседневного использования и конференций, их описание, вместе со списком рекомендованных брендов выдали фэкульти – так теперь назывался преподавательский состав Осколка. Фэкульти звучало лучше, чем ППС.

ДРЕСС-КОД ДЛЯ СОТРУДНИКОВ ФАК

Мальчики (Так и написано, мальчики!)

Для блондинов с голубыми глазами: футболка без рукавов с вырезом с необработанным краем, можно браслет с национальным колоритом. Рекомендуемая стрижка к этому образу – кудри.

Для остальных типов: рубашка со сложным узором поверх черной футболки либо однотонная рубашка поверх футболки с интеллектуальным принтом.

Свитер в катышках для ученых устарел! На территории школы запрещен!!!

Очки обязательны, только одобренные оправы!

Девочки (девочки, Карл!)

Можно иногда повторять образы мальчиков (смотри выше), однако не злоупотреблять. Полное копирование мужских образов для ученых женского пола устарело!!!

Оверсайз! Ассиметричный крой!! Необработанный край!!!

И еще пять страниц подробностей, картинок и восклицательных знаков плюс список «интеллектуальных» брендов, которые желательно покупать Фэкульти рекомендовалось иметь от трех до пяти комплектов, собранных на основе рекомендаций стилистки и утвержденных лично Щелоковым. При этом категорически не рекомендовалось выглядеть излишне озабоченными своим внешним видом. Образцами служили фотографии разных ученых, надерганные с сайтов университетов, на которых равнялся Факультет.

В утешение всем за счет заведения подобрали стильные оправы.

В фейсбучном чате фэкульти разгорелся пожар. И не только из-за мальчиков и девочек. Ну ладно, стилистка тупая, ей что официантов одевать, что академиков. Но Щелоков-то! Он что, тоже думает, что «мальчикам» обязательно выглядеть женственно а «девочкам» наоборот? (Джон). Опять гендер конструируют насильственно! (Наташа). И тэ дэ, и тэ пе. Вернее, and so on and so forth – в чате общались по английски.

Очки, правда, всем понравились. Носили охотно.

***

В принципе, Джон и так носил очки. С детства. Близорукость с годами усугублялась постоянным чтением, а в сорок дополнилась дальнозоркостью. К пятидесяти Джону пришлось совсем отказаться от линз, иначе невозможно читать. Очки тоже не решали всех проблем: чтобы разглядеть мелкий шрифт, их приходилось либо сдвигать на самый кончик носа либо снимать. А студенческие ридеры, видимо, экономя бумагу, напечатали самым мелким шрифтом из возможных. Так что Джону приходилось поднимать очки на лоб и буквально утыкаться в ридер носом.

В таком виде его и запечатлел какой-то злой мальчишка в очередном меме в студенческом сообществе FUCKУЛЬТатифф. Может, правда, это и девчонка. Мемы, как правило, засылались в сообщество анонимно.

Не то чтобы Джон обиделся. Даже перепостил мем в свой фейсбук, вдоволь позубоскалив в комментариях со своим саркастическим приятелем, чуть более удачливым филологом, которому не пришлось, по крайней мере, покидать родную Ирландию, а удалось устроиться в провинциальный колледж. Тем не менее, беседуя на семенаре со студентом, иногда не мог отогнать мыслишку – не ты ли, мой юный друг, у нас такой талантливый художник?

Не ты ли, Кирилл? Почему-то не хотелось, чтобы это оказался Кирилл. Не то чтобы тот проявлял какой-то интерес к курсу «Great Books». Он, как и все биологи-химики-айтишники, относился к навязанной «хумените» как к неизбежному злу. Но книги все-таки честно читал не в пересказе, и иногда даже высказывал оригинальные суждения во время дискуссий.

Джону больше нравилась мысль, что злую карикатуру на него создал Борис, один из лидеров рейтинга с идеальным английским. Он представлялся на западный манер – БОрис. Джон недолюбливал Бориса Джонсона, на которого его русский подражатель даже слегка смахивал внешне. Но, изо всех сил стараясь быть справедливым, даже слегка завышал оценки Бориса. Тот, конечно, принимал как должное, списывал на свою гениальность.

Джон никакой гениальности не замечал. Скорее, амбициии. Хотя, конечно, студент не глуп.

Глупых студентов на Факультете и не водилось. Кроме относительно неплохих, хоть и чуть-чуть недостаточных для поступления на бюджет баллов у каждого в портфолио что-нибудь, да нашлось. Или победы в олимпиадах или сданные международные экзамены по английскому. Что там еще теперь ценится? Стартап в десять лет? На студентов сложно пожаловаться. Мечта преподавателя! Профессоров едят глазами, выполняют все домашние задания и напряженно-бойко участвуют в дискуссиях. Пропускать занятия нельзя – экзамен несдаваемый, их предупредили. Не набрал баллов – считай, отчислен. Поэтому студенческие группы послушны, как пластилин. И никакой солидарочки – бьются за место в рейтинге. Всем объявлено, что верхний квартиль рейтинга получит стипендию, заметно превышавшую обычную студенческую. А весь нижний квартиль отчислят.

Квартиль погонял квартилем. На квартили делились любые данные, которые собирали бессловесные помощницы Щелокова, а также учебный год, вместо семестров.

Недели, квартили, учили, учили…  У студентов еще как-то находились силы сочинять песни и клепать эти проклятые мемы, которые застревали в памяти Джона – может быть, потому, что он старательно учил русский. Непривычный ритм, рифмы невольно завораживали его. Но лучше уж дурацкие стишки чем обидные картинки.

***

По программе античка. Платон! Любимая тема Джона. С удовольствием взгромоздился на любимого конька. И поскакал…

И на скаку, сам не заметил, как соскочил, точнее, соскользнул. С нейтральных, устойчивых, верных, как старый конь, тем на скользкие. С рассуждений об идеальном – на разглагольствование о том, что такое женская добродетель.

Зачитывая отрывок – «All the pursuits of men are the pursuits of women also, but in all of them a woman is inferior to a man», – Джон опять уткнулся в ридер носом, будто позировал неизвестному художнику – клепальщику мемов. И только оторвавшись от текста заметил, что Лера уже просто красная от злости. Хотя обычно Леру, бодипозитивную девушку с розовыми волосами, трудно не заметить.

Посмотрел на нее, как можно доброжелательнее.

– Мы скоро перейдем к дискуссии, буквально через пару минут.

Однако Лера не стала ждать и минуты, выскочила из класса, демонстративно отшвырнув свой хлипкий стул к стенке. Стеклянной дверью хлопнуть не решилась, и на том спасибо.

Может это она нарисовала Джона? Вряд ли. Смеяться над плохим зрением своего профессора она бы не стала. Очень искренняя, последовательная в своих убеждениях девушка. Джону это импонировало, хоть убеждения у них с Лерой совершенно противоположные.

Незамысловатый мем, посвященный инциденту, появился уже через несколько часов. Ребенок в розовой рубашонке выводит на черной стене чем-то розовым, будто бы помадой: «Платон дурак». Волосы маленького вандала тоже закрашены розовым. Картины Джон не узнал – похоже, какое-то искусство советских времен, судя по флагам на заднем плане. Но понял, что на этот раз мишень – Лера, не он.

***

В начале ноября у Свеколкина начал дергаться глаз. На третий день дерганья он пожаловался русскому коллеге – историку Грушину, и оказалось, что у того тоже дергается глаз, причем с той же самой левой стороны, что и у Свеколкина. Опросили остальных – глаз дергался не у всех, и не у всех слева. Но жалобы на странное поведение организма нашлись у каждого. Причина казалась очевидной: вот уже третью неделю у коллектива не выдавалось возможности нормально выпить. Если вечером в расписании не стояло семинара, значит, на ночь этого дня приходился какой-нибудь дедлайн. Решили устроить party несмотря ни на что.

Выбрали квартиру Жан-Клода как самую просторную. Впрочем, от стесненных жилищных условий коллектив не страдал. Большинство иностранцев быстро поняли, что зарплату, неплохую по русским меркам, копить бесполезно, лучше уж здесь пока пожить по-человечески.

Даже не заходя еще в комнату, где клубилось большинство присутствующих, Свеколкин понял, что коллеги уже на той стадии опьянения, когда все мировые проблемы уже обсуждены и все съехали на любимую тему. Обсуждают директора.

Помахав рукой в качестве приветствия, Свеколкин с ходу присоединился к консилиуму:

Все эти письма по ночам, все эти идеи безумные, вот это вот желание реформировать все и сразу…

Реплика Свеколкина потонула в потоке других:

– Психоз выявляется по эпифеноменам…

– Я в целом против медикализации, но в этом случае…

– Вот вы все думаете, что он бедняжечка, аутист там, с Аспергером, но моя концепция Щелокова в том, что единственное его расстройство – это психопатия. Вы его жалеете, а он хихикает в кулачок, схемы придумывает. Когда ему надо, он, знаете, неплохо начинает в людях разбираться.

Каждый находил свое, будь то признаки аутизма или маниакального расстройства – в зависимости от «школы», как иронично назывались разные теории, которые несчастные куклы объясняли поведение своего Карабаса-Барабаса.

Все они знали при этом, что надо не теории строить, а бежать, как сделали в свое время Буратино, Мальвина и Пьеро. Но бежать некуда, да и как бросить студентов? На этом все сходились – студентов на растерзание Щелокову оставлять нельзя. Впрочем, некоторые уже вошли во вкус, и сами не прочь кого-нибудь потерзать, ревниво следя, чтобы другие не оказались заметно добрее. Тем более что преподавали все почти одно и то же: Кроме курса «Great books“, который читали все гуманитарии (то есть почти все), фэкульти параллельно тичили еще один курс, на русском и английском – в зависимости от подготовленности студентов.

Этот курс –  «Основы и Перспективы междисциплинарности» – считался главным, и занимал почти все расписание и тянулся две, а иногда и три пары в день. Дисциплины так называемого «мэйджора» – то есть тех направлений, куда все, собственно, поступали, первакам не положены. Тем, кто дотянет до третьего квартиля, обещали дать выбрать пару элективов. Пока же каждый месяц выбиралась новая тема, студентам выдавался ридер. Чтение ридера, а затем написывание эссе с цитатами из него составляло основу обучения.

В октябре студентам выдали ридеры по междисциплинарной теме «Время и место». Накануне пьянки всем Осколком читали Фуко, про гетеротопию. У Фуко так назывались места, где обычный порядок нарушается и действуют собственные законы. Тюрьма, например.

Кто-то поделился перлом своей студентки – гетеротопля.

– Вот что у нас тут! Гетеротопля!

– Гетера Топля торила тропу пля.

– То-ва-ри-щи! Говорите по англий-ски!

Вот ведь Жан, хозяин квартиры, молодец, научился. Не зря у него самоучитель русского в туалете лежит.

– I said, that's what we had here. Russian Hetero topia. Иван, культуролог левого толка из Санкт-Петербурга, сопроводил слово жестами. Сначала изобразил игру на балалайке, потом приставил к груди две пиалы – это, видимо, означало гетеру, – и притопнул ногой: топ ля! По-другому им, нерусям игру слов все равно не объяснишь. Иностранцы, смеялись вежливо и непонимающе. Похоже, не разгадали ребус. Русские сардонически усмехались.

Осколок, безусловно, задумывался гетеротопией – не зря Щелоков настоял на включении текста Фуко в ридер. Получалась же гетеротопля.

ВТОРОЙ КВАРТИЛЬ 2019 – 2020 УЧЕБНОГО ГОДА

После пьянки всем полегчало. Но ненадолго. В продуваемом ветрами городе, в котором жил Свеколкин, началась противная слякотная осень, город накрыли низкие облака. Студенты выглядели все изможденнее. То один, то другой вдруг прекращали активничать на семинарах, видимо, махнув рукой на рейтинг. Одна из любимых студенток Свеколкина, Арина, самая активная поначалу, вдруг перестала приходить. Позвонили маме. Мама сказала: девочка лежит на диване и смотрит в одну точку на потолке.

Остальные студенты старались, лезли из кожи вон. По итогам первого квартиля учебного года действительно отчислили тех, кто попал в последний квартиль рейтинга. Квартиль звучал как грааль и значил слишком много в прямом и переносном смысле. Преподавательский рейтинг на квартили не делился только потому, что для этого не хватало преподавателей. Иначе Щелоков с удовольствием поувольнял бы отставших.