Почтовый дракончик Люпин

В этот момент зонтик неожиданно вывернулся наизнанку, и на всех полился дождь из сладкого сиропа.

Тьмошмыг шлёпнулся в сиропную лужу, беспомощно забарахтавшись, как перевёрнутый жук. Его лапки липко хлюпали, пытаясь отлепиться от земли.

– Вот чёрт! – булькнул он, выплевывая карамельную стружку. – Я же предупреждал, что это экспериментальная модель!

Лёва, едва сдерживая смех, потыкал палкой в зонтик, который теперь самостоятельно сворачивался и разворачивался, будто пытаясь сбежать.

– Так… это анти-страховой зонт?– уточнил Люпин, подбирая с земли конфетти в виде грустных смайликов.

– Ну да! – Тьмошмыг отдирал себя от земли с хлюпающими звуками. – Он должен был превращать страхи в… э-э… что-то менее липкое. Но, кажется, я перепутал ингредиенты.

Сова вздохнула, подбирая одно из конфетти. На нём было написано: «Всё равно у тебя получится! (Шанс 12%)»

– Значит, вместо защиты от страхов…

– …он делает их сладкими и нелепыми! – закончил Тьмошмыг, наконец отклеившись и оставив на земле свой силуэт, как в мультфильме. – Но эй, зато теперь ваши неудачи будут вкусными!

Лёва не выдержал и рассмеялся, а Люпин осторожно лизнул зонтик.

– На вкус как… испуганный мармелад.

Тьмошмыг гордо выпрямился, хотя одна лапка его всё ещё прилипла к уху):

– Вот видите? Прогресс! Теперь даже если всё пойдёт наперекосяк, хотя бы будет сладко.

Зонтик вдруг чихнул, и из него вылетела последняя конфетка с надписью: «Ладно, попробуем ещё раз.»

Договор с привкусом чернил

– Ладно, к делу! – Тьмошмыг вытряхнул из уха последние конфетти, и они, словно перепуганные светлячки, рассыпались в воздухе, оставляя за собой сладковатый шлейф жженого сахара. Он с торжествующим щелчком развернул перед ними договор, и тот завис в воздухе, будто подвешенный на невидимых нитях паутины.

Люпин наклонился ближе – текст был выведен не чернилами, а густым вишнёвым сиропом, который медленно стекал по пергаменту, оставляя после себя липкие, чуть пульсирующие буквы. От страницы тянуло жареным миндалем и чем-то тревожно-знакомым – как запах детской спальни, когда за окном бушует гроза.

«Я, _____, добровольно соглашаюсь:

– Забрать Бруно из Сердца Леса (местонахождение: см. Приложение 13-б, раздел «Где-то очень глубоко»)

– Принять его невыполненный сон (вес: 3,5 кг, цвет: сине-зелёный в крапинку, возможны побочные эффекты в виде спонтанных стихов или желания бежать в противоположную сторону)

– Не ныть больше трёх раз за путь (штраф за каждое лишнее нытьё: один страх изымается навсегда, превращается в пуговицу для пальто Кошмара)

Взамен получаю:

– 1 (один) волшебный пинок в нужный момент (гарантия срабатывания: 78%, возможен обратный эффект в виде неожиданного приступа храбрости)

– Право сказать «Я же предупреждал!» не более двух раз (при третьем использовании фраза материализуется в живого попугая, который будет повторять её вечно)

– Остатки варенья из улыбок (если уцелеет, срок годности: до первого дождя, цвет: радужный, но с осадком)»

Лёва ткнул пальцем в последний пункт, и сиропная строчка дрогнула, как желе.

– А если варенье не уцелеет?

Сова резко прикрыла ему рот крылом, наклонилась так близко, что перья зашевелились у него в ухе, и прошептала:

– Не вздумай спрашивать, из чьих именно улыбок…

Тьмошмыг, тем временем, уже хихикал, перекатываясь с боку на бок, будто его дразнили невидимые щекотки.

– Значит, было вкусным! – Он шлёпнул лапой по «документу», и тот с хлюпающим звуком свернулся в тугую трубочку, перевязанную лентой из застывшего страха опоздать. – Всё, вы официально спасатели! Теперь по закону подлости вам положена либо невероятная удача, либо внезапный град из лягушек. Но! – он поднял коготь, и в воздухе вспыхнула миниатюрная молния, – это уже не наша ответственность.

Где-то вдали, за спиной Тьмошмыга, раздался мягкий «плюх» – зонтик для проливных страхов наконец сдался и упал в лужу собственного сиропа, выпустив последнее конфетти с надписью: «Подписано. Ждите чуда.»

Сердце Леса

Лес смыкался за спиной, будто затягивая швы между реальностями. Воздух густел до состояния сиропа, каждый вдох отдавался во рту привкусом переспевших ягод и старой магии.

– Ты уверен, что это правильный путь? – прошипела Сова, цепляясь когтями за плечо Люпина.

Тот не ответил – вместо этого пригнулся, раздвигая лапой гигантские папоротники, из-под которых выкатились три мухомора в шапочках-колокольчиках. Они зазвенели тонко, как разбитое стекло, и рассыпались в пыль.

– Вот и ориентир,– буркнул Лёва, освещая землю фонариком, где проступали следы – не ног, а вмятин, будто кто-то тянул за собой невидимый тяжёлый груз.

Сердце Леса пульсировало где-то впереди – не звуком, а сдвигом теней. Деревья скрипели, меняя расположение ветвей, чтобы не пропустить никого дальше.

– Оно нас не ждёт, – прошептал Люпин, и в тот же момент корни под ногами дёрнулись, обнажая под собой пустоту.

Тьмошмыг хрипло рассмеялся:

– Ну что, спасатели? Вперёд – или договор аннулируется?

А внизу, в трещине между корнями, мерцало что-то тёплое, тёмное и бездонное – как недоплаканная слеза.

Фонарик вздрогнул в руке Лёвы, и вдруг его свет рванулся вперёд – не лучом, а живой золотой нитью, будто кто-то дёрнул за невидимый шнур. В тот же миг компас на шее у Люпина зашипел, раскрылся со щелчком, и его стрелка оторвалась от оси, превратившись в маленькую стальную змейку.

– О-о-о… – протянул Тьмошмыг, прищурившись. – Ваш навигатор, кажется, только что материализовал совесть. Интересно, куда она вас поведёт?

Змейка-стрела взметнулась в воздух, сверкнула – и нырнула в ту самую трещину между корнями, где мерцала тёмная слеза.

– Значит, всё -таки туда, – пробормотал Люпин, но Сова резко вцепилась ему в плечо:

– Стой. Ты не чувствуешь?

Из глубины потянуло – не запахом, а ощущением. Словно перед ними раскрыли гигантскую книгу, и теперь страницы шелестели, выдыхая ветер из чужих снов.

– Я тоже чувствую, – прошептал Лёва, сжимая фонарик. – Там кто-то… зевает.

Фонарик вспыхнул в ответ ярче, почти ослепительно, и в его свете проступило то, чего не было видно секунду назад – ступени. Широкие, неровные, словно выдолбленные не инструментом, а чьими-то когтями. Они уходили вниз, закручиваясь в спираль.

– Ну что, герои? – Тьмошмыг шаркнул лапой по краю трещины, и от его прикосновения рассыпались искры. – Договор ещё в силе. Или вам вдруг расхотелось?

А снизу, из темноты, донёсся гулкий, волокнистый звук – будто кто-то разматывал в глубине гигантский клубок из мокрого шёлка, нить за нитью, и каждая трепетала, задевая невидимые струны воздуха.

Лёва замер, прислушиваясь, и фонарик в его руке вдруг вспыхнул на полную мощность – ослепительно, болезненно ярко, – выхватив из тьмы то, что там пряталось.

На миг всем показалось, будто сама темнота сложилась в очертания. Не животное. Не тень. Словно гигантская страница, которую что-то невидимое медленно перелистывало – не пальцами, а самим воздухом, будто невидимый читатель нашёл нужное место в книге.

Потом свет захлебнулся, и тьма схлопнулась обратно, но было поздно – они уже видели.

Сова резко втянула голову в плечи:

– Это… не взгляд.

– Нет, – прошептал Люпин. – Это проверка. Кто-то только что листал нас.

Перелистывая страницу

Фонарик в руке Лёвы замигал нервно, выбивая тревожный ритм – короткие вспышки света метались по стенам, словно загнанный зверёк, оставляя после себя дрожащие тени. Каждый импульс высвечивал странные узоры на камнях – то ли письмена, то ли следы когтей.

Компас на груди у Люпина внезапно покрылся инеем, превратившись в ледяную пластину. Стальная змейка-стрела замерла, судорожно извиваясь, выцарапывая на обледеневшей крышке дрожащие буквы:

«Н.Д.»

– «Не Дышать»? – голос Лёвы прозвучал неестественно громко в внезапно наступившей тишине.

Сова молниеносно щипнула его за ухо – не больно, но достаточно, чтобы мысли прояснились, как после ведра ледяной воды. Её перья взъерошились, принимая оборонительную позу.

– «Не Двигаться»! – её шёпот напоминал шелест переворачиваемых страниц в древнем фолианте. – Разве не видишь?

Тьмошмыг между тем вальяжно развалился в воздухе, будто сидел в невидимом кресле. Его пальцы игриво перебирали свисающий корень, который послушно обвился вокруг лапы, превратившись в подобие ручной змеи. Тёмная древесная кора на глазах покрывалась перламутровым налётом, будто кто-то провёл по ней мокрой кистью.

– Расслабьтесь, это просто…

Внизу что-то снова зашевелилось.

Тяжело.

Намеренно.

Будто гигантский крюк, проржавевший от времени и чего-то ещё, медленно выдёргивали из недр земли. Каждый сантиметр движения сопровождался влажным, чвакающим звуком – точь-в-точь как когда вытаскиваешь ногу из болота, только в тысячу раз громче.

Люпин инстинктивно отступил – и в тот же миг каменные ступени под его ногами поплыли, теряя форму, превращаясь в густой, золотистый мёд, который тянулся нитями, как расплавленный янтарь.

– Держ…!

Но предупредить он не успел.

Потому что в этот момент мир перевернулся.

Земля перестала быть землёй.

Она стала страницей.

Чистой.

Белоснежной.

Готовой.

И что-то уже начинало её заполнять – сначала едва заметные чернильные пятна, которые тут же оживали, расползаясь в сложные узоры. Буквы выпрыгивали из ничего, складываясь в слова, слова – в предложения, а те, в свою очередь, начинали пульсировать, как только что пойманная рыба на берегу.

Где-то внизу, за пределами этой внезапно развернувшейся страницы, раздался глухой удар – будто кто-то захлопнул дверь в другом измерении.

И тогда они поняли.

Их только что вписали в историю.

Буквально.

Чернильные воды

Мёд оказался совсем не мёдом.

Когда Люпин провалился по грудь, его тело пронзил ледяной шок – это были жидкие чернила. Густые, маслянистые, пахнущие железом и полынью, они обвивали тело, как десятки хватких пальцев, просачиваясь под одежду, оставляя на коже жгучие следы, будто от крапивы. Каждое движение в этой субстанции сопровождалось странным сопротивлением – словно чернила запоминали его форму, пытаясь воспроизвести.

Фонарик, погружаясь в чернильную пучину, высветил жутковатую картину. Стены вокруг были не просто исписаны – они были вытравлены движущимися буквами, которые пульсировали, как вены. Слова то расплывались в кляксы, то собирались вновь, будто невидимый редактор переписывал реальность прямо на их глазах. Буквы «п» и «р» сражались за место в слове «правда», «о» и «а» менялись местами в слове «ложь», а вся стена дышала, как живое существо.

На уровне глаз всплыла строчка:

«…и тут они поняли, что договор – это не бумага, а они сами…»

Буквы «сами» вдруг развернулись, превратившись в зеркальную поверхность, в которой на мгновение мелькнули их отражения – но не нынешние, а какие-то другие, более бледные, будто уже написанные, но ещё не проявленные.

– Нас… цитируют? – захлебнулся Лёва, выплевывая чернила, которые оказались на вкус как смесь чернильных орешков и чего-то металлического. Его голос странно исказился, будто проходил через фильтр из мокрого пергамента.

Сова, яростно забив крыльями, вырвалась на поверхность. Её перья теперь были испещрены бегущими строками, как страницы дневника:

– Не дать странице перевернуться! Иначе мы…

Её голос оборвался, когда чернильная гладь под ней вдруг натянулась, как барабанная перепонка.

Потому что снизу, из глубины чернильного колодца, поднялось нечто.

Не тень и не чудовище.

А огромная, пульсирующая буква «Б», вырезанная из самой тьмы, с зазубренными краями, будто вырванная из чьего-то горла. За ней всплыла «Р», изогнутая, как крючок, потом «У», напоминавшая сломанную ветку…

– Бру-но-о… – простонал Люпин, протягивая руку, и его пальцы на мгновение коснулись буквы «Н», которая дрогнула, как живая.

Буквы содрогнулись, их очертания поплыли, и они рассыпались в чёрный дождь – тысячи крошечных «б», «р», «у», падающих обратно в бездну.

А страница под ними дёрнулась, её край начал приподниматься, отбрасывая огромную тень – и в этой тени уже угадывались очертания следующей главы, следующего предложения, в котором они, возможно, уже были всего лишь персонажами…

Где-то в вышине, за пределами страницы, раздался скрип – точь-в-точь как звук переворачиваемого листа в древней книге.

Спасатели с условиями

Чернильная гладь вздыбилась, когда сверху, нарушая торжественность момента, шлепнулась мохнатая лапа. Чернила недовольно забулькали, выплевывая пузыри в форме многоточий.

– Ах да, ваш «героический» тонущий момент! – раздался сверху голос Тьмошмыга, в котором читалась деловая озабоченность. – Извините, что вмешиваюсь в кульминацию, но у меня тут пунктик в контракте…

Его лапа выдернулась из чернил с сочным чпоком, вытаскивая за собой Люпина, его шерсть теперь напоминала пергамент с размытым текстом. Затем Лёву отчаянно плевавшегося чернильными запятыми, и наконец, Сову – её перья обрели готический лоск, будто их окунули в чернильницу.

– Моя шляпа! – вскрикнул Лёва, совершая сальто за улетающим головным убором, который теперь выглядел как страница из старого романа с загнутыми уголками.

Тьмошмыг восседал на краю страницы, как чернильный божок, размахивая свитком, который то и дело пытался свернуться обратно.

– Вот, смотрите: пункт 14, подпункт «г»… – он тыкал когтем в бегущую строку, – «В случае утопления в тексте, Поставщик (то есть я) обязуется оказать помощь… в течение 5 (пяти) рабочих дней».

– Рабочих дней?! – Сова встряхнула крыльями, рассыпая чернильные брызги, складывавшиеся в восклицательные знаки.

– Ну да! – Тьмошмыг с важным видом водрузил на нос крошечные солнечные очки, достав их из уха. – Понедельник – день тяжелый, вторник – день скользкий, среда…

– Среда – маленькая пятница? – процедил Люпин.

– Именно! – Тьмошмыг щелкнул пальцами, и страница под ними перевернулась с театральным шелестом, оставив в воздухе висящий вопросительный знак из чернильного тумана.

Герои успели заметить оборотную сторону – испещренную красными пометками: «Недостаточно драматично!», «Где мотивация?», «Переписать!» – прежде чем мир снова перевернулся, оставив их в свободном падении.

– Вы бы хоть предупреждали! – крикнул Лёва, кувыркаясь в воздухе.

– Пункт 38, подпункт «ж»: «Предупреждения предоставляются за дополнительную плату», – донесся снизу голос Тьмошмыга, растворяющийся вместе с последними словами, как высыхающие чернила.

Лесное бюро находок

Они приземлились в комнате, которая напоминала не то архив, не то логово коллекционера-плюшкина. На полках стояли банки с забытыми страхами (со странными этикетки: «Страх тёмных штор», «Боязнь шагов за спиной»). На вешалке висело несколько потерянных детских снов (один дёргался, как пойманная на крючок рыба). На столе лежал Бруно – точнее, его очень сонный силуэт, обмотанный верёвками из непроизнесённых слов.

– Вот ваш «пропавший»! – Тьмошмыг поклонился, роняя из кармана две конфетти-мыши.– Можете забирать. Только учтите: сон у него тяжёлый.

Лёва потянулся к Бруно, но силуэт зашептал:

«Не будите… а то… проснётся…»

– Что это значит? – спросил Люпин.

Тьмошмыг ухмыльнулся:

– А вот это уже следующий пункт договора. Подписать?

Он достал новый свиток. На этот раз текст был написан клубничным джемом и пах бисквитами. Люпин потянулся к документу, но пергамент вдруг дёрнулся в руках Тьмошмыга, выскользнул и упал прямо в лужу чернил под ногами.

– Ой, – без тени сожаления произнёс Тьмошмыг, наблюдая, как контракт растворяется, окрашивая жидкость в розоватый оттенок. – Кажется, теперь он вступил в силу через впитывающий пункт. Поздравляю, вы только что согласились на условия всем телом.

Сова взъерошила перья:

– Какие ещё условия? Мы даже не успели прочитать!

Из чернильной лужи медленно поднялась дрожащая фигура – полупрозрачная копия Бруно, сотканная из букв и капель варенья. Его голос звучал так, будто кто-то перелистывает книгу: «Он… не хочет… просыпаться…»

Лёва потянулся к силуэту, но его пальцы прошли сквозь строки, как сквозь дым.

– А если мы его просто вытащим?

Тьмошмыг вдруг закусил губу, что-то явно утаивая. Пергамент в луже завертелся, образуя воронку.

– Ну… технически да. Но есть нюанс, – он вытащил из кармана крошечную ложечку и протянул её Люпину, – Придётся съесть его сон. Буквально. Это же варенье, вы заметили?

Комната бюро находок вдруг закачалась, полки со страхами зазвенели пустыми банками, а с потолка посыпались конфетти в форме запятых. Где-то в глубине чернильного озера что-то щёлкнуло – возможно, это перевернулась очередная страница их истории.

– Погодите-ка! – Лёва выхватил ложечку у Люпина и придирчиво осмотрел её. – Это что, тот самый «волшебный пинок» из договора? Потому что размером подходит.

Тьмошмыг закатил глаза:

– Нет, это просто ложечка. Хотя… – он почесал за ухом, – если очень попросите, могу пнуть вас ей. В рамках дополнительной услуги.

Сова, всё ещё парящая в воздухе, резко спикировала и выбила ложечку клювом:

– Прекратите болтать! Мы же тонем в договоре! Буквально! – Её перья теперь были покрыты блестящими чёрными буквами, складывающимися в слово «АННУЛИРОВАНО».

Люпин осторожно зачерпнул варенье из снов. Ложечка странно дрожала, а содержимое светилось розоватым светом.

– И… это точно безопасно?

– Абсолютно! – заверил Тьмошмыг, пряча за спиной какой-то документ. – Ну, если не считать возможных побочных эффектов. Временной потери памяти. Смены личности. Небольшого превращения в главу книги. Но это редко!