Эфирный Фронт

Гастон Д'Эрелль

Эфирный Фронт

Глава 1: Тени Под Верденом

Верден. Само слово было проклятием, выжженным кислотой на карте Европы и в душах тех, кому «повезло» его пережить. Но для обер-лейтенанта Клауса Рихтера это был просто адрес назначения. Грязный, вонючий, гремящий адрес.

Воздух вибрировал от непрекращающегося гула. Где-то высоко, над клубящимся желто-серым смогом – смесью дыма, пороховых газов и химических испарений – ревели двигатели цеппелинов-разведчиков. Их неуклюжие тени скользили по изрытому воронками ландшафту, как доисторические рыбы над мертвым морем. Ближе к земле, в разрывах дыма, мелькали угловатые силуэты аэропланов, обменивающиеся короткими очередями или сбрасывающие мелкие, но смертоносные посылки. Но истинный ритм этого ада задавали тяжелые, методичные удары.

БУМ-хрумм. БУМ-хрумм.

Земля содрогалась под ногами Клауса, заставляя его машинально хвататься за мокрую от грязи и конденсата стену траншеи. Он стоял на огневой позиции, втиснувшись между двумя изможденными пехотинцами в пропитанных влагой и глиной шинелях. Их лица под касками были землистого цвета, глаза – пустые, устремленные в никуда. Они давно перестали реагировать на грохот.

БУМ-хрумм. Еще ближе.

Клаус рискнул выглянуть поверх бруствера через узкую амбразуру, укрепленную мешками с песком. То, что он увидел, заставило его сердце, вопреки всем законам цинизма, учащенно забиться. Не страх – скорее, жуткое восхищение, смешанное с горечью.

По ничейной земле, утопая по колено в липкой, кроваво-бурой жиже, шли «Трубные Костюмы». Rohr-Anzüge. Шагающие танки Германской Империи. Махины высотой с двухэтажный дом, сваренные из толстенных бронелистов, покрытых потеками ржавчины и гарью. Их основу составляли две массивные, суставчатые «ноги» на широких гусеничных платформах, приводимые в движение ревущими дизельными двигателями, чьи выхлопы сливались с общим смрадом. Корпус, напоминающий гигантскую, угловатую бочку, был утыкан амбразурами для пулеметов. А на «спине», подобно чудовищному жалу, возвышалась короткоствольная гаубица калибром не менее 150 мм. Именно она и производила тот самый, сокрушающий душу звук: БУМ – выстрел, хрумм – откат и перезарядка.

Один из «Костюмов» остановился, его «нога» глубоко увязла в трясине. С шипением пара из его боковых клапанов и скрежетом шестерен он пытался вырваться. Другой, чуть левее, методично лупил гаубицей по едва различимым в дыму французским укреплениям на дальнем холме. Каждый залп окутывал его клубами дыма и пыли. Пехота – крошечные, серые фигурки – ковыляла позади и между этих стальных колоссов, используя их как живые щиты. Пули свистели, рикошетили от брони, выкашивая тех, кто не успел укрыться.

«Вот она, мощь Германского гения, – подумал Клаус с горькой усмешкой. – Топчущаяся в грязи, задыхающаяся в собственных выхлопах. Рейх вложил миллионы в этих монстров, а они едва ползут, пожирая тонны топлива и ломаясь чаще, чем убивая врага». Его рука инстинктивно потянулась к кожаной сумке, висевшей через плечо. Внутри лежали не чертежи нового оружия, а приборы для диагностики. Его миссия здесь была куда прозаичнее и, возможно, важнее.

«Обер-лейтенант Рихтер?» Голос за спиной заставил его вздрогнуть. Клаус обернулся. Перед ним стоял фельдфебель с лицом, изборожденным шрамами и морщинами грязи. Его глаза были усталыми, но внимательными.

«Я. Фельдфебель…?»

«Вебер, герр обер-лейтенант. Комендант этого участка траншеи «Гранит». Вас ждут в блиндаже КП. Доложили, что вы прибыли по делу… помех». Последнее слово фельдфебель произнес с явным скепсисом, окинув Клауса взглядом. Инженер, даже в запачканном полевом кителе и с офицерскими петлицами, выглядел здесь чужаком. Его лицо было слишком чистым, пусть и осунувшимся от усталости, а глаза слишком острыми, аналитическими, а не пустыми, как у окопных крыс.

«Помех, фельдфебель, – подтвердил Клаус, стараясь звучать уверенно. – Тех самых, что выводят из строя наши «Вибраторы». Вы же знаете, насколько они важны для координации «Костюмов» и подавления вражеской связи».

Вебер хмыкнул, плюнув в липкую грязь под ногами. «Важны, не спорю. Только вот толку от них здесь, под Верденом, как от карманного фонаря в аду. То не ловят волну, то начинают гудеть так, что зубы сводит, а то и вовсе…» Он понизил голос до шепота, озираясь. «…начинают шептать».

«Шептать?» Клаус нахмурился. В отчетах лаборатории упоминались сбои, помехи, даже случаи короткого замыкания, но «шепот»…

«Да, герр обер-лейтенант. Тихий, противный… будто кто-то говорит на непонятном языке прямо в ухо. Солдаты слышат. Некоторые… сходят с ума. Говорят, видят тени, где их нет. Один парень в прошлую ночь застрелился, орал, что «оно его достало сквозь стены». Вебер махнул рукой. «Нервы, грязь, газы… чего только не привидится. Но помехи – факт. Последние два дня «Вибраторы» вообще молчат, как партизаны. Без них мы слепые и глухие. «Костюмы» блуждают, как пьяные, пехота теряется. Французы этим пользуются – их артиллерия бьет куда точнее. Ведем себя как мишени».

Клаус кивнул. Информация совпадала с данными из центра. Но масштаб… и этот «шепот». В лаборатории «Валькирия» над Руром тоже были жалобы персонала на головные боли, тревожность, слуховые галлюцинации рядом с опытными образцами «Эфирных Вибраторов». Но списывали на стресс и переутомление. Здесь же, на передовой, где нервы и так на пределе… Это приобретало зловещий оттенок.

«Отведите меня к КП и покажите место, где помехи наиболее сильны», – приказал Клаус, снова чувствуя знакомый холодок научного азарта, пробивающийся сквозь усталость и отвращение. Разгадка этой аномалии могла стать ключом к чему-то большему. Возможно, к прорыву.

«Как прикажете, герр обер-лейтенант. Только совет: не высовывайтесь. Французские снайперы – они как тени. И артобстрел может начаться в любой…»

ВЖЖЖУУУУУ-БА-БАХ!

Режущий визг пролетающего снаряда слился с оглушительным взрывом в каких-то тридцати метрах левее. Земля вздыбилась черно-бурой волной, обрушивая в траншею комья глины и дымящие осколки. Клауса швырнуло на дно траншеи, он наглотался едкой пыли и гари. Крики, стоны, ругань. Кто-то рядом захлебнулся кровью.

«В укрытие! Быстро!» – заорал Вебер, поднимаясь и таща Клауса за рукав.

Они поползли вдоль траншеи, сгорбившись, к низкому, укрепленному бревнами и мешками с песком входу в блиндаж. Еще один взрыв сотряс землю, ближе. Потом еще. И еще. Французы открыли методичный артиллерийский огонь по их сектору.

«Их разведчики, черт бы их побрал, наверняка увидели «Костюмы», – пробурчал Вебер, вталкивая Клауса в относительную темноту и безопасность блиндажа. Внутри было тесно, душно, пахло потом, влажной землей, табаком и чем-то металлическим. Пара керосиновых ламп коптила на столе, заваленном картами и бумагами. Несколько офицеров и связистов, бледные, прислушивались к грохоту снаружи.

«Обер-лейтенант Рихтер из Инспекции Специальных Вооружений», – представился Клаус старшему по званию – капитану с перевязанной головой.

«Капитан Шульц. Рады помощи, но не вовремя, обер-лейтенант, – капитан нервно потер переносицу. – Французы засекли наши позиции. Бьют методично. Помехи на «Вибраторах» не дают вызвать контрбатарейный огонь. Мы сидим в ловушке».

«Где эпицентр помех?» – спросил Клаус, доставая из сумки компактный прибор, похожий на усложненный радиоприемник с несколькими циферблатами и антенной. Это был детектор эфирных колебаний, его собственной разработки. Он включил его. Прибор сразу же зашипел, стрелки на шкалах затряслись, зашкаливая.

«Вот видите?» – Шульц показал на карту, на которой был отмечен сектор перед траншеей «Гранит». «Здесь, в районе старого фермерского дома. Вернее, того, что от него осталось. Помехи начались примерно неделю назад, сразу после того, как в тот район упала… штуковина».

«Штуковина?» – насторожился Клаус.

«Не то снаряд необычный, не то метеорит, – пожал плечами Шульц. – Упал ночью, без обычного свиста. Глухой удар, яркая вспышка. Утром обнаружили воронку, а в ней… ну, обломки. Но странные. Не похожие на наши или французские снаряды. Темные, тяжеленные, будто камень, но с металлическим отливом. Мы собрали образцы, отправили в тыл. Помехи начались как раз после этого. И концентрируются вокруг той воронки».

Клаус смотрел на бешено пляшущие стрелки своего прибора. Помехи были чудовищной силы. И они имели… структуру. Не случайный шум, а сложную, пульсирующую волну, которую прибор едва мог уловить. Это было нечто принципиально новое. Его азарт рос, заглушая страх от близких разрывов.

«Мне нужно туда», – сказал он твердо. «К этой воронке. Там источник помех».

«Вы с ума сошли, обер-лейтенант?! – воскликнул Шульц. – Там сейчас чистилище! Артобстрел! Ничейная земля!»

«Именно поэтому, капитан, – ответил Клаус, настраивая прибор. – Пока они бьют по нашим позициям, огонь на нейтралке слабее. У меня есть небольшое окно. И это критически важно». Он посмотрел на Вебера. «Фельдфебель, вам знаком путь?»

Вебер мрачно кивнул. «Знаком. Но это самоубийство».

«Это приказ», – холодно сказал Клаус, чувствуя, как адреналин смешивается с научной одержимостью. Разгадка была так близка. Что-то важное, фундаментальное. Он это чувствовал костями.

Капитан Шульц вздохнул, потер лицо. «Черт с вами. Вебер, сопроводите обер-лейтенанта. И постарайтесь вернуться живыми. Хотя бы одного из вас». Он крикнул связисту: «Дайте им сигнальные ракеты! И скажите первому взводу – прикрыть выход!»

Через пять минут Клаус и Вебер вылезли из траншеи через узкую саперную лазейку, замаскированную обломками бревна и колючей проволокой. Они оказались на открытом пространстве, изрытом воронками, усеянном трупами людей и лошадей, обломками техники, проволочными заграждениями. Воздух звенел от пролетающих пуль и осколков. Земля вздрагивала от близких разрывов. Смрад был невыносим – смесь гнили, пороха и химикатов.

«Красиво, да? – процессил Вебер, ползя на животе за Клаусом к укрытию за развороченным «Костюмом». Махина лежала на боку, ее «нога» была оторвана, из пробоин сочилась маслянистая жидкость. – Держитесь за мной и не поднимайте голову!»

Они двигались от воронки к воронке, от трупа к трупу, используя любой бугорок, любой обломок как укрытие. Детектор в руке Клауса вибрировал, гудел, стрелки зашкаливали. Они приближались. Помехи превращались в физическое давление на барабанные перепонки, в легкую тошноту. Клаусу начало казаться, что краем глаза он видит движения в дыму – быстрые, скользящие тени, исчезающие, когда он поворачивал голову.

«Вон там!» – Вебер указал рукой вперед. Среди хаоса разрушений виднелась большая, свежая воронка, метров двадцать в диаметре. Ее края были оплавлены, земля вокруг почернела. «То самое место».

Их путь к ней пролегал через открытое поле. И в этот момент артобстрел стих. Наступила зловещая, давящая тишина, нарушаемая только треском пожаров и далекими криками. Тишина перед бурей.

«Быстро! Пока не начали снова!» – прошипел Вебер.

Они побежали, сгорбившись, к краю воронки. Пули засвистели рядом – французские снайперы или пулеметчик заметили движение. Клаус почувствовал, как одна прожужжала у самого уха. Они прыгнули в воронку, скатившись по сыпучему склону на дно.

Здесь было тихо. Странно тихо. Звуки боя приглушились, словно их отделяла невидимая стена. Воздух был тяжелым, спертым. Детектор в руке Клауса взвыл пронзительно, а потом замолк, экран погас. Разрядился? Или перегорел от перегрузки?

«Черт!» – выругался Клаус, тряся прибор. И тут он увидел это.

В самом центре воронки, полузасыпанное землей и обломками темного, оплавленного материала, лежало нечто. Не обломок снаряда. Не метеорит в привычном понимании. Это был предмет размером с большой чемодан, но неправильной, угловато-сглаженной формы, словно вырубленный топором из цельной глыбы. Материал был темным, глубоко-черным, с тусклым металлическим отливом, который словно поглощал свет, а не отражал его. На его поверхности виднелись странные, нерукотворные прожилки и вмятины. Он не выглядел оплавленным, как окружающие камни, скорее… невредимым. И от него исходила вибрация. Не громкая, а глухая, низкочастотная, которую Клаус чувствовал не ушами, а всем телом, костями, зубами. И холод. Ледяной, пронизывающий холод, не связанный с температурой воздуха.

«Святые угодники… – пробормотал Вебер, крестясь. – Что это за дьявольщина?»

Клаус, забыв об опасности, подошел ближе. Его научное любопытство пересилило страх. Он опустился на колени рядом с объектом. Холод усиливался. Вибрация отдавалась в грудной клетке. Он протянул руку, не касаясь. Кожа на тыльной стороне ладони покрылась мурашками.

Вот он. Источник помех. Источник «шепота».

Он достал из сумки геологический молоток и осторожно стукнул по краю объекта. Звук был глухой, не металлический и не каменный. Нечто среднее. На поверхности не осталось и царапины. Материал был невероятно твердым и плотным.

И тут его голова взорвалась.

Не болью. Видением. Оглушительным, всепоглощающим потоком образов и ощущений, ворвавшихся в сознание без спроса.

Он падал. Не вниз, а сквозь. Сквозь слои непостижимой реальности. Мимо колоссальных, циклопических руин, сложенных из камня, не принадлежащего ни одной известной породе. Башни, спирали, арки, нарушающие все законы геометрии, простирались в бесконечную, лишенную звезд черноту. Воздух (если это был воздух) гудел низко, как гигантский камертон. И сквозь этот гул пробивался ШЕПОТ. Миллионы, миллиарды голосов, сливающихся в один безумный, бессмысленный хор. Шепот, исходивший из самой Бездны, окружавшей руины. Шепот, полный древнего, нечеловеческого знания и такого же древнего, ненасытного ГОЛОДА. Он ощущал себя пылинкой, затерянной в океане вечности и безумия. Крошечной, ничтожной, обреченной…

Клаус вскрикнул и отшатнулся, упав на спину. Он задыхался, сердце колотилось как бешеное, пот заливал лицо. Видение исчезло так же внезапно, как появилось, оставив после себя лишь жуткий, леденящий душу осадок и физическую дрожь. Перед глазами плясали черные точки.

«Обер-лейтенант! Что с вами?» – Вебер бросился к нему, хватая за плечо. Его лицо было искажено страхом. «Вы видели? Тени?»

Клаус с трудом сфокусировался. Он снова посмотрел на черный объект. Теперь он чувствовал его. Не только холод и вибрацию. Он чувствовал его присутствие. Древнее. Чужеродное. Опасное. И… интересное. Невероятно интересное. В голове, еще секунду назад заполненной ужасом, вдруг пронеслись обрывки формул, схем, безумных идей по использованию этой непостижимой энергии, этого резонанса с… с чем? С Бездной?

«Я… я в порядке, фельдфебель, – прохрипел Клаус, отталкивая его руку и с трудом поднимаясь. – Это… это и есть источник. Мы должны его изучить. Доставить в тыл». Его голос звучал хрипло, но в нем появилась стальная решимость. Ужас отступил, уступив место жгучему, почти болезненному любопытству и амбициям. Этот артефакт… он мог изменить всё. Дать Рейху невиданное преимущество. И дать ему, Клаусу Рихтеру, славу и власть.

«Доставить? – Вебер посмотрел на объект, потом на Клауса, как на сумасшедшего. – Он же размером с…»

ВЖЖЖЖЖУУУУУ-БУУУМ!

Снаряд разорвался прямо на краю воронки. Ударная волна сбила обоих с ног, засыпала землей и обломками. Клаус оглох на одно ухо, в глазах потемнело. Он услышал крик Вебера, переходящий в стон.

«Фельдфебель!»

Вебер лежал ничком, кровь текла по его спине из-под разорванной шинели. Осколок.

«Ох… черт…» – простонал он.

Клаус огляделся. Края воронки осыпались, артефакт был почти полностью засыпан. Сверху посыпалась земля – снаряд был первым в новой серии. Французы возобновили обстрел. Они засекли их позицию.

Мысли метались. Спасти Вебера? Но как вытащить раненого под огнем? Артефакт! Его нельзя оставить! Его нужно спрятать, отметить место… Найти способ вывезти позже.

Действуя почти на автомате, Клаус схватил лопату, валявшуюся неподалеку (очевидно, оставленную саперами), и начал лихорадочно закапывать черный объект, отбрасывая землю поверх него. Каждый удар лопатой отдавался странным эхом в его костях, каждая горсть земли, падавшая на артефакт, приглушала, но не гасила тот леденящий резонанс. Он работал с бешеной скоростью, игнорируя свист пуль и грохот разрывов. Его руки мерзли, будто прикасались к льдине, сквозь перчатки.

«Герр… обер-лейтенант…» – слабо позвал Вебер.

«Молчите, фельдфебель! Экономьте силы!» – бросил Клаус, не отрываясь от работы. Он создал над артефактом небольшой холмик, замаскировав его обломками камня и куском рваного брезента. Заметил ориентир – обгоревший, искривленный металлический каркас, торчащий из земли в пяти метрах.

Еще один снаряд разорвался совсем рядом. Клауса отбросило волной, он ударился головой о камень. Мир поплыл. Он увидел, как Вебер безжизненно сползает вниз по склону. Сил больше не было. Ни физических, ни душевных.

Он достал сигнальную ракету из подсумка, с трудом выдернул чеку и выпустил ее в небо над краем воронки. Красная звездочка, маяк отчаяния.

Потом сполз на дно, прислонившись к холодной, дрожащей земле – к тому месту, где был зарыт Артефакт. Он положил ладонь на землю. Вибрация проникала в него, успокаивая боль, согревая изнутри странным, нечеловеческим теплом. Шепот, едва уловимый, зазвучал на краю сознания, уже не такой пугающий, а… обещающий. Обещающий знание. Силу. Он закрыл глаза, ощущая, как ужас и экстаз сплетаются воедино.

Где-то сверху послышались крики на немецком. Помощь. Но Клаус Рихтер уже был где-то далеко. Его разум цеплялся за видения циклопических руин и слушал Шепот из Бездны, доносящийся сквозь толщу земли и его собственную плоть. Он нашел нечто невероятное. И это нечто уже начало менять его самого.

В последний момент, перед тем как сознание окончательно помутнело, ему показалось, что в клубах дыма и пыли на краю воронки мелькнула высокая, неестественно худая тень, наблюдавшая за ним. И исчезла.

Глава 2: Эхо Камня

Стальной лифт с глухим лязгом и шипением пара остановился. Массивные двери, напоминающие шлюз подводной лодки, со скрежетом разъехались в стороны. Клаус Рихтер шагнул из тесной, пропахшей маслом и потом кабины – и погрузился в другой мир. Мир «Валькирии».

Воздух здесь был другим. Не вонючим смогом и порохом, а густой смесью машинного масла, озона, раскаленного металла и чего-то едкого, химического. Он вибрировал от непрерывного гула – басовитого рокота дизельных генераторов, пронзительного визга турбин, ритмичного стука гигантских прессов и шипения выпускаемого пара. Свет исходил не от солнца, а от дуговых ламп, заключенных в стальные решетки, бросавших резкие, колеблющиеся тени на стены из грубого серого бетона и рифленой стали. Трубы – толстые, как стволы древних деревьев, и тонкие, как змеи, – оплетали потолки и стены, струился по ним конденсат, кое-где подтекали маслянистые капли.

Лабораторный комплекс «Валькирия» был вырублен глубоко под Рурским бассейном, в толще древних скал. Город в городе, сердце дизельпанковской военной машины Кайзера. Сюда свозили самые безумные идеи, самые секретные проекты. И теперь сюда доставили Его.

Двое охранников в черной униформе с эмблемой «Валькирии» – стилизованное крыло, перекрещенное с молнией – и с тяжелыми шмайссерами на груди ждали Клауса. Их лица под остроконечными касками были непроницаемы.

«Обер-лейтенант Рихтер. За вами», – произнес один, голос безэмоциональный, заглушаемый грохотом где-то вдалеке.

Они двинулись по широкому коридору. По бокам зияли арочные проемы, ведущие в цеха и лаборатории. Мелькали фигуры в кожаных фартуках и защитных очках, инженеры с планшетами, бегающие с катушками проводов помощники. Гигантские станки кромсали сталь, искры от сварочных аппаратов ослепляли, гидравлические манипуляторы с лязгом перемещали громоздкие детали. В одной из боковых галерей Клаус увидел каркас нового «Трубного Костюма» – еще более массивного, с усиленной броней и странными наростами на «плечах», похожими на резонаторные антенны. Но его мысли были заняты другим. Груз, который с таким трудом доставили сюда в свинцовом контейнере, специально сконструированном в полевых условиях под его руководством. Сердце Йотунхейма. Кодовое название звучало грозно и… подходяще.

Они спустились на еще один уровень вниз по крутой винтовой лестнице из рифленого металла. Гул стал глуше, но давление в ушах усилилось. Воздух стал холоднее, пахнущим камнем и… статикой. Охранники остановились перед дверью, укрепленной стальными балками. Над ней горела тусклая лампа с красным фильтром. Знак максимальной секретности и опасности. Охранник ввел сложный код на панели, раздались щелчки тяжелых запоров.

За дверью открылось обширное помещение – главная испытательная камера «Сектора Один». Высокий куполообразный потолок был скрыт в полумраке. Стены и пол были облицованы гладкими, слегка мерцающими в свете прожекторов керамическими плитами. В центре, на массивной платформе из темного сплава, окруженной сложнейшим оборудованием, стоял контейнер. Его свинцовые стенки казались недостаточной защитой от того, что было внутри. Клаус чувствовал Его даже здесь, у входа. Глухую вибрацию в груди. Тот самый резонанс, который теперь был частью его самого.

Вокруг платформы суетились человек десять. Ученые в белых, но уже запачканных маслом халатах поверх защитных комбинезонов, инженеры с измерительными приборами. Все в тяжелых очках с затемненными стеклами. Их голоса, пытающиеся перекричать гул вентиляторов, звучали взвинченно, возбужденно. Но Клаус сразу заметил напряжение в их позах, быстрые, нервные взгляды, которые они бросали на контейнер.

«А, Рихтер! Наконец-то!» Голос, резкий и властный, разрезал гул. Из тени колонны вышел человек. Генерал Отто фон Штрассер. Высокий, подтянутый, в идеально сидящем серо-стальном мундире без единой пылинки. Его лицо с острыми чертами, седыми подстриженными усами и холодными, как ледники, голубыми глазами излучало неукротимую волю и фанатичную уверенность. На груди – ряды орденов, свидетельствующих не столько о храбрости, сколько о влиянии. Он был куратором «Валькирии» от Верховного командования. Человек, видевший в науке лишь средство для «Окончательной Победы».

«Господин генерал», – Клаус щелкнул каблуками, стараясь скрыть дрожь в ногах – смесь усталости, остаточного страха и странного возбуждения от близости Артефакта.

Фон Штрассер подошел вплотную, его взгляд буравил Клауса. «Ваш отчет из Вердена… впечатляет. И обескураживает. Помехи, галлюцинации, самоубийство фельдфебеля Вебера…» Он махнул рукой, как отмахиваются от назойливой мухи. «Побочные эффекты. Цена прогресса. Но сам объект… Вы подтверждаете его энергетический потенциал?»

Клаус кивнул, чувствуя, как знакомое тепло – тепло знания – разливается по жилам при мысли об Артефакте. «Абсолютно, господин генерал. Предварительные замеры на месте показали энергоемкость, на порядки превосходящую лучшие наши аккумуляторы. Плотность материала невероятна. Он… не от мира сего».

«Откуда – неважно, Рихтер! – отрезал фон Штрассер, его глаза загорелись. – Важно, что он здесь. И что он даст нам ключ к невиданному оружию! Представьте: «Вибраторы» с неограниченной мощностью, способные выжигать мозги целым батальонам на расстоянии! «Костюмы», неуязвимые и вечные, черпающие силу из этого… сердца!» Он сжал кулак. «Война будет выиграна до конца года! Вы понимаете историческую значимость вашей находки?»

«Да, господин генерал», – ответил Клаус, но внутри него что-то сжалось. Фон Штрассер видел лишь оружие. Он же чувствовал большее. Глубину. Тайну. Опасность. «Но требуется крайняя осторожность. Объект излучает сложные эфирные колебания, влияющие на разум и технику…»

«Осторожность? – фыркнул генерал. – Осторожность – для слабаков и проигравших, Рихтер! Нам нужны результаты! Быстро! Ваша команда получит все ресурсы. Все, что потребуется. Но я хочу прототип оружия на основе этого камня через месяц. Максимум. Не разочаруйте Кайзера». Он бросил последний оценивающий взгляд на контейнер и удалился твердым шагом, его тень скользнула по стенам, как предзнаменование.

Клаус остался один посреди суеты. Его назначили главным по проекту «Йотунхейм». Честь? Или смертный приговор? Он подошел к контейнеру. Даже через свинец резонанс был ощутим. Он положил ладонь на холодный металл. И в ответ – слабый, едва уловимый толчок изнутри. Идея – обрывок формулы, схема стабилизатора – мелькнула в сознании, яркая и законченная, как будто подсказанная извне. Он вздрогнул, но не от страха. От предвкушения.

«Открываем, герр обер-лейтенант?» – спросил пожилой ученый с седой щеточкой усов, доктор Хеллер, главный физик сектора. Его руки слегка дрожали.

«Открываем, доктор. Крайне осторожно. Снимите верхнюю панель. И все – в очках и перчатках».

Работа закипела. Гидравлические захваты с шипением подняли и сняли массивную свинцовую крышку контейнера. Внутри, на ложементе из вулканизированной резины, лежал Он. Сердце Йотунхейма. Здесь, под лучами ярких прожекторов, оно выглядело еще более чуждым. Глубокий, бездонный черный цвет, поглощающий свет. Угловатые, словно сколотые, грани. Металлический отлив, не отражающий, а втягивающий взгляд. И вибрация – теперь ощутимая физически, заставлявшая дрожать инструменты на столах и мелко вибрировать стекла защитных очков.