Цветочный детектив

– А скажите еще, загадочный незнакомец…

– Да?

– Если переступить порог того мира, есть возможность не вернуться назад?

– И очень большая.

– Вы меня специально пугаете?

– Ни в коем случае. Но вы же не собираетесь переступать его?

– О господи, нет, конечно! Просто интересно.

– Вот и хорошо. Поэтому ничего не бойтесь. И доброго дня, – сказал незнакомец и направился к дверям цирюльни.

– Доброго, – пробормотала она.

Взыграли мелодично колокольчики над входной дверью, и когда Эльвира Леонардовна оглянулась, то увидела только исчезающий за большим окном силуэт.

5

– Я сойду с ума, если не вспомню это лицо! Где я видел его? Где? Понимаете, сойду с ума! – ярился Антон Антонович, торопливо расхаживая по саду недалеко от накрытого стола, где они только что обедали, чтобы в порыве не налететь на кого‐нибудь.

Час назад Андрей и Кассандра приехали к нему домой. Крымов должен был как можно скорее рассказать своему куратору о встрече в цирюльне с Эльвирой Графф. Познакомить с реальной драматической историей из жизни власть предержащих и ее фантастическим продолжением. Рыжеволосая Кассандра, все услышавшая по дороге, уже ни о чем другом и думать не могла.

– Невероятно, Андрей! И как интересно! – твердила она, сидя рядом с ним в автомобиле. – Значит, это зеркало – портал в потусторонний мир? Давай сегодня ночью прокрадемся в музей, а? Андрюша! – Она даже схватила его за руку. – Давай!

– С ума сошла? – холодно рыкнул он. – Руку убери. Хочешь аварию устроить?

– Прости, прости!

Дожидаясь коллег и друзей, Антон Антонович отварил пельменей, порезал вареной колбаски, порубил зелень, порезал хлеб. Они устроят знатную трапезу! Но едва Андрей и Кассандра приехали, Долгополов отказался от роли гостеприимного хозяина и вцепился в своего помощника, как клещ:

– Рассказывайте, Андрей Петрович!

В тарелке Крымова остывали пельмени, а он все говорил и говорил. Не с набитым же ртом пересказывать такие увлекательные подробности, тут и подавиться недолго.

Рассказ детектива так взволновал Долгополова, что Андрей и Кассандра даже стали переживать за старика. Тот мрачнел на глазах, рычал, ерзал в своем плетеном кресле, повторял:

– Манжеты, черные кружевные манжеты, золотые запонки! – потом вскочил и стал ходить.

– Отойдите на два шага, вы нас собьете, – предупредил его Крымов.

– Не дерзите, – огрызнулся Долгополов. Но на два шага отошел и, расхаживая стареньким хромым тигром по клетке, повторял: – И платиновый перстень в форме розы с алмазом на безымянном пальце правой руки! Да где же я все это видел и совсем недавно?! Где?

– Стоп! – воскликнула Кассандра. Она вытащила из кармашка джинсовой куртки телефон, нашла фотографию и показала ее мужчинам:

– Вот где вы ее видели, Антон Антонович.

Это была одна из фотографий, тайком сделанных репортером Колосковым на площади. Она запечатлела товарища Маузера, смотревшего на строившийся Цветочный дворец и сложившего руки на груди. На безымянном пальце его правой руки горел платиновый перстень в форме розы с роскошным бриллиантом.

Крымов усмехнулся:

– Говорили же мы, что твой глаз – алмаз. Так и есть, Касси. Даже звонить в Небесную канцелярию не пришлось – ты все увидела сама.

Антон Антонович долго смотрел на фото, тяжело сопел, но потом уверенно сказал:

– Нет, не здесь.

– Нет? – воскликнула Кассандра.

– Представьте себе, нет. Но где, где?

– Да, – кивал самому себе Крымов. – Теперь уже почти ясно…

– Что ясно? – спросила девушка. – Что тебя ясно, Андрей? От такого «ясно» можно и умом двинуться.

– Пожалуй, пожалуй, – потирая твердый подбородок, бормотал Андрей.

Даже тон его изменился. Теперь он буквально настораживал.

– Да скажи уже! – взорвалась Кассандра.

Но ответить Крымов не успел.

– Знаю! – возопил Антон Антонович так, как кричат только одно слово: «Пожар!» – Знаю, где видел его!

Он сорвался и кривенько, но очень живо побежал по тропинке в сторону дома. Крымов и Кассандра притихли – сейчас должно что‐то случиться. Очень важное! И может быть, очень страшное.

Долгополова не было пять минут, десять…

– Нашего чудесного Антона Антоновича там удар не хватит? – спросила Кассандра.

– Вряд ли, он бессмертен, – заметил Андрей.

– Шутишь?

– Нет, правду говорю. Последние лет пятьсот он точно не менялся.

– Значит, шутишь. Ладно, припомню.

Стукнула-хлопнула дверь – из дома выскочил как ошпаренный Антон Антонович и побежал к своим коллегам. В руках он сжимал альбом.

– Видишь, я же говорил: живой, – кивнул на старика Крымов.

– Вижу, вы издеваетесь надо мной самым бессовестным образом, – заметила девушка. – Один про Небесную канцелярию, другой про бессмертие. Ладно-ладно.

Хозяин дома бросил:

– Нашел! Вон посуду! – и плюхнулся в свое кресло.

Крымов и Кассандра немедленно переставили все на один край стола, освободив место.

Долгополов аккуратно положил альбом и, глядя на обложку, сказал:

– «Преступления в зените славы. Загадочные истории аристократических семейств Европы XVIII века». Где он тут у нас? – листая альбом, ласково бормотал Антон Антонович, как будто и не было только что бешеного взрыва эмоций и беготни по саду. – Смотрите, вот он, голубчик, герцог Август Леонид Ганноверский, вот он, убивец, а ведь известный интеллектуал своего века. – Старик так и тыкал кривым пальцем в мундир царственной особы. – Посмотрите на эту физиономию, а? Вот и кафтан, и кружевной черный манжет с золотой запонкой, и платиновый перстень в форме розы с прозрачным белым бриллиантом. Каково?

– Господи, одно лицо, – пробормотала Кассандра.

– Если бы я не знал, что их с благотворителем Маузером разделяет почти триста лет, – вторил ей Крымов, – сказал бы, что это один и тот же человек.

– А знаете, в чем его тайна? – лукаво и заговорщицки спросил Долгополов. – Это же он пригласил собственного дядю в гости на обед, а затем, когда вышел сам, осыпал дядю, его жену и трех их детей, мальчика и двух девочек, розами. И все они умерли от удушья. А герцог занял свой трон. Но ненадолго, вот в чем все дело. Слух об отравлении дошел до императора, и за герцогом пожаловали, чтобы взять его под стражу. Но он все понял и предусмотрительно исчез. Тогда поползли слухи, что герцог Август сдружился с нечистой силой. Да-да! Некий демон, злой дух пообещал герцогу трон, устранить его дядю, нужно было только соединиться в одном теле. Один из слуг рассказал, что видел, как герцог Август проходил через зеркало и возвращался назад как ни в чем не бывало. Ему не поверили, но предположили, что злой дух вошел в герцога и стал действовать на свое усмотрение.

– А злому духу, как я понимаю, хотелось вырваться на свободу? – спросил Крымов. – Из вечной тьмы попасть в мир солнца и живых людей? Все как обычно. Вернуться с огромной силой и не менее огромными знаниями?

Долгополов с хитрой улыбкой кивал.

– А теперь представьте, циничный интеллектуал герцог Август и безумный император Гелиогабал с его жестокостью, тщеславием, гордыней, бродивший полторы тысячи лет в запредельном мире, истосковавшийся в аду, – и оба в одном сосуде, а? Каково?

– Ужас, – горячо прошептала Кассандра.

– Именно! – подтвердил Долгополов. – Клубок ужасов. Вот откуда и белена с Дьявольских полей…

Он не договорил: в кармашке Крымова зазвонил телефон – это была вторая трубка. Детектив поспешно отозвался:

– Алло?

– Господин незнакомец, это я, Эльвира Графф.

– Я уже понял.

– Пришла пора действовать: все случится сегодня ночью.

Крымов перехватил взгляд Кассандры и ответил:

– Что ж, Эльвира Леонардовна, я знал, что мы прощаемся ненадолго. Рассказывайте все по порядку…

6

Они стояли у одной из стен в крепко спящем музее, лишь их дыхание и цокот старинных часов на дальней стене нарушали тишину. Эльвире Графф удалось выведать планы подруги, куда та направится этой ночью. Они всей компанией проникли в краеведческий музей через черный ход. Помогли сноровка и отмычки Крымова.

– Вы точно не воры? – спросила заходившая за ним Эльвира Графф. – Может, развели меня?

Ради такого экстравагантного ночного выхода бывшая модель облачилась в обтягивающий спортивный костюм. Долгополов то и дело неодобрительно пялился на ее выступающие формы.

– Какой нам смысл разводить вас? – спросил Крымов. – И на что?

– Не знаю.

– Мы герои национальной безопасности, дамочка, – ответил за всех Антон Антонович. – Пока вы, обыватели, мирно хрюкаете в своих постелях, мы стоим у края черного леса и сражаемся с демонами, вурдалаками и оборотнями, которые так и лезут, чтобы напиться крови.

Бывшая модель раздражала и привлекала Долгополова одновременно. Тем более дама была выше старичка на добрые полторы головы.

– Во-первых, я во сне не хрюкаю.

– Ну сопите.

– А во‐вторых, прямо вот так, с демонами? – спросила та.

– Представьте себе!

– Тсс! – строго прервал обоих Андрей.

Раздраженный голос Долгополова все нарастал, и пора было прекращать этот диалог.

– Не бойтесь, Эльвира, – сказала Кассандра. – Вы в компании настоящих рыцарей. Поверьте на слово.

Отставной пожилой майор, проспавший подполковничьи погоны, дрых сейчас в застекленной будке на стареньком диване и, может быть, видел генеральские сны. Четверо заговорщиков неслышно прошли мимо, открыли еще одну дверь и устремились вверх по большой мраморной лестнице с ковровой дорожкой и роскошными перилами. Теперь они стояли у стены в большой зале с этнографической экспозицией и ждали шагов. Свет луны падал из больших окон и янтарными косыми прямоугольниками сверкал на паркете, как в ночной озерной глади, и освещал витрины экспозиции.

Долгополов оглядел ближнюю стеклянную витрину и, постучав по ней ногтем, шепнул Крымову:

– Откройте ее.

– Зачем?

– Не спрашивайте.

У Крымова и для стеклянной витрины нашлась отмычка. Антон Антонович вытащил оттуда длинный деревянный посох с набалдашником и вооружился им.

– Вы на кроманьонца похожи, Антон Антонович, – оценил старшего товарища Крымов. – На пенсии.

– Если бы вы сказали «неандертальца», я бы обиделся. А так стерплю.

Где‐то внизу хлопнула дверь, и долгожданные шаги стали приближаться к ним…

Все четверо буквально замерли, вжались в стену. А затем мимо открытых дверей их залы проплыл женский силуэт. Он двигался в сторону спальни купчихи Караваевой. Оставалось последовать за ночной гостьей – ради этого они были тут.

– Двинули, – кивнул Крымов на входную дверь.

Они также гуськом потянулись друг за другом: детектив, Антон Антонович Долгополов, Кассандра, и замыкала строй Эльвира Графф.

– Господи, во что же вы меня втянули? – шепотом спросила она.

– В уголовно наказуемое приключение, дамочка, – ответил Долгополов. – Давать заднюю уже поздно.

Они вышли в коридор и двинулись к дверям, за которыми была спальня купчихи. Там уже что‐то горячо шептали.

– Приди же ко мне, – услышали они женский голос. – Приди скорее!

Он не взывал, не просил – умолял!

– Господи, это Яна, – шепнула Эльвира, – но почему она стала такой? Я едва узнаю ее голос…

– Потому что она уже одержима, – мрачно ответил Крымов.

– Одержима?

– Тсс!

Они могли смотреть только в щелку между открытой дверью и косяком. Долгополов – из-под руки Кассандры, она из-под руки Крымова. Свет луны очень ясно освещал комнату. Яна Самохвалова в длинном вечернем платье с глубоким декольте неподвижно стояла у зеркала спиной к окну. Ее наряд явно говорил о том, что она очень хочет понравиться тому, ради кого пришла. Зеркальное пространство в старой раме было едва видно им. Но и этого хватило, чтобы затрепетать. Вслед за нарастающим легким шепотом, в котором можно было разобрать слова: «Я иду к тебе!» – они увидели, как зеркальная гладь, покрытая порчей, испещренная трещинами, стала меняться, по ней словно пролетали тени, одна пелена сменяла другую. «Я пришел, милая», – услышали они совсем рядом вкрадчивый голос. Наконец зеркало ожило – вся порча разом исчезла, его поверхность стала живой. И за этой поверхностью кто‐то стоял.

– Я счастлива, что вижу тебя вновь, – сказала Яна Самохвалова.

Голос ее и впрямь был таким, каким говорят лунатики.

– А как счастлив я, – ответил тот, кто сейчас был у порога двух миров. – Как же ты прекрасна!

– Благодарю.

– Я сделал все, как ты просила. Ты довольна, любимая?

– Да, отмщение свершилось. Я всем довольна.

– А тот человек, которого ты называешь мужем?

– Он тоже рад, но он думает, что это случай, рок, судьба.

– Пусть думает так, как пожелает. Люди почти всегда все списывают на судьбу, понятия не имея, что за этой судьбой стоит некая сущность, управляющая дорогами этого мира. Но почему мы только говорим? Пора нам выбирать, тебе пора выбирать…

– Да, пора, – согласилась Яна.

– Ты больше не любишь мужа. – Он говорил так, будто убеждал ее. – Не любишь давно.

– Я разлюбила его, когда узнала, что ему известно все обо мне и этом проклятом уроде, но мой муж ничего не сделал, чтобы поквитаться за меня. Он просто жалкий трус. Пустое место. Ничтожество.

Компания сыщиков переглянулась. Кажется, начиналось!

– Тогда что тебе терять? Я вновь сделаю тебя юной, милая Яна. – Вкрадчивый голос обволакивал и убеждал ее. – Когда‐то ты была прекрасной, как Афродита, я любовался тобой из того мира, и ты вновь будешь такой же… Ты же хочешь стать такой вновь? Вернуть юность?

– Хочу.

– Скажи мне со всей искренностью. Скажи сердцем!

– Хочу! – словно все закричало в ней. – Очень хочу!

– Так сделай это, сделай шаг!

Вдруг гладь зеркала дрогнула, как поверхность воды от брошенного в нее камушка, и сюда, в этот мир, в лунный свет, в ночь стала выходить длиннопалая мужская рука – черный рукав камзола, черные кружева, золотая запонка с изумрудом. И сверкающий бриллиант в платиновой оправе в форме розы на правой руке.

– Ну что же ты? Тебе осталось только сделать шаг мне навстречу!..

– Хорошо, милый, – ответила она, протянула руку и вложила пальцы в его ладонь.

Тот, кто скрывался в зазеркалье, с легким усилием потянул ее к себе. Яне Самохваловой оставалось поддаться, сделать только один шаг, и она приготовилась к нему.

Но тут Антон Антонович, вынырнув из-под руки Кассандры, с палкой наперевес бросился в спальню купчихи.

– Хрен тебе, проклятый, мать твою, Август! – завопил он. – Хрен тебе, а не эта женщина! Чертов мертвяк! – и со всей силой саданул посохом по предплечью фантома.

Крымов бросился за стариком, чтобы помочь ему. Туда же рванула и отважная Кассандра, зная, что два опытных борца с нечистью знают свое дело, но вдруг им понадобится помощь? Только Эльвира Графф, обезоруженная происходящим, стояла на пороге комнаты и в ужасе смотрела, как живые борются с призраком.

То, что случилось вслед за ударом Долгополова, заставило бы оторопеть любого. Это был пронзительный тонкий звук, каким отгоняют мышей или крыс. Он буквально резанул по ушам – это вопил монстр. Там, в зазеркалье! Потому что посох прошел через руку, рассек ее! Но не как нож рассекает кусок мяса. Рука монстра, что прошла через зеркало в этот мир, оказалась будто слеплена из крепчайшего тумана и стала распадаться. Обрывки этой руки, что рассыпалась на части и теряла цвет, еще оставались в ладони Яны Самохваловой. Несчастная женщина, конечно же, не поверила своим глазам. Потом она истошно завопила, отступила назад и рухнула без сознания, благо дело – на старый купеческий ковер. А Крымов, Долгополов и Кассандра остались стоять как раз напротив зеркала. Оттуда на них смотрел с ненавистью и бешенством герцог Август Ганноверский. Его рука была отсечена по самый локоть. Вдруг его лицо исказилось и покрылось трещинами; образ распадался, будто был старой коростой. Он облетел быстро – и теперь там, в зазеркалье, стоял юный император Гелиогабал в белоснежной тоге, с набеленным лицом, золотым лавровым венцом на голове, с целехонькими руками. Гнев исказил его лицо. Он поднял правую руку, указал пальцем на троих живых людей, и Крымов понял, что сейчас будет. Но, возможно, это понял и Антон Антонович Долгополов. Он шагнул к зеркалу, замахнулся и нанес удар по золотистой поверхности – зеркало треснуло и через секунду обвалилось осколками, открывая заднюю стенку. И все исчезло – золотистый свет из мира вечного обмана и безудержных фантазий, сам император, который, как успели увидеть все, захлебнулся криком, пропало все нереальное. Остались только музей, ночь и осколки разбитого зеркала на ковре в спальне когда‐то спятившей купчихи. Но в этих осколках еще таяли отблески того запредельного мира.

– Теперь хотя бы ясно, почему Караваева сошла с ума, – заметил Крымов. – И от кого ей досталось такое зеркало?

– Сын привез после балканских войн, – скромно ответила Кассандра сиплым от волнения голоском. – Так вроде источники говорят…

Напротив дверей стояла, привалившись к стене, Эльвира Графф. Говорить у нее явно не было сил, она просто потеряла дар речи. Но все пришли в себя после того, как за их спиной на полу послышались возня и стон. Это приходила в себя и садилась, потирая ушибленный затылок, Яна Самохвалова.

Она оглядела трех незнакомых людей, смотревших на нее, разбитое зеркало и слабым голосом спросила:

– Простите, но как я тут оказалась? И кто вы такие?

Перехватив взгляд детектива, Антон Антонович мрачно хмыкнул:

– Пусть подруга с ней объясняется. – Он повысил голос: – Эльвира Леонардовна, ваш выход! Просим! – И вновь обратился к своим: – Я умываю руки…

7

Уже в полдень они сидели в саду Антона Антоновичи и пили чай с баранками. Как чудесно грело солнце! Под таким июньским солнцем особенно чувствуешь себя живым. Но всем было грустно, даже тоскливо. Мужчины еще ночью прикончили бутылку рябиновой настойки, самой крепкой из полного собрания сочинений хозяина дома. Теперь они медленно уничтожали сливовую. Кассандра баловалась морсом. Она решила поехать к Антону Антоновичу, потому что оставаться одна после пережитого не хотела. Кассандра еще по дороге сказала:

– Я теперь неделю к зеркалу не подойду. Мне эта физиономия месяц будет сниться.

– Какая из них? – спросил Крымов.

– Мерзкого мальчишки, – ответила девушка, – «Императора роз».

– Резонно, – согласился детектив.

Да, рассеченная тростью рука, Август Ганноверский, который вдруг стал облетать, как скорлупа с вареного яйца, и этот юный развратник в тоге, с золотым венцом на голове, с набеленным, как у римской шлюхи, лицом, искаженным гневом и ненавистью, что‐то крикнувший им вслед… От таких воспоминаний в два счета не избавишься. Это еще пережить надо. Поэтому и рябиновая пошла особенно хорошо, даже Кассандра пригубила основательно. «Чтобы крепче спалось», – оправдалась она. Ее уложили в небольшой гостевой комнатке. Крымов лег в гостиной на диване. Дом был небольшой, но всем хватило места. Антон Антонович храпел в своей стариковской спаленке так, что эхо неслось по всему дому. Андрей уже и забыл, какой рык и посвист у этого маленького на вид человечка. Как будто Соловей-разбойник забрел случайно в поселок Яблоневый, в домишко на Дачной улице и свалился в дальней комнатке.

А в полдень они пили чай в саду под благоухающим яблоневым цветом.

– И все же я не могу понять, – сказала Кассандра, – почему его рука оказалась словно из дыма? Ведь на площади это был совершенно реальный человек? Вроде как.

Антон Антонович, отпивая чай, посмеивался.

– Что я сказала такого забавного?

– Переход из одного мира в другой это вам не из кухни в гостиную перебраться, с табурета на диван, – заметил Долгополов. – Тут вся структура сущего меняется. Сырую глину вы пальцем проткнете и не заметите, а обожженную не всякий молоток возьмет. Как будто химический состав вещества меняется. Это если в двух словах. Ясно вам, милая?

Рыжеволосая девушка с веснушчатым лицом кивнула:

– Ясно. А если бы Яна перешагнула порог, ее природа тоже бы изменилась?

– Несомненно. А вот сумела бы она вернуться в свою шкурку, я сомневаюсь. Что думаете, Андрей Петрович?

– Понятия не имею. Перешагнуть порог такого портала – это уже чудо. Но что будет с тобой дальше?

– А как бы он вернул ей молодость? – не унималась журналистка.

– В зазеркалье, Кассандра, – голосом терпеливого наставника заговорил Долгополов, – в мире магии возможно все. Я не знаю, как в одном образе уживались двое, император Гелиогабал и герцог Август Ганноверский, но ведь и на земле бывают свои чудеса – в теле одного человека вдруг селятся две сущности. То одна проявляется и берет верх, а то другая. Это называется одержимость, экзорцисты всех веков боролись с этим недугом не на жизнь, а на смерть. Не так ли, Андрей Петрович?

– Так, так, – с улыбкой кивнул детектив. Ему‐то хорошо была известна эта тема!

Кассандра нахмурилась:

– Скажите честно, Антон Антонович: он хотел послать нам проклятие, этот юный император?

– Несомненно, как он посылает проклятия всему миру уже почти две тысячи лет. Вот ведь злопамятная сволочь! – заметил Долгополов. – Я-то бы сдюжил, но не хотел, чтобы это проклятие коснулось вас обоих. – Солнышко выглянуло из-за густой зелени наверху, зажгло седую полупрозрачную шевелюру и вспененные бакенбарды хозяина дома. – Хотите спросить еще о чем‐то? Я же вижу. О самом главном?

– Да, Антон Антонович, хочу. Какова вероятность, что в одном из зеркал мы снова увидим его?

– Иными словами, будет ли нам мстить император Гелиогабал?

– Да, – кивнула Кассандра.

Крымов тоже с интересом посмотрел на старшего товарища.

– Не знаю, – ответил Долгополов и усмехнулся. – Но мы в очень длинной очереди на месть, поверьте мне.

– Последний вопрос.

– Ну?

– Что такое Небесная канцелярия?

– У-у, матушка! – Антон Антонович выполз из плетеного кресла и медленно двинулся по саду. – Куда загнули! Этого в двух словах не расскажешь!

– А не в двух?

Долгополов сунул руки в карманы широких брюк.

– Наливайте по стопкам мою сливовую, Андрей Петрович, не стесняйтесь. Не знаю, как у вас, а у меня душа требует!

Татьяна Устинова

Если выпало в империи родиться

Звонит знакомый редактор и приглашает на интервью. Я отказываюсь, и редактор понимающе вздыхает: «Ах, ну конечно, начало лета, вас никого теперь до октября не соберешь, вы ведь все уезжаете!..» Не сразу, но я понимаю, что «мы все» уезжаем, видимо, в душистый лавандовый Прованс, или пахнущую взморьем, свежей малиной Тоскану, или по нынешним временам в сухую и ветреную Ялту, где под белой балюстрадой маячат «лезвия и острия агавы».

Я не знаю, как вы, а мы‐то никуда не уезжаем! Мы остаемся в Москве. Отпуск, как и в предыдущие годы, смутен, перспективы неясны. Нас ожидает то, что в статьях модных журналистов и блогеров называется «лето в городе». Подавать с чашкой эспрессо, лимонным чизкейком и винным спритцем под полосатым тентом летнего кафе. Рецепты спритца и его фотографические изображения в изобилии присутствуют тут же, в журнале или блоге.

Не знаю, может, я себя уговорила, но я очень полюбила это самое «лето в городе».

В Тоскане никогда не была, Прованс далек от меня, приблизительно как планета Марс, а вот Москва… Москва все время со мной – или я все время в Москве.

Как мы научились любить это время, когда немного пустеет на дорогах и до центра можно добраться всего за какие‐нибудь два с половиной, а то и два часа! Как мы научились гулять по всем этим Кривоколенным и Спасоналивковским переулкам! Когда в нашем городе лето, можно пролезать между машинами, всунутыми плотно, одна к одной, как сельдь иваси в железной банке, не рискуя попасть в селедочный рассол, – то есть в лужи и кашу из снега и химикатов! Лезешь себе и лезешь, и под ногами не хлюпает, и мокасины сухие, красота!

Мы научились заглядывать в старые московские дворики, в которых почти ничего не сохранилось от Поленова, но вдруг в каком‐нибудь обнаруживается дровяной или каретный сарай, сложенный из неровного камня, а возле него лопухи и одуванчики, а на столбушке непременно кот. Пыльный, облезлый, серый московский кот-хулиган, который смотрит на нас со снисходительным презрением в желтых глазах.

Мой муж не любит Москву. Он родился в Прибалтике, взрослел и учился в Питере, а это совершенно другая история. Вольный ветер, просторы, чайки. То и дело принимающийся дождь, рваные облака, над которыми всегда синее, как полоса на флаге, небо. К Москве он… привык, как привыкают к неудобствам любого рода, человек же ко всему привыкает!.. Для него прогулки по Воротниковским и Спасопесковским переулкам – блажь романтической супруги, которую несет вечно невесть куда. Да и машину поставить негде – банка переполнена сельдью, еще одну не втиснешь. Впрочем, куда ему деваться!..