Сказы и сказки Уральского Белогорья

– А теперь умойся в фонтане.

Егор исполнил всё, как велено, доверившись ей. Умылся и снова стал молод, как в день их первой встречи полвека назад, словно время повернуло вспять. Только теперь страха не было в нём, как тогда, лишь любовь и доверие.

Белянка взяла его за руку и повела показывать свои владения. Пройдя через зал, сквозь огромные парадные двери, они вошли в подземный сад, где росли белоснежные кораллы с изумрудными листьями и рубиновыми цветами на концах ветвей. Целый день они бродили по диковинным комнатам дворца, не разжимая рук, боясь потерять друг друга снова. А вечером поднялись на скалу, чтобы насладиться закатом, как много лет назад, замыкая круг судьбы.

Так пролетел месяц, будто один счастливый миг. На заводе Егора хватились – пропал. Ушёл за белым камнем, да и сгинул. Доложили барину, тот приказал искать. Всю округу излазили, но рудознатец словно сквозь землю провалился. А влюблённая пара между тем упивалась счастьем, чувства их вспыхнули с новой силой. Но однажды Егор помрачнел, тоска опутала его сердце. Вроде и рад Белянке, а мысли где-то далеко, в родном доме летают. Белянка, чуткая сердцем, заметила перемену:

– Что случилось, душа моя? Вижу, тоска тебя снедает, грызёт изнутри.

– Не могу я больше здесь оставаться, Белянка. Все думы о доме, о семье, о детях моих. Отпусти меня на волю, прошу тебя, – признался Егор, и взгляд его был полон мольбы. Белянка внимательно посмотрела на Егора, и в глазах её плескалась печаль.

– Иди, раз сердце тебе велит. Не стану держать тебя силком, но знай, как только расстанемся, жизнь твоя быстро угаснет, состаришься и умрёшь. А я не хочу тебя терять, Егор.

– Прощай, любовь моя, – ответил Егор и поднялся из подземелья на вершину Чёрной горы.

Медленно спускался он по тропинке, и с каждым шагом старость накладывала свой отпечаток. Молодое тело быстро старилось под тяжестью прожитых лет. У подножия холма присел он у старой берёзы, глядя на последний в своей жизни закат. С сожалением, сквозь слёзы, смотрела Белянка ему вслед, прислонившись к белой берёзке, словно ища у неё утешения. Солнце медленно угасало за лесом, и веки Егора медленно смыкались, погружая его в вечный сон. Как только последний луч коснулся горизонта, веки его сомкнулись навсегда. Умер от тоски по дому наш Егор, так и не увидев больше родных.

Смерть Егорка. ИИ Ruballe Kandinsky 3.1

Утром его нашли рабочие, проходившие мимо по своим делам. В руке у Егора был зажат небольшой кусок белого талька. Доложили барину, что нашли белый камень, и тот приказал немедленно приступить к добыче. Приехали мужики на подводах, поднялись на гору и стали топорами ломать белую шапку. Камень мягкий, податливый, легко поддавался инструменту. Разобрали белую шапку Чёрного холма, углубились в её недра, алчно вгрызаясь в породу. Метров на тридцать углубились, а дальше словно в стену уткнулись – камень стал непреодолим. Поздним вечером, когда работы на холме были прекращены, вернулась Белянка и видит: нет больше белой шапки, а зияет на том месте огромная воронка, прямо до её дворца с фонтаном достали жадные руки. Разгневалась хозяйка белого камня и в ярости своей затопила карьер водой из подземного источника.

Сколько ни пытались потом рабочие откачать воду, так и не смогли, а сами навсегда зареклись ходить на проклятое место: «Не пойдём, барин, на Черновскую горку, там нечистая сила живёт! Люди видели женщину в белом, она души ворует и в гору прячет», – со страхом твердили рабочие. Приказчики злились, плетьми стегали, но рабочие стояли на своём.

С тех пор люди обходили Тальков камень стороной – кому охота к Белянке в гости попасть и всю жизнь в горе провести, в плену её вечной тоски.

Сивка – бурка

Эта история случилась в те времена, когда Сысертским заводом правил Дмитрий Павлович Соломирский, правнук Алексея Турчанинова, титулярного советника императрицы Елизаветы Петровны. Последний барин Сысертского горного округа, «Пучеглазик», как его звали в народе за большие, слегка выпученные глаза, отнюдь не был злодеем. Воспитанный, интеллигентный дворянин, закончивший юридический факультет в Московском университете, Дмитрий Павлович умел играть на музыкальных инструментах, сочинял музыку, но больше всего любил орнитологию, посвящая всё свободное время изучению птиц. После смерти отца, Павла Дмитриевича, ему досталось восемьдесят процентов акций заводов в Сысерти, Полевском и Северском, а также большая усадьба, где он и проживал почти до самой революции. Дмитрий Павлович без труда выкупил оставшиеся двадцать процентов акций у родственников и занялся модернизацией заводов, но не успел закончить начатое дело, как грянули события, перевернувшие весь мир.

В те годы на заводской даче близ Разбойничьих скал, что у Щучьих озёр, жил мужичок по имени Фрол – небольшого роста сухопарый старичок с редкой бородой, углежог, с молодых лет промышлявший заготовкой древесного угля для завода. Место здесь было глухое, болотистое, и барское начальство сюда не заглядывало, особенно после случая, когда кричный Марк с Полевского завода дал по зубам самой барыне Колтовской за то, что она его, как коня, ощупывала при всём честном народе. Барыня от удара вылетела из брички и подняла визг. Приказчики и пожарные хотели схватить Марка, но народ вступился. В суматохе Марк с молодой женой Татьяной исчезли. Барские слуги рыскали, вынюхивали, но след их простыл. Марк тем временем спрятался в небольшой охотничьей избушке среди Разбойничьих скал и по горячности своей хотел выследить молодую барыню и наказать, но та от страха сбежала в столицу, в Санкт-Петербург: «Пока этого разбойника Марка не поймаете, не вернусь!» – заявила строптивая барыня. Приказчики с пожарными прочесали весь лес, но Марка не нашли. Он же прятался в доме Фрола, а когда преследователи ушли, вернулся в избушку. Так Марк с женой три года скрывались, а потом решили уйти в Сибирь. Собрали нехитрый скарб и отправились по старой Сибирской дороге мимо Разбойничьих скал. Больше о них никто не слышал, а гору с тех пор прозвали Марковой.

Задолго до постройки завода на реке Сысерть здесь проходила старая дорога в Сибирь. У этих скал собирались разбойники из степных племён развалившейся тогда Золотой Орды́. Прячась за каменными останцами, торчащими из холмов, они нападали на путников. С тех пор скалы и стали звать Разбойничьими. Небольшие гранитные останцы высотой десять-пятнадцать метров раскинулись на протяжении полусотни метров. Вершина каменного холма напоминает голову великана. Поговаривали, что это каменная голова старшего сына злого духа гор Шихана, обитавшего у озера Аракуль в южных горах. У Шихана было два сына: старший – каменный великан ростом выше гор, и младший – низкорослый горбун. Однажды Шихан послал сыновей встретить караван с прекраснейшей невестой, какой свет ещё не видывал. Братья встретили невесту у Разбойничьих скал и оба влюбились в её красоту. Младший брат позавидовал старшему и, когда тот уснул, отрубил ему голову волшебным мечом, а оружие спрятал под голову убитого. С тех пор и стоит на возвышенности каменная голова, охраняя меч-кладенец.

Когда на заводе решили вместо угля топить печи торфом, заготовку угля на Марковском кордоне прекратили. Людей перевели: одних на завод, а других на золотые прииски у Верхней Сысерти отправили, а Фрола оставили присматривать за лесом. Так и жил Фрол с женой и двенадцатилетним сыном на заводской даче. Смотрел за лесом и за зверьём, обитавшим в этих местах: дикие кабаны, сибирские косули, пасущиеся на болотистых лугах вокруг Малого и Большого Щучьих озёр. Места здесь были тихие, красивые и далёкие от поселений, поэтому не доставляли Фролу хлопот. Да и слухи ходили, что на Большом Щучьем озере водяной живёт, облюбовал себе местечко. А с водяным шутки плохи, мигом на дно утащит. Вот и ходил Фрол по окрестностям, приглядывал за лесом, сам похожий на лешего, в небольшом волчьем тулупчике на заячьей подкладке и в белой шапке из того же зайца, пойманного им в силки. Было у него и ружьё охотничье, одностволка тульская, курковка. Как же в такой глуши без оружия? Зверя дикого полно, бывало и сам хозяин тайги медведь, захаживал, или волки за косулями охотились. Нужен глаз да глаз. Сам барин часто приезжал на кордон поохотиться, понаблюдать за зверьём. Больше всего его интересовали птицы, а Фрол готовил места для наблюдения за цаплями, журавлями и другими пичужками, которых полно было на Щучьих озёрах. Расставлял ловушки, силки, а из пойманных птиц делал чучела. Барин чучела фотографировал, записывал в книгу и забирал с собой. Такое увлечение было у последнего барина Дмитрия Павловича. Вся усадьба была заставлена чучелами, а сколько он их раздарил по музеям – не сосчитать. Он даже книги выпустил, где описал их привычки и особенности.

Как-то весной пошёл Фрол с сыном проведать дальний луг за Большим Щучьим озером. День был солнечный, но не жаркий. Природа просыпалась от зимней спячки и торопилась набрать силу. Пробираясь вдоль берега по камышам, Фрол вдруг заметил на лугу стройного оленя. Таких самцов он раньше здесь не видел. Величественный красавец каурой, красно-рыжей масти, с огромными разветвлёнными рогами золотистого цвета, сверкающими на солнце.

– Смотри, Василька, олень, золотые рога, – тихо сказал Фрол и замер на месте. – Только не спугни.

– Я таких козлов ещё не видел, – удивлённо прошептал мальчик, медленно подходя к отцу.

– Это не козёл, Василька, наши поменьше будут и окрасом другие. Сразу видно, благородный самец, царского рода.

Олень золотые рога. ИИ Ruballe Kandinsky 3.1

– А рожки у него точно золотые? – переспросил сын.

– Какие же ещё? Видишь, как блестят на солнце? Слышал я про него, но не думал, что увижу здесь.

– Отец, а кто он такой? – поинтересовался Василь.

– Олень – золотые рога, царь всех оленей, косуль. Их защитник и покровитель. Значит, где-то рядом должна быть и его избранница, – прошипел Фрол, всматриваясь в кусты пролеска. И точно, минут через пять из кустов показалась молодая стройная косуля, а за ней ковылял на слабых ножках оленёнок необычной масти. Шёрстка бурая, коричнево-рыжая, с проседью белых пятен вдоль всего тела.

– Отец, смотри, оленёнок! – не удержавшись, громко сказал Василь и случайно наступил на ветку. Та хрустнула, олень повернул в их сторону свои широкие рога. Косуля сразу прыгнула в кусты, за ней исчез и олень, а оленёнок упал в траву и скрылся из виду.

– Эх, Васька. Спугнул зверя! – слегка пожурил сына отец. – Пойдём поближе, посмотрим. Они вышли из укрытия и не спеша пошли к тому месту, где только что стояли животные. Оленя с золотыми рогами уже не было, как и его спутницы, а из травы торчал небольшой камень серого цвета с множеством крапинок, формой напоминавший оленёнка. Осмотрев следы, Фрол с удивлением заметил: – Странно, следы оленёнка теряются у камня. Пойдём, Василь. Спугнули мы их.

На следующий день отец с сыном опять пошли на это место понаблюдать за величественным красавцем. Уж больно любопытно было посмотреть на оленя с золотыми рогами. Незаметно подойдя и притаившись в кустах около зелёного лужка, они затаились. Через полчаса появился величественный красавец – благородный олень, гордо неся на голове золотую корону из оленьих ветвей. За ним следовала косуля и маленький оленёнок с необычайным окрасом. В нём сочеталось сразу несколько мастей: сивая (серая), бурая (коричнево-рыжая от отца) и каурая (красно-рыжая от матери). Как подметил отец:

– Видишь, сынок. Одна шерстинка золотая, а другая серебряная. Не простой это оленёнок, недаром отец его с золотыми рогами ходит.

– Это как в сказке, Сивка-бурка, – радостно предложил Василь. – Давай его так и прозовём?

– Сивка-бурка? Подходит, в самый раз имечко, – согласился отец. Так и стали они между собой называть оленёнка Сивкой-буркой. Всё лето Фрол с сыном наблюдали за семейством, а ближе к осени олень с золотыми рогами исчез. Остались оленёнок с косулей одни. Оленёнок подрос, возмужал, а окрас у него не менялся. Обычно к этому времени подростки меняют шкурку, готовясь к зиме, а Сивка-бурка так и ходил, как родился. Наступила зима, выпал первый снежок, укрыв зелёный луг и пролески. Фрол с сыном заранее заготовили стожки сена и ветви для подкормки, чтобы подопечные не голодали в морозы, и раз в неделю приходили проведать питомцев.

Зима сковала землю крепким морозом. Колючий наст, словно битое стекло, изранил тонкие ноги косуль, затрудняя их бег. Этим не преминули воспользоваться волки, рыская за небольшим испуганным стадом. Сивка-Бурка, юный оленёнок, вместе с матерью-косулей, обессилев, отбились от стада. Звериный оскал смерти настиг мать, волки растерзали её в мгновение ока. Сивка-бурка, застыв от ужаса, обратился в камень, избежав той же участи. Долго блуждал он по замерзшим лесам, пока не выбрел к покосившемуся домику, где жили Фрол с Василием. Отец с сыном приютили дрожащего оленёнка, отогрели его от лютого холода, выходили, словно родного. Сивка-Бурка привязался к своим спасителям и остался жить с ними.

Василий, мальчуган с глазами цвета васильков, часто гулял с ним по заливным лугам, играя в прятки. Сивка-бурка, словно тень, отбегал от Василия и, обернувшись серым валуном, замирал. А тот, смеясь, искал его, пока однажды, заигравшись, не потерял друга из виду и в отчаянии крикнул:

– Сивка-Бурка, вещая каурка! Встань передо мной, как лист перед травой! – и тут же, словно из-под земли, появился оленёнок и заговорил человеческим голосом.

– Не удивляйся, Василь, я не простой оленёнок, а волшебный. Если позовёшь меня в трудную минуту и попросишь собой прикрыть, я тут же явлюсь и защищу тебя. – Василию стало любопытно, и он тут же, не раздумывая, прокричал:

– Сивка-бурка, вещая каурка! Встань передо мной, меня собой прикрой! – Едва слова сорвались с его губ, оленёнок исчез, а на его месте возникла огромная глыба серого камня. Василий, словно растворившись в этой скале, исчез из виду. Очнулся он в подземном царстве, среди причудливых каменных ходов. Лишь одна узкая тропинка, словно скатерть, звала его вперёд. Вышел Василий к тихому озеру, у самой кромки леса, а рядом Сивка-бурка стоит, копытцем землю ворошит. Так и сдружились мальчишка с волшебным оленёнком, играя в прятки и познавая мир, пока не выросли.

Василий возмужал, превратившись в крепкого статного парня. Вскоре кордон на Марковом камне закрыли. Не до птичек стало барину, и Фрол с семьёй переехал жить на завод в Сысерть. Тяжёл был труд металлургов и горняков. Работали от зари до зари, не разгибая спины, а получали лишь гроши. Невыносимые условия ручного труда изматывали рабочих, пробуждая злобу и ненависть к приказчикам и управленцам заводов. Те, в свою очередь, лишь ужесточали наказания за малейшие провинности, не вникая в суть, что лишь подливало масла в огонь народного гнева. И вот, в 1905 году по всей России вспыхнули вооружённые столкновения между правящим классом и простым народом. Доведённые до отчаяния рабочие стали бастовать и требовать повышения заработной платы.

В то время на Сысертском заводе появился молодой студент, лет двадцати, среднего роста, статно сложенный, с аккуратной чёрной бородкой. Звали его рабочие между собой товарищ Андрей. Был он образован и умел грамотно, но очень доходчиво, как говорится, по-простому, объяснить людям всю суть происходящего тогда в России. Он призывал к борьбе с царским режимом за свои права. Естественно, это не нравилось местной власти, и жандармы объявили его в розыск, но найти не могли. Рабочие и бедный люд уважали товарища Андрея и всячески помогали ему скрыться от преследователей.

Однажды толпа из нескольких сотен человек, работавших на Сысертском заводе, явилась к Дмитрию Павловичу Соломирскому с требованием.

– Барин, убери от греха подальше своего управляющего, иначе он будет убит!

– Успокойтесь и объясните конкретнее, чем вы недовольны? – переспросил Соломирский.

– Ваш управляющий повысил норму в два раза, а платит, как за одну! Нам и так тяжело было работать, а теперь невмоготу! За невыполнение нормы штрафуют рублём, чем прикажете кормить наших детей? – пожаловались рабочие.

– Управляющий действовал на основании приказов, полученных от меня, а следовательно, убить должны вы меня, а не его. Надеюсь, меня вы убивать не станете? – вопросил Дмитрий Павлович. Рабочие замолчали, опустив глаза в пол, зная своего барина. Все считали его порядочным человеком, только в заводских делах тютей. Тяжело вздохнув, махнув рукой, недовольные рабочие разошлись, но свою угрозу не отменили. Пришлось Дмитрию Соломирскому помочь своему управляющему, предоставив ему личный экипаж в сопровождении четырёх казаков для охраны. Они вывезли управляющего в город. Городом в то время называли Екатеринбург, что был расположен в сорока верстах к северу от Сысертского завода. Когда рабочие узнали, как их барин поступил, сильно разозлились и пригрозили барину отомстить.

Вечером того же дня, когда барин возвращался домой из объезда своего имения, увлечённый фотографированием птиц и достопримечательностей усадьбы, в него стреляли. Выстрел прогремел неожиданно, а пуля, то ли по случайности, то ли чтобы припугнуть, прошла чуть выше головы. Жандармы искали, но никого не нашли. Понимая всю сложность положения, Соломирскому пришлось отменить кабальные условия для рабочих, хотя они и были убыточными для завода.

Но волнения на Сысертском заводе на этом не успокоились. Видимо, кто-то ловко управлял толпой, а найти этого человека жандармские сыщики не могли. Каждый раз он бесследно исчезал. Пришлось барину перебраться жить в Екатеринбург.

Жандармы сбились с ног в поисках зачинщика, а того и след простыл. Послали самых лучших сыщиков, но и те найти не могли. Всю округу перевернули, а его как ветром сдуло, словно кто-то помогает товарищу Андрею в самый последний момент уйти. Так и бились впустую, а тем временем товарищ Андрей собрался с рабочими на Тальковом камне, бывшем затопленном карьере. Люди сюда боялись ходить из-за Белянки, хозяйки этого карьера, появляющейся время от времени на её вершине. Жандармы тем более сюда носа не совали. Кому захочется на всю жизнь оказаться в скале? Поэтому рабочие могли здесь спокойно проводить свои собрания, лишь поздно вечером расходясь по домам разными тропками.

Товарища Андрея сопровождал наш Василий, к тому времени возмужавший паренёк. Он шёл немного впереди, а его вечный друг, оленёнок Сивка-бурка, бежал впереди среди деревьев. Едва заметив опасность или чужака, оленёнок замирал, превращаясь в большой серый камень, не привлекая к себе внимания, закрывая собой Василия и его спутника, скрывая их из виду.

Однажды, когда Василий вёл товарища Андрея на заброшенный карьер Тальков камень, жандармы выставили посты на всех дорогах, идущих с завода, проверяя каждого прохожего. Василий с товарищем спрятались за бугорком среди сосен.

– Не пройти, Василий. Обложили жандармы всюду, – прошептал товарищ Андрей своему провожатому.

– Не переживайте, товарищ Андрей, сейчас я вас проведу, только не удивляйтесь, – ответил Василий и прошептал своё заветное слово: – Сивка-бурка, вещая каурка! Встань передо мной, меня собой прикрой! – Лишь только парень произнёс эти слова, как перед ними появился Сивка-бурка. Топнув ножкой, оленёнок превратился в большой серый валун, в который вошли наши путники, скрывшись из виду. Перед ними открылся подземный туннель, усеянный тканой дорожкой, по которой они дошли до Талькова камня незамеченными. У подножия чёрной вершины Василий со своим товарищем вышли из туннеля и поднялись наверх, где их ждали собравшиеся на митинг рабочие, а жандармы опять прозевали товарища Андрея – остались ни с чем.

Жил около усадьбы один мужичок небольшого роста – по прозвищу Брыло. Кличку он такую получил за то, что нос у него был, как у поросёнка. Очень вредный мужик был и начальству всегда пытался угодить. Что услышит, что увидит – всё доложит, да ещё и стрелки на других переведёт. Не раз его мужики местные били за это, вот и ходил Брыло частенько с разбитым рылом, словно поросёнок. Как-то раз доложил он управляющему про товарища Андрея, что тот будоражит рабочих, подбивает против барина бороться. А тот ему и говорит.

– Ты впустую не болтай, а узнай, где и когда этот студент будет назад возвращаться. Мы ему засаду устроим, а тебя наградим, если зачинщика схватим, – пообещал управляющий.

Стал Брыло вынюхивать у рабочих, где и когда будет сходка. Но рабочие, зная его повадки, молчали, как рыбы. Тогда Брыло стал наблюдать издали. Выследил, как Василий назад ведёт товарища Андрея, заприметил тропки, по которым они ходят, и доложил. Жандармы устроили на выезде из Сысерти засаду и стали ждать, когда рабочие будут возвращаться. Тропинка шла вдоль берега, петляя по оврагу между небольшими холмами. Поздно вечером, когда уже смеркалось, товарищ Андрей вместе со своим провожатым возвращались с очередного собрания рабочих на руднике Тальков камень. Уже подходя к окраине городка, Василий услышал шорох в кустах и лишь успел прошептать:

– Сивка-бурка, вещая каурка! Встань передо мной, меня собой прикрой! – Лишь только успел Василий произнести заветное заклинание, как прогремел выстрел. Одновременно с ним перед ними возник Сивка-бурка и превратился в серую скалу, за которой и спрятались путники. Жандармы выскочили из засады, а никого нет, только серый камень торчит посреди лужайки и капельки крови на нём. Осмотрели всё кругом, перерыли всю траву, а следов нет. Опять ушёл студент, а товарищ Андрей вместе с Василием уже далеко были. Пройдя по подземной тропинке, незамеченными вышли уже на Поварне, только почему-то Сивка-бурка не появился. Как ни звал его Василий, не возвращался верный друг. Лишь на следующий день они узнали, что пуля, пущенная одним из жандармов, сразила оленёнка прямо в сердце. Сивка-бурка успел собой прикрыть своих друзей, но окаменел полностью. С тех пор на самой окраине Сысерти, словно окаменевший исполин, дремлет у дороги огромный серый валун, смутно напоминающий сказочного оленёнка. Так и прозвали камень в народе – Сивка-бурка.

Камень Сивка-бурка. Фото автора.

Белогорье

В незапамятные времена, когда по бескрайним равнинам бродили бесчисленные стада гигантских мамонтов, а на Северном полюсе сияла загадочная страна Гиперборея, в прикаспийских степях обитал гигантский Полоз – царь всех змей, чьё величие затмевало солнце. Был он воистину исполинских размеров: толщина его тела достигала верхушек самых больших деревьев, а в длину он мог растягиваться до бесконечности. Его рёбра, откованные из стали богов, не знающей сокрушения, крепились на платиновом хребте, пронизанном медными прожилками, дарующими невероятную гибкость. Внутри же, словно в жерле вулкана, клокотало огненное сердце, несущее по всему телу чёрную, как нефть, кровь. Кожа – каменная, из отборного малахита, с многочисленными прожилками и узорами. Поверх кожи – чешуя из драгоценных камней с самоцветным отливом, которая при движении создавала громкий шелест и необычайный ореол, светящийся всеми цветами радуги. Недаром в старину говорили: «Где радуга на небе засияет, там и Полоз на свет появляется».

Однажды великий Змей замыслил опоясать Землю, соединить материк с далёкой Гипербореей, чтобы вся живность земная могла посуху перебираться. Зацепился он чешуйчатым хвостом за южные барханы, словно якорем за дно морское, и пополз прямо на север. Тело его было тяжким, сокрушительным, и там, где он проползал, земля стала проваливаться, а по краям вздымались холмы, словно волны, окаменевшие во времени. Местами они вздымались ввысь неприступными громадами, а кое-где выступали каменными останцами, цепляясь за змеиное тело. Чешуя, хоть и каменная, но хрупкая, стала отламываться. Драгоценными кусочками падала на землю, насыщая путь несметными богатствами. То изумрудной крошкой отвалится, то рубиновыми кристаллами, а то и золотым песком с самородками отсыплется. Весь его путь был усеян самоцветами.

Змей-Полоз. ИИ Ruballe Kandinsky 3.1

Так и полз Змей-Полоз на север, пока не почувствовал дыхание холода. Встрепенулся, заметался из стороны в сторону, словно раненый зверь, ища спасительного тепла и уюта. Всю землю перепахал, нагромоздил горы высоченные, вечно снегом покрытые, пока не упёрся в студёное море. Дело к зиме шло, и от лютого холода море замёрзло, покрывшись льдом. Заскользил он по прибрежному льду, но даже двухметровая толща не выдержала его веса и проломилась. Пришлось Полозу ползти по дну морскому, пока не уткнулся он в таинственный материк.