Внедроман

Но особенное внимание привлёк маленький фотоаппарат «Зенит», заботливо уложенный на полку рядом с парой засушенных яблок и коробкой фотоплёнок. Сердце Михаила радостно подпрыгнуло в груди при виде знакомой вещицы: он даже подзабыл, насколько сильно любил фотографировать, и уж совсем позабыл, что когда-то зарабатывал небольшую прибавку к стипендии, ведя фотокружок для детей.

Взяв аппарат в руки, Михаил невольно улыбнулся, ощутив знакомую тяжесть металлического корпуса и гладкость затвора, который приятно клацнул под большим пальцем. Аппарат был явно потёртым, с небольшими царапинами, но ухоженным и надёжным, как настоящий боевой товарищ, сопровождавший его в маленьких фотоприключениях юности.

Память услужливо нарисовала перед Михаилом картину: полутёмное помещение подвала ЖЭКа, в котором собирались детишки разного возраста, с шумом и визгом возившиеся с фотоплёнкой, проявителями и закрепителями. Он вспомнил, как объяснял им устройство фотоаппарата, показывал, как правильно выставлять диафрагму и выдержку, как сушить фотографии на верёвках, натянутых вдоль стен. Почему-то именно это воспоминание сейчас показалось ему одновременно милым и нелепым, и он невольно рассмеялся, представив себя – олигарха, привыкшего к роскошным офисам и дорогим автомобилям, – снова в роли скромного инструктора фотокружка в затхлом советском подвальчике.

Однако, несмотря на весь абсурд ситуации, в сознании Михаила уже начала формироваться вполне ясная и трезвая мысль. Он понял, что оказался не просто в прошлом – в его распоряжении оказалось нечто гораздо более ценное: информация, знания и опыт, накопленные за долгие годы жизни, которая для остальных сейчас представляла собой непредсказуемое и далёкое будущее. И от того, насколько грамотно и осторожно Михаил сумеет использовать эти знания, зависело многое – возможно, даже слишком многое.

Мысли Михаила постепенно обрели чёткость, и его начал волновать вопрос более конкретный и сложный – как именно и в какой точке своей личной временной шкалы он находится сейчас. Конечно, было ясно, что он оказался в молодости, что вокруг – ранние восьмидесятые, но точная дата, год, месяц и день, могли оказаться критически важными. Ведь именно эти детали могли подсказать, какие события ожидают впереди, какие решения нужно принять и, главное, каких ошибок следует избежать.

Михаил почувствовал, как прежнее веселье постепенно уступает место настороженной сосредоточенности и рассудительности. Нельзя было допустить легкомысленности или опрометчивости – будущее слишком хрупко, чтобы доверять его случайностям. Михаил должен был действовать предельно осторожно, по крупицам собирая информацию, анализируя каждую деталь и каждый нюанс, чтобы избежать роковых ошибок, последствия которых могли оказаться непредсказуемыми и фатальными.

Решение было принято: двигаться нужно медленно, осторожно и осмотрительно. Постепенно вспоминать детали своей прежней студенческой жизни, фиксируя в памяти всё, что могло бы иметь значение. Возможно, ему стоило быть внимательнее к тем мелочам, которые в прошлой жизни казались неважными или смешными, а теперь могли сыграть ключевую роль в его новом существовании.

Положив обратно фотоаппарат, Михаил глубоко вдохнул и выдохнул, чувствуя, как тревога и азарт сплетаются в нём во что-то единое, сложное и удивительное. В его руках оказался не просто шанс прожить жизнь заново, а возможность, которая выпадала раз в тысячу лет и от которой зависело абсолютно всё. Именно теперь он чувствовал себя готовым к борьбе с собственной памятью и с самим временем, терпеливо и осторожно прокладывая дорогу в будущее, которое уже однажды принадлежало ему и которое он был твёрдо намерен завоевать снова.

Дверь комнаты распахнулась так резко, будто её с размаху толкнула сердитая комендантша, и Михаил невольно вздрогнул, резко повернув голову на звук. На пороге возник Сергей Петров – сосед Михаила по комнате, долговязый студент, подрабатывающий киномехаником в кинотеатре, с неизменно недовольным выражением лица. Он без приветствия шагнул в комнату, демонстративно вздохнул и, не снимая полотенце с плеч, плюхнулся на кровать напротив, вынудив пружины отчаянно заскрипеть.

– Ну что, Мишаня, поздравляю! – Сергей саркастически развёл руки в стороны, словно собирался обнять окружающее пространство. – Советская реальность, как всегда, радует – даже горячая вода теперь как трофей на Олимпиаде!

Волосы у него были влажные и торчали в разные стороны, как у мокрого воробья, лицо выражало такую степень усталости и раздражения, что Михаилу, несмотря на собственные переживания, пришлось сдерживать улыбку.

– Что, опять сантехник Боря чего-то перепутал? – Михаил осторожно спросил, стараясь говорить спокойно, чтобы скрыть своё внутреннее напряжение и растерянность.

Сергей фыркнул с явным презрением и драматически закатил глаза:

– Перепутал! Ты ещё скажи, что у нас что-то вообще можно правильно подключить! Он вчера так праздновал юбилей жены, что сегодня на автомате перекрыл горячую воду и пустил её в соседний двор, чтобы голубям было тепло. А мы тут стоим с тазиками, как последние идиоты, словно у нас дома ведра с горячей водой в очередь не стоят.

Сергей снова вздохнул, потёр лицо ладонями и печально уставился в потолок, будто там был написан точный план избавления от советского быта и всех его несчастий. Михаил, стараясь выглядеть абсолютно естественно, негромко засмеялся и развёл руками:

– Ну, ты, Серёга, сегодня прям в ударе. С утра уже успел кино покрутить, а потом сразу в ледяной душ?

Сергей поднял на Михаила тяжёлый взгляд и пожал плечами:

– Смеёшься, да? А между прочим, у меня вчера на вечернем сеансе плёнка порвалась прямо на середине фильма. Представляешь реакцию зала? «Служебный роман» показывали! Люди собрались, духи достали, девчонки сидят в платьях новых, а тут – раз! И фильм посреди поцелуя Мымры и Новосельцева рвётся! Я, между прочим, киномехаником подрабатываю – вот такой у нас студенческий хлеб с техническим привкусом. Чуть под кресло не спрятался от стыда, пока склеивал её.

Михаил не удержался и уже искренне расхохотался, забыв на миг о своей абсурдной ситуации:

– А ты что? Справился хоть?

– Куда бы я делся? – Сергей махнул рукой и грустно покачал головой. – Но люди же не прощают таких вещей. Теперь, боюсь, у меня репутация подпорчена. Будут ходить и говорить: «Вот идёт Серёжа – великий советский киномеханик, главный враг поцелуев в отечественном киноискусстве!»

Михаил снова засмеялся и почувствовал облегчение: сосед, погружённый в свои бытовые проблемы и возмущения, явно не замечал ничего необычного в поведении товарища. На секунду Михаил позволил себе расслабиться, поняв, что мир вокруг хоть и абсурден, но вполне предсказуем.

– Ладно, Серёга, не драматизируй, тебя простят. А что вообще нового, кроме сантехнического коллапса и твоих киномеханических подвигов?

Сергей откинулся на подушку, заложил руки за голову и снова вздохнул, словно готовился к длинному списку претензий ко всей Вселенной:

– Да что тут нового может быть? Вчера опять комендантша пыталась устроить охоту на кипятильники, обыскала весь этаж, но студенты – народ находчивый. Спрятали всё под матрасы и в обувь, теперь ходим, как по минному полю. Сегодня она клянётся принести металлоискатель из соседнего ЖЭКа, чтобы найти и обезвредить всех нас разом.

Михаил улыбнулся, представив грозную комендантшу с металлоискателем, методично обследующую каждую комнату, и почувствовал приятную лёгкость от абсурдности происходящего.

– А ещё, Миш, у тебя в фотокружке снова возмущения начались, – Сергей вдруг сменил тон на заговорщический и выразительно посмотрел на Михаила.

– Что, опять диафрагма с выдержкой кого-то оскорбили? – Михаил спокойно и с иронией спросил, мысленно пытаясь вспомнить хоть что-то про своих подопечных.

– Да почти, – Сергей подтвердил со смешком. – Говорят, у тебя там скучно, как на уроках по политэкономии. Дети ждут, что ты им покажешь, как фотографировать что-то весёлое – ну, птиц там, девчонок в парке, что угодно, кроме унылых заборов и мусорок за общежитием. А ты им опять про построение кадра рассказываешь и плёнки тратишь на мусорные баки, будто у нас тут конкурс советского реализма проходит.

Михаил опять негромко рассмеялся, мысленно признавая, что Сергей совершенно прав. Вспоминая свои былые педагогические эксперименты, он понимал, насколько нелепо всё выглядело со стороны, и теперь это особенно забавляло его.

– Значит, предлагаешь мне завтра их повести в парк, чтобы они вместо мусорных баков снимали влюблённые парочки?

– Да хоть в парк, хоть в цирк, главное – чтобы дети после твоих занятий не выглядели так, будто их отправляли на исправительные работы в колхоз. Им весело должно быть, чтобы хоть там отдохнули от всей этой серости и безнадёги, – Сергей махнул рукой в сторону окна, за которым безрадостно простирался монотонный панельный двор.

Михаил невольно посмотрел на часы и задумчиво кивнул. За всеми этими комичными и абсурдными разговорами он чувствовал, как постепенно успокаивается, и мысли его становятся яснее. Сосед рядом продолжал сокрушаться, изображая глубочайшую тоску и безысходность советского быта, но Михаил мысленно уже был далеко.

Он понимал, что оказался в совершенно абсурдной и невероятной ситуации, но одновременно осознавал и уникальность шанса, которым ему предстояло воспользоваться с максимальной осторожностью. Вокруг был привычный советский мир, с высоты жизненного опыта нелепый и скучный, но теперь Михаил смотрел на него глазами человека, знающего, куда этот мир движется. И от этой мысли внутри смешивались и азарт, и опасение перед грядущим будущим, которое могло измениться от каждого его слова или поступка.

А Сергей тем временем продолжал говорить, не обращая внимания на задумчивость друга, и Михаил, с облегчением осознав, что его растерянность осталась незамеченной, внимательно слушал и улыбался, чувствуя себя немного увереннее в этом абсурдном и таком близком мире, куда судьба вдруг забросила его второй раз.

Михаил внимательно слушал Сергея, стараясь запомнить каждое его слово, будто тот невольно диктовал ему пошаговую инструкцию по выживанию в этой абсурдной советской реальности. За привычным ворчанием и комичными жалобами он пытался уловить детали, которые могли дать хоть малейшую подсказку к пониманию текущей ситуации. И хотя общий тон разговора оставался неизменно шутливым, Михаил неожиданно для самого себя серьёзно задумался, словно его разум, ставший вдруг в разы острее, нащупал важную ниточку среди привычной повседневной болтовни.

Сергей тем временем продолжал разглагольствовать, подкрепляя каждое своё замечание выразительными жестами, будто репетировал роль трагикомического персонажа для театральной постановки студенческой самодеятельности:

– Ты только подумай, Миш, мы тут живём, словно в героической драме. Комендантша – злодей, сантехник Боря – её верный слуга, а мы – жертвы, обречённые на вечную борьбу за человеческие условия. Вот тебе и реализм с элементами абсурда. Одна радость – Высоцкий в магнитофоне да плёнка в кинотеатре, если, конечно, я её опять не порву.

Михаил, внутренне продолжая напряжённо размышлять, рассмеялся чуть тише обычного, что Сергей заметил и удивлённо нахмурился:

– Слушай, Миш, ты сегодня какой-то странный. Вроде каникулы недавно закончились, а ты уже такой серьёзный, словно тебя за лето на завод отправляли в наказание. Что случилось-то? Или опять с кем-то поссорился в своём фотокружке из-за неправильного использования штатива?

Михаил быстро вернулся в реальность и поспешил ответить с максимально естественной улыбкой, слегка пожимая плечами:

– Да нет, Серёг, всё нормально. Просто задумался немного. Каникулы прошли, а мы опять в том же месте, и снова всё по кругу – лекции, очередь в душ и борьба за кипятильники. Невольно задумаешься, что-то менять надо, наверное.

Сергей оценивающе посмотрел на Михаила, словно впервые за всё время знакомства увидел в нём не просто соседа по комнате и товарища по бедам студенческого общежития, а человека, способного на что-то большее, чем жалобы на серость окружающего мира. Затем, словно отбросив внезапно возникшие подозрения, Сергей вернулся к привычному ироничному тону и снисходительно махнул рукой:

– Ну, меняй, если сможешь, герой. Только учти, что изменить тут можно разве что направление кипятильника в кружке или сорт чая в буфете. Остальное советская реальность сама за тебя решает.

Михаил снова улыбнулся, уже более расслабленно, и, ощутив, что разговор начал заходить в безопасное русло, неожиданно для себя почувствовал прилив уверенности. Он внимательно посмотрел на Сергея и осторожно, словно случайно, произнёс:

– Кстати, Серёг, а как у тебя вообще сейчас в кинотеатре дела? Плёнки, оборудование – это всё же техника, а она у нас, как ты говоришь, вечно ломается и рвётся.

Сергей вздохнул и развёл руками с видом измученного человека, на которого свалили непосильную ношу ответственности:

– Да как всегда. Плёнки старые, техника ещё старше, а начальство вообще считает, что я должен чинить проектор исключительно при помощи социалистической сознательности. Ты бы видел, как я вчера этот аппарат ремонтировал – отвертка и моток изоленты были моими единственными помощниками. И то, изоленту я стащил у сторожа, пока тот на минуту вышел покурить.

Михаил снова улыбнулся, а в голове его уже вовсю формировались мысли, в которых Сергей переставал быть просто смешным и ворчливым соседом, а приобретал новое значение – человека с необходимыми навыками и связями, которые в ближайшем будущем могли стать чрезвычайно полезными. Технические знания, доступ к оборудованию, умение находить нестандартные решения – всё это делало Сергея весьма ценным союзником в тех новых планах, которые только-только начинали формироваться у Михаила в голове.

– Ладно, Серёг, не грусти, – Михаил постарался выглядеть бодрым и непринуждённым, чтобы окончательно развеять подозрения друга, – давай позже сходим в столовую или ещё куда-нибудь, обсудим, как жить дальше с таким чудесным набором проблем.

Сергей поднялся с кровати, небрежно поправил полотенце на плечах и, широко улыбаясь, согласился:

– Обязательно! Только сначала я пойду досушу волосы, а то комендантша увидит меня мокрым и решит, что это очередной саботаж, направленный на подрыв социалистического быта.

Они оба рассмеялись, и Сергей, махнув на прощание рукой, вышел, громко хлопнув дверью. Михаил остался один в комнате, снова погрузившись в тишину и свои мысли.

Теперь, когда комната опустела, он вдруг ясно осознал, насколько важной фигурой может стать Сергей в его новой жизни. С одной стороны, мысль эта казалась смешной и почти абсурдной – Сергей Петров, студент-киномеханик с вечно мокрыми волосами и трагикомическим взглядом на жизнь, мог стать важной фигурой в новых планах бывшего олигарха, перенесённого судьбой в прошлое. Но с другой – именно такие люди, скромные, незаметные и практичные, всегда и были фундаментом любых больших начинаний.

Михаил откинулся на спинку кровати и тихо рассмеялся, в который раз поражаясь иронии происходящего. Вокруг был знакомый и абсурдный мир, наполненный вечными бытовыми проблемами и мелкими радостями, и именно в этом нелепом мире ему теперь предстояло заново выстроить свою жизнь.

Вздохнув и решительно встав с кровати, Михаил начал неспешно приводить в порядок комнату, мысленно подготавливая себя к тому, чтобы шаг за шагом, осторожно и осмотрительно, начать движение вперёд по этой новой, непредсказуемой и невероятно комичной реальности, в которой ему довелось очнуться снова молодым и полным сил.

Оставшись один, Михаил несколько мгновений неподвижно стоял посреди комнаты, пристально глядя на уже успевший надоесть облезлый потолок. Сейчас даже эти желтоватые разводы на побелке казались ему важной приметой, своеобразной вехой, зацепкой в водовороте невероятных событий, в который он неожиданно попал. Размышления постепенно уступили место осторожным действиям, и Михаил, словно опытный разведчик на вражеской территории, принялся методично исследовать окружающее пространство, надеясь понять, в каком именно моменте прошлого он оказался.

Первым объектом его внимания стал старый шкаф, который скрипнул недовольно, явно не одобряя такого бесцеремонного вторжения в своё внутреннее пространство. Михаил издал смешок, когда вспомнил, что точно так же шкаф протестовал и сорок с лишним лет назад, когда молодой студент Миша Конотопов торопливо запихивал туда наскоро скомканные рубашки и брюки перед внезапными проверками комендантши.

Теперь он аккуратно перебирал вещи, словно археолог, боясь повредить хрупкие артефакты прошлого. Выцветшие рубашки в клетку, джинсы с модной тогда бахромой по низу, свитера с высокими воротниками, за которыми было принято прятать шею от ледяного ветра суровых зим – всё это казалось теперь трогательно нелепым и комичным, но в то же время внушало уверенность, что здесь таится важная информация.

Дальше Михаил перешёл к ящикам письменного стола, которые открывались с таким же протестующим скрипом, словно были солидарны со шкафом в его неприязни к неожиданной ревизии. Содержимое ящиков, на первый взгляд, было таким же банальным, как и всё остальное вокруг – разноцветные шариковые ручки, сломанный циркуль, пачки дешёвой бумаги и целые стопки исписанных тетрадей, конспектов и разрозненных листов с пометками на полях.

Но именно среди этих, казалось бы, незначительных мелочей, Михаил вдруг почувствовал дрогнувшее сердце. Перед его глазами лежало расписание занятий, заботливо выведенное аккуратным, почти школьным почерком на плотном листе бумаги, украшенном по углам чуть нелепыми рисунками, вероятно, созданными от скуки во время нудных лекций. Взгляд его стремительно пробежал по датам и дням недели, пытаясь понять, на какой конкретный момент времени он сейчас смотрит.

«Октябрь… восьмидесятый год…» – Михаил с облегчением вздохнул, чувствуя, как сердце его стучит ровнее, а напряжение начинает понемногу спадать. Он точно знал теперь, где находится: октябрь одна тысяча девятьсот восьмидесятого года, начало учебного семестра: впереди ещё множество дней, месяцев и лет, наполненных событиями, память о которых теперь стала самым ценным ресурсом в его распоряжении.

Он осторожно переложил расписание на край стола и принялся перебирать тетради и учебники, стараясь зафиксировать в сознании любые детали, которые могли бы иметь хоть какую-то значимость. Конспекты лекций, покрытые хаотичными записями о преподавателях, экзаменах и вечных студенческих переживаниях, теперь казались не скучными и однообразными, а неожиданно полезными, даже стратегически важными документами.

Среди вороха бумаг Михаил с особым интересом обнаружил небольшую, немного потрёпанную тетрадку в синей клеёнчатой обложке, исписанную знакомым почерком, в котором он теперь с лёгкостью узнал собственный. Это был дневник – личный, немного наивный, немного комичный, но всё же честный и искренний дневник молодого студента Михаила Конотопова.

Он осторожно открыл первую страницу и с лёгкой улыбкой пробежал глазами несколько строк:

«Понедельник, 6 октября. Снова проспал первую лекцию, потом пришлось выслушивать лекцию комендантши о дисциплине и ответственности. Сергей опять слушал Высоцкого ночью, но тихо, чтобы не разбудить зверя. В фотокружке дети продолжают жаловаться на скуку, завтра попробую придумать что-нибудь более весёлое».

Михаил усмехнулся, листая страницы дневника, и вдруг с удивлением понял, насколько сильно изменилось его восприятие жизни. Если раньше все эти мелочи – пропущенные лекции, занудные нравоучения комендантши, нытьё детей из кружка – казались незначительными, почти бессмысленными, то сейчас каждая деталь воспринималась им как ценный и важный элемент, способный подсказать решение, помочь сориентироваться и выжить.

Перебирая записи, Михаил обнаруживал имена людей, которые в его предыдущей жизни играли совершенно разные роли. Кто-то стал важной фигурой в политике, кто-то сделал карьеру в бизнесе, кто-то остался заурядным советским служащим, так и не сумев выйти за рамки привычной серости и посредственности. Теперь каждое из этих имён приобретало новое значение и вызывало в его душе целую гамму чувств – от удивления до расчётливого интереса.

Он почувствовал, как внутри нарастает уверенность, причём не та бравада молодости, которая обычно скрывает неуверенность и страх перед будущим, а спокойная, осмысленная уверенность зрелого человека, прекрасно знающего цену успеха и провала, побед и поражений. Теперь он не был тем юнцом, который наугад шёл по жизни, полагаясь на случай и удачу. Он стал человеком, в руках которого был уникальный инструмент – знание будущего.

Михаил закрыл дневник и аккуратно положил его обратно на стол. Он понимал, что теперь главное – действовать осторожно и расчётливо, не допускать спешки и необдуманных шагов, которые могли привести к непредсказуемым последствиям. Каждый его шаг должен быть чётко выверен, каждый поступок – осмыслен, каждое слово – взвешено и продумано.

Осознание того, что ему дан второй шанс, наполняло его одновременно азартом и внутренним трепетом, который заставлял сердце учащённо биться. Он не был простым студентом, попавшим в типичную советскую комнату общежития, – он был человеком, перед которым лежало совершенно новое, неизведанное поле возможностей.

Он осторожно осмотрел комнату ещё раз, убеждаясь, что не пропустил ничего важного, затем сел на кровать и глубоко вдохнул, собираясь с мыслями. В голове постепенно формировался чёткий и ясный план действий, который учитывал все особенности нового-старого мира, где абсурдность быта переплеталась с комизмом повседневности.

Теперь Михаил знал наверняка: он будет двигаться вперёд медленно и уверенно, максимально используя свои знания и опыт, превращая каждую мелочь в стратегическое преимущество. Эта комичная и невероятная ситуация стала для него не просто шансом, а настоящим вызовом, принять который он был готов с решимостью зрелого человека, получившего от судьбы удивительный и непредсказуемый подарок.

Оставив позади захламлённую комнату и привычную атмосферу общежития, Михаил вышел на улицу и остановился на пороге, на секунду зажмурившись от яркого солнечного света. Свежий осенний ветер тут же приятно коснулся лица, заставив его вновь глубоко вдохнуть, после чего Михаил с интересом осмотрелся, ощущая себя одновременно туристом и участником странного театрального спектакля, декорации которого восстановлены с потрясающей точностью.

Первое, что бросилось в глаза, были люди – советские люди в своей естественной среде обитания. Они куда-то спешили, нервно поглядывали на часы, сердито ворчали на медлительных прохожих и, казалось, испытывали постоянное чувство лёгкого раздражения и тревожности. Михаил с удивлением заметил, что раньше ему это казалось совершенно нормальным и привычным, почти естественным состоянием, а сейчас выглядело гротескно, словно перед ним была разыграна умелая карикатура на собственное прошлое.

Он неспешно направился вдоль улицы, внимательно разглядывая витрины магазинов и быстро понял, что слово «витрина» в данном случае было явным преувеличением. Чего-то существенного за пыльным стеклом обычно не наблюдалось – пара старомодных манекенов с отрешёнными лицами, демонстрирующих безнадёжно устаревшую одежду, картонные коробки с каким-то таинственным содержимым, и обязательно табличка, гордо сообщающая, что сегодня «Товар дня отсутствует». Михаил невольно улыбнулся этому абсурду, уже забыв, как сильно подобные вещи в своё время выводили из себя, а теперь воспринимая всё это скорее с ностальгическим, чуть снисходительным интересом.

Очереди казались отдельным явлением советской жизни, достойным изучения не меньше, чем антропология или философия. Михаил внимательно рассматривал длинные, извивающиеся вереницы людей у гастрономов, аптек и даже киосков с газетами. Здесь стояли все: пожилые женщины с авоськами и усталыми взглядами, мужчины с серьёзными лицами, словно ожидали здесь каких-то важных решений своей судьбы, молодые мамы с капризничающими детьми и студенты, изнывающие от скуки и привычной беспомощности перед этой неумолимой реальностью.

Михаил невольно замедлил шаг, вслушиваясь в обрывки разговоров и фразы, полные повседневной безнадёжности и терпеливого ожидания:

– Говорят, масло завезут завтра утром, главное не проспать…

– А колбасу обещали в четверг, если начальник склада опять что-нибудь не придумает…

– Да разве это очередь? Вы в прошлом году за мандаринами на Новый год стояли? Вот то была очередь, настоящий подвиг!

Всё это звучало настолько абсурдно и одновременно так правдиво, что Михаил снова ощутил внутри странное, почти щемящее чувство ностальгии, смешанное с желанием рассмеяться. Мир, в котором он вновь очутился, казался одновременно и дико смешным, и трагично нелепым, и чем дальше он двигался, тем острее это ощущение становилось.