Ловчий. Пересмешник и силки

10а

Павильон. Русский Новый год. Вечер. Рига. Дом Эльзы

В доме Эльзы принимают британских офицеров. Повсюду непривычно много воркующих парочек. В одной из комнат Анна Федоровна танцует с Артуром Уэлсли, а Доротея слушает долгие объяснения Генри Шрапнела, который хочет получить от нее деньги для внедрения своего изобретения.

Доротея (Шрапнелу): Боже, какой вы умный! Мне этого ни за что не понять!

Шрапнел (со смехом): Да все проще простого! Вы представляете себе, как работает граната с картечью?

Доротея (с умильной улыбкой): Вышутите?!

Шрапнел: Одно ядро убивает одного человека. Однако мощь удара избыточна. Если бы летело не одно ядро, а, скажем, десять, то и убили бы мы не одного солдата, а десять. Вы понимаете?

Доротея (с видимым интересом): Пока да…

Шрапнел ( со смехом): Это и есть картечь. Множество круглых шариков в этаком картонном кульке. При выстреле кулек разрывается, и вместо ядра летят шарики. Беда в том, что маленький шарик быстро теряет убойную силу, и картечью можно стрелять лишь в упор. А я придумал, как можно доставить целое ядро к солдатам противника и взорвать его там.

Доротея: И как же?

Шрапнел (с гордостью): Нужен взрыватель с замедлителем. Это такая деревянная трубка, которую мы вставляем в ядро с пороховым зарядом и шариками. Трубка заполнена сушеным трутовым грибом, который не горит, но тлеет с определенною скоростью. Мы отпиливаем трубку нужной длины, вставляем в ядро, а потом командуем: «Прицел – семнадцать, трубка – пятнадцать!». От огня выстрела ядро вылетает из ствола, а трут в нем тихо тлеет. И через нужное время огонь в труте дойдет до пороха, и тогда ядро взрывается в воздухе, разбрасывая свои шарики. Так понятно?

Доротея (с сокрушенным вздохом): Чувствую себя полной дурой… Вы не могли бы нарисовать мне это на бумажке? Поверьте, как только я разберусь, я обязательно дам вам денег на продолжение опытов!

Камера отрывается от воркующих парочек и переносит нас в кабинет Эльзы. Оказывается, здесь сидит новый гость – фон Пален старший, который негласно руководит теперь всею европейскою почтой. Он показывает Барклаю и Эльзе некую папку, где на тонких листах много чего написано мелким почерком. Эльза и Барклай его внимательно слушают, просматривая листочки по очереди. Б какой-то миг Эльза вдруг восклицает.

Эльза: Посмотрите, как любопытно! А отчего и он не перешел на французскую сторону?!

Барклай (проглядывая листок и задумчиво): Полковник Иван Осипович де Витт. Сын княгини Софьи Потоцкой. По слухам, незаконный сын самого Станислава Понятовского – последнего короля Польши! Охренеть! Судя по этим письмам, к нему в плену уже три раза подкатывали, однако всегда отвечал, что он – русский офицер и сохранит верность Империи… (Покачав головой.) Если бы такой перешел на их сторону, они бы живо восстановили прежнюю Польшу. Кто-нибудь понимает, почему он им всем отказал? Сперва своему предполагаемому кузену Юзефу Понятовскому, затем графу Фуше и, наконец, самому Бонапарту!

Фон Пален: Надобно пойти и узнать. Его, как носителя августейшей крови, Наполеон в плену не задержит. У этого парвеню слабость к голубой крови и титулам. Кого же послать? Сын Понятовского и Потоцкой даже заговорит не со всяким…

11а

Натура. Зима. Вечер.

Дорога из Вены в Тюрингию.

Тюремный поезд для обмена пленными

В тюремных санях на каком-то тряпье едет полковник Иван Осипович де Витт. Нога у него в лубках и шинах, а рядом в телеге лежат костыли. Из колонны бредущих по заснеженной дороге пленных к нему подсаживается другой полковник – Николай Григорьевич Репнин-Волконский. Обоим по виду лет двадцать пять.

Витт: Честно говоря, не ждал вас увидеть. Всем сказали, что вы повезли предложения мира от Бонапарта для Александра…

Волконский: Александр отказал и решил воевать до победы.

Витт (протягивая руку товарищу): Занятно. Мы оба служили России и оказались в плену. А теперь все поляки нас считают предателями лишь потому, что мы в плену Россию не предали.

Волконский (с чувством пожимая протянутую ему руку): Любите парадоксы с софизмами? Что ж – нам будет о чем побеседовать… Ибо думаю, что до дня нашего обмена времени еще много.

12а

Павильон. Зима. Утро. Рига. Дом Эльзы. Столовая

За сравнительно небольшим столом в тесной домашней компании завтракают Эльза, Мария Федоровна и Кристофер, Салтыков и Карловна, Барклай и Александр Бенкендорф, а также Доротея и Анна Федоровна. Сложно сказать, это завтрак или семейно-финансовый совет компании «Ротшильд».

Доротея:…Так я и получила от этого Шрапнела точное описание его гранаты и принципа ее действия. (Небрежно машет листками.) За ночь смогла свести все в инструкцию, Эльза Паулевна, думаю, пора начинать испытания.

Карловна (с интересом): Ну-ка покажь! Ишь чего выдумали… Европа!

Салтыков (задумчиво): Подозреваю, что подобную хрень можно запихать не во всякую пушку. Какие ограничения?

Доротея (сухо): Диаметр ствола не менее 122 миллиметров. Стенка ствола должна выдерживать… В общем, Шрапнел с гордостью мне сказал, что кроме как в Англии таких пушек пока что нигде в мире не делают. А посему эти гранаты и есть самая что ни на есть вундер-вафля, которой кроме них ни у кого больше нет!

Мария: Ха! Может, нигде и не делают, однако именно у нас они уже есть. Это морские пушки на стене рижской крепости. Они как раз имеют нужный калибр.

Барклай (с сомнением): Но ведь мы же обещали бритонам, что…

Мария (с вызовом): А обещать – не значит жениться! Разве война не идет к границам Прибалтики? Разве пепел Аустерлица не стучит в мое сердце? Разве…

Салтыков: Но морские орудия… Их ведь придется тащить чуть не волоком! Помню, как мы тащили подобные пушки к самому Хотину…

Эльза (сухо): Давайте сперва посмотрим, как это работает. И если и впрямь одно шрапнельное ядро способно полностью остановить колонну противника… Будем носить этих монстров – хотя бы и на руках. А на будущее… (Салтыкову): Николай Иванович, у нас есть возможности – послать пару-другую молодых людей посмышленее в Англию? Ибо вопрос о нашей способности получать высокопрочную сталь уже перезрел…

Салтыков (с готовностью): Согласен. Только ведь бритоны не примут! ( С лукавой усмешкою): Впрочем, сама технология упрочения стали достаточно старая. Думаю, что обучение возможно не только в Англии, но и в Соединенных Штатах Америки.

Барклай (воодушевленно): Отлично! Как мы раньше о том не подумали! У них ведь школа-то общая. И у американцев может оказаться полно разных технических штук, которые британцы нам отказываются продавать! Например, технологии построения военных кораблей по британскому образцу.

Карловна: Точно! Привезем сюда пару-другую инженеров, и пусть перестроят нам верфи на аглицкий лад… А то всего-то на двух шлюпах мы устроили уже кругосветку! А коли сами начнем их строгать, так весь мир под себя… (Широко взмахивает руками, чуть не ударив Салтыкова, который бдительно успевает увернуться.) Фьють!

13а

За двадцать лет до этого. 1786. Натура. Осень. Утро. Царское Село. Веранда.

На веранде царскосельского дворца подают завтрак. Государыню окружают сановники, и все вместе они слушают диковинного гостя из Латинской Америки Франсиско де Миранду. Он, в отличие от Государыни и сановников, не ест, но стоит перед ними в вольной позе и произносит пламенную речь о том, как народы Латинской Америки изнемогают под пятою испанских колонизаторов. Государыня с удовольствием слушает, а потом спрашивает.

Екатерина: А скажи-ка, дружок, сколько мне будет стоить ваше освобождение от пут вековечного рабства испанских захватчиков и что я с этого буду иметь?

Франсиско Миранда: Думаю, двести тысяч рублей серебром на первое время для нас для всех хватит. А что взамен? Предлагаю наши порты. Например – прекрасную Картахену на озере Макараибо! Всякий раз, когда к нам будут приходить русские корабли, мы всем народом будем выходить встречать вас на пляж, петь для вас прекрасные местные песни и исполнять национальные танцы…

Екатерина (сухо): Понятно. Местные ансамбли песни и пляски для притомившихся в пути моряков. И местные девицы – почти задаром. Особенно если учесть, что именно из ваших краев пошел по всему миру сифилис. Я подумаю. (Секретарю Безбородко): Ты подготовил, что я просила?

Безбородко (шурша бумагами): Из интересного там лишь золотые да серебряные рудники, но весьма уже истощенные. В принципе куш знатный, но англы испанские корабли с серебром уже двести лет подряд грабят. За ради рудников туда слазить можно, так ведь отнимут все на обратном пути. Двести лет отнимают – опыт у англичан наработанный. Сперва большой и сильный флот надобен.

Екатерина (сумрачно): Я поняла. (Миранде): Хорошо, мы подумаем. А пока – хочешь диктаторствовать, выкажи-ка себя, дружок, каков ты вояка. У нас как раз война с турком, и хороший генерал для нас был бы кстати. Коль сумеешь турок побить, дам средства на борьбу и с испанцами. Извини уж, проверка.

14а

Павильон. Зима. Утро. Рига. Дом Эльзы. Столовая

Карловна с удовольствием заканчивает свой рассказ.

Карловна: В общем, лавров этот Миранда как генерал у нас не снискал, в те края мы не плавали, так что и серебро вывезти было не на чем. Потом свободные деньги ушли, а без денег от нас и Миранда этот поехал в Англию пороги там околачивать. Так мне покойный Безбородко про все про это рассказывал. Однако же по этому Миранде видать, что местных, готовых с нами дружить, в Америке сыскать можно.

Барклай (задумчиво): Кстати, раз речь зашла об Америке… Вернемся к зерну. Мы возим его англичанам и зовем его русским. Но придет миг, когда нашего зерна станет много, и цены…

Анна Федоровна (с восторгом): Не-не-не! Дашка на днях уже подняла эту тему с сэром Исааком, мол, куда деть наше зерно, ежели мы американское выдаем за свое, а он в ответ, мол, дуры вы, бабы! Раз американское вы выдаете за русское, самое время выдать русское за американский товар. Вот дебет с кредитом и сойдется!

Мария (ошеломленно): А разве сразу не видно, где наше зерно, а где американское?! У них же эти живут… долбоносики?!

Доротея (небрежно): Заграница нам поможет! Мы тут давеча сплелись языками с князем Юсуповым… Он все печалился, что, мол, случись война меж нами и Турцией, где тогда Турция зерно будет брать? В прошлые войны-то с нами у них всегда голод был… Так я и предложила ему самое лучшее американское зерно от компании «Ротшильд». В реальности оно будет русское и с наценкой за привоз его в зону военных действий. Плюс турки заплатят за транспортное плечо до них из Америки. В общем, мы подписали контракт. Тут я подумала, почему б нам такое же зерно не продать к тому же и персам. Нашла быстро персов и с ними тоже заключила контракт.

Кристофер (с легким осуждением): В дни войны кормить своим зерном ворога?!

Доротея (с вызовом): Да, кормить. За две с половиной цены. Казна у них не резиновая, каждый османский куруш можно тратить или на наше зерно, или на французские пушки. Так что лучше? Опять же русские помещики, измученные реформами Павла, с радостью начнут продавать свое зерно подороже.

Эльза (задумчиво): А вот это интересно. У персов с турками денег много. В условиях неизбежной войны против Антихриста для нас любые деньги будут не лишние… Михаил Богданович, изучите этот вопрос.

Кристофер (мотая головой): Погодите! Да мы же всех этих турок с персами – в один пых! Не успеют они растратить казну, как мы уже окажемся в Стамбуле и Тегеране…

Эльза (сухо): Если можно забрать все их деньги, так, значит, нужно нашим генералам сказать: пусть бьют магометанцев с прохладцей… Николай Иваныч, вы ведь по чину генерал-фельдмаршал. Проведете воспитательную беседу с коллегами, что нам сейчас наполненье казны важнее быстрой победы?

Салтыков (с достоинством): Поговорю. Вопрос интересный.

15а

Павильон. Зима. Утро. Париж. Тюильри. Тронная зала

В тронной зале дворца Тюильри вдоль стены выстроились по росту «Объединенные негоцианты Франции», во главе которых банкир, поставщик продовольствия во французские флот и армию Габриэль-Жульен Уврар. На вид самому богатому человеку Франции можно дать лет тридцать, ибо он постоянно следит за собой и от этого выглядит моложе своего возраста. В тронную залу вбегает император Наполеон Бонапарт. Он в гневе.

Наполеон: Вы подонок, Уврар! В дни, когда британские корабли бороздят просторы Вселенной, а у меня нету денег на то, чтоб построить мой флот, вы с вашими компаньонами без стыда меня грабите! Это как понимать?!

Уврар (разводя руками): Так ведь война, мон сир! Нам приходится закупать хлеб у врага! У компании «Ротшильд». А они нам, как врагам, продают втридорога… При этом должен вам доложить, что качество русского зерна, которым мы кормим всю нашу армию, не сравнимо ни с чем! В армию мы поставляем все самое лучшее!

Наполеон: Ложь! Подлая ложь! У меня есть сведения прямо из Сити об отпускной цене на зерно компании «Ротшильд». У меня есть расписки, по которым вы платили за зерно в «Ротшильд». Я сравнил эти цифры и скажу вам, что вы гнус и подонок, Уврар! Разница между тем, что вы им заплатили, и тем счетом, который вы мне выставили, на сегодня составила восемьдесят семь миллионов франков! Это не просто грабеж среди бела дня! Это – измена!

Уврар (меняясь в лице): Ах, мон сир, я вам все объясню!

Наполеон (с яростью): Не надо мне ничего объяснять! Вы обязаны просто немедленно вернуть стране все, к вашим потным вороватым ручкам прилипшее. Восемьдесят семь миллионов франков на бочку – или прошу в Венсенский замок. Там и повисите на дыбе, пока деньги не вернутся в казну!

Уврар переглядывается со своими подельниками. Все пожимают плечами, и Уврар достает из кожаной папки вексель. С поклоном подавая его Бонапарту, он говорит.

Уврар: А это наш скромный презент к Новому году от «Объединенных негоциантов» всей Франции. Мы немедля передаем в казну тридцать семь миллионов франков, а остальные пятьдесят миллионов мы вам вернем, как соберем по сусекам…

Наполеон (рыча в ярости): Так вы уже знали, что я вас поймал, и собирались откупиться?! Вы… Вы…. Вы! Я повешу вас всех по очереди! За яйца! США мне заплатили за Луизиану восемьдесят миллионов, а вы только на приписках свистнули восемьдесят семь! Фуше! Как вышло, что моей армии поставляют хлеб столь страшные воры, а?

Фуше (сухо): Был Конвент, и еды для войск не было. Была Директория, и еды у солдат не прибавилось. Затем появился Уврар, который стал снабжать вашу итальянскую армию, и организовал он снабжение по тем самым калькам, что сложились еще при Бурбонах. Уврар не выдумывал нового!

Наполеон (содрогаясь): Но тех жуликов и воров уже снесло Революцией?!

Фуше (флегматично): Появились новые. У нас иначе не умеют. Франция-с!

Наполеон (начиная кипятиться): Но ведь есть же нормальные, честные и прозрачные для аудита компании. Тот же русский «Ротшильд», например.

Фуше (разводяруками): Так там глава фирмы – сама русская государыня, а ей у себя самой воровать не с руки. Эх, Ваше Величество, займись вы сами поставками, и у нас воровать сразу стало бы некому!

Наполеон (с сердцем): Ну нет уж… Я лучше уж буду во главе армии. (Вновь вспыхивая.) А с этими… (Вдруг скисает.) Стало быть, сперва пришлось возродить все, что было еще у Бурбонов, а иначе ничего не работало… ( С досадой.) Тогда всех просто выпороть, а вы, Фуше, отныне отвечаете за них головой! Следите за ними. Они не должны больше красть!

1б

Натура. Зима. Утро. Лондон.

Лестница Сент-Джемсского дворца

По лестнице идут лорд Гренвиль и сэр Исаак. На рукавах у обоих черные повязки.

Сэр Исаак: Господь велик, молодой человек! И все же я не пойму, Уильям был так здоров и так молод, что же случилось?

Гренвиль: Мой кузен перед смертью болтал какую-то ересь. Ему все мерещился некий рыжий ирландец, который ему подал яд. Это очень странно, ведь мы с кузеном всю жизнь боремся за равные права для католиков. Я не могу поверить, чтобы сами ирландцы убили своего благодетеля!

Сэр Исаак: А что, есть версия, что это был яд? Тогда почему об этом не пишут в «Таймс»?

Гренвиль: Бред, дикий бред! Этот таинственный рыжий дал выпить моему брату ром, в котором якобы в Англию привезли лорда Нельсона. Яд, скорей всего, был именно там! Но никто же и никогда не признается, что все на поминках пили тот самый ром!

Сэр Исаак (ошеломленно): Господь велик… (Чуть успокоившись): Что ж, подозреваю, что там могли быть и отрава, и трупные яды, и все что угодно… Однако же… Религиозный вопрос вредит бизнесу!

Гренвиль: Я постараюсь! Дело моего любимого брата будет закончено! Мы добьемся в стране равных прав для католиков!

Сэр Исаак (осторожным голосом): Ну, вообще-то у нас в стране по религиозным причинам угнетают не только католиков… Что бы вы сказали, молодой человек (делает красноречивый жест на себя), если бы речь зашла о религиозной свободе вообще для нас всех?

Гренвиль (с изумлением меря взглядом сэра Исаака): Ну нет, милостивый государь! Мы не настолько сошли с ума, чтобы совершать политическое самоубийство! Одно дело католики, и совсем другое – вы и вся ваша братия! Вскоре мы отплываем на юг – отнимем у испанцев колонии! И когда у нас в руках будут их серебряные рудники, у Его Величества пропадет нынешняя нужда обращаться за деньгами к вам – христопродавцам и каинам!

С этими словами явно разгневанный лорд Гренвиль с сэром Исааком раскланивается и убегает, прямо аж пыхтя от праведного гнева и возмущения. Сэр Исаак провожает его долгим взглядом и бормочет.

Сэр Исаак: Ах, молодой человек, вы даже не выслушали все мои опции! Ну, не хотите вот так, ведь можно все и иначе. Тем более что у нас есть живой Стюарт Михаил Богданович, и он давно бьет копытом…

2б

Натура. Зима. Утро. Эйтин.

Парк возле епископского замка

По улице маленького города Эйтина совершает ежедневный утренний променад принц-регент Любека, Ольденбурга и Эйтина Петер Людвиг фон Готторп. Он одет в самое обычное партикулярное платье, и его можно принять за обычного клерка. При встрече с редкими горожанами принц-регент с ними церемонно раскланивается и даже порой что-то спрашивает. Горожане пугливо радуются такой встрече, в целом очень милы, но стремятся убраться с дороги принца побыстрей и подальше. Поэтому принц совершает свое путешествие в одиночку и, похоже, этим обстоятельством вполне счастлив. Навстречу ему торопится молодой человек, которого все зовут Вилли-Нилли. Молодому человеку с виду лет двадцать, он не низок и не высок, лицо его заурядно, и по нему совершенно невозможно сказать, что это старший сын и наследник харизматичного Вилли-Фредди – короля Вюртемберга. Возможно, поэтому все его и зовут Вилли-Нилли, то есть – Никто.

Вилли-Нилли: Ах, дядюшка, я вас еле нашел! Был уже в Ольденбурге, а мне сказали, что вы…

Петер Людвиг (сухо и приглашая юношу присоединиться к прогулке): Не части! Что-нибудь весьма срочное?

Вилли-Нилли (делая странные жесты): Отцу неинтересны дела, и поэтому он мне передал все вопросы по «Ротшильду». А я бегаю в итоге по Лондону как чумной, и вообразите себе, давеча у меня была весьма странная встреча. В парламенте поймал меня за пуговицу сэр Чарльз Джеймс Фокс – новый глава партии вигов после смерти Шелберна и внук герцога Ричмонда. Так вот, он спросил меня одну весьма странную вещь…

3б

Павильон. Зима. Вечер. Лондон. Парламент.

Лестница возле уборной

По полутемной лестнице парламента рядом с курительными и уборной куда-то бежит молодой Вилли-Нилли. Внезапно откуда-то из темноты возникает фигура объемного толстяка, который, смешно пыхтя и отдуваясь, устремляется на перехват паренька и кричит.

Чарльз Джеймс Фокс: Эй, пацанчик, иди-ка сюда! Ведь тебя зовут Вилли-Нилли, и твой отец король Вюртемберга? Ты-то мне нужен! Пс-с-ст!

Жирный толстяк, переваливаясь по ходу как утка, увлекает Вилли-Нилли в какую-то полутемную комнату, заполненную ведрами, швабрами и половыми тряпками.

Фокс: Ты ведь меня знаешь, пацанчик?! Я Фокс – самый главный бизнесмен из Ганновера.

Вилли-Нилли (осторожно): Я что-то подобное слышал…

Фокс: Я слыхал, ты в последнее время шустришь как представитель всем сейчас известного Ротшильда, а там главные акционеры – твои папка и дядька.

Вилли-Нилли (осторожно): Да, я представляю интересы моего отца, однако у меня есть и дяди, и тети. Не пойму, о ком у нас речь…

Фокс (с раздражением): Все-то ты понимаешь! Мы все должны твоему ольденбургскому дядьке по его процентам уже свои задницы.

Жуткий паук, так и тянет все жилы, так и сосет кровь! Но я не об этом… Скажи-ка, что мне дать твоему дядьке, чтобы он меня не убил?!

Вилли-Нилли (с достоинством): Мой дядя Петер никого не бьет первым. И вообще – это любимый мой дядюшка. Скажите, о какой вашей подлянке для него идет речь, чтобы я мог узнать ее ценник.

Фокс (явно занервничав): Да пока что и нет еще ничего… Все в проекте. Видишь ли, нам всем тут не нравится смотреть, что творит наш безумный король. Ганновер со всех сторон окружен Францией и ее сателлитами. А чертов Питт и слышать не хотел о том, чтобы заключить мир…

Вилли-Нилли (задумчиво): Бонапарт только что показал всем при Аустерлице, что Ганновер теперь – всего лишь дом на песке, и коль он вздумает ввести туда свои армии…

Фокс (радостно): Ухватил суть, мальчик мой! Ты сразу ухватил суть. А в Ганновере все мои деньги. Мои и премьера Гренвиля. Если Бонапарт ударит – мы пойдем по миру. Поэтому по моему совету Гренвиль послал уже в Париж лорда Ярмута заключать мирный договор, а мне предлагают пост министра иностранных дел, чтобы этот договор было кому подписать…

Вилли-Нилли (с милой улыбкой): Мои поздравления. До сего дня в парламенте все считали вас лишь вечно побитым брюзгой-неудачником, и вот – новый поворот! ( С легкой усмешкой): Надеюсь, вы понимаете, что случись перемирие, так французские корабли опять выйдут в Мировой океан. Сразу вернется угроза для Индии и китайской торговли…

Фокс (небрежно): Да какое мне дело до чьей-то торговли, когда все мои сбережения вот-вот пойдут по ветру?! Важней не допустить войны на суше, а что случится на море – не наша печаль. Но есть закавыка…

Вилли-Нилли (вежливо): Я весь внимание.

Фокс (с запинками и явной неловкостью): Ты понимаешь ли… Я должен дядьке твоему много денег, и если он заставит меня все мои долги ему выплатить… Я не могу так ославиться, но, согласно донесениям лорда Ярмута, Бонапарт-то не шутит…

Вилли-Нилли (с явным интересом): Не понял. В смысле?

Фокс (отдуваясь и явно начиная потеть): Видишь ли… Он сказал, что ему нужно радовать армию. Ну, ты понимаешь, взятые города, визжащие бабы на улицах, можно кого угодно брать в плен и как угодно забавиться… В общем, все такое. И Ганновер слишком сладкий кусок… Так что, если будет заключен договор о мире и неприкосновенности Ганновера, Англия обязана закрыть глаза на судьбу всех прочих мелких германских княжеств. И если об этом узнает дядька твой Ольденбург, мне конец! Вот я и спрашиваю, что мне ему надо дать, чтобы за разорение Любека, Эйтина и его Ольденбурга он бы на меня не прогневался?

4б

Натура. Зима. Утро. Эйтин.

Парк возле епископского замка

Мы снова на улице прекрасного зимнего парка. Принц-регент Любека, Эйтина и Ольденбурга Петер Людвиг стоит с полуприкрытыми глазами и дышит холодным морозным воздухом своего города. Затем он открывает глаза, и они покойны, серы и холодны. Он улыбается племяннику.

Петер Людвиг: Ты знаешь, этот край все называют не иначе как озерной Швейцарией. Какой же хороший тут у нас воздух! Увы, обилие озер не дает селиться фермерам, и посему тут испокон веков были одни лишь монастыри и соборы… Потом монастыри стали банками, однако по сей день даже в банке у себя я понимаю, что сижу в келье. На воде и на хлебе, а мои книги по финансам и экономике не шибко отличны от Псалтыря и Писания…