Портрет властителя ада

Я молча поднимаюсь и собираюсь уже пройти мимо, но он окликает меня. Замираю, ожидая чего-то, не знаю чего. Чего можно ждать от статуи вроде него?

– Очки!

Я даже не сразу понимаю, о чем он. Мешкаю, потом снимаю их и вкладываю в его протянутую руку. Он даже головы в мою сторону не поворачивает.

От него слабо пахнет алкоголем, и, по правде говоря, ужасно хочется упрекнуть его в этом. Вовремя одергиваю себя и просто ухожу в свою комнату.

Как же мама жила с ним? Любила его. Но за что?

4 глава

Запал правильности быстро истлевает, и я снова становлюсь плохишом. Признать надо – надолго меня не хватило. И так достаточно: неделю универ не пропускал, не бухал и не хамил папуле. Друзья уж беспокоиться начали, не случилось ли чего. Не попил ли я из копытца? А точнее, из папиного каблука. Пришлось исправляться. Ха!

Короче, с друганами на Илюхиной тачке мы отправляемся на гонки стритрейсеров. По мне, это нереально крутые пацаны. По-своему безбашенные, но крутые. Я завидую им. Скорость дает ощущение некой свободы. Это чумовой адреналин, это телки, что трутся у твоих ног, уважая за реальные заслуги. Это драйв, который мне не испытать, потому как тачки у меня нема. Будь неладен Юрий Андреевич, который не доверяет мне и считает, что у меня в голове дыра с арбуз. Для него стритрейсеры это не гонщики, а секта самоубийц. Обнаглевшие правонарушители, чей мятежный дух мешает спокойно жить другим участникам движения и собственным несчастным родителям.

Так вот, мы прибываем на какую-то пыльную бывшую базу для хранения металлолома. Это и есть нынешняя площадка гонщиков. В городе их не любят. Конечно, почти каждый из них лихачит, рискуя правами и тачкой, но драйв того стоит. Ну а здесь, среди заброшенных построек и остатков искореженного металла, они короли.

Время провели классно. Ровно до того момента, когда я слез с каркаса брошенной «копейки», где, как на пьедестале, размахивал руками и вопил во все горло до хрипоты, глуша прямо из бутылки абсент.

Помню, как ко мне подошла Дашка, местная деваха, села рядом на капот, и я с ходу начал жаловаться ей на жизнь. Не знаю зачем. Накатило. Сначала на то, что депутат Литвинов – сука, мне машину не покупает. Дура, она посоветовала попросить у него что-то подешевле. Деревянную лошадь? Он же не из-за денег мне отказывает, а из недоверия. Потом начал жаловаться на него самого и закончил эпическим описанием своего подвига во имя Кристины. А потом открыто заявил, что она была бы моей, если бы не работала у этого изверга. Дашка кивала, соглашаясь. Вдруг рядом заржал Димок – один из завсегдатаев. Он стоял шагах в трех, смотрел на дорогу и, как мне казалось, к нам не прислушивался.

Он сплюнул под ноги, растер ботинком пыль и заявил:

– Да ты ща чо вообще говоришь? Ты себя слышал? Ты кто вообще? Никто и звать тебя «сын депутата», и только поэтому тебе яйца до сих пор никто не оторвал. Думаешь, эта твоя Кристина из-за него с тобой не хочет? Да она только поэтому с тобой и общается. Только потому, что ты – сынок ее начальника. На что б ты ей сдался, беседы с тобой разводить? Что ей в тебе может нравиться? Где б ты с ней вообще познакомился? На улице бы подошел? Да она бы полицейских вызвала… Не было бы у тебя шансов без отца даже просто поговорить.

Кажется, у меня кровь закипела от возмущения.

– Хочешь сказать, что я дерьмо? Да я тебя ща этой бутылкой поимею, – заорал я, а Дашка принялась успокаивать меня, наглаживая по плечу.

– Ты ж ее потом и съешь, – рявкнул Димок. – Вот, – он кивнул в сторону моей новой подруги, – твой потолок.

– Что ты знаешь вообще?

– Да то, что ты – избалованный хмырь, который жалуется на жизнь, купаясь в золоте. Мол, папа ущемляет права. Мол, он – гад, а ты – несчастный. Я уже полчаса твое нытье слышу. Моя… плакать. – Он снова сплюнул и оскалился в идиотской улыбке.

– Радио включи, раз тебе общения не достает.

Я хотел было встать с машины, на капоте которой сидел в позе лотоса, но Дашка удержала на месте, и я всего лишь демонстративно дернул плечами. Встань я тогда, упал бы мордой в пыль.

– А папаша твой – перец знатный. Мой предок его уважает, считает грамотным, хотя и резким. Ты с ним интервью недавно смотрел? Куда уж тебе. Он, между прочем, вещи такие говорит, что не каждый себе позволит. А у сестры моей так вообще на него слюноотделение. А чего? Не мальчик, да, но ты ему и в подметки не годишься. И сложен он хорошо, видно, что качается…

– Сам-то его не захотел часом? – Отчего-то я и впрямь мог допустить эту мысль.

– А то, что тебе – криворукому – машину не покупает, так это потому, что не хочет краснеть из-за тебя. Ты и на ногах дел натворишь, мало не покажется. – Он встряхнул головой и хмыкнул.

– Пошел ты, – бросил я и все-таки слез с машины. Сделал пару шагов, оступился. Подружака меня поддержала, иначе бы точно нырнул в пылюку. Выругавшись, выдернул руку из ее хватки и, зло рыча от негодования, бросился прочь, грубо задев плечом оппонента. Тот лишь хихикнул.

Какое-то время я тупо бродил меж заброшенных построек. Слышал, как звал Макс, но не отозвался. Голова гудела. Недовольство, усталость – все скопом навалилось и ввергло в некое подобие отчаяния. Встал у серой стены, прижался лбом к холодному силикатному кирпичу, на минуту расслабился. Но вдруг сзади подошла Дарья и начала меня доставать – типа успокаивать. Оно надо?

«Наверное, запала телка», – подумал я и перешел к решительным действиям – прижал ее к стене. Она, собственно, не сопротивлялась. Поимел как смог. Вышло грубовато. Было ли ей хорошо – не знаю. Возможно, нет, но помню, как обнимала за шею и постанывала.

Просыпаюсь в машине Илюхи, на заднем сиденье. Макс расталкивает меня и выпроваживает, оставляя у ворот особняка. Я громко стучу. Мне открывает Гульнара – помощница тети Наташи, девушка, временами замещающая ее, —провожает, придерживая, в комнату, просит вести себя тише.

– Дома этот… властитель ада? – интересуюсь я, и та кивает, жестом призывая к тишине.

Я пытаюсь обнять ее маленькую фигурку, больше из дружеских побуждений, но она отшатывается. Не доверяет пьяному.

– Ты что, боишься меня? – возмущаюсь я. – А отца не боишься? А если бы он обнял, а?

Знаю, ей было обидно, но я был пьян и озлоблен на всю вселенную. А еще я замечал ни раз, как эта маленькая гостья столицы, уроженица Таджикистана, смотрит на своего хозяина – господина Литвинова. С каким трепетом внимает ему. Как любуется им издали и как стыдливо опускает глазки, когда ее ловят за этим занятием. Похоже, влюблена. Пожелай отец разложить ее на кухонном столе, даже сопротивляться бы не стала. Но папка такую не тронет. Знаю! У ее народа другие обычаи, и он не стал бы ее ломать. Она тоже это знает, потому просто мечтательно вздыхает. А на меня сейчас смотрит с тревогой и осуждением.

Я зло машу рукой, и она выходит. Где-то в коридоре слышится голос отца. Я жду его появления и готовлюсь дать отпор, но он не приходит, и я просто вырубаюсь прямо в кресле.

Институт я проспал, что неудивительно. Просыпаюсь в том же кресле. Во рту привкус жженой резины, будто старые покрышки всю ночь лизал. Голова – не моя. Гульнара отпаивает меня рассолом, сует таблетки, пытается накормить. Долго прошу у нее прощения, пока, наконец, не заслуживаю.

Странно, но вчерашний вечер помню почти весь. И готов ехать искать Димка, чтобы убить в честном поединке – монтировкой из-за угла. Шутка.

Припомнив его слова, я открываю ноутбук – посмотреть, что за интервью у отца брали и как он держался. И сразу – вот он, как всегда безупречен. Одет с иголочки. Манерный, красивый, что уж отрицать, не зря бабы сохнут. Голос ровный, ни разу не дрогнул. Улыбка такая… загадочная, что ли, и одновременно лукавая. Наверное, журналистка, что брала интервью, тоже его захотела. По крайней мере, щеки розовели у нее неоднократно. Его и впрямь не противно слушать, не то, что некоторых. Он знает, где нужно остановиться, из какого вопроса лучше выпутаться и как незаметно сменить тему. Ложных обещаний не дает. Товарищей по депутатской скамье не подставляет. При этом тверд и решителен. Настоящий воин, и на своем поле ему нет равных.

Захожу заодно на свою страницу в соцсетях. Вот она, тема: мой отец. Несколько его фото, в том числе тех, что он просил удалить. Хотя, если бы просил – я удалил бы, но он требовал, потому я лишь убрал на время. Здесь он с сигаретой, хотя курит крайне редко – старая привычка берет свое, когда нервы не выдерживают, подозреваю. Но даже в пелене табачного дыма он привлекательнее многих, о чем свидетельствуют многочисленные лайки и каверзные комментарии. Димок отчасти прав, его уважают мужики и хотят бабы, а я… так, грязь из-под его ногтей, инородный элемент, так не подходящий ему сын. Большинство считает, что на мне природа отдохнула. Обидно… особенно когда нас сравнивают. Неприятно жить в его тени, но мне не выйти из нее никакими силами. Не смогу, да и он не отпустит.

Но тут у меня появляется идея.

5 глава

– Как прекрасна наша саванна с высоты птичьего полета, – цитирую я котенка с улицы Лизюкова, когда сзади ко мне подходят Макс и Илья.

Я сижу на крыше шестнадцатиэтажного здания, свесив ноги вниз и потягивая сигарету. Макс тяжело плюхается рядом, отбирает у меня ее, затягивается и смотрит так, словно я с луны свалился.

– Я думал, у тебя косяк. Это ж простая, – разочарованно фыркает он и стреляет недокуренной сигаретой куда-то вниз. – И какая на хрен саванна?

Я не вижу Илюху, но слышу его шаги за спиной.

– Сорветесь, я вас соскребать не стану, – ворчит он.

– А где граффити-то твое? Ты ж говорил, что полез на крышу рисовать. – Макс озирается по сторонам. – Передумал, что ли? Так чего нас сюда пригнал? Где шедевр? Не понял.

– Не туда смотришь. И осторожнее там, – мямлю я, – краска еще не высохла.

– А ну подсадите меня, я хочу это увидеть, – догадывается Илья.

В его голосе читается явный интерес. Он лезет на какую-то будку, бритый за ним, ну и я следом.

Мы стоим там, разглядывая в сумерках плод моего творения.

– Повыше бы, – шепчет Илюха.

– Ага, с самолета бы взглянуть, – шутит Макс и тут же чуть не срывается с будки. – Вот ты псих. Я думал, ты девчонку эту решил в очередной раз удивить… Но получилось круто.

– Ты художник, – хвалит Илья. – А разве он курит?

Я дергаю носом.

– Изредка, когда дитятко доведет или еще кто.

– Теперь точно закурит.

– Если это кто-то разглядит, – хмыкает Макс.

Как мог, доступными средствами я изобразил случайное фото Литвинова на самой крыше. То самое, где по лицу его струилась белая дымка от тлеющей сигареты. Зачем? Не знаю. Чтобы его позлить, наверное. Ниже подписал: «Портрет властителя ада». Для меня он именно такой.

Сегодня выходной, но я завтракаю один. Где отец – неважно, он часто работает сверхурочно. Фанатик своего дела. И я люблю, когда дом предоставлен полностью мне. Но Гуля выводит меня из блаженных мечтаний, поясняя, что отец в цоколе – в спортзале. Занимается, видите ли.

Он старается не расслабляться и следит за своим телом. Спортзал был изначально запланирован в нашем доме и оборудован новейшим инвентарем. У папаши даже есть тренер-консультант, но последние полгода я его не встречал. Когда-то отец рассчитывал увидеть там и меня. И я был… пару раз в его отсутствие. Не зацепило. Ну а сегодня вдруг захотел туда наведаться и наконец посмотреть, как идут дела у отца и как выглядит его тело без официального костюма. Стоит ли оно времени, проведенного в спортивных «пытках». Хотя я и без того знаю, что плоды есть – они очевидны, этого никакой костюм не скроет. Но в спортзал я все же иду. Из любопытства.

Литвинов меня удивляет сходу. Еще на подходе я слышу разговор и даже настораживаюсь, но, войдя, вижу, что отец висит вниз головой, уцепившись за перекладину ногами, при этом болтая по телефону и подтягиваясь. А он удивляется, увидев меня. Бросает мне телефон, который я едва не роняю и кувырком опускается на батут.

– Никита? Пришел позаниматься? Это хорошее дело.

Он забирает у меня телефон и, продолжая разговор, направляется к выходу.

Я немного разочарованно смотрю в его сторону. Наверное, все же надеялся, что мы побудем вместе, и он ознакомит меня со спортивным реквизитом или покажет пару приемов. Видимо, зря.

Но у двери он неожиданно останавливается и, не прерывая разговора, заинтересованно оглядывает меня. Я тоже пялюсь. В облегающей футболке, намокшей от пота и прилипшей к рельефному торсу, и простых штанах он кажется куда более родным, чем при галстуке.

– Нужна консультация? – Он наконец заканчивает звонок.

– Нужна, конечно. С чего лучше начать? – Я сажусь на скамью для жима штанги.

– Это тебе рано. Начни с беговой дорожки. Разогрейся… – Он улыбается, но мне не весело. Я вижу – он чем-то обеспокоен и хочет уйти. – Я решу кое-какой вопрос и приду минут через двадцать-тридцать. Чтобы успел вспотеть! Ясно?

Его шутливый тон поднимает мне настроение. Давно я не разговаривал с отцом без ругани и порицаний, без едких замечаний и саркастичных улыбок. И теперь понимаю, как на самом деле мне его не хватает. Мне противен ухоженный и гладко выбритый, вечно занятый депутат Литвинов. Я не вижу в нем отца, лишь отголоски. Даже дома он продолжает носить эту маску невозмутимости, которая, похоже, приросла к его лицу. А я хочу внимания и участия. По-детски как-то, но я хочу родительского тепла. Я так давно его не ощущал и, казалось, отвык. Ан нет. Все еще помню и все еще хочу… Хочу почувствовать себя хотя бы чуть-чуть нужным.

– Депутат Литвинов, верните мне папу, – вдруг вырывается у меня, благо отец уже ушел.

Вспотел я быстро, ибо резво переключал скорость, увеличивая нагрузку.

Юрий Андреевич даже не опаздывает. Встает в стороне, наблюдая за мной и потягивая кофе.

– Правильно, бег тебе пригодится, когда от полицейских удирать будешь. Это навык полезный, – глумится он.

Я собираюсь обидеться, но отчего-то вместо этого смеюсь. И тут же торможу и падаю с дорожки.

– Считай, догнали. – Он подает мне руку, но я, схватив ее, решаю, что было бы прикольно его свалить и стереть с лица ухмылку.

Дергаю – не получается. Он еще сильнее смеется.

– Вставай. Давай-ка я тебе покажу базовые приемы в вольной борьбе для разнообразия. Может, пригодится в жизни, да вспомнишь меня добрым словом хоть однажды.

– Ты же греко-римской занимался, – припоминаю я из рассказов о его юности.

– Грубости что ли боишься? – подмигивает он, сдвигая маты и расчищая нам пространство. – Не бойся, я не стану пользоваться захватами снизу. Это лишь для того, чтобы увеличить доступные приемы для тебя.

– Я ничего не боюсь.

– Это и настораживает, – замечает он. – Иди сюда!

Я уверенно шагаю на маты, улыбаясь такому повороту. Давненько я не был объектом внимания своего нерадивого папаши. Поэтому мне приятно, но еще больше не хочется упасть лицом в грязь и быть поверженным мгновенно.

– Итак, – он, словно лектор, проходится по матам и встает в углу напротив, – борьба начинается либо в стойке на ногах, либо в партере – на коленях, упираясь руками в ковер. Единственная цель бойца – провести прием, чтобы прижать противника лопатками к ковру и зафиксировать это положение, то есть – тушировать.

– Я знаю, – уверенно заявляю я, сделав вид как можно расхлябаннее, – лекции мне в универе надоели.

На самом деле об этом виде борьбы я знаю весьма поверхностно, но отчего-то решаю, что эти знания вкупе с природной наглостью мне помогут.

– Тогда нападай, – призывает отец, и я яростно бросаюсь в бой. Но первый же мой наскок оказывается молниеносно отражен, и я падаю, как мешок с картошкой. – Дилетант, – бурчит он и продолжает безмятежно прохаживаться по матам. – Есть три базовых приема, которые при минимальных физических нагрузках позволяют нанести максимальный урон противнику. Их я тебе сегодня и покажу.

Я снова бросаюсь в бой, но оказываюсь отброшен в сторону совершенно детским приемом, как котенок. Становится обидно, но не уходить же. Я ж не слабак. Сам хотел с отцом позаниматься.

Он с загадочной улыбкой окидывает взглядом мою тощую фигуру. Мы стоим друг напротив друга, оба в футболках и спортивных штанах. И я с завистью смотрю на то, как играют его мышцы.

– Приступим. – Он занимает стойку и я, одобрительно кивнув, пытаюсь напасть. – Первый прием – «Рычаг». Когда один боец проводит руку под плечо другого, а второй рукой захватывает предплечье проведенной руки с другой стороны, – он демонстрирует на мне, – как видишь, у нас получилось удушающее кольцо вокруг шеи второго бойца. И-и-и, – я хриплю, – он повержен. – Отец выпускает меня из захвата и отходит в сторону.

Я откашливаюсь:

– Грубо.

– Да, борьба – не бальные танцы. Но если для тебя это слишком, могу вальс научить танцевать, – ерничает он.

И я снова занимаю позицию, готовясь нападать, пытаясь предугадать его действия. Выходит не очень.

Отец резко хватает меня за запястье, уводя руку вниз, а второй рукой захватывает изнутри плечо и резко разворачивает к себе боком.

– Обрати внимание, – отрывисто дыша, декламирует он, – тяжесть тела переносится на захваченное запястье. Таким образом… – Он лихо ставит меня на колени. – Понял, как делается? Ничего, мы еще повторим, закрепим… Если ты, конечно, решишься прийти еще раз.

Я, шумно дыша, поднимаюсь. Запястье поднывает после упражнения.

– Что, загонял тебя старик?

Я неестественно смеюсь. Ну какой он старик? Сорок четыре года.

– И еще одно упражнение на сегодня – «Бросок накатом».

Это единственное упражнение, технику которого я знаю, поэтому пытаюсь сопротивляться, но все равно оказываюсь переброшенным через голову и теперь лежу на мате. Отец собирается сделать очередной захват, чтоб окончательно повергнуть меня, но звонит телефон, и он опрометчиво достает его из кармана. Тут и настает мой звездный час. Я почти валю его, разговаривающего по телефону. Обхватываю за талию и пытаюсь прижать всем весом. Наверное, он не ожидал такой наглости. Но весовая категория, увы, неравная, потому, даже продолжая разговор, он резким рывком укладывает меня на лопатки и удерживает захват. Я кряхчу и вырываюсь, а он, не отрываясь от разговора, выставляет руку и начинает демонстративно загибать пальцы, отсчитывая время до моего полного поражения. И оно состоялось.

Отец поднимается, все еще болтая, бросает мне что-то типа «как-нибудь повторим» и покидает спортзал. А я остаюсь лежать на матах, тяжело дыша и глядя в потолок.

Отец все же уезжает в офис. Прошмыгивает мимо меня с портфелем в руке, на ходу допивая сок.

Несколькими минутами ранее я слышал его разговор с программистом – Сеней, – и, как я понял, речь шла о камерах наружного наблюдения.

Я даже насторожился. Вдруг это по поводу рисунка на крыше, и они пытаются вычислить меня, а заодно и моих товарищей, которых я так опрометчиво пригласил посмотреть на свои художества.

6 глава

А уже через час мой досуг «скрашивает» гостья. Заявляется староста с планшетом под мышкой и какими-то непонятными тетрадками. Я ж не в школе.

Я готов убить охранника – Николая Михайловича – за то, что впустил Лильку в дом.

Могу с уверенностью заявить: это единственная в моем окружении сексуальная девушка, которая меня раздражает. И я почти час мечусь от нее по комнатам, стараясь воплями доказать ее ненадобность в этом доме. А она отчаянно пытается вбить в мою дурную голову информацию об ответственности.

– Отвали! – кричу я и закрываюсь в спальне.

Но когда через несколько минут выхожу в надежде, что она покинула особняк, меня чуть удар не хватает. Она сидит за барной стойкой и что-то рассказывает Гульнаре. Та с интересом слушает и даже отвечает.

– Знаешь, а она умнее тебя, – заявляет староста.

– Умоляю, уйди. Иначе я тебя просто убью и закопаю в саду, а Гульнара мне поможет.

И, похоже, я так пугаю домработницу, что она спешит оставить нас наедине.

– Зачем я тебе, а? Ну что, других прогульщиков мало? Ты ж знаешь – я свое место в жизни найду.

Лиля кивает и снова начинает об отце, что у всех на виду, и обо мне – сыне, которым он должен гордиться. Что я должен ровняться на него и уважать свой статус депутатского сына.

Как же мне хочется ударить ее о стойку головой. Кто бы знал.

– Тебя что, Литвинов подкупил? – озвучиваю я предположение.

Она, недовольно фыркает, словно обиделась. А потом заливается краской.

– Ничего-то ты не понял.

– Да куда уж мне – прогульщику.

– Ты нравишься мне. Понимаешь? Как парень… И мне неприятно видеть, как ты забиваешь на себя.

Я не понимаю. Смотрю на нее не моргая. Впервые слышу подобное от взрослой девушки, которую явно не престиж манит. Не из таких она. Из правильных. Из умных. И признается в симпатии мне – олуху. Честно – польстило. Потому, когда она поднимается, намереваясь уйти, я преграждаю ей путь. Не знаю почему. Она хорошенькая, но как женщина мне никогда не нравилась. Да, симпатичная: стройная кареглазая брюнетка, длинные прямые волосы, очки-лисички, которые ей еще и идут. Всегда одевается прилично и никогда ярко не красится. Вечная отличница. Как ей могу понравиться я?

– Постой, – хриплю я и делаю шаг навстречу, но девушка отступает, словно желая поиграть в недотрогу. Я делаю следующий шаг, провоцируя ее на тот же поступок, и еще, и еще, пока она не упирается спиною в стену.

Странно, но я не знаю, как вести себя с ней. Все девчонки, что были у меня, не отличались скромностью и правильностью. Они сами висли, сами делали шаги, не стесняясь этого, а тут… В общем, я растерялся. И, даже не пытаясь быть осторожным, мгновенно срываюсь, потому, поцелуй, в который я вкладываю всю нежность, на какую способен, скорее напоминает грубый напор. Стоит отдать должное – даже не шевелясь она меня возбудила. Вот что значит надоели потаскушки. Хотя и их было немного. Девчонки не особо западают на меня, не говоря уж о том, чтобы влюбиться.

Но очень скоро Лиля отталкивает меня, разрывая объятья, которые уже стали жаркими. Да, такие девушки никуда не спешат и, как правило, долго ломаются, прежде чем лечь с парнем, но мне хочется верить, что будет иначе, и я пытаюсь удержать красотку, снова затягивая ее в поцелуй. Не получается.

– Пусти, – приказным тоном произносит она, и я не могу ослушаться.

Покорно опускаю руки, хоть и с трудом.

– Я оставлю у тебя лекции. Полистаешь на досуге.

И она просто уходит, а я долго не могу привести чувства в порядок. Она мне даже нравиться начинает. Хотя, откровенно говоря, не представляю, что может выйти из отношений с Лилькой. Она ж запилит, затюкает, заставит учиться. И ей явно не парень на ночь нужен. Она ждет серьезных отношений, не иначе. Может быть, даже хочет меня перевоспитать. Что вряд ли получится. Мой мозг мгновенно определяется: отличница-староста нам не нужна, ибо напрягаться с учебой не мое. А вот нижняя часть туловища совсем не против и согласна сейчас на любые условия, лишь бы ее приласкали.

И этой ночью, занимаясь рукоблудием, я для разнообразия представляю ее. В мыслях я даже допускаю, что она девственница, отчего становится еще приятнее и жарче. Мне вдруг неимоверно захотелось переспать с ней наяву.

Сам себя не узнавая, в воскресенье я листаю оставленные Лилькой лекции, удивляясь собственной усидчивости.

А следующим утром меня ждет сюрприз. Шутя спросив охранника, зачем он старосту пустил в наш дом, я слышу, что таково было распоряжение Юрия Андреевича, персонально по этой даме. Я аж замираю.

Так от Николая Михайловича я узнаю, что Лиля уже однажды бывала в нашем доме в мое отсутствие. Зато папуля дома был. С ним она и уехала спустя час.

Я понимаю, конечно, что наткнулась она на Литвинова, скорее всего, случайно, когда пришла меня просвещать, а позже он просто ее подвозил. Но этого часа вполне хватило бы грамотному политику, чтобы «завербовать» эту дурочку, призывая повлиять на меня.

Я все же не исключаю Лилькиной симпатии ко мне. Лишь со мной она возится, пытаясь взывать к разуму, но теперь ее слова звучат для меня как-то по-другому… неискренне. Желание покорить ее, а вместе с тем и покориться ей стремительно убывает.

Отец и сюда влез. И снова внес раздор. Должно быть, он недолго ее убеждал. Таким, как он, отказать трудно. Может быть даже, она доносила на меня.

Это удар и приходится он как раз ниже пояса. В институт меня даже ноги не несут.

Недавнее перемирие с папашей оказалось кратковременным. А мне так хотелось еще недолго побыть его сыном.

Желание поговорить с Юрием Андреевичем насчет старосты берет верх над чувством самосохранения, и я решаю навестить его и предъявить претензии. Чувствую себя почти Шерлоком Холмсом, успешно раскрывшим вселенский заговор. Всю дорогу до офиса готовлю злобные реплики, но отца снова не оказывается на работе. Кристина обещает, что он скоро будет, если никто не вторгнется в его планы, любезно предлагает мне кофе, и я решаю подождать.