XXL

Угловой столик засмеялся. Бровастый черноглазый малый в черном кожаном бомбере и серой бейсболке толкнул в плечо прыщавого скуластого приятеля в темно-синей стеганой куртке без рукавов и бежевой водолазке. Подростки сидели бок о бок и, улыбаясь, смотрели в смартфон.

– А мне здесь нравится бывать, – озираясь, с виноватой улыбкой призналась Нина. – Атмосферное место. Уютное и спокойное. Я сажусь за этот столик и…

– Портишь глаза и заодно желудок? – С усмешкой поддел Захаров.

После капучино и шоколадного мусса Захаров спросил:

– Ну что? Сменим дислокацию? – Он вытер рот салфеткой и, скомкав, бросил в пластиковый стакан.

Угловой столик захохотал.

32

Выйдя из Макдоналдса и увидев россыпь красных лепестков на тротуаре, Нина спохватилась:

– Розы!

– Богам. Возвращаться – плохая примета. Как тебе Вознесенский?

– Да так… – Нина пожала плечами. – От стихов у меня мигрень и зевота.

– Хорошо, что не диарея, – оскалился в улыбке Захаров.

– Я люблю любовные романы.

– Да весь Вознесенский о любви. – Опустив голову и вспоминая на ходу, Захаров стал ритмично покачивать правой согнутой рукой и прищелкивать пальцами.

Они побрели через безлюдную площадь в сторону сквера Гоголя. От сумерек площадь стянулась, а Ленин почернел и сплющился.

– Напои меня вином – темно-красною свободой, напои меня собою, в рот набрав «Сент – Эмильон», – доверительно понизил голос и загудел Захаров.

На Нину посыпались стихи, опутывая, сковывая, обескураживая и пьяня:

– Глухие тайны мне поручены, мне чье-то солнце вручено, и все души моей излучины пронзило терпкое вино.

Павшая желтая листва зашуршала под ногами в сквере Пушкина.

– Ах, Нина, Нина! Этот взгляд (Захаров значительно посмотрел на Нину, и она со смущенной улыбкой опустила глаза) все может выразить так чудно! Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!

Приглашая в пустынный проулок, заговорщицки подмигнул желтым глазом светофор.

Они перешли через дорогу и стали углубляться в синеватую сумрачную тишину, где по обеим сторонам теснились старые приземистые дома, обросшие лепниной, тенями, облупами, странными граффити и угрюмыми снами.

– Погас уж четыре года огонь твоих серых глаз. Слаще вина и меда был нашей встречи час.

Нина таяла и млела, размягчаясь и разнеживаясь. Она стала героиней любовного романа? Дух захватило, голова закружилась, и стало подташнивать, словно Нина стояла на краю и заглядывала в упоительную бездну.

– Не на время любить, – а безумно любить, беззаветно любить, до могилы; за любовь – свою юность и жизнь погубить, все надежды, все грезы, все силы – вот блаженство.

33

В «Плацдарме» они заняли боковой столик рядом со сценой. На сцене тускло поблескивали акустические колонки, ударная установка, микрофон на стойке, гитары. С платиновым каре и тонкими чертами лица сухопарая официантка, в облегающих джинсах и черной майке с надписью «ГосуДарья», поставила на стол два грушевидных бокала «Пино Колада».

– Я встретил чудное виденье, передо мной явились вы… – Захаров улыбнулся ГосуДарье всеми зубами. Платиновая официантка ответила кислой усталой улыбкой на тонких губах и закачала узкими ягодицами прочь.

В груди екнуло, защемило и разлилось лавой. Неужели она ревнует? Стало жарко и душно. Нина ощутила удашнение.

Захаров втянул через соломинку и поморщился:

– Увы. Это не Карибы, – вздохнул он.

– А ты там был что ли? – Усмехнулась Нина.

– И там я был «Пина колада» пил… Где я только не был. Я охоч до перемены мест. Марк Твен предупреждал: только о двух вещах мы будем жалеть на смертном одре – что мало любили и мало путешествовали. – Захаров звякнул бокалом о бокал.

– За путешествия, – сказала Нина.

– И за любовь, – Захаров выразительно посмотрел на Нину.

Нина смешалась и покраснела.

– А может, махнем на Антилы, выпьем аутентичный Пина Колада? А заодно пыхнем. Ведь там легалайз. Травы – по пояс. И вся в правовом поле.

Заглушая Захарова, загрохотала сцена. Камуфляжные бритологоловые музыканты в грубых ботинках заиграли очень громко и нестройно. Набившаяся в зал публика хлынула к сцене, одобрительно зашумела, засвистела и захлопала.

Перегнувшись через стол, Захаров что-то прокричал Нине, в полуметре от которой оглушительно ревела колонка. Нина болезненно поморщилась и покачала головой. Ей хотелось заткнуть уши. Захаров вскочил из-за стола, схватил Нину за руку и увлек к выходу.

34

На крыльце перешучивались и парили вейп двое длинных худых бледных парней и коренастая большеглазая жгучая брюнетка в оливковом бомбере и белых рваных джинсах скинни. Встрепанный рыхлый малый с клочковатой черной щетиной на квадратном желтом лице, в черном дождевике нараспашку и костюме слонялся взад-вперед, взволнованно курил и говорил то ли через блютуз-гарнитуру, то ли сам собою, криво улыбаясь пухлыми губами сумраку переулка и обшаривая его выпуклыми черными глазами.