Эфирный Фронт

В лаборатории воцарилась тишина, нарушаемая только гудением вентиляторов. Даже гул комплекса казался приглушенным. Ученые замерли, завороженные и напуганные одновременно.

«Фантастика… – прошептал Хеллер, осторожно приближая датчик спектрографа. – Никакого известного спектра… Электромагнитное поле… Боже, оно пульсирует! Как живое!»

Клаус наблюдал, как его команда начинает первые, робкие тесты. Стрелки приборов бешено дергались или замирали на нуле. Осциллографы рисовали хаотичные, безумные линии. Температура вокруг объекта была на десять градусов ниже, чем в метре от него. Камеры, направленные на него, давали помехи, искажения, а иногда просто темнели.

И странности не заставили себя ждать.

Сначала это были мелочи. Лаборант Мюллер, снимавший показания, вдруг резко отдернул руку, словно обжегшись, хотя датчик был холодным. «Он… он посмотрел на меня!» – пробормотал он, бледнея. Над ним посмеялись, но смех был нервным.

Потом отказала система вентиляции в их секторе. Инженеры копались в механизмах, не находя причины – все датчики показывали норму, но воздух стоял мертвый, тяжелый.

Затем начались сбои в освещении. Лампы мигали, временно гаснули, заливая лабораторию трепещущими тенями, в которых чудилось движение. Ученые вздрагивали, оглядывались. Напряжение росло.

И «шепот». Сначала его слышал только Клаус. Тот самый, из видения. Тихий, многоголосый, нечеловеческий гул на самой грани восприятия, исходящий не из ушей, а прямо из мозга. Он знал его источник. Но скоро к нему присоединились другие. Доктор Хеллер пожаловался на «надоедливый гул в ушах». Молодая техник Анна Шуберт во время дежурства впала в истерику, крича, что «тензи в углу двигаются!», и была успокоена уколом успокоительного. Ее отправили в лазарет комплекса.

Именно там, в стерильных, пропахших антисептиком коридорах лазарета «Валькирии», находилась Эльза Дюбуа. Сестра милосердия. Ее лицо, обычно спокойное и сосредоточенное, сейчас было озабоченным, но не из-за истерики Анны. Эльза аккуратно поправляла повязку на руке раненного осколком механика из цеха №3, но ее мысли были далеко. В ушах еще звенели обрывки бреда Анны: «…камень… черный камень… он смотрит… шепчет… не дай ему смотреть…»

Камень. Слово-ключ. То самое, что упоминалось в скупых шифровках из Вердена. Объект невероятной мощи. И опасности.

«Спасибо, сестра», – пробормотал механик.

«Не за что, – автоматически ответила Эльза, улыбнувшись усталой, профессиональной улыбкой. – Меняйте повязку завтра».

Она отошла к тумбочке с медикаментами, делая вид, что сортирует флаконы. Ее разум работал с холодной точностью хорошо обученного механизма. Шуберт из Сектора Один. Где тестируют немецкое «чудо-оружие». Помехи. Галлюцинации. «Камень». Фрагменты складывались в тревожную картину. Париж был прав. Объект нужно уничтожить. Но сначала – узнать больше. Найти слабое место.

Перед ее мысленным взором всплыло не прошлое раненого механика, а другое лицо. Молодое, смеющееся, с ямочкой на подбородке. Пьер, ее брат. Сапер. Погиб полгода назад под Аррасом. Не от пули, не от снаряда. Отчет был скупым и безумным: «…солдаты 3-й роты подверглись воздействию неизвестного оружия… сильные помехи на связи… вспышка зеленоватого света… пострадавшие испытывали невыносимую головную боль, приступы паники… смерть наступила мгновенно у семи человек, включая сапера Дюбуа… видимых повреждений нет…» Пьер… превратился в пустую оболочку, за долю секунды, и умер, захлебнувшись собственным безумием. А потом пришел приказ: найти источник. Найти и уничтожить. Месть стала ее миссией.

Вечером, когда смена в лазарете закончилась, Эльза не пошла в свою каморку в общежитии для персонала. Она направилась в архив медицинских записей – формально, чтобы уточнить историю болезни для отчета. Дежурный фельдшер, уставший и равнодушный, махнул рукой: «Смотрите, сестра Дюбуа, только аккуратнее с картотекой».

Архив был полутемным, пыльным, заставленными стеллажами с папками. Эльза быстро нашла папку Анны Шуберт. Стандартный диагноз: «Острый невроз на фоне переутомления. Рекомендован отдых». Но Эльзу интересовали не официальные бумаги. Она осторожно разогнула скрепки. И – да. Между страниц отчета лежал смятый листок из лабораторного блокнота, очевидно, попавший сюда случайно. На нем – дрожащие, нервные наброски: схематичное изображение угловатого объекта, стрелки, указывающие на зоны «макс. резонанса» и «аномального охлаждения», и несколько строк текста: «Объект «SJ»… источник неизвестной энергии… сильные эфирные искажения… побочные эффекты у персонала: аудиальные/визуальные галлюцинации, панические атаки… крайняя опасность… требуется изоляция…» Подпись неразборчива, но стиль… стиль был похож на почерк доктора Хеллера, которого она видела подписывающим рецепты.

Эльза быстро сфотографировала листок миниатюрной камерой, замаскированной под пуговицу на ее одежде, и аккуратно вложила его обратно. Сердце колотилось. Это было доказательство. Доказательство опасности. И указание на слабое место – «эфирные искажения». Возможно, их можно усилить, чтобы разрушить объект? Нужно передать информацию в Париж. И найти способ проникнуть в Сектор Один. Она вышла из архива, ее лицо было спокойным, но внутри горел холодный огонь решимости.

Вернувшись в лабораторию после короткого перерыва, Клаус застал атмосферу еще более гнетущей. Ученые перешептывались, бросая украдкой взгляды на Артефакт, который теперь был помещен в прозрачную кубическую камеру из толстого кварцевого стекла, установленную на платформе. Внутри камеры – вакуум. Но это, казалось, не помогло. Вибрация ощущалась сквозь толстые перчатки при прикосновении к пульту управления. «Шепот» стал громче, навязчивее. Клаусу он уже не мешал; он стал фоном, белым шумом его мыслей, которые текли с невероятной скоростью. Он понимал Артефакт. Чувствовал его ритм, его… голод.

«Доктор Хеллер, показания стабилизаторов?» – спросил Клаус, подходя к главному пульту.

Хеллер, выглядевший изможденным, показал на экран. «Колебания в пределах нормы, герр обер-лейтенант. Но… есть аномалии. Периодические скачки в эфирном фоне. И температура ядра объекта… она непостоянна. Скачет хаотично. Мы не можем найти закономерность».

Клаус посмотрел на графики. Хаос. Но не для него. Он видел узор. Сложный, фрактальный, как бы пляшущий на грани восприятия. Он вспомнил видение – циклопические руины, пульсацию Бездны. Это было оттуда. Энергия не просто текла, она резонировала с чем-то за пределами. И эту резонансную частоту… можно было поймать. Стабилизировать. Усилить.

Идея оформилась мгновенно, с пугающей ясностью. Формулы, схемы, расчеты – все всплыло в сознании, как будто было всегда. Это был риск. Безумный риск. Но фон Штрассер требовал результатов. И сам Артефакт… он хотел этого. Клаус чувствовал его нетерпение, как электрический ток под кожей.

«Подготовьте цепь обратной связи через основной резонатор, – приказал Клаус, его голос звучал странно ровно. – И подключите его к эфирному вибратору малой мощности. Я хочу проверить гипотезу».

«Герр обер-лейтенант, это… опасно, – запротестовал Хеллер. – Мы не знаем, как объект отреагирует на направленное воздействие…»

«Мы здесь для того, чтобы узнать, доктор, – резко оборвал его Клаус. В его глазах горел тот самый фанатичный огонь, что был у фон Штрассера, но смешанный с чем-то иным – с одержимостью открывателя, сливающегося с открытием. – Выполняйте приказ. Все на позиции. Защитные экраны на максимум».

Ученые переглянулись, но подчинились. Клаус был главным. И в его поведении было что-то… пугающее. Он стоял у пульта, его пальцы уверенно летали над тумблерами и регуляторами, настраивая параметры. Он не смотрел на инструкции. Он знал. Его взгляд был прикован к черному камню в кварцевой камере.

«Цепь обратной связи готова. Эфирный вибратор – на 5% мощности», – доложил инженер у соседнего пульта, его голос дрожал.

«Начинаем», – произнес Клаус и включил схему.

Сначала ничего не произошло. Только стрелка вольтметра на эфирном вибраторе дрогнула. Артефакт лежал неподвижно.

«Увеличиваем мощность до 10%», – скомандовал Клаус.

И тут замигали лампы. Не только в их лаборатории. Весь свет в Секторе Один погас на секунду, потом зажегся снова, но уже тусклее, мигая в такт нарастающему гулу, который теперь исходил не от генераторов, а от самого Артефакта. Вибрация усилилась, заставляя дребезжать инструменты на столах.

«Герр обер-лейтенант…» – начал Хеллер.

«15%!» – перебил его Клаус, не отрывая взгляда от камня. Черная поверхность Артефакта словно сдвинулась, не физически, а визуально, как масляная пленка на воде. Внутри него заплясали крошечные искры – не световые, а скорее… теневые.

Воздух в лаборатории стал густым, тягучим. Дышать стало труднее. «Шепот» превратился в отчетливый, многоголосый гул, заполняющий все пространство. Ученые зажимали уши, но это не помогало – звук шел изнутри.

«20%!» – крикнул Клаус, его пальцы дрожали уже не от страха, а от экстаза. Он чувствовал! Чувствовал, как энергия Бездны льется через Артефакт, как резонанс нарастает! Еще чуть-чуть…

Щелк.

Один из предохранителей на пульте Хеллера вспыхнул и погас. Потом другой. Экран осциллографа погас, потом вспыхнул ослепительно белым светом, рисуя безумные, угловатые фигуры.

«Прекратите, Рихтер! Система не выдержит!» – завопил Хеллер, бросаясь к главному рубильнику.

Но было поздно.

Артефакт в камере вспыхнул. Не светом, а пульсирующей тьмой. Казалось, пространство внутри кварцевой камеры сжалось, искривилось. Стекло треснуло с жутким скрежетом, не от удара, а от… напряжения самой реальности. И тут же раздался оглушительный хлопок, не звук, а скорее разрыв воздуха. Кварцевая камера взорвалась не в осколки, а в миллионы сверкающих пылинок, мгновенно испарившихся!

Волна… чего-то… не силы, а искажения, вырвалась из эпицентра. Она была видимой – как дрожащее марево, волна сжатого, искривленного пространства. Она прошла сквозь пульты, сквозь оборудование, сквозь людей.

Клаус увидел, как доктор Хеллер, бросившийся к рубильнику, вдруг замер. Его фигура на мгновение раздвоилась, словно наложились два кадра пленки, смещенных друг относительно друга. Потом он просто… растворился. Не исчез – его контуры расплылись, растеклись, как чернильная клякса в воде, и в следующее мгновение его не стало. Пустота.

Рядом стоявший лаборант вскрикнул – не от боли, а от ужаса. Его рука, протянутая к экрану, стала прозрачной, а потом начала раскручиваться по спирали, как лента, растворяясь в воздухе. Его крик оборвался, когда спираль добралась до его головы.

Оборудование взрывалось, плавилось, корчилось, как живое. Металлические поверхности покрывались инеем или раскалялись докрасна за секунды. Провода сплетались в невозможные узлы сами по себе. Воздух звенел от невыносимого визга – звука рвущейся ткани реальности.

Клаус стоял в эпицентре хаоса. Волна искажения прошла сквозь него. Он почувствовал жгучую боль в каждой клетке, как будто его тело пытались разобрать на молекулы и собрать заново в другом порядке. В глазах поплыли черные и цветные пятна, и в них мелькали обрывки видений: те самые циклопические руины, шевелящиеся тени в углах, которые теперь были не галлюцинациями, а частью прорвавшейся туда реальности. Но он не исчез. Не растворился. Артефакт… защитил его? Или просто резонировал с ним?

Свист аварийной сирены слился с воем искаженного пространства. Красный свет аварийного освещения залил кошмарную сцену: дым, пар, расплавленный металл, безумно вращающиеся механизмы и… пустые места там, где секунду назад были люди. Трое исчезли бесследно. Еще двое бились в конвульсиях на полу, из их глаз, ушей и рта текла черная, как нефть, жидкость. Остальные в ужасе метались или замерли, парализованные страхом.

Клаус упал на колени, уткнувшись лбом в холодный металл пола. Его рвало. Не пищей, а чем-то черным, маслянистым. «Шепот» в его голове превратился в оглушительный рев торжествующей Бездны. Он проиграл. Его амбиции, его гениальная идея обернулись катастрофой.

Но сквозь тошноту и ужас пробивалось другое чувство. Не раскаяние. Понимание. Он заглянул в бездну, и бездна заглянула в него. Он коснулся истинной природы Артефакта. И это знание, страшное и пьянящее, уже нельзя было вычеркнуть. Он поднял голову. Сквозь клубы дыма и дрожащее марево искаженного воздуха он видел «Сердце Йотунхейма». Оно лежало нетронутое посреди разрушения. Темное. Холодное. Незримо пульсирующее. И в его глубине, ему казалось, мерцал огонек… удовлетворения?

Сирена выла. Слышались крики, топот ног – это бежали охранники, те, кто был за пределами непосредственной зоны поражения. Скоро сюда ворвется фон Штрассер со своими людьми. Надо было что-то делать. Говорить. Объяснять.

Клаус с трудом поднялся на ноги, опираясь на обгоревший пульт. Его взгляд упал на полурасплавленный экран, где еще теплилось изображение – безумный узор, который он пытался стабилизировать. И вдруг, сквозь рев Бездны в голове, он увидел ошибку. Ясную, как день. Не в расчетах. В подходе. Не стабилизировать надо было резонанс… а усилить его, но направить в нужное русло. Как ключ в замке.

Он обернулся к двери, откуда уже доносились громкие команды и лязг оружия. На его лице, испачканном сажей и черной рвотой, не было страха или отчаяния. Была ледяная решимость и проблеск безумия в глубине расширенных зрачков. Катастрофа была ужасна. Но она была лишь первым шагом. Он знал, что делать дальше. Артефакт показал ему путь. Теперь он должен был по нему идти. Цена не имела значения.

В тени разрушенного оборудования, в углу, куда не падал красный свет сирены, на мгновение сгустилась тень. Не от предмета. Отдельная, неестественно худая и высокая. Она казалось наблюдала. Потом растворилась, как будто ее и не было. Но холодок по спине Клауса говорил об обратном. Шепот в его голове на мгновение прояснился, сложившись в одно нечеловеческое, но понятное слово: «Начало…»

Глава 3: Шепот Из Бездны