Секс как слова

Потом я оказалась на танцполе. Толпа сомкнулась вокруг, тела двигались в такт, жарко и свободно. Я закрыла глаза, позволив музыке унести меня. Руки поднялись сами, волосы рассыпались по плечам, бедра нашли свой ритм. Я забыла про дикобраза, про пыль, про «никогда загадочного» хозяина. Была только музыка, жаркая волна, поднимающаяся изнутри, и сладкое головокружение свободы. Где-то рядом мелькала Кармен, слившаяся в поцелуе с высоким, темноволосым красавцем – наверное, тем самым Рафаэлем.

Именно тогда я почувствовала взгляд. Тяжелый, пристальный, будто физически ощутимый на своей обнаженной спине. Я открыла глаза, оглянулась. Море лиц, улыбок, танцующих тел. Никто не смотрел прямо на меня. Но ощущение не исчезало – как будто кто-то следил из глубины толпы, из тени. Мурашки побежали по коже, несмотря на жар. Внезапно стало душно, шумно, слишком. Голова закружилась от алкоголя и движения.

«На воздух», – прошептала я себе, пробираясь сквозь танцующую массу к выходу на пляж.

Тишина за стенами клуба оглушила. Только далекий гул музыки и вечный шепот океана. Я сбросила сандалии и почувствовала под ногами прохладный, шелковистый песок. Села у самой кромки воды, куда набегали нежные волны, омывая ступни. Запрокинула голову. Над морем раскинулось небо, усыпанное миллиардами звезд – таких ярких и близких, будто их можно было достать рукой. Дыхание перехватило от этой космической красоты и внезапной тишины после шума. Алкогольная дымка в голове немного рассеялась, оставив приятную тяжесть в конечностях и легкую тошноту под ложечкой.

Шаги. Тихо, по влажному песку. Кто-то остановился рядом, затем опустился на песок в полуметре от меня. Я не обернулась. Боялась спугнуть этот хрупкий покой.

«Убегаешь от шума?» – прозвучал мужской голос. Низкий, бархатистый, с легкой хрипотцой. На английском, без акцента.

Я наконец повернула голову. В лунном свете было видно лишь силуэт: широкие плечи, аккуратно стриженные темные волосы. Черты лица тонули в тени. Но я почувствовала его улыбку.

«Скорее, ищу равновесие, – ответила я, удивляясь собственной откровенности. – Звезды… они помогают. Кажется, что все проблемы там, – я махнула рукой в сторону клуба, – такие мелкие в сравнении с этой… вечностью».

«Мудро, – он кивнул. – Хотя иногда проблемы требуют не созерцания вечности, а… активного забвения». В его голосе звучал легкий вызов.

Мы заговорили. О банальностях – о музыке в клубе, о красоте ночи, о глупости некоторых танцующих. Но каждое слово было обернуто в легкую, почти детскую игривость. Шутки слетали с губ легко, смех – мой собственный смех! – звучал свободно и звонко, незнакомо даже мне самой. Он был остроумен, откликался на каждую мою реплику с искренним интересом, его смех был низким и заразительным. Между нами проскочила искра – мгновенная, яркая, как падающая звезда над головой. Исчезла дистанция. Исчезло стеснение из-за платья. Остались только мы двое, океан, звезды и это странное, пьянящее чувство абсолютной легкости и понимания без слов.

Он коснулся моей руки. Пальцы его были теплыми и шероховатыми. Я не отдернулась. Наоборот, повернулась к нему. Его лицо все еще было в тени, но я почувствовала его взгляд – горячий, изучающий. Он медленно приблизился. Я не отстранилась. Его губы нашли мои – сначала осторожно, вопросительно. А потом… Потом это был уже не поцелуй, а требование. Глубокое, властное, лишающее остатков разума. Его язык проник в мой рот, настойчивый и умелый, вызывая волну жара, растекающуюся по всему телу. Я ответила с той же страстью, забыв все – виллу, Кармен, правила, свое имя.

Платье… Это микро-чудо Кармен оказалось гениальной конструкцией. Ему не пришлось его снимать. Только отодвинуть тонкие бретельки, спустить ткань с груди, поднять короткую юбку выше бедер. Его пальцы скользили по моей коже – по бедрам, по талии, по спине – нежно, но уверенно, зажигая огонь везде, где касались. Его поцелуи переместились на шею, на плечо, на обнаженную грудь – горячие, влажные, вызывающие стон. Я запустила руки в его волосы, в жесткую короткую щетину на щеках, чувствуя силу его плеч под тонкой тканью рубашки.

Он был тверд и горяч. Его руки подхватили меня, уложили на песок, который был прохладным и бархатистым под спиной, контрастируя с жаром наших тел. Его уверенное, нежное проникновение заставило меня выгнуться и вскрикнуть – не от боли, а от внезапной, невероятной полноты и нарастающей волны удовольствия. Он двигался с силой и уверенностью человека, знающего, чего хочет, и умеющего это дать. Я отдалась потоку, ощущениям – шуму океана в ушах, смешанному с нашим прерывистым дыханием, шелку песка на коже, жгучей сладости его прикосновений, нарастающему, неудержимому напряжению внутри. Мир сузился до точки – до него, до меня, до песка под спиной и звезд, кружащихся в безумном танце над головой.

Когда волна наконец накрыла, смывая все мысли, все страхи, все прошлое и будущее, я услышала только собственный стон и его низкий, хриплый выдох где-то очень близко.

Он откинулся на песок, тяжело дыша. Я, не раздумывая, перевалилась на него, прижалась лицом к его мокрой от пота груди, слушая бешеный стук его сердца. Его руки обняли меня, одна тяжело лежала на моей спине, пальцы другой водили по моей руке. Тишина. Только наше дыхание, шепот океана и далекий гул музыки. Никаких имен. Никаких обещаний. Только тепло двух тел и абсолютная, немыслимая до этого минуты близость с незнакомцем под звездами.

И тогда сквозь шум прибоя прорвался отчаянный крик: «Элли! Элеонора! ¿Dónde estás?»

Кармен! Время возвращаться!

Ледяная волна обрушилась на меня. Реальность – с ее правилами, виллой, должностью – ворвалась в наш хрупкий звездный пузырь. Я вскочила так резко, что голова закружилась. Микро-платье сползло еще ниже, обнажая бедра. Я судорожно подтянула его, поправляя бретельки, чувствуя песок на коже, в волосах, под платьем. Он приподнялся на локте, смотря на меня. Лунный свет упал на его лицо, но я не видела деталей – только смутный овал, блеск глаз. Ни имени. Ничего.

«Мне… мне надо! – выдохнула я, отступая. – Кармен зовет!»

Он не сказал ни слова. Просто смотрел. Его взгляд казался одновременно понимающим и насмешливым.

Я развернулась и побежала по песку, спотыкаясь, к огням клуба, оставив позади океан, звезды и жаркое эхо только что пережитого безумия. Песок налипал на босые ноги, ветер бил в разгоряченное лицо. В голове стучало только одно: «Что я наделала? Что я НАДЕЛАЛА?!»

Глава 6. Похмелье и Призрак За Спиной

Дорога обратно на виллу слилась в темный, пьяный туман. Кармен, сияющая и слегка помятая, что-то тараторила про Рафаэля, но слова до меня не доходили. Я молчала, прижавшись лбом к прохладному стеклу грузовичка Энцо. Внутри все горело и стыло одновременно. Песок натирал кожу под платьем, напоминая о каждом неосторожном движении на берегу. Запах моря, соли и его кожи – мускусный, чуть пряный – казалось, въелся в меня. Я закрыла глаза, и сразу же всплыли картины: звезды, пляж, его губы, требовательные и жадные, его пальцы, скользящие по моей груди, бедрам, впивающиеся в кожу… Волна жара накатила снова, смешанная с острой волной стыда и паники.

Что я наделала?

Энцо бросил многозначительный взгляд в зеркало заднего вида, но промолчал. Ангел-хранитель в виде водителя-садовника.

В своей комнате я содрала с себя синее платье, как липкую кожу греха. Быстрый, ледяной душ не смыл ощущения его рук. Песок остался в волосах, под ногтями – вещественные доказательства безумия. Я упала в постель, натянув простыню до подбородка, будто она могла защитить от реальности. Перед сном мозг, отравленный алкоголем и адреналином, прокручивал кадры: его смех, низкий и хрипловатый, его губы на моей шее, его твердое тело подо мной… Это было не просто не свойственно мне. Это было из другой вселенной. Вселенной До-Дэмиена, а может, Вселенной Никогда-Не-Существовавшей-Элли. Засыпала я под аккомпанемент бешеного стука сердца и жгучего воспоминания о его пальцах, сжимающих мою грудь.

Утро встретило солнечным ударом прямо в веки и молотом, колотящим в висках. Я застонала, зарылась лицом в подушку. Потом осторожно приоткрыла один глаз. Солнечный луч поймал крупинку песка на простыне. Не сон.

«Права имею», – упрямо подумала я, отгоняя навязчивые картины ночи. Выходной. Я позволила себе поваляться, уткнувшись носом в прохладную наволочку, пытаясь продлить иллюзию покоя. Но песок колол кожу, а голова раскалывалась. Нужен был аспирин. И кофе. Мощный, черный, как моя совесть. И… возможно, сигарета. Одна. Чтобы переварить. Чтобы поверить.

Я натянула старые мягкие шорты и майку – броню обыденности. Сверху накинула легкий шелковый халатик, подарок Кармен («Чтобы чувствовать себя звездой даже в своем храме!»). Босиком, по прохладному мрамору, поплелась на кухню.

Процесс заваривания кофе был медитативным и мучительным. Каждый звук – щелчок кофемашины, шипение пара – отдавался в висках. Я проглотила две таблетки аспирина, запивая их прямо из бутылки с водой. Кофе заварился, густой и ароматный. Я схватила пачку сигарет – старую, завалявшуюся на случай апокалипсиса – и вышла в сад.

Солнце уже припекало вовсю, обещая адскую жару, достойную вчерашней ночи. Я опустилась на прохладную мраморную ступеньку лестницы, ведущей к бассейну. Лазурная вода искрилась, сливаясь с океанской далью. Вид все тот же, райский. Но сегодня он казался чужим, немного осуждающим. Я сделала глоток обжигающего кофе – горечь помогла прийти в себя. Затем, дрожащими пальцами, достала сигарету, прикурила. Дым, резкий и знакомый, ударил в легкие. Кашель. Потом – горькое послевкусие на языке и слабое головокружение. Но какое-то подобие контроля вернулось. Да, это случилось. Да, это была она, Элеонора Рид. Да, это было безумие. Теперь надо жить дальше. Спрятать это воспоминание поглубже, как ту сигарету в карман халата. Работа, пыль, тишина. Рай…

«Я бы тоже не отказался от кофе».

Голос. Мужской. Низкий. Бархатистый. Раздался прямо за моей спиной, с верхней ступеньки.

Я вздрогнула так, что сигарета выпала из пальцев, а чашка с кофе выскользнула из другой руки и разбилась о мрамор с душераздирающим звоном. Сердце вжалось куда-то в пятки. Медленно, как в кошмаре, обернулась, запрокинув голову. Солнце било прямо в глаза, ослепляя. Я видела только силуэт: высокий, широкоплечий, в светлой одежде. Но по тому, как он стоял, по самому звуку этого голоса, по ледяной волне осознания, накрывшей меня с головой – это был ОН. Призрак. Хозяин. Явился.

«Извините! – выдохнула я, голос сорвался на писк. – Я… я сейчас!» Я вскочила, не глядя на разбитую чашку и тлеющий окурок, и буквально бросилась бегом в дом, в свою комнату, как заяц, спасающийся от ястреба. Халат развевался за мной, как стыдливое знамя.

В комнате я прислонилась к закрытой двери, пытаясь отдышаться. Он здесь. Сейчас. Видел меня в майке, шортах и халате, с сигаретой, роняющей кофе как последняя неумеха. Руки тряслись. Щеки горели. В голове стучало: Он? Это был ОН на пляже? Голос… Похож? Очень похож! Но в темноте… Я содрала с себя халат, майку, шорты. Натянула черное платье-футляр – униформу стражницы порядка. Быстро, дрожащими пальцами, завязала безупречно белый фартук. Волосы попыталась собрать в тугой пучок – защитный купол. Доспехи надеты. В бой.

На кухне руки все еще дрожали, когда я ставила крошечную фарфоровую чашечку под носик кофемашины. Эспрессо. Капля молока. Только капля. Инструкция пылилась в памяти пунктом 15. Я выполнила ритуал с маниакальной точностью. Чашечка на блюдце. Маленькая серебряная ложечка. Без сахара (пункт 15, подпункт «Г»).

С подносом, как со щитом, я вышла на летнюю террасу. Он сидел спиной к дому, к ней, в плетеном кресле у перил. Наслаждался видом. Белая льняная рубашка с закатанными по локти рукавами обрисовывала сильные предплечья. Воротник расстегнут, открывая загорелую линию ключиц. Бледно-голубые шорты, дорогой крой. Темно-каштановые волосы, коротко стриженные, чуть взъерошенные на затылке. Высокий, спортивный силуэт, излучающий расслабленную мощь даже в покое.

Я сделала шаг, потом другой. Паркет под ногами казался зыбким. Подошла к столу рядом с его креслом. «Ваш кофе, сэр», – прозвучал мой голос, удивительно ровный, будто не мой. Я поставила поднос.

Именно тогда он повернул голову.

Солнце, уже вышедшее из-за его спины, осветило лицо. Ровные, сильные черты. Твердый подбородок с легкой ямочкой. Широкий лоб. И глаза. Серые? Стальные? Холодные и невероятно знакомые. Глубокие, с тяжелым, оценивающим взглядом, который я чувствовала на спине в клубе… и который изучал меня в лунном свете на песке, когда я убегала.

Он.

Сомнений не было. Это был он.

Весь воздух вырвался из легких. Мир на мгновение поплыл. Я почувствовала, как кровь отливает от лица, а руки леденеют. Он узнал? Должен был узнать! Я стояла, застывшая, ожидая… чего? Насмешки? Гнева? Разоблачения? Его взгляд скользнул по моему лицу – бегло, без интереса, как по предмету мебели. Затем опустился на чашку кофе. Он взял ее, поднес к губам, небрежно отпил. И снова повернулся к океану. Молча.

Ни слова. Ни намека. Никакой реакции. Как будто вчерашней ночи не было. Как будто я была всего лишь… горничной. Принесшей кофе.

Волнение, которое я так старалась подавить, накрыло с новой силой, смешанное теперь с жгучим унижением и дикой, нелепой растерянностью. Он просто… игнорировал. Или действительно не узнал в свете дня? Или… играл? Я стояла, не зная, уйти или ждать указаний, чувствуя, как под безупречным фартуком бешено колотится сердце, а в голове звучит только одно: Он здесь. Это он. И он делает вид, что ничего не было.

Глава 7. Осуждающий Дикобраз и Звон Осколков

Я стояла как вкопанная, глядя в его спину. В ушах гудело, в груди колотилось бешеное сердце, а в голове неслись обрывки мыслей, как осколки той самой чашки:

«Бежать. Сейчас же. Уволиться. Собрать чемодан и исчезнуть. Нарушила ВСЕ правила: не готова к приезду (пыль на дикобразе? паркет не против волокон?), курила на виду (пункт 87: "недопустимо"), и… о боже… переспала с хозяином! Это же абсурд! Это клиника! Он точно меня выгонит. Сейчас повернется и…»

«Мне больше ничего не нужно. Можешь идти». Его голос. Тот же бархатистый тембр, что и на пляже, но теперь – ледяной, ровный, лишенный интонаций. Он не обернулся. Просто отпил еще глоток кофе, продолжая созерцать океан, как будто я была пустым местом. Неуклюжим, разбившим чашку пустым местом.

Это равнодушие, эта абсолютная отстраненность сразили меня сильнее, чем крик или обвинение. Я сглотнула ком в горле, едва слышно пробормотала: «Хорошо, сэр», – и сорвалась с места. Не пошла – почти побежала по террасе, по прохладному мрамору холла, в свою комнату, прихватив по пути разбитую чашку и блюдце с подноса (еще одно нарушение – пункт 32: "подача и уборка только на подносе").

Дверь в спальню захлопнулась за мной с глухим стуком. Я прислонилась к ней, закрыв глаза, пытаясь отдышаться. Потом, на автомате, потащилась в ванную. Уперлась руками в холодную раковину и подняла голову. В зеркале смотрело перекошенное от паники лицо: щеки пылали алым румянцем, глаза были широко раскрыты, влажные и испуганные, волосы выбивались из пучка. Я выглядела как пойманная на месте преступления.

«Кто ты?» – прошептала я своему отражению, и голос звучал чужим, сдавленным. – «Как ты, Элеонора Рид, дошла до жизни такой? До… этого?» Вопрос повис в воздухе, густом от запаха шампуня и ее собственного страха. Ответа не было. Только стыд, жгучий и всепоглощающий. Стыд за вчерашнюю ночь. Стыд за сегодняшнюю панику. Стыд за разбитую чашку. Стыд за то, что он видел ее такой – растерянной, непричесанной, курящей неумехой. И за то, что он, возможно, видел ее всю вчера ночью.

Внезапно вспомнились осколки на лестнице у бассейна. И следы пролитого кофе на безупречном мраморе. Новый прилив паники. Надо убрать. Сейчас. Пока он не увидел этот хаос. Мысль о том, что он может выйти и наткнуться на свидетельство ее некомпетентности, заставила меня вздрогнуть. Это был последний гвоздь в крышку гроба ее карьеры горничной.

Я с силой провела руками по лицу, пытаясь стереть следы паники. Собралась с духом, как перед прыжком в ледяную воду. Надела перчатки для уборки (пункт 21: "при работе с осколками и химией") – свой маленький ритуал защиты. Вышла из комнаты, крадучись, как вор.

Терраса была пуста. Он все еще сидел где-то внутри или ушел в другую часть дома? Неважно. Главное – его нет здесь. Я почти подползла к месту преступления. Рассыпанные осколки фарфора блестели на солнце, как слезы. Липкая коричневая лужица кофе расползлась по мрамору. Я принялась за работу: аккуратно собрала каждый осколок, вытерла лужу и следы специальным средством (флакон №2 "Марс" – для каменных поверхностей), промыла водой, насухо вытерла. Движения были автоматическими, точными, как прописано в инструкции. Это успокаивало. Порядок можно было восстановить. Хотя бы здесь.

Закончив, я откинулась на пятки, оглядываясь. Терраса сияла первозданной чистотой. Никаких следов ее паники. Никаких следов вчерашней… нет, об этом лучше не думать. Я глубоко, с облегчением выдохнула. Может, пронесет? Может, он ничего не заметил? Может, он и вправду не узнал? Или ему все равно?

Я поднялась, намереваясь вернуться в спасительную тишину кухни, и бросила взгляд на виллу. И замерла. На летней террасе, где он сидел час назад, никого не было. Пустое плетеное кресло. Пустая столешница. Только вид на океан, вечный и безразличный.

Облегчение было сладким и мимолетным. Он исчез. Как настоящий призрак. Но его присутствие, его молчаливое, ледяное безразличие, висело в воздухе тяжелее тропической влажности. Я прошла через гостиную. Нигде. Ни звука. Вилла снова казалась гигантской, стерильной и абсолютно пустой. Как в первый день. Но теперь эта пустота была другой. Настороженной. Зловещей.

В холле мой взгляд упал на дикобраза в цилиндре. Его стеклянные глаза, всегда казавшиеся просто пустыми, теперь смотрели на меня с немым, но совершенно отчетливым осуждением. Как будто он знал. Знает все. И о вчерашнем побеге на вечеринку. И о платье. И о песке. И о мужчине на пляже. И о разбитой чашке. И о панике. Знает и выносит приговор.

Я прижала руку к животу, где все еще сжимался холодный комок страха. Облегчение от его отсутствия сменилось новой волной отчаяния. Он был здесь. Он видел. Он знает или знает слишком много. И его молчание было страшнее любой бури.

«Это конец», – прошептала я в тишину холла, чувствуя, как слезы подступают к горлу. Конец иллюзии. Конец спокойной жизни. Конец рая. Что бы ни случилось дальше, ничего уже не будет прежним. Дикобраз в цилиндре молча кивнул, подтверждая мою догадку.

Глава 8. Коллекционная Ревность

Тишина виллы после его исчезновения была гнетущей. Я металлась между кухней и своей комнатой, пытаясь занять руки – протирала уже сияющие поверхности, перебирала белье, – но мысли крутились вокруг одного: Он здесь. Где-то. И он знает. Или не знает? И почему молчит? Дикобраз в холле казался единственным собеседником, и его молчаливое осуждение давило сильнее всяких слов.

Внезапный гул двигателя и скрежет автоматических ворот заставили меня вздрогнуть. Сердце екнуло. Я осторожно выглянула в окно кухни. На подъездную дорожку въезжал не грузовичок Энцо, а низкий, стремительный силуэт спортивного автомобиля. Старинного. Такого я раньше не видела – длинный капот, округлые крылья, хромированные детали, сиявшие даже в тени.

Машину вывел и аккуратно припарковал шофер, которого я видела пару раз при доставке. Он вылез, увидел меня в дверях и кивнул, вытирая руки о тряпку.

«Мисс Элли. Мистер Деклан просил сделать сервис и полировку. Машина как новенькая теперь». Он протянул мне единственный ключ – массивный, старомодный, с потёртой головкой. «Возьмите, передадите ему?»

Я машинально взяла ключ, холодный металл приятно лег в ладонь. «Конечно. Это… впечатляющая машина», – пробормотала я, разглядывая плавные линии кузова, глубокий, как океан ночью, синий цвет краски.

«Коллекционный, – с гордостью пояснил шофер. – Альфа Ромео, тридцать пятый год, кажется. Очень редкая. Очень дорогая. Хозяин… он ее обожает». В его голосе звучало почти благоговение.

«Любитель постарше», – мелькнула ироничная мысль, глоток воздуха в море паники. Я передала шоферу заготовленный список продуктов, он улыбнулся и укатил на своем грузовичке, оставив меня наедине с этим стальным хищником.

Я не удержалась. Подошла ближе, обошла машину. Солнце играло на безупречном лаке. Пахло горячим маслом, кожей и… историей. Это была не просто машина, это было произведение искусства. Я заглянула в открытое окно салона: кожаные сиденья цвета карамели, деревянная приборная панель, старинный руль. На мгновение забыв обо всем – о мистере Деклане, о вчерашнем дне, о страхе – я протянула руку, чтобы прикоснуться к гладкому дереву панели…

И наткнулась на… него.

Он стоял прямо за моей спиной. Близко. Очень близко. Настолько близко, что я почувствовала тепло, исходящее от его тела, сквозь тонкую ткань моей униформы. И тот самый запах – мускусный, теплый, с нотками кожи и чего-то пряного, его запах, который въелся в мою память на пляже. Запах ночи.

Я взвизгнула от неожиданности, резко развернулась и отшатнулась, прижимая ключ и спину к холодному металлу машины. Руки инстинктивно сжались на груди, будто защищаясь. Мы стояли лицом к лицу. Расстояние – полшага. Я видела каждую пору на его загорелой коже, тень ресниц на скулах, бледную полоску кожи у виска, где обычно лежат солнцезащитные очки. Его серые глаза были прикованы к моему лицу. Не холодные сейчас, а… изучающие. Глубокие, как омут. Я чувствовала, как по спине побежали мурашки, а дыхание перехватило.

Он не отступил. Не сказал ни слова. Просто смотрел. Его взгляд был тяжелым, физически ощутимым, будто сканировал каждый сантиметр моего лица, ища подтверждения чему-то. Сверлил. Я не могла пошевелиться, не могла отвести взгляд. В ушах зашумело.