Сказы и сказки Уральского Белогорья

Сказы и сказки Уральского Белогорья

Павел Васильевич Кузнецов

Иллюстратор ИИ Ruballe Kandinsky 3.1

© Павел Васильевич Кузнецов, 2025

© ИИ Ruballe Kandinsky 3.1, иллюстрации, 2025

ISBN 978-5-0067-6170-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сказы и сказки Белогорья. ИИ Ruballe Kandinsky 3.1

Сказы и сказки Белогорья

Прошло уже немало лет,

и тех героев больше нет,

но остались в назидание

дела былого созидания.

Менялись люди и вожди,

и засухи были, дожди.

В боях проверенных везением

И от врагов освобождением,

но оставалось неизменно

всё то, что нужно непременно

для жизни бурной и лихой,

пока не подойдёт покой.

Тальков камень

Жил при Сысертском заводе один мужичок – рудознатец знатный. Звали его Фёдором. Крепкий был старик, годы его не сломили. Все окрестности облазил, каждый бугорок исходил вдоль и поперёк, выискивая припрятанные Змеем-Полозом сокровища. Был у Фёдора сын, Егорка. Парень статный, высокий да плечистый, с чёрными кудряшками на голове. Одним словом – завидный жених! Девки молодые вечерами у дома их вьются, надеясь Егорку на гулянье выманить, да только он и носа не показывает – всё камушки свои перебирает, что в лесу насобирал, пытаясь понять их тайну. Пристрастился парень к делу отцовскому. С малых лет с ним по тайге хаживал. Словно губка, впитывал мудрость отцовскую. Где отец растолкует, а где и сам догадается.

– Видишь, Егорка, березняк вокруг болотца белеет? Зрелый березняк, не молодой уже, а болото ржавое, словно кровью налитое. Значит, там болотная руда притаилась. Берёза из болота воду корнями выкачивает, лимонит на своих отростках накапливает, а тот при плавке в металл обращается, – объяснял отец сыну, шагая по Месиловскому ручью. Дело к вечеру шло, пора было место для ночлега искать, пока сумрак не поглотил лес. – А там вот жимолость синеет, – отец показал на куст. – Ягодки как сапфиры гроздьями висят. А под жимолостью на земле кукушкин мох, словно бархат, зеленеет. Верный признак, что здесь золото схоронено.

– А много там золота? – спросил парень, не скрывая любопытства.

– Да как сказать? Навек хватит. Видишь, как буйно кусты со мхом по взгорку рассыпаны? Постарался Змей-Полоз, удобрил землю золотым песком, – ответил отец, хитро прищурившись.

– А ты видел Полоза? – с замиранием сердца спросил Егор.

– Великого Полоза, признаться, не видывал. А вот про него немало слыхал от старателей, – ответил Фёдор, поглаживая свою седую бороду.

– Отец, расскажи, – попросил сын, устраиваясь удобнее в шалаше у костра. Расположившись на ночлег за Вагановой горой, старый рудознатец начал свой долгий рассказ. Голос его звучал тихо и ровно, словно журчание ручья:

«На заводе нашем жил мужик, Леонтием звали. С самой юности под землёй надрывался, медь добывал. Солнца белого не видел, оттого и лицом позеленел, да и зачах. Приказчик смекнул – работник из него никакой. Перевёл Леонтия на работу полегче – на золотой прииск отправил золото промывать. Да и там не заладилось. Совсем захирел мужик. Видит приказчик – не жилец. Решил от него избавиться: «Слушай, Леонтий, работник ты старательный, да хворый больно. Поговорил я с барином, и решил он тебя на вольные хлеба́ отпустить. Пущай, мол, сам себе счастье намывает». Подумал Леонтий: Куда деваться? Семью кормить надо. И пошёл сам золото мыть. Сыновья у него были, парни лет десяти-двенадцати, хоть и молодые, да смышлёные и к труду приучены. Стали они втроём золото в реке мыть. Дело шло туго, но на хлеб наскребали. Как-то раз Леонтий пошёл в контору золото сдавать, а сыновья одни остались. Наловили рыбы, сварили уху. Сидят вечерком у костра, суп горячий хлебают да песню поют. Вдруг из темноты выходит мужик странный, словно из сказки явился.

Кафтан и штаны на нём жёлтые, из золотой поповской парчи, а поверх кафтана – широкий пояс с узорами диковинными и кистями зелёными, словно малахит расписной. Шапка тоже жёлтая, с красными отворотами по бокам. На ногах – сапоги под цвет всему наряду. Лицо золотистое, борода кучерявая, в тугие кольца завитая, словно из золотой ленты закручена. Глаза зелёные, кошачьи, да смотрят ласково, будто солнце весеннее. Ребята пригласили гостя ушицы отведать. Тот присел у костра, достал краюху хлеба, поделился. Братья, видно, давно хлеба не едали, накинулись с жадностью, откусывая большие куски. Незнакомец посмотрел на них с сочувствием и спрашивает:

– Ну что, как работа идёт? Много ли золота намыли?

– Плохо идёт. Работы много, а золота кот наплакал, – отвечают братья, печально вздыхая. – Отец совсем плох, работать не может. Того и гляди, помрёт скоро. Что делать будем?

– Вижу я, ребята, вы добрые. Злом ещё не тронутые, души ваши чисты, как родник. Ладно, помогу я вам. Только уговор: не пугайтесь и никому не рассказывайте о том, что увидите, иначе беду накличете, – сказал незнакомец и стал превращаться в гигантского змея. Чешуя его заблестела в свете костра, словно россыпь самоцветов. Пополз змей от костра к реке, пересёк её, словно молния, даже воды не коснулся и, доползя до старой берёзы, прохрипел: – Заметили? Вот тут и копайте. Хватит вам на всю жизнь, только не жадничайте, иначе быть беде! – сказал Змей-Полоз и растворился в ночной дымке, словно сон. Только потом ребята смекнули, с кем уху хлебали. Наутро, чуть свет, кинулись братья к тому месту, где змей полз, и стали копать. Копнули раз, а там песок, словно звёздами усыпан. С золотыми крупинками, да столько, что и промывать не надо! Вспомнили братья завет великого Полоза – не жадничать. Решили больше не копать. Намыли мешочек и припрятали. А в это время Леонтий, сдав в контору свою добычу, пришёл домой, прилёг отдохнуть – да и помер. Ждали его сыновья, не дождались, вернулись домой, а там – похороны отца. Остались они с матерью одни. Раз в месяц сходят на то место, копнут золотого песка, намоют месячную норму и сдают в контору, а остатки продают купцам. Те берут, не спрашивают, откуда добро, глаза застилает жадность. Так и жили братья. Дом новый построили, корову завели, хозяйство справное. В общем, не богато, но на жизнь хватало. Повзрослели братья, возмужали. И тут на них приказчик глаз положил: «Такие парни вымахали, а на барина ни дня не работали, живут припеваючи! Непорядок!» Вызвал он их к себе и приказал на работу выходить. А те ему в ответ:

– Так нас с отцом барин сам на волю отпустил.

– Покажи документ! – требует приказчик, наливаясь злобой. – Нет? А раз нет, то вы – крепостные. Завтра на работу, иначе выпорю! – пригрозил грозно приказчик.

Делать нечего, пришлось братьям барщину отрабатывать, гнуть спину на барина. Решили братья выкупиться на волю, словно птицы из клетки. Спросили у приказчика, а тот им и говорит: «Давайте четыре сотни с каждого – и вольную бумагу получите, с печатью». Подумали братья и согласились, а чтобы не вызвать подозрений, решили освобождаться по одному: сначала старший брат выйдет на волю, а потом и младшего выкупит. Намыли золотого песка с заветного места, припрятали на огороде, в землю закопали. У купцов выменяли часть золота на четыреста рублей, и старший брат получил вольную. А младшего – на дальний прииск угнали, словно в ссылку. Как только старший брат вольную получил, так сразу про младшего брата и забыл, сердце его окаменело. Жалко стало золото отдавать, самому пригодится. Да только промашка вышла. Пошёл он в огород золото достать, а там – пусто, пропало, словно и не было! Побежал на заветное место – и там ничего нет, пусто. От злости и помер старший брат, лопнуло сердце от жадности. Младшего на похороны отпустили. Приехал он, похоронил брата честь по чести. А наутро младший вышел в огород, копнул грядку – а там жилка золотая, словно змейка, свернулась калачиком! Достал он золота, сколько надо на выкуп, и пришёл к приказчику: – Вот, пятьсот рублей. Давай вольную, как договаривались! – сказал он приказчику, глядя ему прямо в глаза. Тот деньги взял, дал вольную, с печатью и росписью. Младший брат вернулся домой и зажил спокойно. Вскоре женился, детишки пошли, мал мала меньше». – Закончил отец свой рассказ, голос его стих, словно затухающий костёр.

– Значит, не всем то золото даётся? – заметил, зевая, Егорка.

– Спи, неугомонный. Жадному человеку золото не поможет, только до горя доведёт, – ответил мудрый отец, поворачиваясь на бок. Через несколько минут раздался его спокойный, негромкий храп.

Поутру отец послал Егора на разведку к чёрному холму, что виднелся за Карандашным увалом, словно грозный великан. Парень, не мешкая, собрался в путь и двинулся напрямик, через лес. Знакомые места вскоре вывели его к подножию исполинского холма, густо заросшего вековыми соснами. Склон его был устлан ковром из тёмного мха, мягкого и упругого под ногами, и лишь на самой вершине, словно белоснежная корона, алела роща белоствольных берёзок, окружая шапку из мягкого камня. Егор, запыхавшись, взобрался на вершину и принялся отбивать кусочки камня в надежде найти ценную породу. Вдруг, словно сотканная из лунного света, из камня вышла стройная девушка в белом платье, лёгком и воздушном, как облако. В руках она держала маленького белоснежного зайчика, которого нежно поглаживала, словно дитя. На сгибе локтя висела плетёная корзинка, полная янтарной морошки, напоминающей солнечные капли. Белые, как первый снег, волосы волнами ниспадали на плечи, и лишь тонкие чёрные брови подчёркивали бездонную голубизну её огромных глаз, в которых плескалась небесная синь. Егор замер, поражённый неземной красотой, возникшей посреди этой глуши, словно образ из другого мира. Незнакомка тоже застыла, с любопытством разглядывая нежданного гостя. Их взгляды встретились, и, казалось, растворились друг в друге, слившись в одно целое, словно время остановилось.

Белянка. ИИ Ruballe Kandinsky 3.1

Придя в себя, Егор робко спросил, словно боясь нарушить тишину:

– Хороша ли ягода морошка?

– Хороша, приятная на вкус, – ответила девушка, и её голос прозвучал нежнее журчания ручья.

– А можно мне попробовать немножко? – набравшись храбрости, попросил Егор, слегка при этом смутившись.

– Не испачкай только ус, – с озорной искоркой в глазах ответила незнакомка, и уголки её губ тронула лёгкая улыбка.

– А как зовут красавицу такую? – прошептал Егор, боясь спугнуть девушку, словно мотылька.

– А ты отгадай! – загадочно ответила незнакомка, и голос её, словно колокольчик, зазвенел под шелестом ветерка.

– Можно я тебя Белянкой буду звать? – слегка смутившись, спросил Егор, надеясь на чудо. – Ты как те стройные берёзки, что украшают собой эту полянку.

– Называй, коль тебе так по нраву. Те берёзки – мои сёстры, что выросли вместе со мной, мы с ними словно одно целое, – ответила девушка, и её взгляд стал теплее, словно солнышко выглянуло из-за туч. Вдруг издалека раздался громкий крик: «Егорка!..» – словно эхо, прозвучавшее в горах. Егор вздрогнул, а Белянка с озорной улыбкой сказала:

– Значит, Егорка! Не забудь: завтра приходи, – и, словно лёгкий туман, растворилась средь берёз, будто её и не было, лишь лёгкий аромат морошки остался в воздухе. Егор ещё долго стоял как вкопанный, не веря своим глазам, словно зачарованный, пока на вершину не поднялся его отец. Тот удивлённо посмотрел на сына, но ничего не сказал, лишь отломил кусок белого камня, и они молча пошли домой, каждый погружённый в свои мысли.

Вернувшись домой, отец Егорки направился к барину с образцами собранных камней. Турчанинов, как обычно, восседал в своей библиотеке, окружённый книгами. Камнерезы, вызванные на осмотр, принялись изучать принесённые минералы:

– Мягкий камень, для дела не годится, – изрёк один, с презрением отбрасывая осколок, словно ненужную кость.

– Пустая порода. Что с неё взять? – подтвердил другой мастер, пожимая плечами.

– Фёдор, отметь ту гору на карте да забудь, как страшный сон, – обратился барин к рудознатцу, не отрываясь от чтения, словно не замечая его. – Мне медь нужна и железо! Да чтобы много было! – грозно закончил барин.

На следующее утро, когда заря лишь тронула небо своими первыми лучами, Егор заторопился в путь:

– Батя, я на Чёрную горку схожу, мох для бани присмотрю. – Отец окинул сына взглядом, полным невысказанного удивления, но промолчал, лишь едва заметно кивнул в знак согласия. А Егорка уже летел навстречу неизведанному, к той, что пленила его сердце с первого взгляда.

Достигнув вершины, он никого не обнаружил. Тоска колючей змейкой ужалила сердце, и парень присел на серый валун, торчащий из земли. И тут, словно сотканная из лунного света, возникла Белянка. Белые волосы, будто облака, играли с ветром, а на изящном локте покачивалась пустая корзинка:

– Здравствуй, Егорка. Заждался? – спросила она, и голос её прозвучал, как тихий перезвон хрустального колокольчика.

– Такую красавицу и век прождать не грех! – выпалил Егор, вскакивая с камня. Их взгляды встретились, и время замерло, словно испугавшись нарушить таинство момента. Казалось, во всем мире остались лишь они двое, пленники очарования друг друга. Так и проговорили они целый день, не отрывая глаз, утопая в глубине чувств, пока солнце не коснулось лучами верхушек деревьев на горизонте. Белянка встрепенулась, словно испуганная птица:

– Мне пора. Приходи завтра, – прошептала она и, вновь растворившись в вечерней дымке, исчезла среди белоствольных берёз. Егор, словно очнувшись от волшебного сна, постоял немного, зачарованный, а затем помчался домой, ведомый силой юношеской влюбленности. Отец удивлённо встретил его у порога:

– А мох где? Леший не дал? – переспросил он сына.

– Ага. Сказал, завтра приходи, – невпопад ответил Егор и молча пошёл спать, унося с собой в сновидения образ прекрасной незнакомки. Отец лишь пожал плечами, мудро понимая, что молодость берёт своё.

Наутро Егорка, чуть свет, уже мчался на Чёрную горку, забыв даже о завтраке, словно голод мог отвлечь его от предвкушения встречи. Присел на свой любимый камень и ждёт Белянку, но её всё нет. Час проходит, другой, третий. Солнце уже в зените, а девчонки нет. Егор начал волноваться, меря шагами поляну, словно тигр в клетке. Вдруг из-за белого камня появилась Белянка. В руках у неё была та же корзинка, но на этот раз наполненная лесными ягодами, рубиновыми на вид, и белыми, гладкими камушками:

– Прости. Матушка задержала, – виновато проговорила Белянка.

– Ну что ты, я тебя хоть всю вечность готов ждать! – обрадовался Егор. – А где ты живёшь? – спросил он, не в силах сдержать любопытство.

– Здесь, недалеко, – уклончиво ответила девица, избегая прямого взгляда.

– На заводе я всех знаю, но тебя не видал, – настаивал Егор, распаляемый желанием разгадать тайну. – Может, на Марковом кордоне?

– Нет, ближе, – ускользнула от ответа Белянка, словно тень от лунного луча. Так они опять проболтали целый день, глядя друг на друга с восхищением, словно впервые увидевшие солнце. Егору не давала покоя мысль, где же живёт Белянка, но она, словно храня какую-то тайну, избегала прямого ответа. Солнце, уставшее за день, уже пряталось за зубчатыми верхушками деревьев, окрашивая небо в багряные цвета, когда Белянка, словно призрак, скользнула меж белых стволов берёз и исчезла, оставив Егора в плену догадок. Снедаемый любопытством, он решился проследить за ней, чтобы разгадать загадку, что поселилась в его сердце.

Словно тень, крался он за своей загадочной спутницей, стараясь не спугнуть её. Они спустились с Чёрной горки, перешли вброд Чёрную речку, чьи воды были темны и молчаливы, и оказались у Терсутских болот, окутанных зыбкой пеленой тумана, где каждый шаг мог стать последним. Единственная дорога вилась сквозь топь, окаймлённая чахлым кустарником, словно сама природа предостерегала от вторжения в её владения. От куста к кусту, как осторожный зверь, пробирался Егор, издали наблюдая за каждым шагом Белянки, боясь спугнуть её и выдать себя. Наконец, девушка вышла на просторную поляну, в самом центре которой чернел деревянный колодец, словно зияющая пропасть на теле земли. Возле него, согбенная временем, стояла старуха в выцветшем синем платье, голову её покрывал такой же синий, поблекший платок, словно сама ночь сгустилась над этим местом. Несмотря на расстояние, Егор, притаившийся на краю поляны, видел всё отчётливо: полная луна щедро заливала светом это таинственное место, выхватывая из мрака каждую деталь. Густой туман клубился вокруг поляны, словно боясь переступить её невидимую границу, будто сама природа трепетала перед неведомым. Сердце Егора сжалось от неясного предчувствия, но любопытство оказалось сильнее страха, заставляя его остаться. Припав к земле у низкого кустика, он замер в безмолвном наблюдении, готовый раскрыть секрет, что скрывала эта ночь.

Белянка подошла к старухе:

– Принесла, дочка, что я просила? – проскрипел старческий голос, словно шелест сухих листьев под порывом ветра.

– Принесла, матушка, – ответила Белянка и протянула старухе свою корзинку. Старуха высыпала содержимое корзинки у колодца: лягушачьи лапки, скользкие пиявки, лоснящиеся пауки, болотная тина и несколько белых камешков, принесённых Белянкой, – всё это оказалось в каменной ступе, ожидая своей участи. Старуха принялась тщательно перемалывать ингредиенты пестиком, пока не получилась сухая серая смесь, похожая на пепел забвения. Слегка дунув на порошок, она подняла в воздух крошечное облачко, которое тут же растворилось в лунном свете, словно его и не было. Шепча под нос неразборчивые заклинания, слова древние и пугающие, старуха зачерпнула из колодца воды, тёмной и холодной, и добавила её в ступу, разминая содержимое в густую сметанообразную массу. Закончив приготовление, она тщательно намазала лицо волшебной мазью, словно нанося маску, и, повернувшись к Белянке, умылась водой из колодца, явив преображённое лицо.

Бабка Синька. ИИ Ruballe Kandinsky 3.1

Перед девушкой стояла молодая красивая женщина с каштановыми волосами, собранными под синим платочком, и казалось, словно и не было прожитых лет. Синее платье облегало её стройную талию и ниспадало до земли, скрывая алые сапожки, будто сама молодость вернулась в её тело.

– Спасибо, дочка, помогла, – произнесла преображённая старуха молодым мелодичным голосом. Белянка, привыкшая к чудесам своей матери, лишь слегка улыбнулась в ответ, принимая волшебство как обыденность. Облачко пыли, сдутое старухой с волшебной мази, долетело до окраины поляны, где притаился Егор, и парень не удержался и чихнул, нарушив тишину ночи. Громкое эхо раскатилось над болотом. Бабка Синька от неожиданности пошатнулась и упала в колодец. Схватившись за край колодца, она потянула свои корявые, удлиняющиеся руки в сторону Егора, словно щупальца спрута, тянущегося к добыче. Белянка, поняв опасность, встала на пути этих рук, заслонив Егора, и те бессильно опустились на землю и замерли, побеждённые любовью дочери.

Егор, охваченный страхом, вскочил и бросился бежать по дороге назад, мимо Чёрной горки, спасаясь от верной смерти. Перебежав через брод, он повернул налево, вдоль чёрной возвышенности, и, не останавливаясь, мчался до самого дома, пока не упёрся в ворота. Только там, задыхаясь, он перевёл дух: «Надо же, чуть на кикиморе болотной не женился! Вот бы тёща была! К такой попадёшь на зубок – вмиг слопает», – думал Егор, переваривая случившееся на болоте, словно кошмарный сон. Немного успокоившись, парень рухнул на лавку и проспал до полудня, словно пытаясь убежать от реальности в царство Морфея. Разбудить его оказалось невозможно. Отец попытался, да махнул рукой, лишь слегка удивившись: «Эх, молодость», – прошептал он про себя и ушёл на разведку в лес, оставив сына наедине со своими страхами.

Помолодевшая бабка Синька. ИИ Ruballe Kandinsky 3.1

Тем временем, пока Егорка отсыпался, Белянка уже ждала его на Чёрной горке, не теряя надежды. Медленно солнце двигалось по небосводу к закату, окрашивая облака в багряный цвет, но парень так и не появился. Лишь когда последние лучи погасли за холмами, Белянка с грустью отправилась домой, унося в сердце боль расставания.

Полвека прошло, словно и не бывало. Отец Егора ушёл в мир иной от старости, а сам Егор возмужал, обрёл силу, женился, пустил корни, словно дерево, врастающее в землю. Всё ладно да складно: в церкви обвенчались, детишек народили, хозяйство завели, словно жизнь текла своим чередом. Да только с той поры ни разу Егор на Чёрную горку не ступил, стороной её обходил, словно там обитал сам дьявол. Струхнул парень, что и говорить. Да кто бы на его месте тогда не задрожал? В когтистые лапы бабки Синюшки угодить, что столько молодцев на дно колодца сманила, оставив их души блуждать в тумане. Лишь Белянка, дочка её единственная, день за днём взбиралась на вершину холма и в хороводе белоствольных берёз ждала своего ненаглядного, веря в силу любви.

Старый барин почил, упокоился в стольном граде Санкт-Петербурге, оставив после себя великую славу. Наследники его, как вороньё на падаль, кинулись делить богатства отцовские, жадные и беспощадные. Перегрызлись вконец, козни плели одна другой хитрее, заводы в прах пустили, одни долги остались, словно проклятие висело над их родом. Внуку, молодому да горячему, решили заводы передать, чтоб поднял из руин, надеясь на чудо. Лучше хоть малая прибыль, чем беспросветные убытки, рассудили они.

Взялся внук за дело рьяно: технологии заморские внедряет, печи новые возводит, старые ладит, словно пытаясь вдохнуть новую жизнь в умирающее дело. Раньше уголь из берёзы жгли, а теперь торф добывать стали, лес и природу берегут, заботясь о будущем. Да только кирпич не выдерживает адского жара торфяного, прогорает, словно не в силах выдержать испытание. Бьются мастера как рыба об лёд, а толку нет, словно проклятие тяготеет над ними. Тут и вспомнили про белый камень, что отец Егора когда-то нашёл. Хоть и мягок он сам по себе, а силу огня держит, не плавится, будто создан для этой цели. Послали за Егором гонца:

– Егор Фёдорович, выручай! Где твой камень диковинный, что жар печи укротить может? – спрашивает приказчик рудознатца, словно взывая к последней надежде. А тот как услыхал про камень, так и побелел, лицом в цвете переменился, словно призрак прошлого явился перед ним.

– Не помню, давно то было, – бормочет Егор, словно пытаясь стереть из памяти страшные воспоминания.

– Да как не помнишь? Отец твой знатным рудознатцем был, ты по его стопам пошёл.

– Шёл, барин. Да то когда было? – отвечает Егор. – Молодость, пора ветреная, многого не упомнишь, – словно оправдываясь перед самим собой.

– Найдёшь камень – вольную дам! – посулил молодой барин. Пришёл Егор домой, дрожит от страха, воспоминания давние душу леденят, словно иглы пронзают его сердце. А воли-то хочется, словно глоток свежего воздуха вздохнуть. Наконец, решился, перекрестился и побрёл на Чёрную горку, трясясь от страха.

Взобрался на самый верх, отколол кусок камня и видит: из белой скалы выходит Белянка, словно сошедшая со страниц сказки. В руках корзинка с морошкой, волосы белые по плечам рассыпались, словно лунный свет струится по ним. Ничуть не изменилась за эти годы. Как была юна и прекрасна, так и осталась, будто и не было этих пятидесяти лет. Вздрогнул Егор, веточка под ногой хрустнула, нарушив тишину. Белянка обернулась, и вновь их взгляды встретились, утонули друг в друге, словно две реки, сливающиеся в одну. Засияла Белянка от радости, будто солнце выглянуло из-за туч:

– Егор, где ж ты был всё это время? Почему не приходил? – спросила она, и в голосе её звучала неугасаемая боль.

– Не смог, – потупив взор, ответил Егор, словно признавая свою вину.

– Как ты изменился! А я всё ждала, верила, что увижу тебя снова, словно храня надежду в самом сердце.

– Годы – не воробьи, улетят – не вернёшь, – вздохнул Егор, словно подводя итог своей жизни.

– Это мы сейчас поправим. Пойдём со мной, не бойся, – предложила Белянка, взяла Егора за руку и повела к скале, словно приглашая в другой мир. Подойдя к камню, она махнула рукой, и камень расступился, открывая лестницу, уходящую вниз, в самую глубину скалы.

Спустились они вместе в белоснежный зал, где колонны из малахита поддерживали небесный свод, словно находясь в сказочном дворце.

– Не пугайся, Егор, я хозяйка этой горы, это мои владения. Сейчас мы тебя омолодим, вернём молодость, что ушла с годами, – успокоила спутница. Посреди большого зала стоял каменный фонтан с водой, прозрачной, как слеза, словно источник вечной молодости. Белянка достала ступу, положила туда какие-то травы, стала толочь, шепча заклинания, словно творя волшебство. Потом слегка дунула, и облачко пыли взвилось в воздух, словно искра жизни. Добавила из родника воды, снова перемешала, получив мазь, и натёрла ею лицо Егора, словно нанося эликсир молодости. Через пять минут сказала: