Полная версия
Руслан Россо
Страшилки у лесного костра
Каменное шило.
Пожалуйста, располагайся поудобнее…
Огонь трещит, тени пляшут, а горы вокруг – словно чёрные исполины, впитавшие вековую тишину.
Пятеро туристов:
Лиза (худенькая, с огромными испуганными глазами, кутается в плед), Антон (коренастый, самоуверенный, с вечной усмешкой), Марина (спокойная, наблюдательная, тихо пьёт чай с лимоном из термоса), Максим (молчаливый, мускулистый, чистит нож) и Руслан (невысокий, с пронзительным взглядом и шрамами на смуглых руках, поправляет дрова). Костёр бросает оранжевые блики на их напряженные лица. Где-то далеко завыл ветер, и лес ответил шелестом.
– Тепло вам? – голос Руслана звучит тихо, но так, что все невольно замолкают. – Уютно? Костерок, звёзды… Красота. Только вот горы… Они помнят. Всё помнят. И иногда… делятся. Хотите послушать одну такую… память? Не сказку. Правду. Ту, что мне рассказал старик-пастух в этих же горах, лет десять назад. Он тогда, как и вы, смеялся над моим страхом. Пока не стало слишком поздно.
(Все невольно придвигаются ближе. Лиза втягивает голову в плечи. Антон фыркает, но слушает. Марина пристально смотрит на Руслана. Максим замедляет движение ножа).
– Давным-давно, – начал рассказывать Руслан, – там, где сейчас только скалы да ветер, стояла деревушка – Камнегорье. Жили небогато, но крепко. До поры. Началось с малого. Пропала овца. Потом – другая. Потом… ребёнок. Маленькая Оленька. Искали всем селом – ни следа. Только у самого края Ущелья Молчания, там, где даже эхо боится родиться, нашли её платочек. Чистый, будто только уронила. И… каменную пыльцу. Мелкую-мелкую, как мука, но холодную. Ледяную на ощупь.
– Каменная пыль? – не поверил Антон. – Ну, ветер, эрозия… Ребёнок заблудился, упал…
– Платочек был придавлен камнем. – Перебивает, не повышая голоса Руслан. – Камнем, которого там днём ранее не было. А пыль… её нашли и в хижине старика Еремея, первого пропавшего. На подоконнике. Как будто кто-то… просыпался. Потом пропала молодая пара. Ушли за ягодами к подножию Спящего Великана – скалы, похожей на лицо. Вернулась только корзинка. Полная морошки… и этой же ледяной пыли.
(Лиза тихо ахнула. Марина крепче сжала кружку. Максим перестал чистить нож).
– Люди запаниковали. – продолжал Руслан. – Стали говорить о Них. О Каменном Шиле. Так старики звали… сущность. Не дух, не демон. Нечто древнее, как сами горы. Голодное. Оно спало веками, впитывая тепло земли, соки жизни. Но что-то разбудило его. Возможно, глупый выстрел в священной пещере. Или проклятие обиженного путника. Каменное Шило – это не имя, а… процесс. Оно ищет. Острым, холодным, незримым шилом своего внимания оно прощупывает мир. Находит пустоты… пустоты в душе, в жизни… и заполняет их. Собой. Своей каменной сутью.
– Заполняет? – Марина с удивлением, вопрошает. – Как?
– Оно приходит, – голос Руслана становится шёпотом, почти сливающимся с треском костра, – не сразу. Сначала – знаки. Ты просыпаешься – а на подоконнике горстка каменной пыли. Или идёшь по тропе – и слышишь за спиной чёткий стук. Как камень о камень. Раз. Два. Пауза. Раз. Два. Оглянешься – никого. Потом… шёпот. Непонятный, будто галька перекатывается во рту. Он доносится из-под земли, из скалы за спиной. Шепчет твоё имя. Или просто: "Видим…" Потом… холод. Не от ветра. Ледяная волна, исходящая от земли, от камней. Она проходит сквозь тебя, выжигая тепло изнутри. И в этом холоде… ты чувствуешь взгляд. Тяжёлый, каменный, исследующий каждый твой мускул, каждую мысль. Он не злой. Он… голодный. Он ищет место, куда можно войти.
– А если… если убежать? – Дрожащим голосом спросила Лиза.
– От гор? – Горько усмехается Руслан. – От земли под ногами? Оно везде. В каждом булыжнике на тропе, в каждой скале над головой. Его глаза – это трещины в камне, внезапно кажущиеся слишком глубокими. Его уши – это шорох осыпи, который звучит… осмысленно. Его прикосновение – этот ледяной ветерок, что гладит твою щёку в безветренную ночь. Когда Каменное Шило выбирает тебя, ты становишься его мишенью. Оно начинает… подражать. Чтобы приманить. Чтобы успокоить.
(Руслан делает паузу, его глаза отражают прыгающие языки пламени, но в них нет тепла).
Через минуту Руслан продолжил: – Староста Камнегорья, Трофим, человек крепкий, не верящий в чертовщину, пошёл к Ущелью Молчания искать пропавших. Вернулся… другим. Бледный, как мел. Говорил, что видел там свою пропавшую дочь, Оленьку. Она стояла у края, улыбалась, звала: "Папа, иди сюда! Здесь тепло!"… Но у ног её лежала горка той самой ледяной пыли. А за спиной… в трещине скалы… Трофим поклялся, что видел движение. Как будто камень… вздохнул.
– Галлюцинации от стресса! – с сомнением в голосе парировал Антон. – Или газ какой в ущелье…
Руслан продолжает, игнорируя слова Антона:
– Трофим не подошёл. Он побежал. А на следующий день нашли его. Сидящим на пороге его же дома. Смотрящим в пустоту. Тело – ледяное. А во рту… доверху набито каменной пылью. И глаза… о, боги, глаза! Они были не мёртвые. Они были… пустые. Как две глубокие, тёмные дыры в скале. В них не отражался свет. Только бездна. И мороз. Оно вошло. Заполнило пустоту, оставленную ужасом и отчаянием.
(Максим резко вонзил нож в бревно рядом с собой. Звук заставил всех вздрогнуть. Костёр внезапно вспыхнул ярче, отбрасывая гигантские, корчащиеся тени на окружающие деревья. На мгновение показалось, что тени движутся не так, как должны).
– Люди поняли. – Продолжал Руслан. – Бежать? Куда? Оно уже здесь. В земле. В камнях. В самом воздухе. Последние жители собрались в самой большой избе. Заперлись. Завалили окна. Зажгли все светильники. Но холод просачивался сквозь щели. Стук раздавался в стены – раз… два… раз… два… Шёпот полз из-под пола: "Открой… Мы видим тебя… Холодно… Пусто…" А потом… погасли светильники. Все сразу. И в кромешной тьме, в леденящем до костей холоде, они увидели. Не глазами. Душой. Огромное, неоформленное, каменное присутствие. Оно заполнило избу. Оно дышало каменной крошкой. Оно касалось их ледяными, невидимыми щупальцами внимания. Искало пустоты. В их страхе. В их надежде. В их самой жизни.
(Руслан замолкает. Тишина повисает тяжёлым, звенящим покрывалом. Слышно только бешеный стук сердец и далекий, жутковатый вой ветра в скалах – или это был вой? Лиза всхлипывает, зажмурившись. Антон бледен, его усмешка исчезла без следа. Марина не дышит, уставившись в темноту за кругом света. Максим медленно вытаскивает нож из бревна, лезвие блестит в огне).
– Утром деревня была пуста. – Шёпотом, почти беззвучно продолжал Руслан. – Ни тел. Ни криков. Только… тишина. Глубокая, мёртвая тишина Ущелья Молчания, вдруг растекающаяся по всем окрестностям. И на порогах, на подоконниках… лежали аккуратные кучки ледяной каменной пыли. Как визитные карточки. Или… приглашения. Старик-пастух, что рассказал мне это, жил в хижине выше. Он видел последнюю ночь. Он слышал… как стихли крики. И как потом, в этой чудовищной тишине, раздался один-единственный звук. Громкий, отчётливый, леденящий душу… Стук… Раз… Два…
(Руслан замолкает окончательно. Он не шевелится, его глаза прикованы к костру, но кажется, он видит что-то далеко за его пределами. В темноте за спинами туристов что-то шуршало. Сухие листья? Или что-то мелкое, каменное…?)
– И… что с пастухом? – В срывающемся голосе Антона звучали нотки ужаса. – Он… убежал?
Руслан медленно поворачивает к нему голову. В его глазах – нечеловеческая усталость и глубина, в которой мерцает отражение костра, как далёкие звёзды в чёрной воде колодца:
– Он рассказал мне эту историю. Сидя вот так же, у костра. Указывая туда…
(Руслан едва заметно кивает в сторону тёмного леса за спиной Максима).
– Говорил, что Оно не спешит. Что оно может ждать годами. Пока не появится… подходящая пустота. Пока страх не разъест защиту. Он дал мне вот это.
(Руслан достаёт из кармана крошечный мешочек из грубой ткани, перевязанный кожаным шнурком. Он звенит, как мелкие камушки).
– Говорил, горный хрусталь… отводит взгляд. Но…
(Руслан тяжело вздыхает)
– Через три дня его нашли. У его хижины. Сидящим на камне. Смотрящим в ту сторону, где было Камнегорье. Тело – ледяное. Во рту… полная горсть серой, мелкой пыли. А глаза…
(Руслан замолкает, его голос пресёкся. Он просто смотрит на Антона, и в этом взгляде – весь ужас бездны).
В этот момент костёр внезапно и резко погас. Не потух, не задымился – будто громадные ножницы перерезали свет. Абсолютная, густая, давящая тьма обрушилась на них. И в этой внезапной, неестественной тишине, громче любого крика, раздался:
Тук.
(Где-то совсем рядом. Прямо за спиной у кого-то).
Тук.
(Пауза. В которой слышалось только частое, прерывистое дыхание Лизы и собственный бешеный стук сердца в ушах).
И шёпот. Не один голос. Множество сливающихся, скрежещущих, каменных голосов, доносящихся из-под земли, из деревьев, из самых гор вокруг:
"Ви-и-и-дим… Хо-ло-о-дно… Пу-сто-о-о…"
Больше никто не уснул той ночью. Они сидели, сбившись в кучу, спиной к спине, до самого рассвета, вцепившись в фонарики, жалкие лучи которых не могли разогнать всепроникающий, леденящий ужас. Каждый шорох, каждый скрип ветки заставлял их вздрагивать. Каждая тень казалась движущейся. Каждый камень под ногами на утро выглядел подозрительно… чистым. Или, наоборот, покрытым тончайшим слоем странного серого налёта. История Руслана вросла в них, как ледяная заноза. Она жила теперь внутри, шепча навязчивым эхом в самой страшной тишине – тишине собственных мыслей. Они знали: Каменное Шило не сказка. Оно здесь. В горах. В лесу. В земле. И оно… ищет. Ищет пустоту. А страх – лучший проводник. И теперь, каждый раз, оставаясь наедине с тишиной гор, они будут чувствовать на затылке тот самый тяжёлый, каменный взгляд, и ждать… ждать леденящего душу:
Тук.
Тук.
Ночь у озера Чёрное Зеркало.
Предупреждаю, эта история будет как нож, вонзаемый в спокойствие. Знакомьтесь с компанией:
Артём: Рассказчик. Невысокий, с пронзительными серыми глазами, которые кажутся старше его лет. Говорит тихо, но так, что слышно каждое слово. Мастер пауз и взглядов в темноту.
Катя: Подруга Артёма. Практичная, поначалу скептичная, но обладающая богатым воображением, которое сыграет с ней злую шутку. Любит записывать странные звуки на диктофон.
Игорь: "Силач" компании. Старается всё свести к шутке, но его смех с каждым вечером звучит всё нервнее и нервнее. Первым лезет в воду.
Света: Чувствительная, верит в приметы. Обладает странной способностью видеть "движение" краем глаза там, где его нет. Носит бабушкин оберег.
Макс: Тихий наблюдатель. Фотограф. Его камера часто ловит "артефакты" на снимках, которые он не может объяснить.
Место: Палаточный лагерь на берегу озера Чёрное Зеркало. Вода озера неестественно чёрная и неподвижная, отражает лес как тёмное стекло. Воздух пропитан запахом влажного мха, гниющих водорослей и чего-то… сладковато-приторного. Лес вокруг густой, старый, ветви сплетаются в плотный полог, не пропускающий луну. Тропинки быстро теряются во мху и папоротниках. Костёр – единственный островок света и тепла в огромной, дышащей темноте.
Полночь: Тот, Кто Ждёт в Зеркале Воды.
(Костёр трещит, отбрасывая прыгающие тени на серьёзные лица. На озере – ни ряби. Полная луна висит над водой, но её отражение кажется слишком тёмным, почти чёрным пятном.)
– Красиво, да, ребята? – Артём подбрасывает ветку в огонь, искры взмывают вверх и гаснут. – Чёрное Зеркало… Старики в ближней деревне крестятся, когда его упоминают. Говорят, оно бездонное. Что вода здесь не течёт, а стоит. Веками. И за это время… накопило кое-что. Не рыбу. Не ил. А… отражения. Настоящие.
– Отражения? – Хмыкает Игорь. – Ну да, я вот вижу своё. Правда, корявое.
Артём, не обращая внимания:
– Ты видишь своё. А что, если в этой глубине живёт отражение, которому не хватает оригинала? Которое устало быть эхом? Оно смотрит наверх. Ждёт. Особенно любит… девушек. С длинными волосами.
(Его взгляд скользит по Кате и Свете).
– Артём, не надо… – Света поправляет оберег на шее.
– Они зовутся по-разному. – Продолжает тихо, почти гипнотически, Артём. – Русалки, мавки, утопленицы… Здесь их зовут Смотрельщицы. Они не поют. Не заманивают. Они… сравнивают. Стоят там, в глубине, прямо под твоей лодкой или под ногами у берега, и смотрят. Вверх. На твоё отражение на поверхности. И если оно им понравится… если покажется достаточно реальным… они начинают тянуть. Не за ноги. За саму твою суть. За тень души.
Это как? – удивилась Катя. – Физически?
Сначала ты просто чувствуешь… тяжесть. – Отвечает Артём. – Будто мокрое одеяло накинули на плечи. Потом – холод. Не от воды. Изнутри. Как будто кто-то выпил твоё тепло. А потом…
(Он делает паузу, смотрит на чёрную воду)
– …ты видишь в воде не своё отражение. А её. Она стоит прямо под тобой. Лицо – бледная маска, волосы – чёрные водоросли, глаза… пустые, как глубины озера. Но она улыбается. Твоей улыбкой. И повторяет твои движения… с опозданием на долю секунды. Как будто учится. Притворяется тобой.
Макс, тихо щёлкая затвором камеры, направленной на озеро, заключает:
– Жуть…
– И вот тут главное – не смотреть ей в глаза. – продолжает Артём. – Не признавать её. Не думать: "Она похожа на меня". Потому что в этот миг связь крепнет. Она перестаёт быть отражением. Она становится… твоим двойником в воде. И тогда она может… поменяться местами. Тихо. Без всплеска. Ты окажешься там, в холоде и темноте, глядя вверх на своё место у костра, а она… она выйдет. С твоим лицом. С твоими воспоминаниями. Но внутри – только чёрная, стоячая вода озера и вечный голод Смотрельщицы. А ты… ты станешь новым отражением. Новым наблюдателем в глубине. Ждущим своего шанса.
(Тишина. Только треск костра. Катя машинально трогает свои волосы. Света крепко сжимает оберег. На озере лопается пузырь газа – звук похож на тихий, мокрый вздох. Все невольно смотрят на воду. Их отражения в чёрной глади кажутся вдруг чужими, замершими в неестественных позах).
Ночь. Второй час: Шёпот в Листве, Что Зовёт За Собой.
(Над озером стелется лёгкий туман. Воздух стал ещё более влажным и сладковатым. Лес кажется ближе, плотнее).
– Лес… – Артём продолжает, сгребая угли костра. – Он здесь не просто деревья. Он живой. И у него есть хранители. Но не добрые эльфы. Лесовики… или Лешаки. Они не любят гостей. Особенно шумных. Особенно тех, кто сходит с тропы.
(Он указывает в темноту, где едва угадывается старая, заросшая мхом тропинка).
– Вот эта тропка? Она не к озеру ведёт. Она – Ловушка Лешего.
– Да ладно, сказки! – Не верит, Игорь. – Мы же вчера по ней ходили за хворостом!
Артём:
– И вернулись. Пока. Леший – не чудовище. Он – дух места. Хитрый. Он не нападает. Он… забавляется. Сначала он путает следы. Ты идёшь, а ветка хлестнёт по лицу – сзади. Камень под ногой окажется не там, где был секунду назад. Потом – звуки. Шаги за спиной, когда рядом никого. Шёпот в листве – зовущий, но неразборчивый. Он зовёт тебя по имени. Голосом друга. Или… плачем ребёнка.
Света, вздрагивая:
– Я… я вчера, когда за хворостом ходила, слышала… будто Катя зовёт. Но тихо. Из чащи.
Катя удивлённо хмуря брови:
– Я не звала!
– Это он. – Кивает Артём. – Он манит. Заводит глубже. Туда, где деревья стоят так плотно, что небо не видно. Туда, где папоротники выше роста. И там… там меняется всё. Воздух густеет, как сироп. Звуки глохнут. Ты идёшь, а деревья… сдвигаются. Замыкают круг. Тропка исчезает. И ты понимаешь – ты не просто заблудился. Ты пойман. Ты в его Кругу.
Макс, будто бы улыбаясь:
– А что потом? Он показывается?
– Редко. В образе. – Артём, повернулся к товарищу. – Может стариком с клюкой, покрытым мхом. Может оленем с человечьими глазами. А может… просто ощущением. Что за каждым стволом кто-то стоит. Дышит. Наблюдает. И ждёт. Ждёт, пока страх не сломит тебя. Пока ты не побежишь. Вот тогда он и играет по-настоящему. Земля уходит из-под ног – ты падаешь в яму, которой не было. Лианы хватают, как руки. А ветви бьют, загоняя всё глубже в чащу. Он не убивает сразу. Он теряет. Заставляет бродить днями, неделями… пока ты не станешь частью леса. Пока мох не прорастёт сквозь кожу, а корни не опутают кости. И тогда ты становишься ещё одним призраком в его владениях. Блудным огоньком, что манит новых путников с тропы…
(Ветерок колышет верхушки деревьев. Шелест листьев складывается в подобие протяжного вздоха. Где-то далеко в чаще хрустнула ветка – слишком громко и одиноко. Света вжимается в спинку складного стула, её глаза бегают по опушке. Игорь больше не шутит).
Ночь. Третий час: Болотные огни и Тот, Кого не Видно.
(Туман с озера ползёт к лагерю, цепкими когтями. Воздух тяжёлый, дышать трудно. Запах гнили стал сильнее).
– Вы чувствуете? Этот запах… – Артём смотрит не на огонь, а в туман над водой. – Сладковатая гниль. Это не просто ил. Это дыхание Болотника. Того, кто живёт не в лесу, не в воде, а между. В трясине по краям озера. Там, где кажется, что под мхом и кувшинками – твёрдая земля, но шагнёшь… и тебя засосёт.
Катя достаёт диктофон, и включает запись:
– Кстати, ребята, я вчера вечером у кромки трясины записывала птиц… Послушайте.
(Из динамика тихого диктофона доносятся не птичьи трели, а странные, булькающие звуки, похожие на приглушённые стоны и… чмоканье).
Артём, мрачнея:
– Это не птицы. Это он. Болотник.
Он редко показывается в своём истинном облике – комок тины, корней и гниющего тростника с горящими, как болотные огни, глазами. Он предпочитает оставаться невидимым. Но его присутствие ощущается. Холодные пятна в воздухе. Внезапная тошнотворная слабость. И… огни. Блуждающие огоньки над трясиной. Они не просто сбивают с пути. Они… питаются надеждой. Чем сильнее ты надеешься, что это фонарик спасателей, тем ярче они горят, тем дальше заманивают в гиблое место.
Света с надеждой:
– А если… не идти на огонь?
Артём:
– Тогда он придёт сам. Невидимый. Ты идёшь по, казалось бы, твёрдому островку среди трясины, и вдруг чувствуешь… прикосновение. Холодное, липкое, как тина. Оно обвивает лодыжку. Или касается спины сквозь одежду. А потом – тяга. Невидимая сила тянет тебя в сторону зыбкой чёрной жижи. Ты борешься, цепляешься за корни, но они обрываются, как гнилые нитки. И с каждым шагом, с каждым вязким чавканьем под ногами, ты слышишь его. Его дыхание. Рядом. Прямо над ухом. Хриплое, булькающее… и голодное. Он не просто убивает. Он растворяет. Погружает в свою холодную, гнилостную сущность, превращая жертву в часть болота. В питательный ил. А потом… выпускает новый Огонёк. Частичку твоей потерянной надежды на спасение. Чтобы манить следующего.
(Туман сгущается, обволакивая лагерь. Кажется, что в нём что-то движется – бесформенные, медленные тени. Запах гнили становится почти невыносимым. Игорь нервно плюёт в сторону озера. Макс смотрит на свои сапоги, испачканные илом).
Ночь. Четвёртый час: Обряд на Берегу и То, Что Проснулось.
(Костёр едва борется с сырым мраком. Над озером – ни звезды. Туман стелется по земле, как дым. Настроение у всех подавленное, нервы натянуты).
– А вы знаете, почему озеро называется Чёрное Зеркало? – Артём говорит тихо, почти шёпотом, но каждое слово режет тишину. – Не только из-за цвета. Когда-то… очень давно… здесь пытались говорить с тем, что ниже. С тем, что спит в иле и в корнях древних деревьев. Проводили обряды. Тёмные. Кровавые. Чтобы призвать силу. Или… задобрить.
Катя с удивлением посмотрела на Артёма:
– Призвать? Что?!
Артём:
– Не "что". Кого. Того, кто старше леса. Старше озёр. Того, кого местные в старину называли Болотный Архивариус. Они верили, что он хранит… книгу. Не из бумаги. Из кожи утонувших. Из коры вековых деревьев. Из тины. Книгу всех судеб, всех душ, что поглотило это место.
– Зачем его будили?! – Промолвила Света дрожащим голосом.
Артём положил руку на плечо девушки:
– Глупость. Отчаяние. Жажда власти над жизнью и смертью. Они приносили жертвы… Не животных. Людей. Связанных, с залитым воском ртом, бросали в самое глубокое место озера, где даже летом ледяная вода. Бросали в ночь, когда луна не видна, а туман густой, как молоко. И… он принимал жертвы. Но не давал силы. Он открывал свою Книгу. И вписывал туда имена. Имена тех, кто проводил обряд. И тех, кто был рядом. И тех, кто просто… знал.
Игорь бледнея:
– Это… бред. Средневековье!
– Обряд закончился ужасом. – Глаза Артёма горели в темноте. – Те, кто его проводил, наутро были найдены на берегу. Не утонувшими. У… высушенными. Как будто вся влага, вся жизнь была вытянута из них за ночь. Кожа – пергамент, глаза – иссохшие ягоды. А на груди у каждого… лежал мокрый, склизкий лист болотной лилии. Как печать. Знак того, что их имена внесены в Книгу Архивариуса. И что их души… принадлежат болоту. Навсегда.
(Внезапно на озере, в самом центре, чёрная вода начинает медленно, против часовой стрелки, вращаться. Образуется воронка. Беззвучная. Зловещая. Из глубины доносится глухой, пузырящийся звук – будто огромные, мокрые страницы переворачиваются где-то в бездне. Все замерли, парализованные ужасом. Света плачет беззвучно, закрыв лицо руками. Катя безуспешно тыкает пальцем в выключенный диктофон. Макс смотрит в видоискатель, но его руки трясутся. Игорь впервые за все поездки выглядит по-настоящему испуганным).
Артём заговорил шёпотом, полным леденящего ужаса:
– Он проснулся. Чует нас. Чует, что мы знаем. Его Книга открыта… И она ждёт новых имен.
Ночь. Пятый час: Книга Из Тьмы и Влаги.
(Костёр едва тлеет. Воздух ледяной, несмотря на лето. Туман такой густой, что видимость – пара метров. Озеро не видно, но слышно – тихое, мерзкое бульканье и чавканье со всех сторон, будто береговая линия ожила и подползает к лагерю. Страх витает плотной, удушающей пеленой).
Голос Артёма превратился в хриплый шёпот, пробивающийся сквозь кошмарный звуковой фон. Он выглядит измождённым, его глаза запали, но горят лихорадочным блеском:
– Он пришёл. Архивариус. Не как человек. Не как чудовище. Как… процесс. Как сама гибель этого места. Он – в тумане, что душит. В воде, что тянет. В земле, что предаёт под ногами. Он – в страхе, что съедает вас изнутри.
Катя взвизгнула истерично:
– Что он хочет?! Зачем мы ему?!
Артём продолжал:
– Он – хранитель. Хранитель Книги. Книги Жертв Чёрного Зеркала. Каждая страница – это душа, поглощённая озером, лесом, болотом. Смотрельщицы, Леший, Болотник… они лишь слуги. Сборщики "материала". А он… переплетает. Записывает. Навечно. И наша пятёрка…
(он медленно обводит взглядом дрожащие фигуры)
– …мы нарушили его покой. Мы разожгли костёр на его берегу. Мы говорили о Нём. Мы знаем. Этого достаточно. Мы… интересные экземпляры для его коллекции.
Света зарыдала в голос:
– Нет! Мой оберег… Он должен защитить!
Артём, горько улыбнувшись:
– Оберег от злых духов. А он – не дух. Он старше. Он – сама трясина вечности. Он пришёл за своими долгами. За именами. Посмотрите…
(Он указывает дрожащей рукой на край тумана, у самого лагеря).
Из тумана медленно, бесшумно выползает что-то. Не существо. Книга. Огромная, толщиной в два кулака. Переплёт – из чёрной, мерзкой на вид кожи, покрытой пузырями и жилками, будто живой. Углы – скрученные, обугленные корни. Страницы – толстые, мокрые пласты чего-то тёмно-зелёного, похожего на спрессованные болотные лилии и тину. От неё исходит невыносимый запах гнили и старой стоячей воды. Она лежит на земле, и туман стелется над ней, как дыхание.
Артём:
– Она открыта…
(Действительно, книга приоткрыта ровно посередине. Страницы медленно, тяжело перелистываются сами по себе, с мерзким мокрым шорохом, будто слипаясь и отлипая. На видимой странице – не буквы. Какие-то тёмные, пульсирующие прожилки, сгустки тины, складывающиеся в ужасающе знакомые очертания лиц. Лиц людей, но искажённых вечным ужасом и разложением. В них можно узнать черты… старых фотографий из деревни, что они проезжали. И одно лицо… кажется, похоже на пастуха из первой страшной истории Руслана, рассказанной много походов назад).
