Заводские настройки

– Так мало?

– Ну, он… – Артём замялся. – Сама знаешь, вредный, противный.

– Кто? Москалёв? Это ж лучший травматолог в городе. Мне Ирка говорила, что…

– Да что твоя Ирка знает! – вспылил Артём, с силой тряхнув курткой. – Люди для него – мешки с костями, от которых спокойно можно отрезать куски мяса.

– А Саше когда сказать?.. – спросила Тася уже в пустоту: Артём хлопнул дверью ванной. Послышались звуки включённой воды. Она не могла себе представить, как отреагирует дочь на грустные новости.

Тася проводила мужа изумлённым взглядом. Она всегда поражалась его отношению к своим травмам и болячкам. То стружка за шиворот прилетит, то щёку обожжёт – муж только посмеивался и доставал йод. Обычное дело.

Токарь – профессия рискованная. Потому им и полагаются защитные очки и спецодежда. Даже талоны на молоко за вредность. Артём же периодически от очков отказывался: неудобно, да и стёкла запотевали. Однажды стружка умудрилась проникнуть под защитные очки мужа. Тася тяжело привыкала к последствиям его работы: шрамам, царапинам, ожогам. Да и как к ним можно привыкнуть?

* * *

На больничном Артём надеялся посидеть недельки две, но врач всё-таки выписал его через одну, как и обещал. Жаль. На переносице заживал шрам. Через несколько дней после снятия повязки и заменивших её тягучих и воняющих скипидаром мазей, рубец превратился в клеймо. «Царевна-лебедь, блин. Со звездой во лбу!» – думал Артём, рассматривая себя в зеркало.

Жёсткие тёмные волосы торчком, испещрённый морщинами лоб, зелёные глаза, нос, переносица… Вглядываясь в своё обновлённое отражение, Артём представил, что случилось бы с ним, не успей он среагировать. Его всего передёрнуло будто от электрического разряда. А что, если бы деталь прилетела в глаз?

Раньше он не особо об этом задумывался: работал спокойно, копил шрамы и царапины. А теперь… всё будет по-другому, наверное… Артём снова провёл по волосам старым розовым гребнем без пары зубцов. И выбросить бы, но жена отдала, когда не смогла расчесать свои густые кудри. Жаль заменять.

И Тася испугалась. Она всегда переживала, когда Артём приходил со следами от стружек. Часто молчала, но он всегда чувствовал её волнение. И не мог обещать, что подобное не повторится. Невозможно всё предусмотреть.

А что будет с Сашей? Тася ведь ей ещё не сказала. Она всегда волновалась, когда видела даже мелкие царапины на его лице после смены… Саша много работала и так редко приезжала. Артём надеялся, что рана успеет зажить до её возвращения. Однажды, когда дочь увидела очередной ожог на лице, он ответил:

– Стружка летит… Её надо точить. Я точу, она летит.

Всегда так было. И будет. Неизвестно, помогут ли защитные очки в следующий раз. От бешеной болванки они точно не спасут.

Отдел охраны труда расследовал несчастный случай, произошедший с Артёмом. Тася передала ему, что один из инженеров просил его подойти подписать какие-то документы. И вроде бы Артёма признали виновным, а наказания он не почувствовал. Странно. Хотя жена говорила ему о лишении премии. Откуда она могла знать? Она ж не работала в расчётном. Что с премией, что без неё – невелика разница. А охране труда Артём вообще не доверял: они появлялись только тогда, когда случалось что-то нехорошее.

Когда он вышел на службу, пришлось доделывать те самые злополучные детали. По-хорошему, пусть бы те заготовки доработал другой токарь. Техпроцесс застопорился на неделю без Артёма. Он даже удивился: «Неужели они не так нужны? А если дальнейшая работа встанет?» Артём предполагал, что Сальников с Москалёвым легко подружились, если бы были знакомы. Он считал, что их объединяло одно: нелюбовь к людям.

Артём никогда не обращал внимания на травмы, но удар по голове как будто переключил в нём тумблер на новый режим. Бах – и коллеги уже не так добры, как хотелось бы. Бах – а начальнику-то, оказывается, наплевать на проблемы подчинённых (это не новость, но всё же). Бах – а ты и вовсе не спортсмен, каким привык себя считать. Может быть, пора искать другую работу? Или вовсе попрощаться с промышленностью? Артём впервые в жизни по-настоящему задумался о карьере токаря и своём предназначении.

Трудишься на благо общества и себя, никого не трогаешь. А тут вдруг прилетает по голове. И никогда не знаешь, повторится ли. Артём выпросил себе у кладовщицы защитные очки впервые за всю карьеру. А ещё пожалел, что каски токарям по инструкции не полагались. Тогда никаких летающих болванок можно не бояться.

Лёгкий труд

Артём считал себя сильным и здоровым мужиком. Зимой он ходил на лыжах, летом – бегал, а ещё постоянно участвовал в туристических походах. В общем, вёл здоровый образ жизни. Прямо как в рекламе. Он гордился тем, сколько километров преодолевал на каждой тренировке. Артём очень любил природу: она вдохновляла его на новые свершения.

Только представьте. Тихий вечер в лесу. Небольшую полянку освещает пламя уютно потрескивающего костра. Возле него разбит лагерь из трёх палаток, обитатели которых наслаждаются ароматным чаем из котла, глядя на огонь. Завтра снова в путь, а сейчас есть время погреться и отдохнуть.

Или вот. Наконец-то вершина. Стодвадцатилитровый рюкзак за восхождение превратился в двухсотлитровый. Чем выше, тем труднее дышать. Команда вымоталась. Но достижение вершины – ни с чем не сравнимое счастье. Повезёт с погодой – увидишь волшебные серебристые пики соседних гор. Горы в сердце навсегда.

Сколько походов, больших и маленьких, горных и пеших, прошёл Артём. Успел он и поруководить, а однажды стал вице-чемпионом России. Даже имел корочки кандидата в мастера спорта по горному туризму. Но всё это мишура по сравнению с возможностью узнавать новые маршруты и общением с природой. И Артём никак не мог предугадать, что вскоре откроет для себя новый маршрут, но не в леса и горы.

Вернувшись из очередного похода в районе северного Тянь-Шаня, Артём постепенно переходил в свой стандартный режим: работа – дом – пробежки несколько раз в неделю. На одной из пробежек он почувствовал тупую боль в груди, которая стихала только при переходе на шаг. Неожиданно.

Бег – шаг, бег – шаг. А сердце вдогонку. То летело со скоростью света, то ползло черепахой вровень с дыханием. Так повторялось каждую пробежку, пока наконец Артём не перестал на них выходить. Как бы он ни любил спорт, собственное здоровье диктовало новые условия игры. Нож в спину, ей-богу. Неужели и спорт калечит?

Не откладывая на потом, Артём обратился к знакомому кардиологу Равинскому, который держал частную практику. Настолько частную, что официальные направления выдавать не мог. При этом Равинского считали отличным диагностом, Артём с женой доверяли его мнению. Врач со всех сторон обследовал Артёма, крутил-вертел как хотел, не ставя диагноз. Никак не определялся с назначениями. В итоге Равинский всё-таки расписал план дальнейших действий.

– Готовься, Тёма, к операции. Иди в поликлинику, бери направление и вперёд.

– Куда вперёд? – не понял Артём.

– На о-пе-ра-ци-ю. Стеноз у тебя, ну, закупорка коронарных сосудов. А сосуды эти питают сердце. Нет питания – участок отмирает. Дело серьёзное, но поправимое. – Равинский пригладил чубчик непослушных волос на макушке. – Время есть.

Делать нечего, пришлось Артёму отправиться в Чебаркульскую городскую больницу к родному участковому терапевту. Набившие оскомину тёмные грязно-зелёные коридоры с отваливающейся со стен краской, толпы призраков-больных, кочующих из одного кабинета в другой. Мигающие лампы, нарастающий гул безумных семичасовых очередей… Тоска и безысходность. Никто даже и не помнил, когда в больнице в последний раз работал кардиолог. Вот где его искать теперь? Все спились, поди.

Не так просто попасть к узким специалистам, как хотелось бы. Сначала терапевт, потом – желанный врач. Больница – непредсказуемый квест. Первое задание: пережить очередь в регистратуру. Вопрос «кто последний?» за час Артём услышал миллион раз. Кто-то орал, кто-то лез вперёд сквозь толпу. Главное – выжить. Заполучив желанный талон к терапевту, он погрузился в пучину бесконечного ожидания. Злое время не щадило никого. И если на приёме оно летело быстрее ракеты, то в очереди медленно капало на темечки собравшихся, как в известной китайской пытке.

Артём вспомнил старую песенку, которую напевала дочь про Чебаркульскую больницу. «Чебаркульская больница – хуже места в мире нет. Ты, кирпичная убийца, где вонючий туалет…»

Второе задание: анализы. Не думал Артём, что ему назначат так много исследований. Тут и анализ крови, и ЭКГ, и, самое противное, ФГС. Вот зачем человеку с болезнью сердца совать трубку в рот? Чтобы исключить язву желудка; если её нет – можно спокойно оперировать. Пережить, перетерпеть, раз ввязался.

Третье задание: попасть на операцию. Терапевт выдал направление в челябинский кардиоцентр. Артём поехал с женой Тасей в качестве группы поддержки. Она бережно хранила необходимые документы в папках, решала вопросы с проездом туда и обратно. Да и просто была рядом: поддерживала добрым словом, обнимала при случае. Артём не справился бы без неё.

Они не сразу нашли вход в кардиоцентр. Как тут найти, ведь здание, выстроенное в форме звезды, с ловкостью заправского фокусника водило посетителей за нос по архитектурным лабиринтам. На приёме серьёзная дама, кандидат наук, придирчиво разглядывала карту Артёма и, не ответив ни на один его вопрос, отправила заселяться в палату. Сумбурно прошептав несколько тёплых слов Тасе, Артём отправился в новую для себя жизнь.

Операцию Артём перенёс отлично, по крайней мере, он сам так думал. На специальном велотренажёре, велоэргометре, без усилий крутил педали, спортсмен же. «Наверняка медсёстры давно таких пациентов не видали», – гордился он про себя. Ему очень повезло с лечащим врачом, им оказалась сестра его друга, Марина. Знакомство ли или просто профессионализм врача, но пребывание в больнице Артёма было комфортным, насколько это вообще возможно.

Шунтирование – стандартная операция для кардиоцентра. Брали кусок сосуда с одного места (чаще всего – с ноги) и обводной трубкой вшивали его в место закупорки. Перед операцией Артём радовался и веселился, даже зачем-то сходил в палату: мало ли – книгу взять почитать, вдруг скучно станет. Волшебные пофигистские таблеточки действовали, красота. И всё равно, что вчера был день рождения, а его поздравили только по телефону. Конец марта на дворе, весна, жизнь прекрасна. Артём принял неизбежное.

И снова ему повезло: шрамы после операции тонкими ветвями проросли на груди и на ногах. Заживут, совсем скроются из виду. Артём просто потерял сутки в реанимации: проспал. Когда ещё удастся столько времени «отдохнуть»? Уже в палате Артём простыл. Разве можно заболеть ещё больше, когда ты в больнице? Но он ухитрился. Всему виной кондиционеры, охлаждавшие палаты. Его старичкам-соседям вечно было жарко, вот и попросили так настроить. А он заработал насморк.

«Так странно, – думал Артём, – вот я вроде всю жизнь занимаюсь спортом. И что? Лежу в больничке с дедами… Ничего, вот выйду, вернусь к тренировкам, всё будет хорошо». Раньше ему казалось, что если ведёшь здоровый образ жизни, занимаешься спортом, то болезни обходят стороной. Как же он заблуждался! Никто от этого не застрахован. Осознание гулкой болью отдавалось в сердце, которое необходимо беречь.

Постоперационные дни сливались. Ежедневные звонки жены хоть как-то разбавляли больничный быт Артёма. Приезжали челябинские родственники, даже друзья-туристы разок заглянули. Дочь Саша навещала как получалось. После операции она пришла поздравить его с днём рождения и принесла необычный подарок.

– Смотри, отец, это – мандала, – она протянула плетёную снежинку. – Я сделала её для твоего здоровья. Когда плела, пропевала специальные мантры.

– Мантры? – не понял Артём.

Саша часто изъяснялась странно.

– Набор звуков, имеющих воздействие на тело или душу. Поёшь, а тебе легче становится. А мандала – это специальный символ, проводник. С каким намерением или настроением плетёшь, то и получится. Ты не парься, просто смотри на неё иногда, держи в руках, и всё будет.

– Даёшь ты, Сашка, спасибо! Какая штука классная!

В университете Саша увлекалась восточными практиками: йогой и цигуном. Ходила на них вместо ненавистной физкультуры. Как-то со школы она её невзлюбила, несмотря на то, что посещала лыжную секцию. Артём по первости водил дочь туда, пока она не привыкла к дороге. Спустя пару лет с удивлением узнал, что она больше ходить туда не хочет. Грустно это было, но заставить её вернуться он не мог. Наверное, йога и цигун нравились ей больше.

Обняв дочь на прощание, Артём отправился к себе в палату изучать подарок. Восемь бамбуковых палочек, соединённых причудливым узором из разноцветных ниток в снежинку. Ярко-синие, жёлтые, зелёные, белые линии – они словно гипнотизировали и в то же время придавали сил. Артём сомневался, работает ли эта штука вообще, но ему действительно стало легче. Сила заботы и любви.

Что бы ни говорили про систему здравоохранения, Артёму всё, можно сказать, понравилось: и отношение, и процедуры. Увы, подобные вмешательства в организм не проходят даром, и ему прописали пожизненный курс таблеток. А восстанавливаться после операции Артёма отправили в санаторий «Кисегач» под родным Чебаркулем. Свежий воздух, озеро, сосны, берёзы и никаких больничных коек. Счастливый Артём гулял вокруг озера Теренкуль ежедневно. Дорвался! Друзья-туристы принесли трекинговые палки, и Артём наматывал с ними по двенадцать – пятнадцать километров в день. Будто не было никакой операции. Кра-со-та!

Кровь легко бежала по восстановленным сосудам. Организм словно перезапустился после затяжного сна. Артём без проблем контролировал любое движение, скорость, чёткость. Власть над своим телом опьяняла и дарила счастье. А ведь скоро можно будет выходить на пробежки, а в следующем году вообще в поход! Неужели всё получилось?

Как хорошо отдыхалось, так тяжело возвращалось. После санатория Артёма на работе ждал «лёгкий труд», который на поверку оказался совсем не лёгким. Медицинская комиссия выдала Артёму заключение, что он не может исполнять свои прямые обязанности: работать токарем. Он, конечно, знал, что его ждёт, но даже подумать не мог, насколько это окажется невыносимо. А трудиться «легко» ему до середины октября – целых полгода!

С начальником Сальниковым отношения у Артёма складывались своеобразные. Он считал, что тот боится его высказываний об атмосфере в цехе и зарплате рабочих, но при этом заявление на месячный отпуск в середине лета Артём исправно просил его подписать. Поход же. Эпизод, когда они с начальником разошлись во взглядах на жизнь, память услужливо прикрыла тёмно-синими занавесками. Артём подозревал, что легко после больничного не будет.

Для начала Сальников поручил ему навести порядок на складе инструментов. Поправив рабочую кепку, Артём отправился в хранилище резцов и фрез. Аккуратно, методично он разбирал железки, сваленные кучами на полках. Не авгиевы конюшни, но попотеть пришлось. Полученным результатом можно было гордиться: резец к резцу, фреза к фрезе, ключи и прочий скарб – всё отсортировано по размерам и назначению.

Следующим «подвигом» Артёму назначили вытирание пыли с отопительных батарей. А туда поди залезь, не расшибившись. Высоко. Но ничего, справился.

Параллельно с «трудами» Артём пытался освоить новый для себя станок – круглошлифовальный – и новые возможности, да и всяко лучше, чем без дела болтаться. Не тут-то было!

– Ты такую операцию перенёс, – возмущалась сменная мастерица Венера Ралифовна. – Сейчас упадёшь возле станка, и что мы с тобой делать будем? Нет уж, Тёма, ты давай без глупостей этих.

«А если бы я с батареи свалился, то как бы она голосила? – мысленно возмущался Артём. – Тут хотя бы станок посмотрел, глядишь, и прибавку к зарплате бы выпросил. Эх… Нашли мальчика на побегушках!»

Но самый памятный «подвиг» Артёма за время «лёгкого труда» – мытьё листьев фикуса. Две потёртые кадки с растениями стояли у окна, но это не мешало маслу с крана пачкать их. И кому-то приходилось их протирать. Эта миссия выпала Артёму. Раз в смену токарь (а в трудовой книжке записано именно так), вооружившись ведром и тряпкой, шёл очищать фикусы от масла. Вообще жизненный путь цеховых животных и растений так или иначе приводил их к маслу. В КПЦ вон все коты в нём.

Вся тяжесть «лёгкого труда» ощущалась, казалось, только начальником. Ведь он постоянно придумывал для Артёма «подвиги», чтобы с пользой и не надорваться. Сложная задача. Ведь парню уже попадало в цехе болванкой по голове, а потому необходимо беречь себя. Сальников не хотел новых проблем.

Но зачастую Артём просто слонялся по цеху, приставал к знакомым мужикам с расспросами: «Какая у тебя технологическая операция?», «А глубина резания какая?», «А какой инструмент?» Доставалось от Артёма и нестаночникам, ведь жить же как-то нужно. Не мог он без работы, скучал. Уж лучше, чем в смартфоне сидеть, который Артём так и не удосужился купить: незачем. Голова в порядке, руки-ноги целы, а нормально работать нельзя. Почему так?

Уже забылась та история с болванкой. Сколько стружек награждало ожогами и шрамами – не сосчитать. А сколько ещё будет… Тело жаждало труда. Спортсмен стоял на старте и рвался бежать. Размять мышцы, и вперёд к станку. Загрузить заготовку, запустить машину. Первый круг, второй, третий… Снова и снова, как заведено. Но нет. Пока нет.

Ответственней сотрудника Сальникову в те полгода было не сыскать. Всё делал, что ни скажут. Удобно. Артём играл в эту игру, он хорошо знал правила: зарплату платили, пусть и поменьше, чем обычно, но всё же. Поэтому чего рыпаться? Но так хочется!

Но чем меньше работаешь, тем больше думаешь. Регулярные занятия спортом не уберегли Артёма от больничной койки. Обидно, ведь он сделал всё для своего здоровья. Что это: стечение обстоятельств, генетика, судьба или ещё какая-нибудь чушь, – он не понимал. Это надо пережить. Точно так же, как и удар болванкой. И тогда, он надеялся, что-нибудь поменяется. Может, у него в мыслях, может, в мыслях Сальникова.

Пятнадцатое октября – дата официального выхода на «тяжёлый», вернее, вполне обычный токарский труд. В ночь перед знаменательным понедельником Артём так активно и беспокойно ворочался в кровати, что Тася чуть не отправила его спать в другую комнату. Сколько она переживала, он даже не представлял и старался, как мог, радовать её. Готовил любимую жареную картошку, встречал с работы. Но в ту ночь как будто кто-то открыл портал в его голову: туда лезли мысли, идеи, проекты, планы… Нужно выстраивать маршрут для похода… В общем, не до сна.

Утром пятнадцатого числа бодрый и весёлый Артём спешил на работу. Наконец-то, наконец-то он встанет к станку. Любой резец, метчик или ключ он с лёгкостью мог найти с закрытыми глазами. Благо собственную тумбочку за эти полгода он изучил вдоль и поперёк. Там он хранил не только инструменты, но и обед.

А что ещё оставалось делать? «Здорово, Тёма, с выходом тебя!» – не те слова, что токарь ожидал услышать, но они всё равно заставили его сердце потеплеть. Ведь он был в цехе вместе со всеми. Так странно. Непривычно.

– Так-с, Артём, вернулся! – Венера Ралифовна заметно обрадовалась. – Держи сменное задание. И втягивайся, втягивайся.

– А я и не уходил никуда! Будет сделано, – Артём почти улыбался мастерице.

Так странно. Он же вроде работал, разве что по персональной программе. А вот, «вернулся». За полгода цеховые женщины успели разузнать все её подробности. Где лежал, как туда попал, как восстанавливался. Сочувствовали, жалели – Артёму это было в новинку. Даже после удара болванкой коллеги так не интересовались его здоровьем. Артём привык к постоянному равнодушию, потому выход из комфортной раковины ему давался непросто.

Оттарабанив положенные полгода после операции, Артём так и не смирился с формальным подходом начальства к его положению. Деятельная натура требовала выхода, который нашёлся в спорте.

Артём потихоньку увеличивал количество тренировок по скандинавской ходьбе. Однажды он попробовал выйти на пробежку. Ноги мягко пружинили по асфальту, унося его вперёд, к здоровью. Свежий лесной воздух заряжал на новые свершения. В тот раз он преодолел совсем немного, но зато в нормальном для себя темпе.

А уж после завершения «лёгкого» труда Артём оторвался: полноценные тренировки, походы выходного дня. «Здравствуй, природа-мать, принимай блудного сына!» Он понемногу планировал маршрут большого похода на следующий год. Собирался в восточный Тянь-Шань. Жизнь налаживалась – и это самое главное.

Игрушки

В детстве я любила придумывать и собирать истории. В моей комнате жило много мягких игрушек, и они приглашали меня в свои миры. Вот семейство медведей обустроилось на нижней полке по соседству с моей любимицей, розововолосой лошадкой. Рядом болтали малиновый бычок, слон в колпаке и белая обезьянка. Вот жёлтый заяц прячет морковку от резиновой овечки. Тут же поросёнок хвастается костюмом перед серым псом с длинными ушами. Жили они дружно.

Куклы сидели отдельно. Они мало кого пускали в свой круг. Мне нравилось их наряжать, но больше я любила играть со зверями. И с железками, которые мне приносили родители с работы.

Они трудились на заводе, и я ежедневно слушала разговоры о нём. Что это такое, я не могла вообразить. Всякие Бочкарёвы, Зорины и прочие товарищи превращались для меня в таинственных сказочных персонажей. Мама с папой играли с ними в другом, заколдованном, мире, пока я скользила и падала с ледяных горок в дурацком детском садике «Солнышко». Одно из падений обернулось ниткой шрама на лице и сделанной после фотографией для выпускного альбома. На ней я, насупленная, сердитая, всем своим видом показывала: «Нечего меня со шрамом фотографировать!» Бордовая молния красовалась под правой бровью, не желая исчезать. Правда, тональником её почему-то не замазали, может, и не было у мамы. Шрам превратился в невидимку только спустя пару недель. Но было уже поздно.

Иногда мама приносила мне что-нибудь с работы. В основном обломки образцов из лаборатории. Сначала просто для развлечения, а потом уже объясняла мне назначение каждой фигурки. Я так вошла во вкус, что вскоре начала выпрашивать железные штучки. Сама того не ведая, мама открыла для меня новый мир. Мир железок. И я даже не могла вообразить, насколько они изменят мою жизнь в будущем.

Первыми железными игрушками стали половинки гантельки. Маленькие блестящие фигурки весело перекатывались у меня на ладони. Если поставить их на основания, получатся башни с изломанными шпилями или мачты кораблей. Возможно, половинки могли превратиться в шахматные фигуры, но я не знала, как ими играть.

Следующими мама подарила мне два гладких кирпичика с бороздами на гранях. Вот с ними можно было смело возводить что-нибудь серьёзное. Подставку из них соорудить, например, или вытянуть в башенку.

Однажды мама привела меня к себе на работу в лабораторию. Тогда ещё было можно. Мы миновали огромное здание с белыми колоннами, на котором широкими, выстроенными по линейке буквами было высечено «ЛАБОРАТОРИЯ» и какие-то цифры. Позже мне объяснили, что это год постройки. Мы зашли в проходную в соседнем от лаборатории здании. Как меня, ещё школьницу, пустили на завод, я совсем не понимала. Какие-то вертушки, охранники. Мама им что-то показала, и мы зашагали дальше.

Мама вела меня широкими коридорами того огромного здания с колоннами, и мне не терпелось всё-всё рассмотреть. Где-то там, на потолке, висели пыльные старые белые плафоны с красными цветами. А что творилось за деревянными дверями кабинетов, я не представляла. Только силуэты за матовыми стёклами могли подсказать. Но они молчали. Я безостановочно вертела головой. Хотелось заглянуть в каждый угол, узнать всё об этом заколдованном мире, где работали родители.

Мамина лаборатория была большая. И там стояло много странных железных машин. Некоторые из них прятались в больших коробах. Об их назначении мне никто не рассказывал. Что мне хотела показать мама, я не понимала.

Тем временем её коллеги с любопытством меня рассматривали. С кем-то мы были знакомы заочно, по маминым историям, а кто-то уже видел нас вместе. Город Чебаркуль – это же большая деревня: кто-нибудь кого-нибудь да знал. Со мной здоровались, спрашивали про семью, я чего-то невпопад отвечала, совершенно не понимая кому… Некоторые возмущались, что я не здороваюсь. Уже во взрослом возрасте я сталкивалась с теми же людьми, но моя память коварно утаивала их имена. Зачем здороваться с незнакомцами? И как я могу узнать человека и поприветствовать его, если видела раз или два в детстве?

Дверь заграждения одной из машин уже была открыта: наверное, готовились к испытанию.

– Сейчас, Саша, проверим, при какой силе сломается этот образец, – мама протянула мне руку с железной штангой. Жаль, я не успела её потрогать.

Мама исчезла за дверью. Машина медленно проснулась, словно потягиваясь, закряхтела и заскрипела. Только вместо рук у машины – маятник.