Кровь и шёлк

Лана К

Кровь и шёлк

Предисловие

Глаза – единственное зеркало, в котором отражается правда.

Слова и поступки могут обмануть, но взгляд всегда выдаёт сердце.

Не бойтесь верить в любовь, даже если однажды обожглись. Возможно, это пламя, что обожгло вас, вовсе не было любовью – просто её слабая тень.

Настоящая любовь не ранит, не разбивает сердце.

Она приходит тихо, неожиданно, смотрит в глаза.

Учитесь различать правду во взгляде.

И когда встретите её – не отпускайте. Позвольте себе поверить снова.

Глава 1. Доминико

Тихая ночь. Нью-Йорк привык ассоциироваться с шумом, спешкой и огнями, которые никогда не гаснут. Это город, который словно не знает сна. Но даже здесь бывают моменты, когда всё замирает, и на улицы опускается редкая для мегаполиса тишина.

Поздняя ночь. Манхэттен засыпает, хотя ещё пару часов назад здесь кипела жизнь. Свет неоновых вывесок всё ещё отражается в мокром асфальте, но улицы пустеют. Машины почти не ездят, слышен лишь отдалённый шум проезжающего такси. Небо над городом кажется особенно высоким и глубоким, на удивление ясным, без привычного для города дыма и пыли. Лёгкий ветерок колышет листья в Центральном парке, словно напоминая, что даже в каменных джунглях природа продолжает жить. В такие ночи Нью-Йорк становится совсем другим. Он как будто снимает маску большого, шумного города и даёт возможность почувствовать его дыхание.

Я стою у окна, курю сигарету, глядя на город, который принадлежит мне наполовину, а остальной половиной я просто еще не успел заняться. Время уже давно переступило за полночь, а сон все так и не приходит. Нужно решать вопрос с остальной половиной города. Латиноамериканские группировки стали часто показывать из тени и совершать набеги на город.

Пять лет я провёл в тени. После убийства моего отца – старого дона Филиппо Марино – я ушёл в подполье. Мой отец был человеком старой закалки – строгим, рассудительным и безжалостным к людям. Его власть держалась на холодной дисциплине и умело выстроенных связях. Он знал цену слову, поступку, и этому он учил и меня с братом. Отец любил нашу мать. Любовь – это высшая награда в наших кругах. Браки заключались тут как выгодные сделки. Филиппо любил Лукрецию по-своему: молча, сдержанно, но преданно. Любовь никогда не была для него проявление слабости, она была его единственным тихим убежищем от мира, от жесткого и безжалостного мира.

У него родилось двое приемников. Наше воспитание он воспринимал как долг, а не как нежность. Он видел в нас не просто свою кровь, а тех, кто должен продолжить его путь, не уронив честь Семьи. Я с детства понимал, что у меня никогда не будет обычной жизни. Меня готовили к роли приемника – к тому, чтобы в любой момент я мог взять в руки власть, со всем её весом, рисками и последствиями.

Для отца семья всегда была важнее всего. Семья – это не слабость, а ответственность. Теперь это моя ответственность.

Той ночью мой телефон зазвонил. Ночные звонки добром не заканчиваются. Я сразу понимал, что-то случилось. Но не ожидал, что мне сказали по ту сторону трубки.

На другом конце был Рафаэле Романо, советник отца. Голос дрожал, хотя он пытался говорить ровно.

– «Доминико… Твой отец… Дона Филиппо…»

И всё.

Дальше я уже не слышал его. Комната в одну секунду сжалась, стены начали давить, а потолок опустился.

В голове возник только один вопрос:

Кто?

Кто перешел черту? У нас не было войны…

Я не чувствовал боли, не было слез. Я знал, что это случиться рано или поздно. Но знал и то, что тот, кто решил убить дона, сделал это не без веской причины. И почти всегда это был кто-то из своих.

Когда я зашел в его кабинет, тело уже накрыли тканью. Я присел рядом с отцом и откинул край белой ткани – посмотрел ему в лицо. Спокойное, даже гордое. Он не боялся человека перед собой, он принял смерть стойко. Возможно он даже знал того человека.

В комнате пахло кровью, табаком и кожей кресла, в котором он любил сидеть.

Я поднялся на ноги, не сказав ни слова. Стоял и смотрел. С этого момента моя жизнь изменилась.

Теперь я – Дон. И я должен найти убийцу отца.

После похорон я не остался.

Я стоял у могилы отца до самого заката. Рядом был Алессио, брат переживал смерть отца по-своему.

Я знал, что его смерть была не случайна, это было не ограбление, хоть на первый взгляд было именно так. Это был приговор, подписанный тем, кто сидел за моим столом. Кто ел мой хлеб. Кто клялся в верности.

Я исчез в ту же ночь.

Я оставил мать и брата, оставил дела, доверил всё советнику отца и его младшему боссу Карло.

Я ушел не просто так, я начал охоту.

Пять лет искал.

Я находил тех, кто знал хоть что-то. Кто продавал информацию и людей за деньги. Собирал имена, вырывал их из горла. Проверял друзей, семью, врагов. Каждый мог быть тем человеком, чью смерть я приближал.

Я стал другим.

Я стал тем, кого отец хотел воспитать, но возможно, сам бы испугался увидеть.

Я нашел его и пришел за ним.

Это был человек, которому отец доверял как себе. Младший босс – Карло. Он хотел занять место отца. Как банально. Думал, что мы поведемся на трюк с ограблением. В доме, который охраняют сотня преданных солдат. Я хотел, чтобы он понял, что умер еще, когда нажал на курок и убил моего отца. Я выстрелил в него один раз. Точно, чисто, в сердце. Карло повалился на стол, разлив вино. Красное пятно растеклось по скатерти, как воспоминание.

Я вышел в ночь.

Отец бы понял.

Он бы одобрил

За эти годы я легализовал часть бизнеса, спрятал деньги в криптовалютах.

Ждал.

Учился.

Смотрел, как меняются правила.

Теперь мафия была не такой, как раньше. Проституток больше не держали в борделях – управляли их OnlyFans-аккаунтами. Оружие продавали по Даркнету, а не из багажников старых «Альфа-Ромео». Но кое-что не менялось никогда.

Страх.

Страх был вечной валютой. И я собираюсь напомнить всем, кто в этом городе хозяин.

Я вернулся домой рано утром. Город еще не отшил от ночи, но все уже знали: Доминико Марино вернулся.

У ворот особняка меня встретили мать, брат и советник отца. Рафаэле вышел первым навстречу, он тогда хотел, что-то мне сказать, но я дал знать, что в словах не нуждаюсь.

– «Где все?» – спросил я.

– «В зале. Ждут тебя, Дон.»

С этого момента началась, новая глава. Старая власть канула в лету, пришла новая. Я – её начало.

Из размышлений о прошлом меня вытянул мой советник. Сын Рафаэле Романо.

– Дон, – раздался за спиной голос Анджело Романо, верного человека, проверенного временем и кровью. Мой близкий друг и мой консильере.

После того как я вернулся, Рафаэле Романо оставил свой пост, уступая место своему сыну – Анджело.

– Говори, – я не оборачиваюсь к другу, закуриваю сигарету и смотрю на пасмурный утренний Манхэттен. Сентябрь начинается с дождей.

– Поговаривают, что группировка открыла клуб на севере города, – Анджело подошел ко мне и устремил взгляд на Манхэттен.

– Латиносы? – я сделал последнюю затяжку и потушил окурок. Пора прекращать так много курить, но об этом позже.

– Пока не известно. Мне выяснить?

– Где Алессио?

– Он был на поставке оружия, там были какие-то проблемы с Каморрой. Поэтому он задержался, но уже все решили, – Анджело подошел к кухонному островку и приготовил две кружки кофе.

– Ты когда собираешься возвращаться домой или так и будешь жить в этой квартире?

– Мне нравится, люблю смотреть на свой город. В родительский дом я не вернусь, – я подошел к Анджело и забрал свой кофе.

– Собирайся, мы отправляемся в путешествие.

– Не говори мне, что Дон поедет в Бронкс. Смотреть на этот клуб, – Анджело допивает кофе и смотрит на меня с недоверием, думает я шучу?

– Собирайся, я хочу завершить начатое дело. Город должен принадлежать мне полностью. Или мы будем ждать пока группировки объединяться или прибегнут к Братве, или Триаде? – Анджело понимает мой взгляд и, уходя, спрашивает.

– Дон, во сколько выезжаем?

Усмехаюсь.

– Через 15 минут.

Анджело ничего не ответил и вышел из квартиры. Я собираюсь и тоже покидаю квартиру. День обещает быть насыщенным. Нужно созвониться с братом и сообщить о нашей поездке. Он должен был приехать еще вчера, но видимо вопрос с Камморой заставил его попотеть.

Через два часа чёрный «Мерседес» остановился у ночного клуба «Cactus».

Я, Анджело и несколько моих людей вышли из машин. На мне был чёрный пиджак «Brioni», под ним – кобура с «Beretta M9». Я вошёл в клуб, как хозяин.

У двери стояли два здоровых мужика с татуировками на всем теле. Посмотрел им в глаза, и те расступились. Внутри было жарко от тел, музыки и чего-то всем до одури известного.

– Где хозяин? – спросил я у девушки в коротком топе и такой же короткой юбке. Волосы были заплетены в две косы, броский макияж.

Она хотела что-то сказать, но тут ко мне подошёл Брендон Одли, который раньше был дилером.

– Здорово, дон, – сказал он по-итальянски с акцентом.

– Что хотел?

Я подошёл к нему вплотную. Его глаза были спокойны, но в них читался приговор.

– Здесь – мой город.

– Твой город устарел, дон. Сейчас другие времена. Посмотри на нас, на меня. Раньше я был дилером, а сейчас управляющий клубом. Времена меняются, – он усмехается и пытается закинуть руку мне на плечо. Зря…

– Времена могут меняться. Природа людей – нет, – резко хватаю его за шею и наклоняю. Тот даже не сопротивляется, я вытащил пистолет и всадил глушенный выстрел ему в голову. Череп треснул, кровь и зубы разлетелись по столу.

Тишина повисла на мгновение. Потом заиграла новая песня. Никто из танцующих людей не остановился. Такова была их жизнь. К нам подошли люди из группировки.

– Передайте Итену, – сказал я шавкам Брендона, которые слетелись ко мне, вытирая пистолет платком.

– Я вернулся.

Развернулся на каблуках и вышел из клуба, следом за мной шли мои люди. Да, день получился насыщенным. Я закурил, посмотрел вверх.

Небо было чёрное, пустое, немое и такое бесконечное.

Я затянулся сигаретой, медленно выдыхая дым в небо.

Я стал доном

Я получил власть, но потерял себя.

Власть – это не про вес на плечах.

Это пустота внутри.

Вот ты стоишь на вершине, но там ты один. Нет никого, кто скажет тебе, что делать дальше. Ты один несешь ответственность за свои действия перед своими людьми.

Я поднял воротник пальто, бросил окурок в лужу и сел в машину.

В ту ночь мы вернулись в Манхэттен, я сидел в кресле и пил свой кофе. Размышлял над событиями сегодняшнего дня. Итан будет мстить, захочет показать силу перед своими шавками. Будем ждать. Будем ждать.

Глава 2. София

Я не спала уже двадцать часов. Ночная смена в госпитале закончилась два часа назад, но я всё ещё была тут – на третьем этаже, в процедурной, зашивая челюсть какому-то придурку. Тому ночью разбили лицо чем-то тяжёлым.

Кость треснула, кровь была везде.

– Терпи, – шептала я, хотя пациент вряд ли что-то понимал, он был в состоянии шока.

– Сейчас сделаем красиво. Почти как было.

– Спасибо, док, – прохрипел парень, когда я закончила.

Он встал и вышел из процедурной. На сегодня хватит, сняв перчатки, я вышла и направилась в ординаторскую, по пути захватив с собой кофе. Я всегда мечтала быть врачом. Моя семья верила в меня и сейчас бы, наверное, гордились мной. Я пришла к своей мечте.

Мой день не начинается с кофе. Я проверяю списки операций и считаю время до первого разреза. Время в операционной течёт иначе. Там ты не думаешь о часах.

Скальпель.

Кровь.

Артерии, которые нужно не задеть.

Ткань, которую нужно спасти.

Человек, который полостью в твоих руках.

Я привыкла к этому чувству. Это не власть над жизнями людей – это ответственность.

Сегодня была тяжелая смена. Обычно я работаю семь часов подряд, почти не выходя из зала. Но сейчас у нас катастрофически не хватает рук. Это может плохо сказаться на нашей работе. Хирург должен быть в ясном состоянии ума, бодрым и полон сил.

Я не имею право на слабость.

Слабость – это чужая смерть.

– Соф, ты решила поселиться на работе? – спросила меня Лина.

Лина – моя противоположность. Мы с ней дружим столько, сколько я себя помню в этой больнице.

Она – терапевт.

Тот, кто вовремя назначит таблетки, и при этом не превратит пациента в статистику. Это ее слова. Она всегда порхает по больнице, как будто у нее под ногами не кафель, а облака. У нее всегда, получается, улыбаться и смеяться. Она легкая. Не потому, что у нее работа легче, чем у меня. Просто она умеет не тащить весь мир на плечах.

Я не умею, а она – да.

Лина Браун – это человек, с которым хочется смеяться даже в три часа ночи, когда ты валишься с ног от работы.

– Моя смена закончилась три часа назад, но ты же знаешь, наши пациенты не заканчиваются. Уже убегаю домой, – я отправила Лине воздушный поцелуй и побежала на улицу. Та в свою очередь усмехнулась надо мной.

Когда я вышла на улицу, утро было стальным и холодным. В воздухе висел дождь, который ещё не начался, но уже давил на плечи.

В воздухе пахло сыростью, листвой, дождем одним словом осенью. Я медленно шла к своей машине, чувствуя, как рабочие сутки висят на моих плечах.

Сев в машину и провернув ключ, я стала ждать, когда она прогреется до нужной мне температуры.

Да, родители бы не пришли в восторг от того, что после тяжелых суток без сна я добираюсь до дома на машине.

Мне было двадцать, когда они погибли.

Мои мама и папа.

Мы приехали в Нью-Йорк, когда мне было четыре года. Я не помню своей жизни в России.

Мой отец был нейрохирургом, и его пригласили на работу в Америку. Мама была поваром. Так они приняли решение оставить жизнь в России и перебраться в Америку.

Я осталась одна. Да двадцать лет – это не возраст ребенка. Но с их уходом я осиротела.

У нас была маленькая, но любящая семья. Та самая, которую показывают в фильмах. Мои родители любили друг друга по-настоящему.

Папа очень много работал, но он всегда находил время на нас с мамой. Я часто вспоминаю наши прогулки в центральном парке. Дома у нас всегда пахло домашней и вкусной едой. Дома царила гармония. Они даже никогда не ругались по-настоящему. У папы было отменное чувство юмора.

Я росла в любви.

Может быть, поэтому я так тяжело переживала их потерю, даже во взрослом возрасте.

Я потеряла не про просто родителей. Я потеряла мир, в котором меня любили просто так – без условий, без требования.

Прошло уже 8 лет, а слезы так и не перестают падать, только теперь я вспоминаю их с улыбкой. Не проходит ни дня, чтобы я не вспоминала их. Они не вернутся, я знаю. Всё, что у меня осталось – это память. Моя любовь к ним не закончилась их смертью.

Она живет дальше.

В каждом утре.

В каждом вдохе. Во мне

В машине стало очень тепло. Я доехала до дома на автопилоте. Руки держали руль, ноги жали педаль, но голова была где-то в другом месте. В следующих раз поеду на автобусе.

Зайдя в квартиру, не включая света, сняла обувь, пальто бросила на стул.

Падаешь в кровать после суток не как человек, а как камень в воду. Просто отключаешься.

Проспала всего три часа, когда я начну нормально спать? Время приготовить себе ужин. Я порезала овощи, отварила пасту и обжарила курицу. Все на автомате. Пока ела, включила видеохостинг. True crime. Как всегда.

Убийства, расследования, странные дела. Поужинав, я поставила тарелку в раковину, включила воду и на секундочку задумалась:

«Странно, правда? Спасть жизнь днём – и смотреть чужие смерти вечером.»

Дел больше не было, и я решила лечь спать.

Наконец-то выглянуло солнышко, Нью-Йорк засиял. Люблю такую осень. Мы с Линой решили выйти в парк и погулять несколько часов на свежем воздухе, с нашей работой и графиками нам этого так не хватало. Только я подошла купить кофе, как у меня зазвонил телефон. Звонили из больницы, а это не к добру. На смену мне только вечером

– Доктор Миллер, добрый день! Вас срочно вызывают на работу. У нас полная реанимация. Врачей не хватает.

От сказанных слов, я зажмурила глаза и потёрла пальцами переносицу.

– Буду через 30 минут.

Я не ругаюсь, не злюсь. Срочно нужно набрать Лине и сообщить ей «хорошую» новость.

– Я уже выхожу, ты где?

– Лина… Прости… меня вызвали срочно. Там полная реанимация

– Соф, я все понимаю, давай беги! Держу за тебя кулачки.

Я забегаю в клинику по пути раздеваюсь и набрасываю на себя халат. Ко мне подбегает Сильвия с документами.

– Сколько? – я надеваю маску, и перчатки, на ходу подхватывая документы.

– Семь человек, – Сильвия бежит следом за мной.

– Как давно они поступили? Есть тяжелые?

– Где-то около часа назад начали. Была перестрелка, и говорят там было месиво. Два тяжелых. Ты нужна там.

Коридор пах кровью.

На каталках – тела. Мужчины в чёрной одежде, с оружейными жгутами на руках. Раны разные: грудная клетка, живот, бедро. У одного – прострелено лицо.

Я зашла в операционную.

Первый пациент – молодой парень, лет двадцати двух. Пуля прошла сквозь лёгкое. Он хрипел, в глазах стояла смерть.

– Трубку! Быстро! – крикнула я.

Ассистент подал интубационную трубку, дрожащими руками. Я вставила её чётко, без суеты. Потом встала за операционный стол.

– Давление?

– 80 на 50, – прошептал анестезиолог.

– Теряем.

Сделала разрез. Открыла грудную клетку. Слышала, как сзади один из санитаров подавился от ужаса.

– Если тебе плохо – выйди, – сказала я холодно, не отрывая глаз от раны.

Пальцы работали автоматически. Пережала артерию. Зашила. Стабилизировала дыхание. В голове звучало только одно: «живой. пока живой.»

В четвёртой палате был уже не пациент, а почти труп. Пуля в шею. Артерия. Гортань разорвана.

Я посмотрела в его глаза. Он смотрел на меня пронзительным взглядом. Его зеленые глаза, которые заглядываю мне в душу, я забуду не скоро. Последний взгляд.

– Не успеем. – выдохнула она.

 Но всё равно попробовала.

Потому что врач не имеет права не пробовать. Даже когда знает – это конец.

В пять утра операционные были залиты кровью.

Трое на столах – ещё живы. Двое в нормальном состоянии. Двое – в реанимации на ИВЛ, состояние критическое.

Я сняла перчатки.

Пальцы в крови до локтей. Халат мокрый от пота. Лицо мертвенно-бледное. Это был самый трудный день за последние несколько месяцев. Переодевшись, села в коридоре на полу и оперлась головой о стену.

– Держи, – Сильвия протянула мне стаканчик горячего кофе.

– Спасибо, – она села рядом со мной и посмотрела неуверенно, как будто внутри боролось сама с собой.

– Говори, – я отпила горячий кофе и посмотрела на нее пронзительным взглядом.

– Ты заметила у них одинаковые татуировки на груди и одеты они были как на подбор, – она посмотрела на меня, и в глазах у них промелькнул страх и заинтересованность

– Это было трудно не заметить. Ты думаешь, они случайной всемером… попали под чьи-то пули? Это разборки, – я допила свой кофе, и пошла, собираться домой.

Глава 3. Доминико

– Анджело, скажи мне на милость. Как на нашей территории в моих людей стреляли? как такое могло произойти? – я был в не себя от ночных известий. В моих людей стреляли на моей же территории. Так их еще и отправили в городскую больницу.

– Дом…, то есть Дон, мы сами ничего не поняли, кто-то напал из-подтяжка. Мы не ожидали там засады, – Анджело подошел ко мне и сел в кресло напротив меня.

– И вам доброе утро, мальчики! – Алессио светился как фейерверк в ночном небе, его ровная и белая улыбка ослепляла всех вокруг. В нем есть какая-то лёгкость, которая мне никогда не давалась.

Я – тень от отца.

А он – свет от матери.

Алессио чуть ниже меня ростом, но это его не волнует. Он всегда смотрит мне в глаза. Без страха, прямо. Брат каждый день занимается в зале, как будто готовится к бою, которого пока нет. Смотрит на мир так, будто в нём есть ещё что-то хорошее.

– Ты где был, Алессио, – я грозно посмотрел на брата, но его ухмылка не сходила с лица. Он плюхнулся на диван.

Я подошел к окну и снова взглянул на город, сжимая в руке телефон.

Экран погас, но я всё ещё сжимал его так, будто хотел раздавить.

– Сука… – прошипел я сквозь зубы.

Сегодня ночь была в крови.

Семь человек ранено. Двое в тяжелом состоянии. Один – в коме. Всё из-за той грёбаной перестрелки

– Кто начал? – спросил я у Анджело. Хотя знал ответ.

– Дом, успокойся, – раздался за спиной голос брата.

Я развернулся и взглянул на брата. Чёрная футболка, штаны на бёдрах, волосы растрёпаны. Под глазами синяки, но ухмылка – как всегда.

– Ты опять собираешься разбить телефон? – он кивнул на мою руку.

– Купи себе сразу ящик, чтобы не бегать в магазин.

– Уйди, – бросил я.

– Нет, – спокойно сказал Алессио и сел ровно.

– Я люблю смотреть, как ты бесишься. Это терапия.

Я остановился. Челюсть напряглась.

– Они напали на наших людей, Лесс. На наших. Без предупреждения. В упор. Это не бизнес. Это – война.

– Доминико, я не думаю, что это Итан. Он хочет показать свою власть и пойдет в открытую, чтобы люди пошли за ним. Мне кажется, кто-то другой хочет выдать перестрелку за дело рук группировки. И этот кто-то знает о том, что произошло в Бронксе, – Анджело сказал это негромко, давая время размыслить над его версией.

– Анджело, мне нужно, чтобы ты выяснил все о ночной перестрелке. Все, даже то, что может показаться не важным. Алессио, в какой больнице наши люди? Нужно забрать их оттуда.

Я дал указания своим людям и закурил сигарету, не очень хорошая привычка, но так я даю мозгу отдохнуть.

Мы с парнями выходим из квартиры. Ранее утро. 8 утра.

Чёрный «Мерседес» медленно катил по набережной. Я сидел на переднем сиденье, молчал. Лицо – камень. Рука – на затылке, в пальцах зажата сигара, но не прикуренная. В голове – расклады. Война началась. Теперь каждый поворот может быть последним. Еще бы знать с кем воюем.

Алессио щёлкал чётками на заднем сиденье.

– Дом, ну не молчи, – буркнул он.

– Хотя бы скажи, какой у тебя план. Я же должен знать, сколько нам осталось.

Его юмор когда-нибудь сведет меня с ума

– Выясним, кто стрелял в наших. Мы пока не уверены, что это не Итана рук дело.

Я смотрел в окно, на отражение фар в мокром асфальте.

А потом всё случилось за секунду.

Из переулка вылетела чёрная «Альфа Ромео». Фары выключены. Двери – открыты на ходу. Автоматные очереди полоснули по «Марседесу» как бритвой.

– ЛОЖИСЬ! – крикнул Алессио.

Стекло передо мной разлетелось в пыль. Осколки в лицо. Пуля вошла в плечо, прожгла кожу, мясо, остановилась в кости. Я почувствовал, как горячая кровь потекла по боку, но глаза остались холодными.

– Назад! Назад! – орал Анджело, хватаясь за оружие.

Алессио вытащил «Глок», но уже поздно. Очередь прошила бок машины. Анджело рухнул на сиденье.

– ДОМ! Ты ранен! – крикнул Алессио.

Голова звенела. Пуля сидела в плече, боль – тупая, но терпимая. Я не собирался умирать здесь.

Я часто раньше вспоминал свое девство. О времени, когда мир казался проще. Кровь еще не липла к рукам, а смерть не стояла за спиной.

Я вспоминаю маму.

Как она смеялась. У неё был такой особенный смех – звонкий, как колокольчик. После смерти отца я не слышал, чтобы она смеялась. А ведь прошло уже 5 лет.

Алессио унаследовал от неё смех. Его глаза всегда светяться, когда он улыбается, точно как у неё.

Мама пекла хлеб сама. Говорила, что тесто чувствует человека, его настрой.

Папа… Отец. Он был другим. Держал меня в строгости. Учил меня дисциплине. Силе.

Я помню, как мы с Алессио бегали по саду. Отец наблюдал за нами и говорил мне:

– «Доминико, смотри за братом. Ты старший.»

Я смотрю за ним до сих пор.

Только теперь у меня в руках не мяч, а пистолет.

И за спиной – не сад, а тень отца.

Глава 4. София

Наконец-то эта смена закончилась, хотелось быстрее смыть с себя остатки этой ночи. Сегодня я решила прогуляться после смены, чтобы немного проветрить голову, наверное, в такие моменты многие люди закурили бы, но я не сторонник данной привычки. Подходя к кофейне, поблизости послышались звук тормозов и автоматная очередь. Стрельба, да что ж это такое. Люди вокруг меня стали падать на землю и прикрывать головы, я упала на колени и прижалась спиной к стене. Звуки выстрелов пробивали воздух, как кнут.