Памятка убийцы

– Действуйте, – чуть рассеянно сказал генерал.

– Заметил, что нашего генерала эти утечки сильно озаботили? – спросил Стас, когда напарники покинули кабинет руководителя Главка. День уже подбирался к концу, и Верочка, отпросившись, ушла, так что ни вкусного кофе, ни прощальной улыбки им не досталось.

– Да, – кивнул Гуров, – похоже, что сорвалось несколько крупных задержаний. Послушаем, что говорит народ. Узнаем.

Лев сразу решил съездить на квартиру убитой, а у Крячко были еще дела по двум разработкам, которые он закончил, и нужно было теперь передать все документы в архив. Тот самый, злополучный.

Казалось, что Жанна ждала полковника.

– Комната Натальи Александровны еще не опечатана, но я туда не заходила, – проговорила она.

– Разгильдяи, – развел руками Гуров, – ни на кого нельзя положиться.

На самом деле – нет. Полковник лукавил. Никакого разгильдяйства оперативников и экспертов в том, что они не опечатали комнату, где был найден труп, не было. Это была обычная работа по действующему негласному протоколу ведения расследования подобных дел. Если убийство происходило в квартире, где проживали еще люди, и не было возможности опечатать квартиру полностью, то, собрав все улики и сделав подробные фотографии, эксперты говорили о том, что комната будет опечатана, но якобы забывали это сделать. Прибывший в тот же день для повторного допроса сыщик, который уже был в этом помещении, в таком случае мог заметить, что менялось в комнате. Может быть, что-то искали, перемещали, прятали. У Гурова, Крячко и других их коллег была выработана профессиональная память на детали, и они умели быстро заметить, если в помещении что-то передвигалось или перемещалось.

В комнате убитой ничего не трогали. Но на столе появилась маленькая вазочка с цветами и чашка с чаем, накрытая печеньем.

Это был трогательный жест заботы и скорби.

– Жанна, а вы не боитесь ночевать в квартире, где была убита ваша наставница? – спросил Гуров, намеренно выделив, что Наталья Александрова была не просто педагогом, но и наставницей своей квартирантки.

Девушка покачала головой:

– У нас на двери есть задвижка. Старая такая, как раньше делали. Ее не перепилить и не открыть. Вторая дверь, с черного хода, тоже запирается.

– Черный ход? – удивился Гуров.

Жанна кивнула:

– Да. Тут была комната прислуги, и через нее можно попасть на кухню и в черный ход.

Гуров приподнял брови. Так. Кажется, их эксперты кое-что пропустили.

– Покажете?

Жанна кивнула. Она подошла к афише, которая висела на стене, и, толкнув стену, показала, что это была просто дверь, открывающаяся наружу.

– Жанна, теперь стойте и ничего не трогайте, – скомандовал Гуров.

Дарья приехала через полчаса. За это время Гуров в перчатках успел осмотреть дверь, ведущую к черному ходу, и хитрый дверной механизм из комнаты балерины в небольшую комнатку, которая служила гардеробной и кладовкой, и оттуда дверь вела на кухню.

– Отпечатков много, есть следы обуви, недавние. Удивительно, как мы не заметили эту дверь, – смущенно проговорила Дарья и погладила кончиком пальца в латексной перчатке афишу, за которой и скрывалось необследованное помещение. Тут криминалиста позвал коллега и показал на петли.

– Ничего удивительного, ею не пользовались очень много лет, – заметила Жанна, тоже рассматривая афишу.

– Но петли смазаны. И еще обе двери недавно покрывались лаком, все свежее, – возразил эксперт.

Жанна наморщила лоб, припоминая:

– Подождите. Наталья Александровна собиралась отреставрировать мебель. Точно. Она заказывала мастера. Может быть, он же и двери реставрировал?

– Есть его контакты? – цепко спросил Гуров.

Жанна кивнула, пошла в прихожую и принесла чек и договор об оказании услуг.

– Она всегда очень скрупулезно собирала и хранила все документы.

Эксперты уехали, а Гуров, отказавшись от чая, который пыталась предложить ему Жанна, решил немного прогуляться, прежде чем поехать домой.

В Москве только-только начиналась весна. Февраль в этом году выдался холодный и снежный, и высокие сугробы прессованного снега не таяли даже с помощью реагента. Гуров прошелся по Волхонке, дошел до Ленивки и обратно дворами и переулками. Когда-то давно они с Крячко в шутку думали составить карту преступлений Москвы. Статистика – очень полезная наука. Как оказалось, в самом деле многие улицы буквально притягивали к себе мошенников, аферистов, убийц. Старый Арбат всегда был местом случайной поножовщины во время уличных драк.

Тверская – мекка мошенников и экономических преступлений. А еще, как ни странно, самоубийц. Крыши старых домов, сохранивших следы сталинского ампира, привлекали самоубийц разных полов, возрастов и социального статуса.

Небольшая площадь Киевского вокзала как была с начала девяностых раем для цыган, так и осталась даже после строительства торгового центра «Европейский».

Старые улицы и дворы, ведущие от Кремля к храму Христа Спасителя, несмотря на весь их уют и тихую интеллигентную роскошь, всегда были местами самых страшных преступлений. И, как ни странно, даже после того, как все дворы были опутаны сетью камер, большая часть этих преступлений оставалась нераскрытой.

Заказные, серийные. Казалось бы, центр Москвы постоянно кто-то смотрит в окно, идет мимо, но, словно зачарованные, улицы хранили свои тайны.

И одну из них Гуров должен был раскрыть.

Глава вторая

Год назад Лев решил подготовить жене необычный подарок. Мария давно говорила ему, что для укрепления «семейной лодки» им нужно какое-то общее занятие. Дома у них стояло пианино, Маша играла не только для ролей в театре, но и сама для себя, и Гуров, решив порадовать жену, стал брать уроки игры на музыкальном инструменте. Как оказалось, занятия пошли полковнику на пользу, у него был тонкий музыкальный слух, а даже самое простое разучивание гамм помогало хорошо разгрузить голову после работы. Его преподаватель, сухенькая, похожая на воробья Павла Степановна, фигурантка трех дел о мошенничестве, ни одно из которых не удалось «на нее повесить», была лауреатом множества музыкальных конкурсов и как-то раз сама сказала, что взялась бы научить Гурова играть, потому что у него очень «удачные длинные музыкальные пальцы».

– С такими или в музыканты, или в щипачи. Странную вы себе профессию выбрали, – сказала она тогда, на очередном допросе.

Павлу никто за язык не тянул, а преподавателем она была очень хорошим. Уроки у нее были расписаны на каждый день, но для Гурова тогда она нашла местечко. И если он играл откровенно плохо, был рассеян или никак не мог уложить в голове сложные мелодии, она командовала строгим голосом:

– Лев Иванович! Думайте об убийствах.

Полковник послушно думал об очередном убийстве, которое ему нужно было раскрыть, и работа шла гораздо лучше. И над музыкой, и над убийством.

– Новое интересное дело? – спросила Маша, когда услышала, что муж наигрывает простую мелодию одной рукой. Она подошла и, положив руку на клавиши, сыграла продолжение. У них неплохо получалось играть в четыре руки, а благодаря тому, что в доме была очень хорошая звукоизоляция, соседи не жаловались. А может быть, им нравились музыкальные импровизации.

Гуров не любил приносить работу домой, поэтому просто рассказал о том, что убили балерину. Может быть, Маша слышала ее имя? И как оказалось, Афанасьева была известна в театральном сообществе.

– Как жаль! Она много работала с театрами, ставила пластику и хореографию на сцене, – искренне расстроилась Мария и сыграла грустный проигрыш одной рукой.

– Ты работала с ней? Знала ее лично?

Мария кивнула, встав, чтобы поставить чайник.

– Да, но это было очень давно. Наталья Александровна… очень своеобразный человек… была, – задумчиво добавила Мария. – Талантливая, строгая. Что меня больше всего восхищало в ней – потрясающая память на цифры, и это в ее возрасте! Лева, ты не представляешь – она все наши телефоны запоминала с первого раза.

– А ты знала, что она вела записные книжки? Типа дневников? Каждый день вносила записи. – Гуров вышел за женой на кухню.

– Ты знаешь, Лева, как ни странно, знала, – проговорила Маша медленно, словно сама удивлялась этому факту. – Причем начала она их вести в сорок один год. Наталья Александровна как-то рассказала об этом, когда мы пили кофе в столовой. Однажды вечером она вдруг просто решила, что если записывать каждый день, то хорошее и интересное, что было с ней, начиная с утреннего чая с подругой и заканчивая тем, что вечером она танцевала Жизель, хотя ей говорили, что после сорока эту партию ей никто не даст станцевать… Если записывать все это хорошее, то и жизнь станет более яркой. И это я помню точно: она записывала только положительные моменты. Может быть, конечно, Афанасьева и изменила своим принципам.

– А почему именно в том возрасте? – хмыкнул Гуров. – Не знаешь, что произошло с ней в это время?

– Интересно, а знает ли мир, какой у меня умный муж? – рассмеялась жена полковника. – Афанасьева тогда развелась с мужем.

Маша со свойственным ей психологизмом добавила несколько метких штрихов к образу балерины, и Гуров наконец смог представить, что за человек она была. Интересная, творческая, увлекающаяся, добрая, но строгая, не дававшая спуска ученикам… Но благодаря ее наставничеству и столичная, и мировая сцена пополнилась звездами балета.

– Как из книжки. Тебе не кажется, что она была слишком… книжной? Или кинематографичной. Какой-то ненастоящей. Кофе и чай пила из чашек тонкого фарфора, вела записи, нашла себе компаньонку, – Гуров размышлял вслух, – должно быть что-то еще. Что-то, чего мы не видим. Темная сторона.

– Но может же человек жить и без темной стороны? – чуть даже возмутилась Маша.

– Условная темная сторона есть у каждого, – постарался смягчить свой ответ Гуров, – у нас всех есть что-то, с чем мы живем или пытаемся жить в мире. С чем боремся или, наоборот, поддаемся. Это необязательно что-то плохое.

– Например, азарт или хобби, которое сильно выходит за рамки образа? – догадливо бросила Маша.

– Например, раз в пару недель, когда ее квартирантка уезжала, балерина ходила по дому в старом тренировочном костюме, пила «Жигулевское» и засыпала в ванной под песни шансона, – развеселил жену Гуров.

И на самом деле именно этого и не хватало образу убитой.

Чертовщинки. Но судя по тому, что в квартире убитой обнаружился черный ход с очень хорошо смазанными дверными петлями, то кто знает, какие еще чертовщинки найдутся по ходу дела.

Опыт Гурова показывал, что у таких людей чертовщинок бывает не просто вагон и маленькая тележка, а самосвалами можно грузить. Нужно лишь искать в правильном направлении.

– А ты пробивал ее по нашим базам? – спросил Крячко на следующее утро.

Гуров кивнул:

– Никаких следов. Тихая женщина, можно сказать, жила исключительно работой. Ни конфликтов, ни недоброжелателей – сплошь благодарные ученицы и руководители театра, готовые на нее молиться…

– Лева, хватит дурью маяться, – заглянул в кабинет к сыщикам Орлов. – Займись пока поисками крота, а точнее, крысы, у меня уже кончается терпение. Снова в сеть попали данные, которые мало того, что не должны были туда попасть… Даже мне еще не успели доложить о том, как у нас идет расследование по этим трем делам, а вот они уже висят на новостных порталах. Всех выпорю! Розгами!

Гуров приподнял брови.

– Лев Иванович, ты можешь сколько угодно делать во мне дырку взглядом, но формально, пока мы не докажем, что это не угрозы тебе, а просто вызов и какой-то ненормальный убийца решил с тобой поиграть, я вообще должен тебя отстранить. У тебя есть напарник, он сегодня будет копать… Кстати, Стас, какие у тебя планы и в какую сторону ты будешь копать? – спросил генерал, насмешливо и максимально сурово глядя на Крячко.

– Он сегодня будет нависать над экспертами, чтобы они разобрали все следы, которые мы нашли у черного хода, а потом – копать в сторону медицинских работников, которые посещали нашу многоуважаемую Наталью Александровну, так как укол был сделан крайне профессионально. И еще проверит черный ход и нет ли там камер. Может быть, именно так убийца и утек. Или притек, – отчеканил Гуров, сочувственно глядя в сторону напарника.

– А чем ее укололи, уже известно? – уточнил генерал.

– Там был целый коктейль. Смешали огромную дозу инсулина с успокоительным, что-то вроде морфина. У Афанасьевой был диабет. Согласно данным Дарьи, коктейль был подобран профессионально именно под нее, – отрапортовал Крячко, когда Гуров передал ему заключение Дарьи.

Орлов кивнул, а потом жестом показал Гурову, что тому следует выйти за начальством. В это время как раз пришел стажер Вова, в очередной раз оправдывая свое опоздание тем, что встал в пробку. Стажер жил в десяти минутах ходьбы пешком от Главка.

– Зачем мы его держим, напомните еще раз? – попросил Гуров генерала.

– Потому что это недоразумение изобрело какую-то невероятно полезную программу для наших техников, но в технической службе его уже больше не могут терпеть, а наше начальство очень сильно попросило пока его не выгонять. Что странно, сразу два ведомства.

– Даже боюсь представить, что им от него надо, – обреченно вздохнул Гуров.

Генерал и полковник спустились в кафетерий Главка, где было пока еще тихо и спокойно, и устроились за дальним столиком.

– Вову этого попросили придержать у нас и занять делами, неважно какими, потому что несколько раз его хотели перекупить, а он успел много где поработать, данных в его голове слишком много, чтобы эти данные и его таланты оказались на стороне. Кроме того, работая у нас, он продолжает разрабатывать программы для наших коллег. Вот наверху и попросили его не трогать. На работу приходит, с работы уходит, отмечается. Денег и премий не просит опять же. Берите его с собой на какие-нибудь выезды для отвода глаз. И кстати, займи парнишку муторной работой. Пусть в архиве покопается, найдет там, что еще может быть связано с убитой балериной. Может быть, она где-то свидетелем проходила? Или просто вокруг личности этой Афанасьевой была нездоровая суета? Ну да не мне тебе объяснять, Лева, – досадливо махнул рукой генерал.

– Петр, я не сильно горю желанием пускать стажера в мои дела. А искать надо среди тех дел, что я вел, – проворчал Гуров.

– В памяти ничего не всплывает? – с надеждой спросил Орлов.

Гуров пожал плечами:

– Не могу вспомнить, кто мне таким образом может привет передавать. Все серийники, что были у меня, закрыты далеко и надолго. Сам понимаешь, у нас огромный архив. И дел через мои руки прошло предостаточно.

– Думаешь, Афанасьева – случайная жертва?

– Думаю, что да. Чтобы потыкать палкой меня и посмотреть на реакцию, – предположил Гуров, – поэтому и не хочу, чтобы стажер смотрел мои дела. Сам-то я соображу, откуда ноги растут. – Полковник помолчал, рассматривая мрачную физиономию начальства. И, выдержав паузу, спросил: – Так в чем дело, Петр Николаевич? Не просто же так ты решил позвать меня на кофе? И не к себе в кабинет, где твоя Верочка варит замечательный кофе, а именно сюда?

Орлов усмехнулся.

– Да все в том же. В крысе. Хоть наши спецы и проверили мой кабинет – но ведь откуда-то утечки формируются? И о важном я пока там говорить не хочу. – Генерал досадливо поморщился. – Дело очень плохо пахнет, Левушка. Утечки, про которые я говорю, уже добрались до тех данных, о которых вообще никто не должен знать. Такое ощущение, что у нас тут, в Главке, в самом деле работает банда, но действует она хаотично, без какой-то видимой системы. И поэтому напрашивается вывод, что они отвлекают внимание и точно знают, где лежит золото и куда нужно копать.

– Есть следы взлома? Наших компьютеров? Кабинетов, сейфов? Что-то, от чего мы сможем оттолкнуться? – с надеждой спросил Гуров.

– Нет. Все проверено трижды – и не только Ильей. Я по своим каналам подключил и наших с тобой знакомых из технических служб ФСБ. По протоколу мы обязаны обращаться к ним в случае, если есть угроза утечки личных данных сотрудников. А она есть. Только следов нет.

– Мне нужен список дел, по которым ушла информация, и куда она ушла. Кто этим занимается?

Орлов улыбнулся:

– Возьми все списки у Верочки. И, Лева, учти: работать тебе придется внутри отделов, и делать это максимально тихо. Послушай, разведай. Никто вообще не должен знать всех масштабов происходящего.

– И как ты себе это представляешь? – иронично выгнул бровь Гуров. – Я, прости уж, Петр Николаевич, оперативник-важняк – а ты сам меня так величаешь, буду болтаться по кабинетам, как… не пойми какой продукт в проруби, и уши распускать? И конечно, никто и ни о чем не догадается? – «добил» он генерала.

– Полковник! – приглушенно рявкнул Орлов. – Дослушал бы сначала! Для всех сегодня вечером в прессе пройдет информация о том, что был взломан наш архив. Одна сеть, но взлом уже локализован, данных ушло немного. В связи с этим в разных «желтых» изданиях стала появляться информация о старых делах.

– А подробности всплывали? – поинтересовался Гуров, отдавая дань действительно вкусным жареным пирожкам с повидлом. Очень вредно, но очень вкусно, а женам необязательно знать, что их мужья налегают на такое вредное тесто.

– Всплывут, это мы обеспечим. Знаешь, какой единственный рабочий способ бороться с тем, чтобы в прессе статьи о твоих делах не появлялись или появлялись, но им никто не верил?

– Завалить их дезой?

– Да. Наша пресса два дня работала на опережение. И где-то неделя времени на то, чтобы найти наших кротов, у тебя есть. Список отделов, сотрудники, можешь даже заглянуть в их личные дела, считай, что я дал тебе карт-бланш. Кадры предупредил.

– И все-таки… – пробормотал Гуров. – Как ты предлагаешь мне работать над этим? Официальное расследование – во-первых, не моя ипостась, во-вторых, наш крот быстро это дело просечет.

– Лев Иванович, ты сегодня какой-то несообразительный, – посетовал Орлов. – Ты работаешь над делом своей балерины – это раз. Ходишь по коллегам – к аналитикам загляни, к своим коллегам по уголовным делам, в компьютерный отдел опять же. Расспроси, может, кто-то видел-слышал-сталкивался с аналогичными вычурными делами. Например, где-то попадалось убийство, где жертва тоже принимала участие в этакой театрализованной постановке. Вот тебе и повод. А попутно рассказывай, что архив вскрыли, и слушай, кто что знает, слышал, видел.

– Теперь понял, – встряхнул головой Гуров, дивясь собственной несообразительности, и впрямь обычно ему несвойственной. – Петр, а много отделов пострадало от этих кротов, ну, или крыс, как их ни назови?

– Три. Экономисты, наркотики и убойный. Пока что больше всех пострадал экономический.

Лев вздохнул.

Ну да. Самые горячие факты, порой завязанные на серьезных лицах, государственных деятелях и крупных бизнесменах. Зачем размениваться по мелочам?

Был еще один момент, который существенно осложнял дело.

Раз в год на Главк сваливаются стажеры. Не такие, как Вова, которого даже не хочется называть полным именем именно из-за того, что больше чем на «Вову» он и не тянет. Стажерами становились самые дельные выпускники и студенты – юристы, криминалисты, прочие юные дарования, решившие связать свою дальнейшую жизнь с охраной правопорядка. Главк брал не больше десяти стажеров, до дел, которые можно «испортить», их, понятное дело, не допускали, но работы наваливали изрядно. Поэтому первыми, кого предстояло проверить Гурову, были как раз «птенцы» Главка.

Орлов ушел к себе, а Лев, подумав, остался в кафе. Стажеры приходили к десяти, чтобы у кураторов было время подготовить фронт задач и дальше работать в штатном режиме. Но многие кураторы предлагали своим подопечным начинать работу пораньше и в неформальной обстановке. То есть вводили их в курс дела или в курилке, или в кафе. Вот Гуров и изобразил из себя только что сдавшего дело полковника, который, воспользовавшись законной передышкой перед началом следующего дела, пил свой утренний кофе.

Гуров и Крячко были своего рода знаменитостями в Главке, каждый год побеждая в негласном соревновании по количеству раскрытых преступлений. Как бы громко ни говорили о том, что дела бывают разными, некоторые находились в разработке годами, и к работе над ними подключались в том числе и соседние ведомства, и «скорость хороша только при ловле блох», все равно в любом ведомственном учреждении так или иначе балом правит статистика.

Кивая знакомым, Лев Иванович делал вид, что задумался над выбором угощения к утреннему кофе. Хотя он и был сыт, Гуров решил, что Крячко в кабинете тоже не помещает немного вредной и вкусной пищи, а сам присматривался к стажерам.

Задача перед полковником стояла максимально непростая. Сложности добавляло то, что, пока предположительно, в Главке работала группа, количество участников которой никто не знал. Но у любой группы должен быть центр.

Послушав болтовню «ни о чем» и взяв несколько пирожков Крячко, Гуров решил, что в кафе дольше сидеть просто нет смысла. Он заглянул к Верочке и забрал у нее папки с теми делами, которые уже «протекли», список сотрудников Главка, стажеров и еще несколько тонких папок, которые секретарь генерала подготовила по просьбе Орлова. Там были данные по делам со смежными ведомствами, информация о которых тоже утекла.

Генерал доверял сыщику, а значит, ничего не утаивал и дал максимально полную подборку. Конечно, если узнают, что в Главке работают кроты, по правилам Орлов должен вызвать сотрудников Службы внутренних расследований и дать им зеленый свет на работу. Но обычно эти ребята работали утрированно жестко. Крот мог затаиться или прекратить свою деятельность до поры до времени. Генералу же нужно было тонкое расследование.

– Чтоб тебя, – тихо выругался Гуров, понимая, что ему предстоит, по сути, работа военного особиста. Найти и выдать, возможно, кого-то, с кем полковник работает уже много лет. Причем он не мог исключить из списка потенциальных «кротов» никого, за исключением разве что себя самого, своего напарника Крячко и генерала Орлова с его бессменной секретаршей Верочкой. Все остальные – под подозрением. В том числе и стажеры, которые вполне могли работать «втемную».

В кабинет полковник вернулся уже ближе к обеду. Все это время он провел в походах по кабинетам коллег. Зашел в курилку, побывал в архиве, по какому-то мелкому вопросу сунул нос в отдел экономических преступлений, а потом надолго засел в техническом отделе, куда всегда стекаются не только поисковые запросы и данные, но и люди, которым нужно что-то починить. А значит, народа всегда хватает.

К обеду у Гурова уже гудела голова, но полной картины происходящего пока так и не сложилось. И четких подозрений касательно того или иного работника Главка не появилось.

– Судя по твоему лицу, утренний кофе с генералом не добавил тебе оптимизма, – сказал Крячко, с удовольствием угощаясь пирожком.

– У нас новое дело, да? Генерал дал вам задание? – вклинился в разговор Вова, который тоже был в кабинете напарников и делал вид, что ищет что-то в телефоне.

– Нет, – коротко ответил Гуров, – работаем по старому.

– Лева, а ты был в курсе, что бабушка наша оказалась подпольной миллионершей? – спросил Крячко, выуживая из бумажного пакета второй пирожок.

– Предполагал, – кивнул Гуров, – она продала четырехкомнатную квартиру, купила «трешку», и думаю, что у нее наверняка еще были дорогие украшения. Поклонники дарили.

Крячко кивнул:

– И ничего не украли. Все украшения на месте. Приехал сын, проверил. Даже удивительно.

– Ее убили, просто чтобы убить. Не чтобы ограбить или помучить. Дарья сказала, что Наталья Александровна ушла тихо. И зачем-то оставили послание мне, и какое-то оно… – Гуров потер лоб и смог подобрать слово, – бестолковое. Глупое. Явно просто хотели привлечь внимание. Все больше к этой версии склоняюсь…

Следующие два дня сыщиков были наполнены бессмысленными попытками нащупать хоть какую-то нить. Лев Иванович торчал в архиве Главка безвылазно с раннего утра до позднего вечера. Просмотрел те дела, которые, по его прикидкам, могли быть связаны с балериной. Часть их, к сожалению, была утеряна после пожара и прорыва канализации. Параллельно он проводил расследование по просьбе Орлова. Наблюдая, слушая, расспрашивая. Ничего.

То же самое было и у Крячко. Ничего. Он встретился с лечащим врачом Натальи Александровны, узнал, что ее здоровьем никто не интересовался, что инсулин она колола себе сама и в целом, несмотря на диабет, вела очень активный для своего возраста образ жизни и, можно смело сказать, обладала железным здоровьем.

Следствие медленно, но верно заходило в тупик. Гуров стал часто бывать в курилке в небольшом внутреннем дворике Главка. Небо было уже по-весеннему высоким, отчаянно горланили птицы, Москва радовалась солнечным денькам, но мысли в голове полковника были тяжелыми, ватными, словно вся зимняя сонная тяжесть навалилась на него сейчас и не желала уходить.