Исполняющая обязанности жены генерала дракона

– Скорее всего, это какое-то новое заклинание! Какой-то очень сильный маг! Возможно, древний! – в один голос твердили маги-целители. – Если это так, то мы все в опасности! Лишиться на поле боя разрушительной мощи дракона – это равносильно катастрофе! Мы потеряли свое преимущество в войне!

Если раньше драконов сбивали, ранили, временно выводили из боя, пока они восстанавливаются, то сейчас ситуация приняла совсем другой оборот. Опасный для любой военной кампании.

Воспоминания снова уносили меня туда, где слышались крики боли, сыпались обломки башен. Я снова отчетливо увидел тот момент штурма крепости, который должен был стать отправной точкой нашей победы. Последние ее защитники держали оборону, хотя уже знали, что война проиграна. И зря они ее затеяли.

Темные грозовые тучи нависали над уставшими башнями, разрушенные стены зияли каменными ранами.

Противник был уже на грани сдачи, как вдруг я почувствовал резкую выжигающую боль изнутри. От этой боли, идущей из глубины души, на мгновенье потерял чувство реальности.

Казалось, заклинание, попавшее в меня, словно яд разлилось по венам, и в этот момент голос, звучавший внутри меня, голос моего дракона, умолк. Навсегда.

Растворился в потоке непередаваемой обжигающей боли.

Я не помнил самого падения. Я помнил лишь глухой удар моего тела об землю. И то, что очнулся уже человеком среди мертвых тел. Помню, как схватил лежащий в алой грязи меч, как отразил удар, потом еще один. Помню, как крепко сжимал мокрую рукоять. Как делал замах, как выставлял меч, чтобы отразить удары.

Вспомнил, как боль разорвала лицо. Но я не замечал ее. Только кровь, заливающая глаза. Помню искаженные яростью лица противников, когда я дал мечу вдоволь напиться их крови.

Я знал, что я должен выжить. Я должен вернуться живым.

Она ждет меня.

Элеонора ждет меня.

И только эта мысль придавала мне силы и ярости.

Если я и погибну, то только не сегодня. Не сейчас. Не в этом бою.

– Господин генерал! – это последнее, что слышал перед тем, как потерять сознание.

То, что случилось, я осознал уже в госпитале. Первое, что я услышал, так это тишину. Дракон внутри меня молчал. Эта тишина казалась такой непривычной, пугающей. И в этот момент испугался пустоты. Я звал дракона, напрягал все силы, чтобы попытаться обернуться, но… ничего не вышло.

Воспоминания обрывками возвращались, а я вспомнил голос Элеоноры. Он прозвучал, словно свет во тьме. Я узнал его сердцем.

"Я могу его видеть?" – слышал я ее голос, цепляясь за него всей душой, чтобы выбраться из мрака отчаяния.

"Да, да, конечно! Только он сильно ранен. Мы не знаем, почему он не может восстановиться. Прошла уже неделя… И для дракона это не свойственно!" – озадаченный голос лекарей доносился из-за двери. – "Он просил не говорить родным. Только вам!"

Сердце ждало встречи. Я хотел сжать ее руку, обнять ее.

В этот момент она была нужна мне, как единственная надежда, как луч света среди кромешной тьмы. Я знал, что выжил ради этого. Ради этой встречи. Ради того, чтобы снова обнять ее, вдохнуть запах ее волос, почувствовать тепло ее кожи и сердца.

Шелест ее юбки и скрип двери нарушили тишину палаты. Запах ее духов разбудил во мне желание жить. Я вспоминал те счастливые времена – когда она смотрела на меня с нежностью, когда наши руки соприкасались, и я чувствовал тепло её сердца. Я был уверен, что любовь – это всё, что мне нужно. Что ее любовь способна творить чудеса. Мне хотелось обнять ее, прижать к сердцу, замереть, чтобы понять – мне есть ради кого жить. Как в старые добрые времена, когда я был уверен, что ничего не разрушит наше счастье. Что любовь, что связывала нас, непобедима, что вместе мы все сможем преодолеть.

Я видел, как Элеонора застыла на пороге палаты. Как в ее глазах промелькнуло то, чего я больше всего боялся.

Глава 7.Дракон

Но она взяла себя в руки и подошла к моей постели.

Она что-то говорила. Обсуждала с лекарями. Держала меня за руку. Проводила рукой по моим волосам. Но я чувствовал холод. Я чувствовал, что что-то изменилось.

Очнувшись от воспоминаний, я до боли сжал кулак, словно пытаясь схватить и удержать что-то невидимое, а потом резко разжал его.

Я ощущал, как моя рука – та, что когда-то была сильной и уверенной – теперь лишь дрожит, как лист под порывом ветра.

На столике лежал забытый женой веер.

Я усмехнулся, вспомнив, что жена избегает взгляда на меня, а если и смотрит, то в ее глазах отражается пустота.

– А он поправится? – слышал ее голос из воспоминаний.

– Мы в этом не уверены, – смутились лекари. – Но постараемся сделать все возможное.

И только в этот момент я впервые увидел, как она впервые посмотрела на мое лицо. В ее глазах я прочитал недоумение, ужас и… брезгливость. Словно я – нищий, который тянется к ее роскошному платью грязными руками, умоляя о монетке.

Сначала я был уверен, что ошибся. Что мне просто показалось.

Но потом понял, что нет. Это не ошибка.

Элеонора избегала прикосновений. Может, со стороны казалось, что все в порядке. Но я знал, что между нами что-то не так. Ее рука была холодной. И такой же холод я увидел в ее глазах, когда впервые обнял ее. Она тоже обняла меня. Она что-то говорила о том, что все будет хорошо… Но я чувствовал, словно обнимаю пустую красивую оболочку. Что она сейчас не здесь, не со мной.

Я чувствовал, как Элеонора уходит, словно призрак, исчезающий в тумане.

Её тень – всё тоньше, всё дальше. Я наблюдал за этим в бессилии что-либо изменить. Я ничего не мог сделать, чтобы остановить этот уход.

Нет, она не говорила о разводе, не говорила о чувствах, она убеждала, что все в порядке, все по-прежнему.

Но я знал, что это всего лишь слова. Я видел, сколько усилий стоило ей, чтобы посмотреть мне в глаза. Видел, что за ее глазами скрывалась пустота.

Словно она ушла от меня, не уходя.

Она отворачивалась при виде моего обезображенного лица, избегала моих прикосновений. Отстранялась, как только я ее отпускал. Словно для нее это превратилось в неприятную обязанность.

Я не мог его осуждать.

Но осуждал.

В тот момент, когда одно ее слово нежности, когда тепло ее сердца способно было вернуть мне надежду, я видел лишь красивую оболочку, которая ходит, улыбается, разговаривает со мной. Но душа ее закрыта.

Я взял в руки ее веер, сжимая его.

Каждый раз я прислушивался к шагам в коридоре. Я узнавал ее по шагам. И каждый раз я представлял, что она откроет дверь и скажет, что скучала, обнимет, и я снова почувствую тепло ее сердца.

Но она не придет. Она меня боится.

Я вспомнил ужас в глазах жены, когда посреди одного разговора по стенам побежали трещины. Как порыв магии сбил ее с ног. Как я просил у нее прощения, вымаливал его, боясь, что причинил ей боль.

Горечь охватывала меня, но вместе с тем – и безмолвное понимание.

Я не мог стать тем, кем был раньше, и, возможно, она не могла принять меня таким. Моя слабость и мои раны – будто приговор, лишающий меня достоинства, силы, смысла жизни. Я чувствовал себя разрушенным, заброшенным, как руины старого замка, в которых когда-то кипела жизнь.

Тогда я понял: с этого момента я – всего лишь человек. Слабый, уязвимый и смертный. И все мои раны – не просто физические, а раны души, которые никак не заживают. Они – мой приговор, моя судьба. Я стою в тени, разрываемый между горечью и надеждой, которая почти угасла.

Я жив – и это самое страшное и самое дорогое, что у меня есть.

Глава 8. Бессилие и тяжесть

– Мы пробовали все. Маститые маги разводят руками. Заклинания его не берут! Даже странно, – заметила Элеонора. – Даже родовая магия рода Моравиа оказалась бессильной.

Элеонора закатила глаза, и в её взгляде я увидела не только презрение, но и глубокую печаль.

– Я не могу любить его таким, – произнесла она, её голос стал тихим, но в нём всё ещё звучала горечь. – Я не могу смотреть на него, не вспоминая, каким он был. Мне это тяжело. Я не хочу так.

Я поняла, что её слова были не только о нём, но и о ней самой.

– Вы должны попытаться, – произнесла я, стараясь донести до неё свою мысль. – Он нуждается в вас больше, чем когда-либо. Иногда любовь, теплота и ласка…

В этот момент мне казалось, что что не все потеряно. Что что-то внутри нее может измениться. И что она – просто уставшая женщина, которая опустила руки, которая мечется из крайности в крайность, сгорая от внутреннего отчаяния.

– Хватит! – отрезала Элеонора. – Прекратите! Я больше не хочу разговаривать на эту тему! Мне пора возвращаться. Скоро бал. Я пришлю тебе распоряжения. А пока осваивайся.

Элеонора, не дождавшись ответа, вышла из комнаты, оставив меня одну с нарастающим чувством тревоги. Я смотрела на её уходящую фигуру, и в сердце моём разгоралось недоумение. Как можно быть такой жестокой? Как можно отвергать человека, который когда-то был её идеалом, а теперь нуждается в поддержке?

Может, в глубине души, она все еще любит мужа?

Я подошла к окну и посмотрела на сад, где цветы распускались, словно жизнь продолжалась, несмотря ни на что.

– О, добро пожаловать, – услышала я незнакомый голос. Обернувшись, я увидела пышную даму в костюме горничной. – Меня зовут Бэтти. Я горничная. Сослана сюда за пьянство, дебош и плохо проглаженные ленты.

– Очень приятно. Я – новая сиделка у генерала Моравиа, – улыбнулась я. – Приехала, чтобы помочь вашему хозяину. А так вроде бы больше нигде не накосячила…

– О, ему уже ничего не поможет, – заметила горничная. – Знаешь, сколько вас таких тут было? И сиделки, и доктора, и какие-то целители!

– Правда? – удивилась я. – Мне об этом не рассказывали! Неужели никто не смог помочь?

– А! Понятно! Видимо, вы еще не в курсе, – усмехнулась Бэтти.

Глава 9. Горничная и секреты

– Скоро сами всё поймете, – вздохнула Бэтти, слегка улыбаясь, словно предвкушая нечто важное и таинственное.

– Пойму что? – спросила я, чувствуя, как медленно поднимается внутри волнение.

– Всё, – ответила горничная, улыбка на ее лице заиграла мягкими оттенками таинственности.

Она взглянула на меня с легкой насмешкой, и я почувствовала, как в ее глазах загорается искра. Бэтти обошла меня, словно исследуя каждую мельчайшую черту моего лица, оценивая, насколько я соответствую этой загадочной, почти мистической обстановке, в которой оказалась.

Я понимающе улыбнулась в ответ – опыт работы у богатых учит видеть за словами и жестами больше, чем кажется на первый взгляд. Иногда слуги любят напускать загадочность, рассказывая о семейных проклятиях, призраках и прочей дребедени, чтобы скрыть свою слабость или просто развлечься.

– Нас тут немного, – произнесла Бэтти, поднимая брови и делая легкий жест рукой. – Я, кухарка и дворецкий. А теперь – и ты.

Я кивнула, стараясь сохранять дружелюбный настрой, хотя внутри ощутила, как сердце забилось немного чаще.

– И чем вы тут занимаетесь? – спросила я, стараясь изобразить интерес и невинность, но одновременно и проявить немного любопытства, чтобы понять, что скрывается за этой загадочной атмосферой.

– Делать нам особо нечего, – ответила Бэтти, улыбнувшись чуть загадочно. – Мы с кухаркой придумываем сплетни про дворецкого. Он обижается, когда слышит, что его обсуждают. Потом остывает, и всё по кругу.

Она засмеялась мягко, и в этот момент я заметила, как в ее взгляде проскользнула искра удовольствия. Я невольно улыбнулась. Забавная тетка – словно персонаж из старинной сказки, где всё наполнено тайнами и намеками.

– Большинство комнат у нас нежилые, – продолжила Бэтти. – Гости бывают редко. Иногда сюда заезжает генеральша, но ночевать тут она не остается. Как говорят, что одна туфелька здесь, а другая – уже в столице, на балу или в модном салоне. Приезжает она нечасто. Примерно раз в месяц! Иногда чаще, если ей что-то нужно.

– Я слышала наверху шум, – сказала я, наклонившись чуть вперед. – Такой громкий, будто кто-то пробежал по полу. Вы не знаете, что это было?

Бэтти вздохнула, ее лицо стало чуть серьезнее.

– Послушайте, – начала она ласково, – я не сомневаюсь, что вы добрая, милая и честная девушка. Но предыдущие сиделки и врачи, что здесь работали, – все они не задерживались надолго. Они исчерпали все свои возможности. Иногда доходили до крайностей, – добавила она, чуть улыбаясь. – И вам здесь, скорее всего, тоже лучше не задерживаться.

– А почему не задерживались? – спросила я, чувствуя, как внутри загорается любопытство. – Из-за проклятия?

Бэтти взглянула на меня с легкой тенью грусти в глазах.

– И из-за проклятия, и из за характера генерала, – произнесла она тихо, словно боясь нарушить какую-то невидимую границу. – Но прежде всего – из-за его характера. И некоторые я лично провожала сметенными в совочек. Хотя это – обязанность дворецкого, – добавила она, чуть усмехнувшись.

Я почувствовала, как в голове всплывает новая тайна, словно занавес медленно поднимается, открывая темные, неизведанные грани этой загадочной истории.

Глава 10. Игра без победителей

– А что это за проклятие? – тихо спросила я, осторожно оглядываясь, словно боясь наткнуться на что-то невидимое, скрытое во тьме. Я старательно подобрала эпитет «проклятье», намекая на разгулявшуюся силу генерала.

Бэтти пожала плечами, ее лицо выражало искреннее недоумение и немного насмешки.

– А я откуда знаю? – ответила она, делая легкий жест рукой. – Я что, у него документы спрашивала? Проклятие и проклятие.

Я почувствовала, как мороз пробежался по коже, и мой взгляд невольно скользнул по древним стенам – мрачным, покрытым трещинами и облупившейся краской. В этом месте даже воздух казался тяжелым, пропитанным тайнами и забытыми страхами.

– А вы его хоть раз видели? – спросила я, ощущая, как дом вдруг стал мрачным и неприветливым, словно все его забытые уголки ожили под моим взглядом, напоминая о старинных поместьях, где каждый шорох, каждый шепот – часть давно ушедшей эпохи.

Бэтти слегка развела руками, улыбаясь загадочно.

– Ну, раза два, мельком, – призналась она.

Я подняла глаза на старинную люстру в позолоте, сверкающую в тусклом свете, и почувствовала, как внутри просыпается любопытство. Мне показалось, что люстра едва заметно покачнулась.

Бэтти подняла глаза, а потом отошла к стене. Я решила последовать ее примеру. Люстру еще чуть-чуть тряхнуло. Она даже звякнула.

– А почему оно вас не тронуло? – спросила я, не сводя взгляда с люстры.

– Наверное, в тот день мне просто повезло, – усмехнулась горничная, тоже глядя на люстру.

Она легко протерла дверную ручку, не особенно заботясь о пыли или грязи.

– Ты мне нравишься, – заметила Бэтти. – Так и быть, дам тебе совет. Не смотри на лицо генерала. Он этого терпеть не может. Как только начинаешь его рассматривать, он тут же выходит из себя.

– Но ведь он может подумать, что я наоборот прячу глаза от его шрама? Что мне неприятно на него смотреть, – заметила я. – И поэтому я отвожу взгляд.

– Тут игра без победителей, – заметила Бэтти, пожимая плечами. – И палка о двух концах. К дворецкому можешь не соваться. Он всегда пьян и редко выходит из комнаты.

– Ничего себе дворецкий, – заметила я. – А как же его обязанности?

– А он просто иногда оттуда кричит, мол, милости прошу! – заметила Бэтти. – Кухарка в основном на кухне или в огороде. И я тут пыль вытираю…

Бэтти зевнула.

– А с генералом вы не… общаетесь? – спросила я.

– Нет, конечно! – Бэтти посмотрела на меня, как на сумасшедшую. – Мы вообще от него подальше стараемся держаться. Я вообще про него мало знаю. Знаю, что он всегда после того, как попил чай, переворачивает кружку на блюдце. Привычка у него такая.

Бэтти задумалась.

– Тут неизвестно, что его может разозлить! Особенно в дождливые дни! В те дни тут вообще магия знает что творится! Так что мой тебе совет: как только пасмурно и дождик, прячься и побыстрее. Можешь у меня пересидеть. До меня вроде бы не сильно достает. Или на кухне. Там стены ого-го какие прочные.

Глава 11. Веер и тайна

Понятно. Видимо, нога болит на погоду.

– Есть еще что-то, что я должна знать? – спросила я, видя, как Бэтти собралась уходить.

– Не стой возле окон, не стой под люстрами, шкаф, даже если кажется, что дом построен вокруг него, тоже может принести тебе сюрпризы. Я не говорила, что горничных здесь раньше было две? Нет? И не буду!

Она направилась по коридору, оставляя за собой шорохи и звуки, наполняющие тишину. «Мамочки!» – пронеслось в голове, а я снова посмотрела на люстру и погрозила ей пальцем.

Вдруг в коридоре послышался шум, и на пороге появился генерал.

Я вздрогнула, чуть не подпрыгнув, и чуть не схватилась за сердце, словно в тот момент моя душа почувствовала, что один шаг – и я окажусь в мире, наполненном давно забытыми ужасами. Тут мы беседуем про генеральское «проклятие», а потом появляется он – внезапно и таинственно, как будто сам дом ожил, чтобы показать, будто оно реально здесь есть!

Лицо генерала было искажено болью, словно сквозь него пропускали осколки невыносимой агонии. Но в его взгляде горел огонь – огонь, который я не могла игнорировать, огонь, что говорил о внутренней борьбе, о страданиях и о той силе, что держит его на грани.

Он смотрел прямо на меня, и я почувствовала, как сердце забилось быстрее, словно внутренний механизм, запущенный в спешке.

– Где Элеонора? – спросил он низким, угрюмым голосом, в котором слышался тревожный оттенок – как будто он уже знал ответ, и его сердце сжималось от ожидания.

Я сделала глубокий вдох и постаралась скрыть свои эмоции, чтобы не выдать ни тени волнения.

– Она ушла, – ответила я тихо, стараясь говорить ровно, – она очень спешила.

Генерал нахмурился, и я заметила, как его руки сжались в кулаки, словно он сдерживал нечто – гнев, тревогу или, может быть, отчаяние.

– Так и не попрощалась? – его голос стал чуть мягче, с нотками надежды, словно он все еще цеплялся за ту малую искру, что могла помочь ему в этой тьме.

– Она забыла свой веер на столе.

– Я отнесу его ей, – сказала я, избегая его взгляда. И лишний раз не останавливать взгляд на его лице, как советовала Бэтти.

Он посмотрел на меня с той особенной тенью в глазах, которая будто говорила о том, что ему не все равно, и одновременно – о том, что ему все равно, что я знаю.

Я быстро вышла из дома, направляясь к входной двери, и заметила, что карета генеральши еще не уехала.

Занавески кареты были плотно зашторены, и снаружи ничего не было видно, – но я чувствовала, что внутри происходит нечто важное, словно это – ключ к разгадке всего.

Интересно, почему она еще здесь?

Глава 12. Тайна генеральши

И быстро направилась в сторону входной двери с огромными, тяжелыми ручками, украшенными тонкой ковкой.

Звук моих шагов эхом разнесся по гулкому холлу, когда я с легким усилием толкнула дверь и вышла наружу.

Передо мной раскинулся заросший сад, окутанный легкой, почти невесомой завесой тумана, которая словно прятала его тайны и воспоминания. Густые ветви старых деревьев, искривленные временем и ветрами, тянулись ввысь, как бы пытаясь поймать в свои когтистые лапы звезду.

Свет, пробиваясь сквозь густую листву, создавал причудливые узоры на земле – тени и свет, сплетающиеся в замысловатые картины, словно сама природа рисовала свою сказку.

Мох, мягкий и влажный, укрывал тропинки и корни, превращая их в зеленый ковер, по которому хотелось ступать осторожно, как по таинственной тропе, ведущей в забытые уголки прошлого. Запах диких цветов – сладкий и насыщенный, с оттенками лаванды, полыни и старой древесины – наполнял воздух, напоминая о давно прошедших летних вечерах, когда в этом саду звучали смех, музыка и голоса гостей на званых обедах и балах.

Заброшенные аллеи, обрамленные диким шиповником и вьющимся виноградом, казались таинственными путями, ведущими к невидимым сокровищам. Они вели к старинному фонтану, чей каменный рот, покрытый мхом и лишайником, хранил в себе шепот забытых признаний и потерянных надежд. Сейчас эти сухие губы, кажется, потрескались от жажды, словно хотели пить уже много десятков лет.

Я прошла по извилистой дорожке, покрытой мелкими трещинами и проросшей травой, направляясь к карете, которая стояла чуть в стороне, в тени старых деревьев.

Воздух был насыщен тишиной, только издалека доносились редкие звуки – щебетание птиц, тихий шелест листьев под легким ветерком.

Не доходя до кареты, я вдруг услышала приглушенные голоса. Они звучали изнутри, и их было два: один – приятный, бархатистый мужской голос, а второй – знакомый, женский. Второй явно принадлежал генеральше.

Эти звуки словно разбудили во мне что-то неожиданное – я даже сбавила шаг, замерев в нерешительности. Может, я не вовремя?

– …мне кажется, что скоро нам понадобится новая сиделка, – послышался голос генеральши.

– Любовь моя, тебе больше поговорить не о чем? – раздался незнакомый мужской голос, с легким оттенком насмешки.

Занавески кареты были плотно зашторены, и снаружи ничего не было видно, только слышно – голос и тихий шелест ткани.

– Ты что? Боишься, что придет муж и постучит в карету? – усмехнулся голос генеральши, с легкой ироничной ноткой. – Такими темпами он придет сюда только к следующему году!

Я почувствовала, как во мне просыпается очень плохая девочка – та, что не терпит секретов и притворства.

Внутри закипела решимость, и я взяла и постучала в дверь кареты.

Глава 13. Ложь во благо

Голоса притихли.

Внезапно одна из занавесок медленно открылась, и я, не раздумывая, протянула в окошко веер – тонкий, изящный, с узором в виде золотых цветов.

– Вы забыли, – мягко сказала я, – на столе в комнате мужа.

Генеральша мгновенно улыбнулась, тонкая и холодная, словно лед под солнцем. Ее глаза заискрились хитростью, и она, словно беззвучно, кивнула.

– О, благодарю! – произнесла она, улыбка на лице исчезла так же быстро, как и появилась, – и тут же, с легким, будто случайным движением, она дернула штору, убирая с моих глаз все лишние детали.

Печать магической клятвы снова проступила у меня на руке, как бы намекая, что генералу об этом знать не положено.

Кучер, послушно и без суеты, стегнул лошадей, и карета тронулась с места, мягко покатилась по узкой, извилистой дороге, ведущей в тень мрачного леса.

В воздухе повисла тишина, глухая и тяжелая, словно сама природа притихла в ожидании, когда карета скроется в чаще.

Я отправилась обратно в поместье, чувствуя внутри какое-то странное, гнетущее ощущение.

Генерал ждал в коридоре.

– Вы отдали веер? – вдруг спросил он, его голос прозвучал чуть глухо, словно из глубины души.

Я кивнула, хотя внутри было горько и неприятно – словно на сердце повесили тяжелый камень. Пока она тут сюсюкалась с мужем, в карете ее ждал кто-то другой – мужчина, о существовании которого она явно не собиралась говорить супругу.

– Она что-то сказала? – спросил генерал, следя за мной пристальным взглядом.

– Она поблагодарила, – ответила я, стараясь придать голосу легкость, но внутри ощущала необычайную тяжесть.

Генерал смотрел на меня так, словно всё было ясно без слов. В его глазах застыла непреодолимая боль, и в этот момент я заметила, как тяжело ему дается каждый шаг – его лицо исказила усталость, а тело будто бы сжималось под невидимым грузом.

Он опирался на дорогую трость. Трость казалась слабой, как хрупкая веточка, что вот-вот сломается под мощью его тела, которое раньше было символом силы и непоколебимости.

– Она ведь была не одна? – внезапно спросил он, а я почувствовала в его словах нечто странное.

Глава 14. Вопрос и утверждение

Тонкая грань разделяла вопрос и утверждение.

«Он обо всем догадывается!» – пронеслось в голове, и я почувствовала, как внутри всё сжалось от неопределенности.

В этот момент я не могла произнести ни слова. Врать было бы предательством, а говорить правду – словно бросить вызов судьбе. Поэтому я молчала, словно замерев, ожидая следующего удара или откровения.

Увидев мой взгляд, генерал вдруг посмотрел на меня с горькой, почти насмешливой улыбкой – той, что скрывает драмы, разрывающие сердце изнутри. Его глаза, обычно полные силы и власти, сейчас казались пустыми, усталыми. В них отражалась вся его трагедия, вся его потеря.

– Не надо так на меня смотреть, – тихо произнес генерал, голосом, насыщенным усталостью и разочарованием, словно он сам уже принял свою судьбу. – Не надо так.

Я не могла понять, что именно он имеет в виду. Что за «так»? Почему его взгляд полон боли? Почему его слова звучат как шепот, в котором слышится вся тяжесть мира?