90-е: Шоу должно продолжаться – 13

Мы с Евой с расспросами не лезли. Лариса слишком рассудительная и дисциплинированная девочка, чтобы сбежать без веской причины. И я был не уверен, что хочу знать подробности прямо сейчас. Когда она, кажется, от каждого шороха вздрагивает. Потом. Если захочет – расскажет. Ну или если потребуется последствия ее побега устранять. Ну, там, школьный аттестат забирать или еще что-то подобное.

– А насчет работы… – осторожно заговорила она, когда мы доели завтрак и налили себе по второй чашке кофе.

– Насчет работы – не парься, – заверил я. – Я уже сейчас готов нагрузить на тебя воз всяких заданий. Только… – глянул на часы. – Только попозже. Сегодня мы договорились, что рабочий день у нас начинается в три часа.

– В смысле, договорились? – удивленно спросила Лариса.

– В прямом, – я пожал плечами. – Вчера была свадьба Наташи, и все праздновали. Мы с Евой вернулись домой утром, когда трамваи начали ходить. И часть народу еще не ложилась. Но нам это не помешает. Так что разбирай пока что вещи, а потом я схожу за машиной, и мы…

– За машиной? – повторила Лариса. – Ой, извини. Я еще как-то… не привыкла.

******

Наталья Ильинична поспешила нам навстречу, как только я открыл дверь. Будто стояла в фойе “Буревестника” и ждала.

– Володенька, здравствуй! – торопливо заговорила она.

– Доброе… эээ… Добрый день, Наталья Ильинична, – сказал я. – А что вы не на даче? Что-то случилось?

– Ой, да все в порядке, – она махнула рукой. – Понимаешь, какое дело, Володенька… Мы вчера с подругой засиделись вечерком на веранде. Что-то разговорились, вспомнили старые времена…

Я мысленно выдохнул. Первым делом, когда ее увидел, подумал про какие-нибудь серьезные сложности, и уже даже мысленно прикинул, как нам быстро сменить дислокацию нашего офиса на территорию завода. Несложно, конечно. Но на самом деле, не очень хотелось бы. С одной стороны, там хватает пустующих помещений. И даже имеется актовый зал со сценой, и в скором времени появится здоровенная готовая площадка. Но… Фиг знает. Вайб пока что не тот, что ли. Энергетика, что бы она такое ни была. Бывший кинотеатр “Буревестник” как будто пропитан до основания детской радостью. Всеми вот этими очередями школьников на детские сеансы, беготней в фойе, кружками-секциями. Радостью и творчеством. А завод… Ну это пока что все-таки завод. Совсем другое.

– А с утра сегодня я проснулась, спохватилась и поехала сюда, – Наталья Ильинична направилась в сторону лестницы. К своему кабинету. Но не дошла, остановилась у широкого подоконника на втором этаже. – В общем, Володенька, я вот про что подумала. Здесь в “Буревестнике” ведь раньше кружки всякие были для детишек. Танцевальная студия, кройки и шитья, авиамодельный…

Я слегка напрягся. Ну да, у меня тоже имелись всякие детские ностальгические воспоминания про вот эти все внешкольные занятия, выбор которых в Советском Союзе был весьма обширным. Но не был уверен, что у меня хватит запала и навыков, чтобы возрождать что-то подобное здесь. Не просто же так это все сдулось… Руководителям нужно платить деньги, оборудование и всякие расходники – они тоже на приусадебном хозяйстве не растут…

– Слушай, Володенька, вот какая у меня мечта есть, – заговорщическим тоном проговорила Наталья Ильинична. – А может мы хоровую студию у нас организуем? Для пенсионеров, а? Мы так душевно пели раньше, прямо отдушина была. А сейчас старушкам и пойти-то некуда…

– Хор пенсионеров? – задумчиво повторил я. И мысленно облегченно выдохнул второй раз.

– Да, да! – закивала Наталья Ильинична. – Народные песни петь или еще какие. Мне прямо даже сон сегодня приснился про это, вот я сразу и приехала. Зашла к вам, а там никого. Я даже испугалась, не случилось ли чего. Но потом ребята из газеты пришли, рассказали, что Наташенька вчера взамуж выходила. Жан сказал, что ты обещал подойти, вот я и жду…

– Наталья Ильинична, а меня-то зачем ждете? – усмехнулся я. – Вы же директор. Вам мое согласие не требуется, чтобы хор организовать.

– Так я же пыталась раньше, – вздохнула Наталья Ильинична. – Но как-то не так, видать. Захирело все, не знаю, что бы было, если бы вы с ребятишками ко мне не пришли. Вот я сейчас и подумала, что может и хор тоже сможете как-то возродить, а?

– Хм… – я задумчиво почесал в затылке. – А летом разве кто-то будет ходить? Я думал, на дачи все разъехались.

– Так не сию же секунду, – Наталья Ильинична радостно улыбнулась. – Покамест я просто с тобой идею обсуждаю. Ты же мой заместитель, положено так.

– Ага, – кивнул я. – Думаю, можно это как-то устроить.

Хор, значит… С одной стороны, вещь для меня совершенно бесполезная. С другой – доброе дело. Отдушина в темные времена…

– Вот и хорошо, – торопливо выпалила Наталья Ильинична. – А я так боялась, что ты скажешь, мол, глупости это все, ничего не выйдет!

– Ничего не глупости, – я подмигнул молчаливо слушающей наш диалог Ларисе. – Хорошие дела нельзя называть глупостями.

До нашего кабинета я дойти не успел. Распахнулась дверь редакции “Африки”, и нам под ноги буквально вывалился Жан.

– Вовка, привет! – выпалил он. – Я думал, вы там никогда не договорите. Быстро иди к нам, а то все пропустишь! Ой. Здрасьте. Вы… Я Жан!

– Лариса, – представилась девушка.

– Да быстрее, пока не закончилось! – Жан ухватил меня за руку и втащил на буксире в редакцию. Его парни и девчонки обступили стоявший на столе переносной черно-белый телевизор.

– …кроме того, новая “Африка” будет одной из площадок большого рок-фестиваля “Рок-Виски-Браво”, – важно вещал с экрана Жан крупным планом. – Мы намерены последовательно превратить пустующий цех в самое модное место в Новокиневске. Чтобы даже москвичи нам завидовали.

– О, какие у вас амбициозные планы! – теледива жеманно засмеялась.

– Какие амбиции? – Жан развел руками. – Вы же сами понимаете, что таково веление времени. И я просто иду с ним в ногу…

– Что это? – шепотом спросила Лариса.

– Программа на ГТРК, – шепотом же ответил я. – Про нашу будущую концертную площадку.

На экране интервью сменилось общим видом помещения. Столиками со свечками. Сцена-помост. Сэнсей, играющий на гитаре. Хм, а вот так, на маленьком экране черно-белого телевизора, все это очень даже круто выглядит. Прямо великосветский раут, не меньше. Обшарпанные стены теряются в тени, а лица людей, выхваченные крупным планом, выглядят весьма респектабельно.

Надо будет попросить запись…

– Вы же записываете на кассету? – спросил я.

– Неа, – помотал головой Жан. – Это вообще повтор, программа вчера была.

– Да уж, вчера мы ничего не могли посмотреть и записать, – засмеялся я. Журналисты “Африки” прилипшие к экрану, тут же на меня зашикали. Так что продолжил я шепотом. – И никто не записал?

– Понятия не имею, – пожал плечами Жан. – Я сам не с начала смотрел, нам просто в редакцию один из читателей позвонил насчет вчерашнего эфира, а мы тут ни сном, ни духом. Ну я сбегал к Наталье Ильиничне за телеком, и вот…

– А Ира где? – спросил я, но потом махнул рукой. Мол, риторический вопрос, можешь не отвечать.

– Я могу позвонить на телевидение и попросить запись эфира, – подала голос Лариса. – Если это про вас передача, значит они не откажут.

– О… – Жан посмотрел на Ларису и поморгал. Потом стянул с головы кепку, которую он теперь вообще носил, не снимая. Нда, забавно. Кристина ему придумала образ для вот этой самой телепрограммы, а он в него как влез, так теперь и не снимает. Хороший имиджмейкер у нас. Каким-то шестым чувством понимает, что кому на самом деле нужно. – Подожди… А ты же та Лариса, с которой наши на гастролях познакомились? Ты же вроде позже должна была приехать?

– Ну…– она пожала плечами. – А приехала раньше. Так мне заняться этой программой или нет?

Глава 3

– Мы как будто поменялись местами, да? – Сэнсэй кривовато улыбнулся. Не то грустно, не то сакастично. И потянулся за сигаретами. Вообще мы с Евой не курили, но вот конкретно для этого разговора и для конкретного Сэнсея сделал исключение. И даже пепельницу поставил. Благо, в комплект с квартирой входила. Своих гонял на улицу курить.

– Знаешь, сейчас вдруг подумал, что шутки шутками, но в тебе и правда есть что-то… демоническое, – серьезно сказал Сэнсей, выпуская струю дыма. – Совсем недавно ты был какой-то пацан, который звезд фестиваля до туалета провожал. И вот я уже униженно помахиваю хвостом и прошу тебя принять себя в свою свиту.

– Брось, – усмехнулся я. – Ты же знаешь, что все совсем не так.

– В каждой шутке, о проницательный мой демон, есть только доля шутки, – без улыбки отозвался Сэнсей. – За эти полгода ты как будто расправил крылья. А я потерял. По собственной глупости все разрушил.

– Жизнь – штука непредсказуемая, – я пожал плечами. – Всякое случается. Ты же не мог знать заранее, что такое эта твоя скво. Уверен, я бы тоже повелся.

– Да не в ней дело, – поморщился Сэнсей. – Она просто поставила… гм… точку. С парнями и до нее было не все в порядке. Просто я был слеп. И не хотел видеть то, что творится у меня под носом.

– Не скажи, – я покачал головой. – Кристина тут высказала предположение, что Аня прицепилась к тебе весьма даже прицельно. Чтобы вбить клин между тобой и “Папоротником”.

– Но для чего? – приподнял бровь Сэнсей. – Какой смысл?

– Это только предположения, конечно, – проговорил я. – Но скажи, а кроме нее рядом с тобой не появлялось последнее время какого-нибудь душевного человека, искреннего поклонника твоего таланта?

– Хм… – Сэнсей с прищуром посмотрел на меня. – Продолжай.

– Схема простая, Сэнсей, – сказал я. – Устроить так, чтобы твоя группа с позором тебя изгнала, потом подобрать тебя в душевном раздрае, всячески обласкать, засыпать лестью, под это дело заключить кабальный договор и отправить тебя чесом по городам и весям, выжимая бабки из твоей популярности. Музыкантов можно и новых найти. А вот нового Сэнсея, очаровывающего любую публику своими пронзительными балладами и историями – нет.

– Кристина – это же та ослепительная блондинка? – уточнил Сэнсей. – Девушка Астарота?

– Ты же вроде давно ее знаешь, – хмыкнул я.

– Ммм… просто поверить не могу, что у этой куколки в голове такой зловещий калькулятор, – засмеялся Сэнсей.

– Думаешь, она не права? – спросил я.

– Напротив, – Сэнсей затушил в пепельнице недокуренную сигарету. – Скорее всего, на все сто права. И сейчас я очень отчетливо это понимаю. Значение всего этого… гм… нездорового движняка.

– Какого движняка? – я подался вперед.

– Ты же сам все только что расписал, – криво ухмыльнулся Сэнсей. – Душевный человек из одного сплошного почитания. Который как бы случайно все время оказывался на моем пути. Особенно в тех местах, куда меня то и дело таскала Аня. Забей. Права твоя блондинка. А я дурак. Но теперь уже ничего не исправишь.

Я промолчал. Ну да, разговор Сэнсея с кем-то из “Папоротника” я слышал. С его стороны, разумеется. Даже если специально не прислушиваться, все равно было понятно, что с той стороны Сэнсея агрессивно и зло послали. И никакие меры убеждения, никакое красноречие и даже извинения не сработали.

– Можно еще раз поговорить с твоими ребятами, когда они остынут, – предложил я. – Объяснить, что имел место рейдерский захват, что ты повелся, а теперь…

– Нафиг, – Сэнсей поморщился и махнул рукой. – Я накосячил, точка. Но, знаешь… Мне тут вчера на свадьбе один ваш увлеченный странным хобби приятель рассказал одну штуку. Про викингов. Было у древних скандинавов такое понятие “недопустимые речи”. Можно очень по-разному было отреагировать. И мне наговорили такого, что, пожалуй, я сам теперь не очень хочу воссоединяться.

Он поморщился так, будто хотел сплюнуть. Но вовремя вспомнил, что находится в квартире, а не на улице, и не стал.

– На хрен, – снова повторил он. – Забудь. Будем считать “Папоротник” пройденным этапом. Вчерашним днем. А поговорить я хотел о будущем. Нашем совместном, если тебя от такого словосочетания не коробит. Ну так что, демон-искуситель, примешь меня в свою свиту?

– Хм… – я изобразил зловещую улыбку. – Сейчас мне полагается извлечь из воздуха длиннющий свиток и потребовать от тебя расписаться кровью, да?

– Вот ты не поверишь, я бы даже не удивился, если бы что-то подобное произошло, – сказал Сэнсей.

– Хорошенького же ты обо мне мнения, – засмеялся я.

– Есть в тебе что-то демоническое, – снова повторил он.

“А ведь ты не так уж далеко от истины, – подумал я. – Чужой разум в каком-то смысле можно ведь считать и демоном…”

– Меж тем, в роли демона-соблазнителя сейчас выступаешь как раз-таки ты, – хмыкнул я.

Сэнсей бросил на меня удивленный взгляд.

– Сам подумай, – продолжил я. – Ты сидишь тут, на моей кухне, как бедный родственник. И просишь принять тебя в мою свиту. Готовая звезда. Прямо настоящая. Можно тебе все лето расписать концертами по городами и весям. И стричь бабки практически газонокосилкой.

– Да какие там деньги… – отмахнулся Сэнсей.

– Ха, – я покачал головой. Так-то мы буквально недавно проехались с небольшими гастролями “Ангелов С” и “Цеппелинов”. Так что я уже очень хорошо представлял, о каких именно деньгах идет речь в случае с Сэнсеем. Ну а то, что сам он плохо себе это представляет… То этому может быть несколько объяснений. Нынешний продюсер “Папоротника” лох и вообще толком не занимается концертами и гастролями. Или его вообще может не быть. И популярность “Папоротника” из-за этого активно идет на спад. В агонии мечется, можно сказать. Либо у Сэнсея может просто быть настроение такое. Когда что-то подобное происходит, мир принципиально видится такой штукой, в котором ничего хорошего по определению нет. Ты накосячил и поссорился со старым другом и компаньоном, а тебе чудится, что об этом уже не просто знает весь мир, а активно так знает. И уже даже стаскивает дрова для костра, на котором тебя планируют сжечь.

– Кстати, если ты и правда считаешь, что можно расписать мои гастроли и получить с этого каких-то денег, то я совсем даже не против, – сказал Сэнсей. – Ну, скажем так, готов к переговорам о процентах, количестве рабочих часов и все вот это прочее. А ты ведь серьезно?

– Отчасти, – кивнул я. – Понимаешь, моя философия насчет денег довольно простая. Их должно быть столько, чтобы о них не думать. И деньги сами по себе не стоят того, чтобы убиваться до кровавых соплей. Особенно сейчас.

– Да уж… – Сэнсей многозначительно хмыкнул.

– Вот как мы поступим, – сказал я, положив на стол открытые ладони. – Сейчас ты ляжешь спать и продрыхнешь честно до завтрашнего утра. Без полуночного самоедства, философии и всего такого прочего. А завтра я посажу тебя в машину, свеженького и протрезвевшего, и сдам на руки Василию. Концертный чес – это по его части.

– Василий хороший человек, – серьезно кивнул Сэнсей. – Как я понимаю, вы сработались?

– Вполне, – я пожал плечами. – Команды у нас разные, но мы, можно сказать, дружим семьями.

– Но ты же понимаешь, что если на повестке дня встанут деньги, то… – Сэнсей многозначительно приподнял бровь.

– Вот когда встанут, тогда и разберемся, – легкомысленно отмахнулся я.

Чертовски соблазнительно было ухватить за шкирку так удачно подвернувшегося Сэнсея и реализовать вот ту самую стратегию, частью которой была его скво Аня. Даже если “Папоротник” сейчас где-то на излете популярности, выжать из этого можно ого-го какие суммы. Вот только… В голове тут же возник список дел. Найти музыкантов, устроить тотальный обзвон, составить план гастролей, афиши, билеты, рекламная кампания… А еще и, я уверен, все это будет подогреваться и сопровождаться скандальными публикациями о распаде группы. Что с одной стороны сыграет этим самым гастролям на руку, с другой – обязательно повлечет и всяческие конфликтные ситуации. В список дел тут же добавился пункт “охрана и безопасность”, которыми я пока что легкомысленно пренебрегал. Но гастроли Сэнсея – это уже “большой шоу-бизнес”, а значит – дополнительная головная боль. И весь этот ворох дел обязательно вынудит меня отказаться от того, чем я сейчас занимаюсь. “Ангелочки”, наш медиа-холдинг, будущая модная площадка “Африка”… В общем, стопудово потребуется положить совочек и формочки новокиневской “песочницы”, засучить рукава и начать черпать… гм… всякое. Полной ложкой.

Хочу я этого?

Сложно сказать.

Какая-то часть меня азартно выкрикивала с дальних рядов подсознания: “Да-да-да! Это же офигенный шанс! Рви вверх, докажи всем, что ты самый крутой в этой части света!”

Я посмотрел на Сэнсея. Он улыбался, но выглядел все еще потерянным. Будто в голове как заполошные белки носились друг за другом пара мыслей, и обе они были вовсе не о грядущем успехе на много денег.

“Хороший человек Сэнсей”, – подумал я и ободряюще похлопал его по плечу. Здесь в девяностые он оказался одним из тех людей, на которых я, можно сказать, равнялся. Точнее, не совсем так. Он как-то всегда очень вовремя появлялся и говорил нужные слова. Настало время отдавать кармические долги.

Да нет же, черта с два!

Сэнсей всегда был тем человеком, которого я воспринимал как друга и наставника что ли. Не самого, может быть, близкого, в силу разных городов. Просто он не был “моим птенцом”, как я думал про “ангелочков”. Но точно был тем человеком, которому я бы точно помог спрятать труп.

Ну да, ну да. Тот самый мем, от которого меня неизменно бомбило. “Настоящий друг – это тот, кто поможет тебе спрятать труп”. И начинается измерение линейкой всех окружающих друзей на “настоящесть”. Подготовил ли пилу, есть ли у него три пакета… Корявая история. Настоящий друг – это не тот, кто тебе что-то там должен. Настоящий друг – это тот, которому ТЫ поможешь спрятать труп.

И вот сейчас я смотрел на Сэнсея и понимал, что вот он как раз и есть тот человек.

И что пофиг мне, сколько там прибыли извлечет из него хитрожопый и оборотистый Василий, и достанется ли из этого потока хоть что-нибудь мне.

Но вот в чем я точно был уверен, так это в том, что Василий в дело Сэнсея включится со всем возможным рвением.

– Ты замолчал, – прервал повисшую паузу Сэнсей. – Сложные мысли?

– Уже нет, – покачал головой я и подмигнул. – План все еще остается в силе. Ты сейчас идешь в спальню, накрываешься одеялом и засыпаешь. А утром я довожу тебя до Василия и оставляю вас наедине. Обсуждать проценты, рабочие часы и прочие важные и нужные вещи.

– А ты? – спросил Сэнсей.

– А меня уже ангажировала Наташа, у нее там какая-то сумасшедшая идея, которую нужно срочно-немедленно обсудить, иначе мир рухнет, – засмеялся я.

– Ты же понимаешь, что я тоже в деле? – серьезно спросил он. – Люблю сумасшедшие идеи и все такое… А то у меня создалось ощущение, что ты… как бы это сказать? Пытаешься от меня отделаться.

– Как раз наоборот, – улыбнулся я. – Ты сегодня уже задевал тему денег и дружбы. Я все взвесил и понял, что ты мне больше нравишься другом, а вовсе не курицей, несущей золотые яйца. Так что буду не против, если всю прибыль из твоей сложной жизненной ситуации извлечет Василий. А я буду втягивать тебя в сумасшедшие идеи, трепаться о высокой философии на кухне и заниматься прочими вещами, которыми обычно занимаются друзья. Как-то так, если по-простому.

– Я ведь уже говорил, что в тебе есть что-то демоническое, да? – Сэнсей расправил плечи и расслабленно откинулся на спинку стула.

*****

– Луна-парк сюда приезжал, – сказал Бегемот, пиная валяющийся на дорожке фантик. – Мне лет семь тогда было, что ли. Или меньше…

– Да, точно, – Света остановилась рядом со статуей пионерки с собакой. Почти целой еще, только рука отломана. – Жвачки “Педро”, комната страха. Конфетки эти странные, кисленькие.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – сказала Наташа.

– Серьезно? – удивился Бегемот. – Мне кажется, что в луна-парке тогда вообще все были! У нас весь двор туда точно ездил, и пацаны, и девчонки. И взрослые тоже, хоть и делали вид, что только из-за детей сюда едут!

– А, понятно, – Наташа хмыкнула. – Меня в такие места не водили никогда.

– А я там колечко выиграла, – Света погладила пальцем ствол старого дерева, на котором когда-то давно вырезали ножом “Любка+Сережа”. Здесь явно раньше стояла скамейка. Но в этот раз ее или не вынесли со склада. Или увезли в какое-то другое место. – Там был такой аттракцион, где нужно было шарики бросать. Много шариков сразу. Они попадали в лунки с номерами, а потом ведущий смотрел, что выиграла эта комбинация. Обычно были пакетики вот с теми самыми квадратными кисленькими конфетками или жвачка. Но там еще стояли игрушки всякие. А мне выпало колечко с розовым камешком. Мне все девчонки во дворе завидовали. До сих пор дома хранится…

Парк “Юбилейный” от нашего “Буревестника” был совсем даже недалеко. Пацаном я там неоднократно был, и среди моих тогдашних друзей этот парк котировался выше остальных. Он был здоровенный, диковатый, там было полно укромных полянок и непролазных джунглей. Ну и карусели всякие тоже были, не без того. Только вот этой весной он так и не открылся. Карусели так и остались стоять неподвижно, их даже на зиму никто не потрудился законсервировать. Никто не озаботился всякими мероприятиями и народными гуляниями на праздники. В общем, забросили его. И, насколько я знаю, таким он и простоит до начала двухтысячных. Заново за него возьмутся уже где-то в две тысячи десятом только. Вернут ему былую славу, блеск и величие.

– Жутковато тут, – сказал Бегемот, когда мы дошли до перекрестка двух асфальтовых дорожек, рядом с которыми была клумба с еще одной скульптурной композицией в центре. Тут было три пионерки. И пострадали они гораздо больше, чем та, первая. Так что может третья пионерка – это вовсе даже пионер. Просто макияж им нанесли одинаково вульгарный, кто-то постарался и раскрасил статуи в духе, так сказать, падших женщин. Помада красная, глаза до ушей, чулки сеточкой.

– Ой, я тебя умоляю! – скривилась Наташа. – Ты еще вспомни всякие рассказки про то, что по ночам здесь статуи ходят по дорожкам и пьют кровь случайных прохожих.

– Я не слышал ничего такого, – Бегемот на всякий случай убрал руку от одной из статуй. И сделал шаг назад.

– Серьезно? – Наташа посмотрела на него своими инопланетными глазами, и губы ее едва заметно дрогнули. – А между прочим, это правда! У нас один препод жил на Глушкова, а мама его – на старых Черемушках. И ему удобнее всего было ходить к ней и от нее через парк. Однажды она ему позвонила поздно вечером, что-то ей плохо стало. Он подорвался и побежал. А уже темно было, парк тогда еще закрывали на ночь. Он через забор перелез, потому что обходить получилось бы очень долго. А там на заборе табличка висела “Проход через парк в ночное время опасен для жизни”. И вот на этом самом перекрестке слышит он детский голос: “Дяденька, проводи меня к выходу, я потерялась!” Он смотрит, а там девочка-пионерка, вся белая, будто ее мукой обсыпали. Ему стало девочку жалко, он говорит: “Ну ладно, пойдем, только быстрее, а то я к маме тороплюсь…”

Наташа остановилась и критически осмотрела открывшуюся нам площадку со сценой и лавочками. Эстрада была жизнью побитая, конечно, но на вид вполне целая. Доски не сгнили, даже краска еще не совсем облупилась.

– А дальше что было? – нетрепеливо спросил Бегемот.

– Что дальше? – Наташа посмотрела на него недоуменно. Потом хлопнула себя по лбу ладошкой. – А, дальше! Ну, его сожрали, конечно. Вот те три пионерки. А утром, когда дети пришли в парк кататься на каруселях, они увидели, что у всех трех красные-красные губы. Вот как сегодня.

Последнюю фразу Наташа произнесла таким тоном, будто размышляла она вовсе не о судьбе несчастного препода, сожранного кровожадными пионерками, а прикидывала, подойдет эта вот парковая эстрада для ее идеи или нет.

– Это правда была такая история? – Бегемот опасливо оглянулся на оставленную за спиной скульптурную композицию.

– Блин, Дюша, ну конечно же нет! – выдержав паузу, прыснула Наташа. – Я только что все придумала.

– Наташа, блин! – с облегчением выдохнул Бегемот. – С тобой не соскучишься…

– Да и вообще сейчас день, так что не бойся, статуи пионерок боятся солнечного света, – немного подумав, добавила она. – Видишь, даже мамаши с колясками их не боятся.

Бегемот снова напрягся, но потом мы все вчетвером рассмеялись. Заставив вздрогнуть мамочку, катившую мимо нас своего малыша.

– Вообще я вас по делу сюда позвала, а не страшные истории рассказывать, – заявила Наташа и решительно направилась к сцене.

Глава 4

– А нас отсюда поганой метлой не погонят? – спросил Бегемот.

– А за что? – спросила Наташа и пожала плечами.

– Ну… – неопределенно покрутил руками Бегемот. – Вроде как, разрешение на такие штуки нужно какие-то брать.

– Я поговорю с Грохотовым, – кивнул я. – Чтобы все бумажки были в порядке.