Беспечная Медуза

– Ну, капитанша? – раздался голос Ани, такой же ясный и чуть насмешливый, как на палубе под солнцем. Наташа резко обернулась, сердце екнуло, как шлюпка, сорвавшаяся с волны. Аня сидела на ее диване, уютно устроившись в подушках, как в гнезде, и чистила апельсин. Ее пальцы были чуть липкими от сока, капля янтарной влаги повисла на подбородке. – Долго еще до твоего костра? Игорь нервничает, как юнга перед первым штормом, кофе стынет. Говорит, ты обещала координаты точки схождения. Той самой, где «все сойдется», по твоим загадочным словам. – Она бросила взгляд на перламутровое окно. – Хотя, судя по пейзажу, кое-что уже сошлось весьма причудливо.

Наташа ощутила головокружение, как после резкого поворота на волне. Это был ее мир, ее крепость из бетона и воспоминаний, но… инфицированный миром «Медузы». И парадоксально – это было уютно. Странно, тревожно, как прогулка по канату над пропастью, но уютно, как возвращение в бухту после долгого плавания. Как будто два куска реальности – московская клетка и бескрайняя синева – слиплись по краям, и швы были почти не видны, лишь легкая рябь на стыке, как на воде от брошенного камня, выдавала.

– Кофе… – прошептала Наташа, машинально направляясь на кухню, ведомая не столько мыслью, сколько обонянием и мышечной памятью, помнящей ритуал. На плите действительно дымился маленький турок – точь-в-точь как на тесной камбузной плитке яхты, черный, закопченный, верный спутник вахт. Игоря не было видно, но его присутствие висело в воздухе плотнее пара, насыщая пространство ощущением надежности и легкой угрюмости. Можно было почти услышать его негромкое ворчание или тихий свист сквозь зубы.

– А где…? – начала Наташа, озираясь, чувствуя себя одновременно хозяйкой и гостьей в собственном доме.

– Где все? – Аня отломила дольку апельсина, брызги сока сверкнули в перламутровом свете. – Макс восседает на балконе, как Будда на лотосе, только лотос – бетонный. «Созерцает сумеречные вибрации», – процитировала она его слова с легкой иронией. – Саша ринулась в ближайший магазин за «атмосферными сухарями для капитана». Уверена, она сейчас торгуется с продавцом насчет свежести бородинского, как с портовым поставщиком провианта. Игорь же… – Аня загадочно улыбнулась, и в уголках ее глаз заплясали солнечные зайчики из другого мира. – Говорит, пошел «проверить якорь». В твоем дворе. У колеса припаркованной «Лады». Соседский пес, огромный дог по кличке Барбос, кажется, в полном восторге от такого неожиданного морского визита. Обнюхивает ботинки, как реликвии.

Наташа фыркнула, и смешок сорвался с губ, легкий, как морская пена. Абсурдность ситуации обволакивала ее, как теплый, тяжелый плед после долгого перехода в холодном тумане. Она налила кофе в свою обычную, скучноватую белую кружку (но почему-то на дне, там, где обычно скапливается гуща, обнаружила нарисованную тонкой синей линией маленькую, улыбающуюся медузу). Вкус был идеальным. Тот самый. Гармония горечи, сладости корицы и соленого послевкусия, как поцелуй ветра после штиля. Она закрыла глаза, вдыхая аромат, позволяя ему унести сознание на мгновение к скрипу такелажа и крикам чаек. Может, так и должно быть? Может, вопрос «откуда взялась?» – неважен? Может, дом – не точка на карте, а запах? Запах твоего кофе, варящегося даже в твоей же кухне призраком невозмутимого капитана? Запах, который плетет невидимые нити между мирами?

Она подошла к окну, кружка теплом прижималась к ладони. Во дворе, в перламутровых, мерцающих сумерках, Игорь действительно что-то «проверял» у колеса соседской машины, наклонившись с сосредоточенным видом механика, осматривающего киль перед гонкой. Огромный дог Барбос сидел рядом, благоговейно наблюдая, и его хвост выметал по асфальту восторженные круги. На балконе соседнего дома снизу маячила неподвижная, как статуя, фигура Макса, обращенная к странному небу. Было… смешно до слез. И до щемящей целостности. Она почувствовала себя здесь, в этом абсурдном сплаве, почти как там, на палубе под солнцем. Может, не нужно выбирать? Может, граница – это не стена, а шов? И можно жить прямо на нем, на стыке, ощущая биение обоих миров?

Голос из Глубины Песочных Часов (Развернутый до размеров приговора)

Наташа улыбалась, глядя на сюрреалистический двор, этот музей современного абсурда, и поднесла кружку к губам. Еще глоток этого волшебного, связующего кофе, еще мгновение хрупкого равновесия…

– Выбирай берег, мореплавательница. – Голос прозвучал не снаружи, не из комнаты, не от Ани. Он пророс изнутри, из самых потаенных глубин ее существа, из трещин между клетками памяти. Хриплый, глухой, пропахший вековым дымом костра, древней пылью пустынь и безжалостной усталостью вечного стража порталов. Он прорезал уютную дымку гибридного сна, как ржавый якорь рвет нежную ткань паруса. – Или песок кончится, и ты останешься между навсегда. Ни здесь, ни там. Пылью на ветру времен. Песчинкой, застрявшей в горлышке мироздания.

Наташа вздрогнула так сильно, что горячий кофе выплеснулся на руку. Боль – острая, обжигающая – впилась в кожу. Крик застрял в горле, превратившись в хрип. Перламутровые сумерки за окном схлопнулись мгновенно, как мыльный пузырь, тронутый пальцем. Фигуры Игоря, замершего у колеса, Макса-статуи на балконе, – растворились, как мираж в пустынном зное. Не исчезли, а именно растворились, оставив после себя лишь легкое дрожание воздуха, как после сильной жары. Аня на диване замерла в момент, когда подносила дольку апельсина ко рту. И начала блекнуть: сначала цвета потускнели, будто черно-белое фото из старого альбома, потом контуры поплыли, превратив в небрежный рисунок мелом на асфальте, и наконец – рассыпалась в мелкую, серебристую пыль, унесенную невидимым сквозняком из уходящей реальности.

Комната содрогалась. Книги падали с полок, как раненные птицы. Стены пульсировали, как гигантские медузы, наливаясь то багрянцем, то мертвенной синевой. Пол качался под ногами, имитируя океанскую качку в самом ее неприятном проявлении. Только песочные часы на подоконнике стояли незыблемо, как скала в урагане. И песок в верхней колбе стремительно таял, уносясь вниз тонкой, неумолимой струйкой. Оставалось меньше четверти. Времени. Выбора. Себя.

– Нет! – выдохнула Наташа, не крик, а стон отчаяния, и бросилась к часам, к этому якорю в бушующем море распада. Она хотела остановить песок, впиться пальцами в ненавистную струйку, перевернуть их снова, вернуть тот уютный, абсурдный, но такой цельный сон-сплав, где пахло кофе Игоря и апельсиновым смехом Ани. Но пальцы… прошли сквозь деревянный корпус, как сквозь дым, как сквозь призрак. Ощутив лишь ледяное покалывание Пограничья.

– Слишком долго играешь в гостевые реальности, Скользящая, – проскрежетал голос, казалось, исходящий теперь от самого песка, от каждой падающей песчинки, вибрирующей с частотой распада. – Дом – не там, где варят кофе. Дом – там, где ты признаешь свое истинное имя и свой подлинный горизонт. Выбирай. Москва? Уютная клетка воспоминаний и пыльных тополей? «Медуза»? Беспечный сон под солнцем, где ты капитан, но не хозяйка своей судьбы? Или… холодная правда у моего костра? Где нет места иллюзиям, где ветер пустыни выдувает все наносное, оставляя лишь суть? Песок… – голос сделал паузу, леденящую душу, – …кончается.

Наташа в ужасе смотрела на последние песчинки, соскальзывающие в узкое горлышко, как в пасть времени. Выбор? Какой выбор? Москва казалась плоской картинкой, выцветшей открыткой из прошлой жизни. «Медуза» – недостижимым, сладким миражом, тающим на горизонте. А костер в пустыне… Что ждало ее там? Вечное, одинокое странничество по краям миров? Ответы, от которых сожмется сердце? Или просто… небытие, растворение в песчаной вечности Пограничья?

Последняя песчинка дрогнула на самом краю, замерла на миг, будто давая ей последний шанс.

Она не успела подумать. Не успела взвесить. Сработало глубже страха, глубже разума. Некий инстинкт выживания души. Она не потянулась к часам. Не закричала «Москва!» или «Медуза!». Она не выбрала ни один из предложенных берегов.

Она зажмурилась изо всех сил. Не для того чтобы спрятаться от ужаса распада. А для того чтобы увидеть. Увидеть то, что было ее правдой, ее точкой отсчета в этом хаосе.

Она представила. Не сталинскую высотку за исчезающим окном. Не каюту на яхте с запахом моря и свежей краски. Она представила тот самый медный кофейник на углях. Его выпуклый бок, тускло блестящий в пламени, отражающий прыгающие, ненасытные языки огня. Запах. Не просто горького кофе и полыни. Запах вечности, выжженной солнцем пустоты и… безответного вопроса. Холод пустыни, обжигающий щеки ледяным дыханием ночи, и невыносимую близость звезд – таких ярких, таких огромных, что они давили на плечи, напоминая о ничтожности и величии одновременно. И его взгляд. Безмолвный, испытующий, ждущий. Не осуждения, не пощады, а… признания.

Она вложила в этот образ всю ярость против несправедливости миров, весь страх перед растворением, всю тоску по ответу, которая клокотала в ней, как лава, с самого первого вопроса Ани. Она не просто представила – она потребовала это. Силой воли, силой отчаяния, силой той искры, что горела в ней под названием «Я есть».

Щелчок.

Звук не громкий, но абсолютный. Звук закрывающейся двери. Или открывающейся.

Последняя песчинка упала. Невесомо, бесшумно.

Шорох прекратился. Наступила Тишина. Не просто отсутствие звука. Тишина после падения последней ноты мироздания. Тишина точки отсчета.

Наташа осторожно, словно боясь разбить хрустальный шар новой реальности, открыла глаза.

Холод. Сухой, колючий, как иглы дикобраза, воздух, впивающийся в кожу, пахнущий полынью, пылью тысячелетий и… кофе? Да, тот самый густой, дымный аромат. Гулкая, безграничная тишина пустыни, нарушаемая только потрескиванием костра – единственного живого звука в бескрайнем мире. И перед ней – угли, тлеющие красным глазом, медный кофейник, почерневший от времени и огня, и… Он. Сидел в той же позе, недвижимый, как часть пейзажа. Лицо скрыто в глубокой тени капюшона из грубой, темной ткани. Но она чувствовала его взгляд на себе – физически, как прикосновение ледяного ветра.

Он медленно протянул руку. Не к кофейнику. К грубому ковшику, торчавшему из ведра рядом. Он зачерпнул и вылил содержимое прямо на раскаленные угли. Это была не вода. Это был… песок. Тот самый, светлый, мелкий, песок из ее часов. Песок шипел на углях, вспыхивая мириадами крошечных, ослепительно-белых искр, как микроскопические звезды, рождающиеся и умирающие в мгновение ока.

– Твой песок кончился, Скользящая, – произнес он тем же хриплым, пропахшим дымом голосом, но теперь звучавшим прямо здесь, в реальности пустыни, врезаясь в тишину, как нож в песок. – Но ты принесла свою искру. – Он кивнул на вспыхивающие искры. – Это начало. – Он поднял на нее взгляд. В глубине капюшона, в кромешной тьме, мерцали отражения костра – два крошечных, неугасимых огонька. – Теперь поговорим о твоем настоящем курсе, Наташа. И о цене, которую платят те, кто пытается пришвартоваться сразу у двух берегов, забыв, что прилив и отлив не вечен. Кофе почти готов. Садись к костру. Здесь холодно стоять.

Холод Правды и Искра Выбора (Развернуто до размеров судьбы)

Холод пустыни пробирал до костей, несмотря на жар костра, пылавшего, как маленькое солнце в ночи. Наташа стояла, ощущая абсолютную нелепость пижамы с удивленными совами в этом бескрайнем, безжалостном пространстве, где время текло иначе, а звезды были ближе родни. Взгляд мужчины, скрытый капюшоном, ощущался на ее коже, как песчаный ветер, несущий вековые тайны и ледяное безразличие вечности.

– Цену? – ее голос звучал хрипло, сорванный сухим воздухом и комом в горле. – Какую цену? За что? За то, что я не знаю, где мой дом? За то, что помню и яхту, и квартиру, и… этот костер? За то, что я – ошибка? Песчинка, застрявшая не там?

Мужчина ответил не сразу. Он потянулся к кофейнику, обернув руку грубой тканью своего плаща, чтобы не обжечься. Движение было выверенным, ритуальным, отточенным бесконечными ночами у костра. Он налил темную, густую, почти черную жидкость в простую глиняную кружку, стоявшую у его ног на песке. Пар поднялся тонкой струйкой к давящим звездам, растворяясь в их холодном свете.

– За иллюзию выбора, – произнес он наконец, протягивая кружку Наташе. Его голос был ровным, как поверхность мертвого озера. – За попытку сидеть на двух стульях, когда миры – не стулья, а бушующие потоки, способные разорвать на части. За то, что ты игнорировала Вопрос. «Откуда взялась?» – это не философская загадка для вечера за вином на палубе под гитару Саши. Это твой фундамент. Или его отсутствие. Пока ты не знаешь ответа, ты будешь разрываться. Как ткань на ветру. Пока не порвешься окончательно. Пей. Здесь кофе варят не для удовольствия. Для бодрствования души. Горький. Как правда.

Наташа взяла кружку. Жар обжигал пальцы даже сквозь глину. Запах был интенсивным, дымным, с явной нотой полыни и… пепла? Пепла сожженных иллюзий? Она сделала маленький, осторожный глоток. Горечь ударила по языку, как пощечина, заставив сжаться все внутри и поморщиться. Это был антипод кофе Игоря – не уют, не обещание, а вызов. Признание суровой реальности Пограничья.

– Я не игнорировала! – выпалила она, чувствуя, как горечь разливается внутри, смешиваясь с обидой и отчаянием. – Я просто не знаю! Как будто… ключевой кусок мозаики вырван. Однажды я – в Москве, переворачиваю часы от скуки. Следующее мгновение – здесь, у твоего костра, в леденящем ужасе. Потом – годы обычной жизни, как если ничего не было! А потом – яхта, пробуждение с ощущением потери, вопрос Ани, как нож… Как будто кто-то вырезал самое важное! Стер память!

Мужчина медленно покачал головой. Искры от песка, все еще шипящего на углях, вспыхивали в глубине его капюшона, как крошечные, холодные отблески глаз.

– Никто не вырезал, Скользящая. Никто не стирал. Ты сама спрятала. Глубоко. Очень глубоко. Потому что страшно. Потому что ответ – не уютная московская квартирка с трещинкой на обоях и не беспечная яхта под ласковым солнцем Эгейского моря. Ответ – вот он. – Он широким, неспешным жестом обвел пустыню, костер, давящие звезды, и наконец – себя. – Ты – дитя Пограничья. Рожденная не от плоти и крови, а в месте, где временные пески встречаются с вечным огнем вопроса. Года? Родители? Твои «родители» – сам момент перехода и бездна сомнения. Ты не «взялась» откуда-то, как думают твои друзья на яхте. Ты постоянно возникаешь там, где реальности трескаются, как тонкий лед. Как песчинка в часах, застрявшая в самом узком месте горлышка. Ты – живой шов между мирами. И это… одиноко. До костей. Страшно. До ужаса. И требует выбора: зашить этот разрыв, став его вечным, безымянным стражем, растворившись в Пограничье, как я… или научиться скользить осознанно, стать проводником, но рискуя потерять себя навсегда в чужих снах, разбиться о рифы иных реальностей или быть пойманной теми, кто охотится за твоей силой.

Наташа замерла. Кружка с отвратительным, горьким кофе дрожала в ее руках. Его слова падали, как тяжелые камни, в тишину пустыни, оставляя глубокие вмятины в сознании. Дитя Пограничья? Живой шов? Это звучало как бред сумасшедшего или страница из фантастического романа. Но… почему-то отзывалось жутким, глубинным узнаванием? Как будто он назвал имя, которое она носила всегда, глубоко внутри, но боялась произнести даже в мыслях. Как будто память тела откликалась на эту чудовищную правду.

– Зашить… или скользить? – прошептала она, и голос ее был едва слышен над треском костра. – Это… и есть выбор? Тот самый?

– Это и есть цена, – поправил он, и в его ровном тоне прозвучала стальная нотка. – Зашить – значит принять эту пустыню, этот костер, эту вечную стражу у порталов. Твоя личность, твои воспоминания о Москве, о яхте, об Ане и Игоре – растворятся. Ты станешь… мной. Или кем-то вроде. – В его голосе, всегда бесстрастном, впервые прозвучала тень чего-то, похожего на усталую, древнюю грусть. – Скользить – значит взять в руки свои песочные часы (которые теперь пусты, твой песок истек) и найти им новый песок. Песок своего времени. Создать свой якорь в этом хаосе. Но для этого нужно плыть. Не по знакомому Средиземному морю, Скользящая. По Морю Возможностей. Где нет карт, только инстинкт и твой внутренний компас. Где каждый сон – потенциальная бухта, каждая реальность – опасный риф. И где тебя ждут не только друзья на «Беспечной Медузе», но и… те, кто охотится на Скользящих. Кто хочет использовать твою силу как ключ к чужим мирам… или уничтожить как ошибку, угрозу хрупкому порядку мироздания.

Он замолчал. Костер потрескивал, пожирая последние угли. Звезды давили своим холодным, безразличным величием. Горечь кофе стояла во рту, напоминая о выборе.

– Охотники? – Наташа почувствовала ледяную волну страха, пробежавшую по спине. – Кто они? Люди? Не люди?

– Те, кто боится трещин, – ответил мужчина просто, как о чем-то само собой разумеющемся. – Кто хочет, чтобы миры были крепкими, как броня. Неподвижными. Они видят в Скользящих угрозу. Вирус, разъедающий твердь. Или… ключ. Зависит от того, кто возьмет в руки ключ первым. Твоя «Медуза»… – он сделал паузу, и в ней слышалось что-то значительное, – …она плывет не просто так. Ее курс – не случайность. Ты притягиваешь волны, Наташа. Волны перемен, волны разломов. И волны притягивают акул. Тебя ищут.

Наташа поставила недопитую кружку на песок. Ее руки больше не дрожали. Внутри, после волны страха, наступила странная, ледяная ясность. Как в момент перед самым сильным штормом, когда море затихает, а небо становится свинцовым.

– Что делать? – спросила она. Не жалобно, не растерянно. Требовательно. Твердо. Как капитан, принимающий решение перед неизбежным боем.

Мужчина в капюшоне наклонился к самому костру. Он протянул руку не к кофейнику, а над угасающим жаром, туда, где шипел и искрил последний принесенный ею песок, превращаясь в пепел и микроскопические звезды. Его пальцы, не боясь жара (или не чувствуя его?), сжали горсть горячего пепла и крошечных, остывающих искр. Он протянул эту горсть Наташе. Пепла и холодного огня.

– Выбирай берег. Сейчас. Здесь. У этого догорающего костра. – Его голос звучал как приговор. – Зашить разрыв – прими этот пепел. Он станет твоей плотью, твоей пустыней, твоей вечной стражей. Ты растворишься в Пограничье. Скользить – возьми его. Это твой первый компас. Песчинки Пограничья, твоей родины. Они укажут направление к ближайшей… трещине. К месту, где тебе нужно быть. Где начнется твое настоящее плавание. Где ты найдешь первый ответ. Или встретишь первую настоящую опасность.

Наташа посмотрела на его открытую ладонь. Горячий пепел, мерцающий микроскопическими огоньками, как глаза ночных хищников. Ключ. К рабству вечной стражи? Или к бесконечно опасному, но своему пути?

Она не думала о Москве – о пыльных тополях, о недописанных отчетах. Не думала об уютном, абсурдном сне-сплаве с Игорем, варящим кофе на ее плите, и Аней, чистящей апельсин на ее диване. Она подумала о вопросе Ани. О его странной, режущей, неопровержимой правильности. О штурвале «Беспечной Медузы» под ладонью – ощущении власти и свободы. О своем имени, которое он произнес не как приговор, а как… звание. Скользящая.

Она глубоко вдохнула воздух, пахнущий горелым кофе, пеплом ее прошлого и ледяной бесконечностью будущего. И сжала его ладонь своей рукой, принимая раскаленный пепел и холодные искры.

Боль была острой, мгновенной. Как ожог. Как укол тысячи игл. Пепел впивался в кожу, искры жгли, как капли расплавленного металла. Она вскрикнула, резко, как от удара ножом, но не отдернула руку. Она сжала сильнее, стиснув зубы, впиваясь взглядом в тлеющие угольки в его ладони, впивая в себя эту боль как плату за выбор.

Когда она разжала пальцы, на ее собственной ладони не было ожога. Не было следов пепла. Была татуировка. Простая, лаконичная, как наскальный рисунок древних мореходов: три волнистые линии – море? Дюны? Время? – и над ними – одинокая точка. Звезда? Остров? Песчинка? Она светилась изнутри слабым, но устойчивым теплым светом, как тлеющий уголек, и пульсировала в такт ее бешено колотящемуся сердцу. Это был компас. Ее компас.

– Сомали, – прошептал мужчина, глядя на ее ладонь. Его голос звучал почти… с уважением? С признанием? – Берег скелетов. Там ждет корабль. Не яхта. Другой. И… вопросы. Более острые, чем у твоей Ани. Тот песок кончился, Скользящая. Теперь ты плывешь на своем. Неси свой огонь. И помни о цене. Каждый твой выбор будет отрезать кусок от одного мира, чтобы пришить к другому. Или оставлять дыру, в которую хлынет хаос. Плыви.

Свет на ладони погас, оставив лишь чуть заметный серебристый рисунок, похожий на шрам или карту звездного неба. Костер перед ней догорал, превращаясь в кучку серого пепла. Мужчина в капюшоне стал прозрачным, как мираж на раскаленном воздухе, растворяясь в поднимающемся с первыми, робкими проблесками рассвета ветре. Пустыня вокруг начала терять четкость, расплываясь в жемчужно-серой дымке утра.

– Подожди! – крикнула Наташа, шагнув вперед, протягивая руку с новорожденным компасом. – Кто ты? Как тебя зовут? Что значит «берег скелетов»? Кто ждет?!

Но он уже почти исчез, растворился в наступающем дне. Только его голос донесся, как шелест песка по камню, как эхо в пустой раковине:

– Имена в Пограничье – якоря, Скользящая. Ты выбрала скользить. Плыви без лишнего груза. А скелеты… – голос почти пропал, – …у каждого свои скелеты на берегу. Особенно у таких, как ты. Особенно у тех, кого ты там встретишь… Осторожней…

Он растаял. Костер погас, оставив лишь кучку холодного пепла. Медный кофейник исчез. Наташа стояла одна в бескрайней, пробуждающейся пустыне. В пижаме с совами. Босая. С татуировкой-компасом на ладони, неумолимо указывающей куда-то на восток. К Сомали. К берегу скелетов. К новым вопросам, от которых зависело уже не только ее будущее, но и целостность миров.

Она посмотрела на горизонт, где ночь окончательно сдалась рассвету, окрашивая песок в розовато-золотистые тона. Горечь кофе все еще стояла во рту, напоминание о цене выбора. Но теперь в ней чувствовалась сила. Сила принятого решения. Страх. Легендарный, первобытный страх перед неизвестностью. И адреналин. Адреналин свободы, пусть и страшной, пусть и опасной, но своей.

Она сделала шаг. Песок скрипел под босыми ногами, холодный после ночи, но уже готовый стать раскаленным адом. Пижама была смешной и абсолютно неподходящей. Путь – немыслимым. Но внутри, в самой глубине, горел тот самый огонь, который она принесла в пепел. Огонь вопроса. «Откуда?» Огонь выбора. «Скользить!»

«Откуда взялась?» – эхом прозвучало в ее голове, голосом Ани, голосом самой себя в московской квартире, голосом вечности.

«Отсюда,» – ответила она сама себе, глядя на серебристый шрам-компас на ладони, чувствуя его тихую, уверенную пульсацию. – «И теперь я плыву.»

Она пошла. На восток. Навстречу поднимающемуся солнцу, навстречу палящему зною, навстречу берегу скелетов. Ощущая, как где-то далеко, на стыке миров, «Беспечная Медуза» ловит попутный ветер, ее паруса наполнены неведомой силой, держа курс на ту же трещину в реальности. Их пути должны были пересечься. Не в уютной гавани. У берега скелетов. Где кофе будет еще горче, вопросы – острее ножа, а ответы, возможно, потребуют новой, немыслимой цены.

Начало Пути (Развернуто до размеров испытания)

Наташа брела по пустыне на восток. Босая. В пижаме с широко раскрытыми глазами сов, которые теперь казались символами не сна, а бодрствования в кошмаре. С татуировкой-компасом, пульсирующей на ладони теплым, настойчивым маячком. Рассвет, розовый и нежный, быстро сменился палящим, безжалостным днем. Солнце висело в выцветшей синеве неба раскаленным шаром, выжигая все тени. Песок под ногами превратился в сковороду, каждый шаг обжигал, заставляя идти быстрее, почти бежать по раскаленной поверхности, но куда бежать? Только вперед. Воздух дрожал маревом, искажая горизонт, превращая далекие скалы в плавающие замки, а ровную поверхность – в зыбкие озера, которые исчезали по мере приближения. Жажда крутила горло сухим узлом уже час. Она оглянулась – следы ее босых ног на песке тут же затягивались, как раны на воде. Никаких признаков костра, мужчины, перехода. Только бесконечность песка, небо и пульсирующая точка на ладони, неумолимо тянущая ее вперед.

«Берег скелетов…» – пронеслось в голове. Название звучало как зловещая сказка. Что ее ждет? Корабль? Какой? И кто эти «охотники»? Мысли путались от жары и обезвоживания. Она пыталась представить «Медузу», плывущую к тому же берегу, но образ расплывался в мареве. Оставалось только идти. Слушать компас под кожей. Чувствовать его тягу, как магнитную стрелку. Каждый шаг – отрезанный кусок прошлого. Каждая жгучая песчинка под босой ногой – плата за скольжение. Она шла, и пустыня отвечала ей звенящей тишиной и нестерпимым светом, выжигая все лишнее, оставляя только волю идти и страх не дойти. Где-то там, на востоке, был не только берег скелетов, но и первая трещина в ее новой реальности. И «Беспечная Медуза», плывущая к ней на всех парусах, казалось, уже отбрасывала длинную, стремительную тень на горизонте ее мыслей.