Рапунцель без башни

Она развернулась и пошла, не дожидаясь ответа, не оглядываясь. Солнце жгло шею, как раскаленное лезвие, но внутри все цепенело, сковывалось льдом. Шаги отдавались глухо в черепе. Гитара играла все настойчивее, преследуя ее. Она прошла мимо старого гаража на углу. Механически скользнула взглядом по стене. Гладко. Ровный слой серой краски. Их граффити – огромные, кричащие лиловые буквы «D&D» с короной – исчезло. Стерто. Как будто его и не было. «Наши инициалы переживут апокалипсис!» – кричала Даша, прыгая от восторга, с банкой краски в руке, когда они закончили в ту далекую летнюю ночь. Теперь здесь была серая стена. Анонимная. Пустая. Диана ускорила шаг.

Дома пахло пылью и вчерашней пиццей. Она захлопнула дверь, прислонилась к ней спиной, словно преграждая путь всему миру. Тишина гудела в ушах. На автомате она щелкнула пультом. На экране ожил сериал. «Друзья». Эпизод, где Моника и Рэйчел спорят из-за каких-то дурацких пустяков и потом мирятся. Они с Дашей знали каждый кадр, каждую реплику наизусть. Раньше это был их ритуал: пятница, два дивана, сдвинутые вместе, огромная миска попкорна с карамелью (только Даша умела его делать идеально), плед с оленями и бесконечные цитаты. «Pivot! PIVOT!» – орали они хором вместе с Россом, заливаясь смехом. Сейчас смех Моники звучал фальшиво, раздражающе. Диана плюхнулась на диван, уставившись в экран пустым взглядом. Героиня смеялась, а в ее голове звучал голос Даши: «Мы как старые джинсы… Ткань-то сгнила…»

Телефон на столе вибрировал, экран вспыхнул. Инстаграм. Уведомление: «Даша отметила Вас под фото». Диана потянулась к нему, как к раскаленному утюгу. Фото. Даша в каком-то модном баре с подсветкой. Рядом с ней – девушка с ярко-рыжими волосами и пирсингом в брови. Они обнимались, щурясь от вспышки. Подпись: «С тем, кто понимает с полуслова #находка #роднаядуша». Яркие смайлики кололи глаза. Кислота ударила в горло. Диана вскочила, схватила бутылку полусладкого, оставшуюся с прошлого раза (они с Дашей покупали ее на пробу, смеясь над вычурной этикеткой), и отхлебнула прямо из горлышка. Вино было теплым, липким. Кислота во рту не исчезла, она смешалась со вкусом вина, став еще противнее.

Она прислонилась к стене около кровати, замечая, как уровень в бутылке опустился уже ниже половины. Вчерашнее… Вчерашнее расставание с тем парнем, Артемом, казалось теперь мелкой царапиной – досадной, но не смертельной. Неловкий ужин, его невнятное «что-то не сложилось», ее собственное облегчение, потому что он действительно был… милым, но чужим. Совсем другое – эта пустота в груди, разверзшаяся после слов Даши. Как будто кто-то вырвал целую пачку страниц из самой важной, самой перечитываемой главы ее жизни и разорвал их на мелкие клочки. Остались обрывки фраз, недописанные предложения, чернильные кляксы.

Она вспомнила Дашу у гаража. Не просто размахивающую краской, а стоящую на старой табуретке, в заляпанных джинсах и огромной футболке отца, с банкой в руке, как с мечом: «Наши инициалы переживут апокалипсис! Пусть хоть метеорит, хоть зомби! D&D на века!» Ее глаза тогда светились безумным, прекрасным фанатизмом. Диана, стоя внизу с фонариком (было уже темно), кричала: «Осторожно!» и хохотала до слез. Теперь стена серая. А их дружба… Их дружба стала воспоминанием, которое не согревало, а разрывало внутренности на части, как осколки стекла. Диана сжала телефон в руке – костяшки побелели. На экране, поверх уведомления из Инсты, застыло сообщение от Артема в WhatsApp: «Привет. Может, все же обсудим вчерашнее? Не хочу оставлять как есть.»

Обсуждать? Он не знал. Он не знал, как она вчера, после их нелепого прощального кофе, вернулась не домой, а в офис. Как сидела там до глубокой ночи, тупо уставившись в экран, пытаясь разобрать цифры в отчете, который внезапно свалил на нее начальник. Работа, которая была спасением от мысли о Артеме и одновременно адом. «Бухгалтерия, скукота», – отмахивалась она перед Дашей. На самом деле – нервотрепка, вечный цейтнот, коллеги-призраки и ощущение, что она продалась за стабильность, предав их с Дашей мечты о «чем-то творческом». Он не видел, как она, еще раньше, месяцы назад, после их с Дашей первой настоящей, жуткой ссоры (из-за чего? Ах да, из-за того, что Диана «слишком увлеклась работой и забыла про день рождения мамы Даши»), рыдала в душе, чтобы никто не услышал, а потом пришла к Даше с белым флагом – коробкой ее любимых эклеров. Тогда они помирились. Тогда еще можно было мириться.

«Нам нужно поговорить»… Раньше эта фраза, брошенная в их общий чат или шепотом по телефону, означала ночные исповеди под бутылку вина и гитарные переборки Даши у раскрытого окна ее комнаты. Они сидели на подоконнике, свесив ноги, курили (потом долго выветривали запах), говорили о страхах, о несчастной любви Даши к преподавателю рисования, о мечте Дианы уехать на год в Испанию. Свет уличного фонаря рисовал золотые блики на их лицах, а гитара Даши, хоть и неидеально, но так душевно, звучала саундтреком к их сестринству. В ту ночь после ссоры с мамой Даша сыграла именно ту мелодию, что сейчас терзала ее у метро. Но сегодня… Сегодня Даша произнесла «Нам нужно поговорить» как приговор. Тонко, без эмоций. Глядя куда-то мимо. А Диана… Диана тогда кивнула. Просто кивнула. Как будто соглашалась с прогнозом дождя, а не с концом десятилетней дружбы. Концом целого мира.

Она провела пальцем по экрану, смахнув сообщение бывшего в бездну «прочитанных». Открыла сторис. Даша. Опять. Тот же бар. Рыжая девчонка. Они чокаются коктейлями невероятных цветов. Подпись: «Панки хой!» Яркие смайлы, как бенгальские огни, жгли сетчатку. «Панки хой»… Это была их старая, глупая, локальная шутка. Родилась лет пять назад на каком-то жалком квартирнике, когда пьяный музыкант орал хриплым голосом нечто невнятное, а они с Дашей решили, что это «панки хой», и потом годами использовали как пароль, как приветствие, как вопль души. Теперь этой шуткой смеялась кто-то другой. С Дашей. Кто-то другой слышал их истории, их байки, которыми раньше делились только друг с другом? Кто-то другой был теперь «понимающим с полуслова»?

Диана швырнула телефон на диван. Он мягко плюхнулся рядом с полупустой бутылкой. Она снова уставилась в экран. Чендлер что-то острил. Раньше они с Дашей падали со смеху. Сейчас сериал был как пустой чат в мессенджере. Как тот их общий чат «D&D Конгломерат», который раньше взрывался сообщениями каждые пять минут: глупыми мемами, сторис с котиками, внезапными «Привет!», «Чем занята?», «Скучаю!», «Вспомнила, как мы тогда…». А теперь… Теперь тишина. Изредка – сухое «Привет», «Как дела?», «Норм». Море сообщений обмелело, обнажив илистое дно недомолвок. Как и это обещание устроить день рождения… Звучало теперь не как радостная суета, а как прощальная милость. Последняя подачка перед казнью.

Она потянулась к телефону. Не для того, чтобы ответить ему. Не для того, чтобы смотреть сторис Даши. Ее пальцы сами нашли нужный чат. «D&D Конгломерат». Открыла. Прокрутила вверх. Море сообщений, смеха, глупостей, планов («А давай в Питер на выходные?», «Найдем тот гараж?», «Купим шоколадок с кедровыми орешками и устроим пир!»). Потом сообщения стали реже. Короче. «Привет». «Привет». «Как ты?» «Норм». Потом – паузы. Дни. Неделя. Последнее смешное видео, которое она скинула Даше две недели назад – кота в коробке – осталось без ответа. Совсем. Без даже «лол». Диана замерла. Где-то в горле встал огромный, колючий ком: «Когда? Когда я перестала быть тебе интересна? Когда мы стали для друг друга… норм?» Тишина в комнате была оглушительной. Ответа не было. Только тиканье старых настенных часов, доставшихся от бабушки.

Ее пальцы поплыли по экрану клавиатуры. Набрали: «Когда я перестала быть тебе интересна?» Большими, жирными, обвиняющими буквами. Рука дрожала. Она уставилась на эту фразу. На этот страшный, унизительный вопрос. Стерла. Весь текст исчез. Пустое поле для сообщения дразнило своей белизной. Она снова набрала: «Когда я перестала быть тебе интересна?» Буквы прыгали перед глазами. Сердце колотилось где-то в горле. Стерла. Снова. И снова. Набрала. Стерла. Набрала. Стерла. Слезы текли по щекам, но она даже не почувствовала их. Взгляд был прикован к этим семи проклятым словам. Палец завис над клавишей «Отправить». Отправить? Вывалить эту боль, эту унизительную правду ей прямо в чат? Или… Или оставить в себе? Сглотнуть, как она сглотнула шоколадку, как сглотнула слова у магазина?

День Рождения. Он маячил через десять дней. Как кошмар. Как этап какого-то чудовищного ритуала. Как она сможет? Притворяться? Улыбаться? Дарить подарок, зная, что это – последний? «Подарочный набор перед расставанием»… Ее собственные слова вернулись бумерангом. Она представила фальшивые улыбки, тосты «о дружбе», неловкое молчание… Ужас сжал горло холодной рукой. Нет. Нет, я не смогу.

Ее палец дрогнул над экраном. Он был уже не над роковой клавишей «Отправить», готовый выплеснуть в цифровую пустоту вопль души: «Когда я перестала быть тебе интересна?». Он скользнул вниз, к маленькому значку корзины – клавише удаления. Снова стереть.Снова оставить эту зияющую, предательскую пустоту в их когда-то неистощимом чате. Сердце колотилось где-то в районе горла, кровь гудела в ушах, заглушая тиканье бабушкиных часов. Слезы, соленые и жгучие, катились по щекам, падая на стекло экрана, расплываясь в причудливые, мокрые узоры над пустой строкой ввода. Она зажмурилась, пытаясь сдержать рыдание, сжав телефон так, что пластик затрещал под пальцами.

ВДРУГ.

Телефон взревел. Не просто завибрировал, а завыл оглушительной, пронзительной трелью, сотрясаясь в ее руке как раненый зверь. Диана вздрогнула так сильно, что гаджет действительно выскользнул из потных пальцев, ударился о колено и покатился по пледу. Сердце не просто заколотилось – оно замерло, а потом рванулось в бешеный галоп, ударяя об ребра с такой силой, что перехватило дыхание. Даша!Мысль пронеслась молнией, ослепительной и обжигающей. Смесь дикой, иррациональной надежды («Она передумала! Она увидела, что я набирала! Она звонит извиняться!») и леденящей паники («Что теперь? Что сказать? Как дышать?») сковала тело. Она судорожно ухватила телефон, почти не видя экран сквозь пелену слез. Палец дрожал, когда она смахивала влагу. Она посмотрела.

Ярко светилось имя: «Мама».

Не Даша. Никогда больше Даша. Глухой, тяжелый стон вырвался из ее горла. Надежда, такая яркая секунду назад, лопнула, как мыльный пузырь, оставив после себя лишь горький, едкий осадок стыда за собственную наивность и еще более глубокую пустоту. Она сглотнула ком в горле, с трудом нащупала кнопку сброса и швырнула телефон на другой конец дивана. Он безжизненно плюхнулся рядом с полупустой бутылкой и потрепанным блокнотом. Гулкая тишина комнаты вновь поглотила ее, теперь уже с удвоенной силой. Каждая пылинка в луче заходящего солнца казалась издевкой. Она подтянула колени к подбородку, обхватила их руками и замерла, уставившись в темнеющий экран телевизора, где застыли вечно улыбающиеся «Друзья». Они больше не смешили. Они были чужими. Как и весь мир.

Спустя неделю Диана научилась не вздрагивать. Во всяком случае, внешне. Тело все еще напрягалось, когда телефон издавал любой звук – смс, почта, даже напоминание о встрече. Внутри все съеживалось, как от удара током. Но теперь она лишь стискивала челюсти, делала глубокий, дрожащий вдох и медленно выдыхала, глядя куда-то в точку на стене. Не она. Не она. Не она. Этот мантру она повторяла про себя, пока волна адреналина не отступала, оставляя после себя знакомую, изматывающую усталость. Она стала мастером по подавлению рефлексов. Мастером по выживанию в тихом аду собственной квартиры.

Работа превратилась в спасение и пытку одновременно. Цифры в отчетах расплывались перед глазами, формулы путались, начальник бросал раздраженные взгляды, когда она пятый раз переспрашивала задание. Однажды она чуть не допустила фатальную ошибку в платежной ведомости, и только зоркий глаз коллеги спас ее от катастрофы. «Ты в порядке, Диана? Ты выглядишь… измотанной», – осторожно спросила Наташа из соседнего отдела. «Бессонница», – буркнула Диана, утыкаясь взглядом в монитор. Она не могла объяснить, что потеряла не сон. Она потеряла часть себя, фундамент, на котором стояла вся ее взрослая жизнь. Теперь она шаталась на зыбкой почве, и каждый день был битвой за равновесие.

Она перестала заходить в Инстаграм. Вообще. Вид иконки вызывал физическую тошноту. Она отключила уведомления, удалила приложение с главного экрана. Но образы преследовали ее: яркая рыжая макушка той девчонки, счастливые глаза Даши под неоновыми огнями бара, подпись «С тем, кто понимает с полуслова». Эти картинки всплывали в самые неожиданные моменты: когда она пила кофе, стояла в душе, пыталась уснуть. Они жгли изнутри, как раскаленные угли. Она ловила себя на том, что прокручивает в голове возможные сценарии их встреч: как Лера (это же она, да?) смеется над ихшутками, как они вместе посещают ихместа, как Даша рассказывает ейистории, которые раньше были священной собственностью их двоих. Это была пытка воображением, от которой не было спасения.

День рождения. Он наступил, как приговор. Утро встретило ее серым, моросящим дождем за окном. Диана лежала, уставившись в потолок, слушая, как капли стучат по подоконнику. Тридцать. Тридцать лет. Половина жизни, казалось, прошла под знаком «Диана и Даша». А теперь? Теперь был только холодок одиночества и давящая тишина. Она встала, прошла в ванну. Отражение в зеркале было чужим: бледное лицо с синяками под глазами, тусклые волосы, сбившиеся набок. Взгляд остановился на тюбике помады – ярко-вишневой, почти кричащей. «Всегда крась губы ярко, Дик! Это твое оружие!» – смеялась Даша, вручая ей точно такую же в прошлом году на день рождения. «Против кого?» – улыбнулась тогда Диана. «Против всей этой серой тоски!» – парировала Даша.

Сегодня серой тоски было через край. Диана взяла тюбик. Рука не дрогнула. Она нанесла помаду тщательно, ярко, почти агрессивно, подчеркнув бледность кожи. Это был не макияж. Это был боевой раскрас. Доспехи. Последний акт в спектакле под названием «Мы еще что-то значим друг для друга». Она посмотрела на себя. Женщина в зеркале глядела на нее вызывающе, с немым вопросом: «Зачем?»

Зачем? Потому что обещала. Потому что нужно было поставить точку. Или многоточие? Потому что в глубине души еще теплилась слабая, глупая искра: «А вдруг?..» Она взяла телефон. Палец привычно нашел имя в контактах. «Даша». Рядом – смешное старое фото: они обе в шапках Деда Мороза, пьяные от шампанского и смеха. Диана нажала вызов.

Гудок. Один. Сухой, механический звук, разрезающий тишину. Два. Он отдавался эхом в ее пустой комнате. Три. Она представила телефон Даши вибрирующим где-то на столе в новом офисе, рядом с модной кружкой и фотографией с рыжей Лерой. Четыре. Сердце снова застучало где-то в горле. Возьми трубку. Возьми трубку. Дай нам шанс. Скажи, что ошиблась. Пять.

– Алло? – Голос Даши прозвучал в трубке. Но это был не ее голос. Хриплый, сонный, натянутый. Без привычной теплоты, без искорки. Как будто ее разбудили среди ночи, а не в разгар рабочего дня. На заднем плане – приглушенный, но отчетливый смех (женский? Знакомый? Леры?), звон бокалов, фоновый гул голосов. Вечеринка? Обед в модном месте? В их старом любимом кафе?

Диана стиснула телефон. Яркая помада казалась карикатурой.

– Ну что, – ее собственный голос прозвучал чужим, хриплым, будто она и правда только проснулась или… проплакала всю ночь. Она не смягчила интонацию, не сделала ее вежливой. Вложила в два слова всю накопившуюся горечь и вызов. – Собираешься… устраивать этот твой «подарочный набор»? Или уже передумала?

Пауза. Затяжная. На фоне – еще один взрыв того же смеха, звонкий и беззаботный. Диана представила, как Даша отходит в сторону, прикрывая трубку рукой, ее лицо напряжено.

– Что… – Голос Даши дрогнул. Словно на миг прорвалось что-то настоящее – растерянность? Стыд? – Я… Я сейчас не могу. Совсем не время. Лера… – Она запнулась. – Лера заболела, температура, а у меня тут просто ад, знаешь ли, дедлайн на работе горит… Я вся на нервах. – Голос снова стал гладким, деловитым, отстраненным. Защитная скорлупа. – Поздравляю, кстати. С днем рождения. Желаю… всего наилучшего.

«Всего наилучшего». Как открытка от дальнего знакомого. Как формальность. Диана усмехнулась – коротко, сухо. Ее взгляд упал на кухонный стол. Там стоял вчерашний крошечный торт из ближайшего супермаркета. Одна одинокая свечка, сгоревшая до основания, застывший каплями розовый крем. Она купила его сама себе. Затушила свечку сама. «Счастливого года», – прошептала в пустоту. Теперь он стоял как памятник ее одиночеству.

Она щелкнула дешевой пластиковой зажигалкой, которую нашла в ящике. Маленькое желтое пламя заплясало перед глазами. Хрупкое. Мимолетное. Как их дружба.

– Да забей, – бросила она в трубку, голос внезапно ровный, почти безразличный. Она не дала Даше договорить дежурное «счастливого года». – Не парься. Я просто… проверяла. Хотела убедиться, что ты не забыла про свои щедрые обещания. Убедилась. Все окей.

Она уже отвела палец, чтобы прервать вызов, когда сквозь шум в трубке, почти заглушенный, пробился голос Даши:

– Слушай, Ди… Может, как-нибудь… на следующей неделе… кофе?

Но слова «как-нибудь» и «кофе» растворились в длинных, бессмысленных гудках, как только Диана нажала красную кнопку. Она стояла, глядя на потухший экран телефона, потом на пламя зажигалки. «Как-нибудь». Пустое место. Никаких планов. Никаких обязательств. Никакой надежды. Обещание устроить день рождения оказалось ложью. Предложение «кофе как-нибудь» – жалкой подачкой, чтобы заглушить собственный дискомфорт. Она задула пламя. В комнате снова стало серо и тихо.

Волна горячего, беспричинного гнева внезапно накатила на нее. Не на Дашу. На все. На эту пустоту. На этот торт. На эти дежурные слова. На эту жизнь, которая вдруг съежилась до размеров душной квартиры и офисного стола. Она резко развернулась, и ее нога со всей силы пнула картонную коробку, притулившуюся к шкафу. Она давно стояла там – полузабытая, пыльная. Коробка с надписью «Разобрать» и датой двухлетней давности.

Коробка взлетела, перевернулась в воздухе и грохнулась на бок. Содержимое вывалилось наружу с шумом, похожим на вздох: старые открытки, папка с рисунками из школы, несколько потускневших фотографий в бумажных уголках… И потрепанный блокнот в кожаном переплете, когда-то темно-синем, а теперь выцветшем до серо-голубого. Он шлепнулся на пол рядом с ее ногами, раскрывшись на какой-то странице.

Диана замерла, дыхание сбилось. Она узнала его мгновенно. Её блокнот. «Книга Великих Планов». Она медленно присела на корточки, отодвинув фотографию с их совместной поездки на море (улыбки во весь рот, мокрые волосы). Подняла блокнот. На обложке – чуть потертая, но все еще яркая наклейка с Эйфелевой башней. И ниже, ее собственным, тогда еще угловатым подчерком, выведенная перманентным маркером дата: «2019. Планы до 25!»

Двадцать пять. Казалось, это такой далекий рубеж, за которым ждет только счастье и исполнение мечт. Они писали этот список вместе, сидя на полу в комнате Даши, под аккомпанемент гитары и хихиканья. Мечтали вслух, спорили, добавляли пункты. Это была их капсула времени. Их обещание будущему.

Рука дрожала, когда она открыла блокнот на случайной странице. Чернила немного выцвели, но почерк читался ясно. Дашин, округлый и размашистый:

Увидеть Фестиваль Плавающих Фонариков в Тайланде! (Загадать самое важное желание!)Попробовать настоящий круассан и шоколадный эклер в Париже! (И найти то самое кафе у Сены!)Найти в Праге легендарное кафе, где Эрих Мария Ремарк писал «Триумфальную арку»! Сидеть там целый день, пить кофе и чувствовать историю!Купить смешные одинаковые шляпы на рынке в Барселоне!Забраться на рассвете на гору и встретить солнце! (Любую!)

Рядом с каждым пунктом – ее собственный, более острый подростковый почерк с восклицательными знаками, дополнениями, подчеркиваниями: «Самый большой фонарь!», «И миндальные печенья! Там должны быть лучшие!», «Обязательно взять блокнот и писать там!», «Шляпы – ОБЯЗАТЕЛЬНО самые дурацкие!», «И спеть нашу песню на вершине!».

Она перелистывала страницы. Планы становились мельче, но не менее важными тогда: «Сходить на премьеру нового фильма Гарика Сукачева в полночь!», «Научиться готовить суши дома (и не отравиться!)», «Устроить пижамную вечеринку с просмотром всех частей «Криминального чтива»!», «Прыгнуть с тарзанки! (Хотя бы одной!)», «Нарисовать совместную картину и продать ее за бешеные деньги!».

Теперь все это казалось невыносимо наивным. Глупым. Детским лепетом. Не только планы. Вся та вера – в то, что дружба бывает навсегда, что мир открыт и добр, что «мы» – это нерушимая крепость, против которой бессильно время, расстояния и глупые ссоры. Эта вера рассыпалась в прах, как старая штукатурка, обнажив холодные, неуютные стены реальности. Блокнот был не просто списком желаний. Это был памятник иллюзиям. И его пыльные страницы смотрели на нее теперь не с надеждой, а с немым укором и бесконечной, щемящей грустью по тому, что умерло, так и не успев по-настоящему родиться. Она сидела на полу среди вываленных воспоминаний, сжимая в руках кожаную обложку, а яркая помада на губах вдруг показалась самой горькой насмешкой над этим днем, над этой жизнью, над этой безвозвратной потерей.

– Ну, здесь меня больше ничего не держит, – сказала она вслух, смиряясь с произошедшим.

Глава 3

Бледно-голубой свет экрана ноутбука был единственным источником света в комнате, выхватывая из полутьмы край стола, папку с документами и распечатанный посадочный талон. Он лежал, не просто как документ, а как приговор без апелляции. «OSL. 21:30». Три часа. Всего три часа. И что потом? Снег Осло смоет следы? Или просто засыплет ту же самую боль, только в другом часовом поясе? Осло. Пункт номер пять в их «Книге Великих Планов». «Потому что там фьорды, Дик! Потому что там Эдвард Мунк кричал в своей тоске! Мы тоже покричим!» – хохотала Даша, разливая дешевое вино по стаканам. Теперь этот город был не мечтой, а бегством. От квартиры, пропитанной эхом смеха, ставшего ядовитым. От стен, которые видели, как они падали со смеху на этом самом полу. От призрака Даши, который теперь везде – в скрипе двери шкафа, в запахе старой краски из прихожей, в самом воздухе.

Чемодан, недорогой, темно-синий, с потертостью на левом углу – след неудачной поездки в прошлом году – стоял у двери ещё вчера. Собранный не просто аккуратно, а с маниакальной точностью солдата перед дезертирством. Каждая вещь – взвешена на незримых весах «взять/оставить». И главный груз – не свитера, не документы. Груз – знание. Диана знала это с ледяной, неоспоримой ясностью, пронзающей любую иллюзию: Даша не позвонит. Не ворвется в последнюю минуту, сбивая с ног, с разноцветными воздушными шарами, перетянутыми ленточками («Как тогда! Как тогда!» – кричал внутренний голос, тут же освистанный разумом), не закричит задорно, задыхаясь: «Сюрприз! Подумала, я тебя отпущу одну? Мы едем покорять фьорды! Вместе!», как сделала это, когда им было по семнадцать, и Диана в панике, с красными от слез глазами, собирала рюкзак, чтобы сбежать от проваленных предварительных экзаменов к тете в скучный, душный пригород. Тогда Даша ворвалась, как ураган спасения, с билетами на поезд до самого моря, купленными на ВСЕ ее сбережения от репетиторства по алгебре. «Экзамены? Фиг с ними! Пересдадим! Жизнь – один раз, Дик! Один чертов раз!» – орала она, обнимая ошарашенную, плачущую от облегчения Диану. Один раз.Одна жизнь.И где та жизнь теперь?Теперь тишина в квартире была не просто пустотой. Она была гулкой могилой для всего, во что они верили. Тишина окончательная.

Диана медленно провела пальцем по билету. Бумага была гладкой, холодной, как могильная плита. «Осло, 21:30». И этот шрифт… Узнаваемый с первого взгляда. Тот же самый, что использовала та дешевая турагентура «Глобус», куда они забежали тогда, полные дерзости и абсурдной веры в безграничность своих возможностей, схватив охапку ярких, пахнущих свежей печатью буклетов. Тот же самый, что был в их распечатанных (и благополучно сгнивших в ящике стола) маршрутах по Европе. Издевка. Круговая порука прошлого, назойливо напоминающая о каждом невыполненном обещании, каждой разбитой вдребезги иллюзии. «Покорим Европу!»Какие наивные идиотки. Она ощущала, как знакомая, едкая горечь поднимается к горлу, кислая и тяжелая. Почему все, к чему прикасалось наше «вместе», превращается в яд? Даже шрифт на билете.

Телефон завибрировал. Негромко, но настойчиво, на стеклянной столешнице, словно настойчивый стук в дверь сознания. Диана взглянула. Имя вспыхнуло на экране, как удар электрошокера по незащищенному сердцу: «Даша». Предательски, вопреки всем доводам разума, всем урокам боли последних недель, сердце рванулось в груди, забилось бешено, срывая ритм дыхания. Зачем? Почему СЕЙЧАС? Когда я уже почти смирилась с тишиной? Когда чемодан стоит у двери? Чтобы снова дернуть за ниточку? Чтобы увидеть, как я дернусь? Она схватила аппарат, сжала его в руке так, что стекло затрещало под давлением пальцев, а корпус впился в ладонь. Будто могла выдавить из этого куска пластика и кремния правду. Настоящую. Не ту фальшивую ноту в голосе, не эти вечные «сложно» и «Лера». Правду о том, когда все пошло под откос. Почему десять лет общего дыхания, смеха, слез, пота и крови (буквально – вспомнился порезанный палец Даши при резке тех дурацких джинсов!) оказались легковеснее проблем какой-то Леры? Что ей на самом деле нужно сейчас? Извинения? Последнее «прости»? Удовлетворение, что Диана действительно уезжает, освобождая место для новой, менее сложной, менее «дырявой» дружбы? Или… или этот чертовый шанс, о котором кричит каждая клетка, вопреки всему?