Ловчий. Охотники и ловушка

Эльза (вкрадчиво): Все вы знаете, Ваше Величество… А ведь у вас были очень любящие дедушка с бабушкой…

10а

Двенадцать лет до этого. Натура. Лето. Вечер.

Мемпельгард. Герцогский садик

По экрану ползут полосы и царапины, и мы видим, как начинается ролик из старой хроники. В нем по саду идет отец Марии Федоровны великий герцог Вюртемберга Фредерик.

Он в начищенном мундире, сапоги сверкают, а усы хищно закручены. Он ищет глазами жену. Софья Фредерика собирает в своем крохотном садике свежие яблоки. Она что-то напевает.

Фредерик: Кх-кхм! Фредди, у нас тут чрезвычайное происшествие!

Софья Фредерика (продолжая напевать): Что произошло дорогой?

Фредерик: Во Франции, видишь ли, Революция!

Софья Фредерика (продолжая собирать яблоки): Ах, я прям – в шоке! И что из того?

Фредерик: Ну… оттуда бегут.

Софья Фредерика (разглядывая какой-то пожелтелый листок): Что, очередные бездомные у ворот замка принялись просить милостыню? Ах, Фредди, ты становишься мягкотел. Я уже говорила – ненавижу лягушатников!

Фредерик: Душа моя, он не француз. Это – русский. И он не у нас, а в пивной соседнего Страсбурга. И он говорит, что трахал русскую царицу, и от этого, блин, родился русский принц, за которого мы с тобой выдали нашу дочь.

Мать Марии Федоровны вдруг замирает. Она резко поворачивается к своему мужу, лицо ее будто бы заостряется, и она требовательно говорит.

Софья Фредерика: Это надобно немедленно прекратить! Откуда он взялся?

Фредерик (пожимая плечами): Говорил, что русская царица сняла ему дом во Франции, оплатила в нем пансион и просила в Россию не возвращаться. Но произошла Революция, все пошло прахом. И вот он теперь без единого пфеннига сидит в дешевой пивной на границе и плетет небылицы про появление на свет нашего с тобой зятя!

Софья Фредерика (с ожесточением): Привези его, немедля привези его ко мне! Я у него все выведаю и вырву ему гадкий язык, чтоб не чернил нашу доченьку! Торопись, Фредди!

Фредерик (с сомнением): А вдруг он нам не пожелает рассказывать?

Софья Фредерика (начиная мелко резать яблоневую ветку секатором): А у него будет выбор? Какой же ты у меня наивный и простой горец… Ты просто привези его, вот и все.

11а

Натура. Весна. День. Рига. Стена рижской крепости

Старая пленка вдруг обрывается. Мы опять на стене древней крепости. Эльза извиняющимся тоном говорит царю Александру.

Эльза: Я уж не знаю, что именно из рассказанного несчастным было правдой, однако же ваша бабушка умела допрашивать. Вон ее родной внук, сын вашей покойной тетки, по сей день во сне кричит и бьется в истерике по ночам. Да, показания Сергея Салтыкова получали на дыбе, но там такие подробности, которых даже под пыткой не выдумать.

Александр (с отчаянием): Мой дядя… Нет, он не погубит меня!

Эльза (с изумлением): Почему ж нет? Кто вы ему? Раз вы назвали маму не дворянкой, а отец ваш – плод адюльтера с не совсем чтоб дворянином, то значит вы узурпатор. В отличие от того же Кристофера Карловича, который, хоть и внебрачный, а внук Петра. Не хотите отдать Прибалтику – придется отдать всю Империю. Ваш дядя все равно возведет своего племянника Николая на русский престол. Но уже как сына Кристофера. Вы-то ему при этом зачем?

Александр (шокированно): Не может быть! Господи…

Эльза (дружески хлопая его по плечу): Соглашайтесь, Ваше Величество. Следующее мое предложение будет для вас только хуже. Ибо семья Марьи Федоровны точно войдет во вкус!

Александр (содрогаясь): Хорошо. Сегодня же отпишу маме Прибалтику. И назову Николя ее законным наследником.

Эльза (с обаятельною улыбкой): Вот и славно. (Вдруг выражение глаз ее меняется, становясь будто волчьим.) А теперь вот что. Если Мария Федоровна, Николя или Анечка внезапно захворают, заболеют и скоропостижно умрут, как Талызин, вы, Ваше Величество, не переживете их и на неделю! Мою репутацию вы, друг мой, знаете…

12а

Павильон. Весна. Вечер. Рига. Дом Эльзы.

Кабинет Эльзы

За небольшим столом сидят Эльза и Кочубей. Перед ними какие-то бокалы и фрукты. Кочубей как будто только что окончил доклад. Эльза откидывается на спинку кресла.

Эльза: Согласна. Влияние этого урода Голицына надобно ограничить. Это и впрямь воплощенный хаос. А нам сейчас не нужны в Империи пертурбации. Государь, в сущности, лучше своего отца. Он хотя бы советуется, и ему, надеюсь, не все равно, что о нем скажут.

Кочубей (с чувством): Я рад, что вы меня понимаете.

Эльза (сухо): Увы, я просила бы вас отныне быть тише. У меня в архивах есть документ о том, что французская разведка завербовала вас в Бадене, и вы с тех пор якобинский шпион.

Кочубей (с отчаянием): Я все объясню!

Эльза (сухо): А еще у меня есть другой документ о том, что ваш проигрыш в Бадене был подстроен по наущенью маркграфа Баденского.

Он действовал по просьбе своей милой дочери. У той как раз начался роман с Чарторыйским, и ей показалось, что вы с подозреньем на них посматриваете. Ваш проигрыш был подстроен только лишь для того, чтобы она вас здесь смогла потом шантажировать.

Кочубей (с яростью): Вот же сука!

Эльза (холодно): А вы, тоже мне, придумали шиковать вокруг ломберного стола, и где? В шулерском Бадене, где столы все заряжены. И это называется глава русской полиции, стыдитесь! (Наблюдает то за покраснением, то за побледнением Кочубея.) Проехали. Это будет урок вам на будущее. Вербовщики ваши были из людей Робеспьера. Все уже казнены новой властью. Но какие-то документы, вас порочащие, в Париже, возможно, остались. (Чуть миролюбивее:) Вы мне нужны. Вы мне нравитесь. Просто – потише и впредь осторожнее, прошу вас.

13а

Павильон. Весна. День. Рига. Домский собор

В переполненном соборе Марию Федоровну возводят на престол Лифляндии, Эстляндии и Курляндии. Громко звучат молитвы и клятвы, паства вся застыла в благоговейном молчании, Государыня Мария Федоровна стоит под венцом гроссмейстеров Ливонского ордена, бледная от счастья и радости, и по ее пухлым щечкам ручьем текут слезы. На все это из ложи почетных гостей смотрят Государь Император Александр и его младший пятилетний брат Николай. Непоседливому Николаю не сидится на месте, поэтому Государь все пытается подвинуть цесаревича ближе к Александру Голицыну, а уже от Голицына мальчика всю дорогу отодвигает бдительная Доротея. В какой-то миг Николай у своего брата спрашивает.

Николай: А ты ведь не просто Александр, а Александр Первый?

Александр (важным тоном): Да, я Государь Император Александр Первый!

Николай: А папенька наш был ведь не просто Павел, а Павел Первый?

Александр: Да. И отец наш был Павел Первый!

Николай: Значит и я буду не Николай, а Николай Первый!

От этих слов брата Государь Император аж сереет, а его конфидант Голицын насмешливо замечает.

Голицын: Нашему теляти, да большие б рога. Доживи еще! Это еще бабушка надвое всем сказала, смогешь ли ты вырасти!

Николай: Мама сказала, как только будет мне тридцать, все это (обводит руками) будет мое. И стану я царь – Николай Первый!

Похоже, что Государю от этих новостей стало вдруг дурно. Видимо, его сильно тошнит. Он, покачиваясь, выходит из ложи, и за ним устремляется лишь верный Голицын.

Голицын: Что с вами, Ваше Величество?

Александр: Я будто был на пиру Валтасара, и на стене было писано: «Мене, текел, фарес»! Голос в голове мне сказал, что брат мой не шутит. Они и впрямь его коронуют летом 1826 года, хочу я того или нет! (Поворачиваясь к Голицыну и цепляясь за него:) Сашка, помоги! Что по этому поводу говорит твоя мистика?

Голицын: Да болтает мальчонка! Фигня вопрос, ты прикажи, и мы ж его завтра ж…

Александр (аж вскидываясь): Не смей! Не могу я, понимаешь!? НЕ МОГУ!

14а

Павильон. Весна. День. Рига. Дом Эльзы. Гостиная

В гостиной накрыт стол. Однако Эльза сидит на диване в глубине комнаты, а по гостиной ходит Доротея, которая все вокруг трогает и, кажется, чуть не обнюхивает.

Доротея: Как странно! Понимаю, что не изменилось совсем ничего, но на памяти все было такое большое, а нынче все – совсем маленькое. Как же я по этому дому соскучилась!

Эльза (сухо): Ты собираешься переехать к нам сюда в Ригу?

Доротея (неопределенно и будто раздумывая): Ну, у меня планы все время меняются. (Видимо, решившись:) Вот зачем Николай Иванович меня учит? У Маши с Катей уже женихи да поклонники, а у Ани с Колей куклы с солдатиками. А я-то им всем на что? У Марии Федоровны – Кристер и Карловна, и все вместе они меня учат, как пиво пить да правильно лакомиться колбасками, а я… Я не хочу! Тесно мне в Павловске, Николай Иваныч глаза мне раскрыл на весь большой мир, а где он этот самый весь большой мир?!

Эльза (чуть постукивая рукой по дивану, чтоб Доротея с ней села рядом): Что ж, для этого и придуман «Гранд Тур». Молодые люди едут по Европе, все там осматривают, прикидывают и мотают на ус. Опять же ты у нас компаньон Рижско-Дунайской компании, тебе нужен будет новый гоффактор и прочее. А в Европе после двадцати лет непрерывной войны как раз наступил мир. Думаю, ненадолго. Самое время проехаться и развеяться. Я напишу тебе рекомендации и составлю маршрут. (Невольно усмехается.) Не скажу за всю Европу, но в моем родном Гессене, я думаю, тебя примут с радостью. Оттуда и начнешь. Собирайся.

1б

Павильон. Лето. Утро. Лондон.

Одна из контор Исаака в Сити

Сэр Исаак медленно поднимается по узкой и темной лестнице в одну из своих контор. Наверху в каморке консьержа его уже ждет старый Шимон, формальный глава фирмы, который ведет дела Исаака. Шимон взволнован.

Шимон: Хвала Господу, вот и вы здесь. Я уже не знал, что и делать!

Исаак (желчно): А что без меня тут стряслось? Погром, пожар, наводнение?! Ни на минуту нельзя вас оставить… Лишь и думаете, как продолбать мои деньги! А деньги, молодой человек…

Шимон (торопливо и испуганно): Нет, нет, ваша честь! Все ваши деньги на месте. У нас посетитель. У него заемное письмо на несусветную сумму. Верней – просьба к вам, чтобы вы пошли и заплатили за него, сколько он скажет, из вашего кошелька.

Исаак (гневно): Это что, дурацкая шутка?! Откуда же у меня бывать деньгам? Я бедный, больной и старый еврей и всю жизнь в заботах о каждом пенни. Почему его не выгнали в шею?! Я раздосадован! Вот еще… Мне – и платить!..

Шимон (торопливо): Видите ли… Он пришел именно к вам, а о том, что контора не моя, а ваша, во всем Сити знают два-три человечка. А самое главное, он точно знал, что вы заходите к нам утром в среду, чтобы проверить гроссбух. Он не знал лишь когда, посему он пришел сюда вечером, заказал баранью ногу и бутыль виски и прямо тут ночевал!

Исаак (задумчиво): С чего это он решил, что у меня тут ночлежка? Да у меня на дверях и никакой вывески нет.

Шимон (кланяясь): Но он знал, что контора у нас круглосуточная. Чтобы принимать капитанов, которые не хотят при свете народу показываться. Даже про ватерклозет знал. Вот я и решил, что он может оставаться тут на ночь.

Исаак (сухо): Пожалуй. Теперь проведи меня к этому господину и забудь, что когда-нибудь его видел.

Шимон торопливо проводит Исаака в особую комнату, где их давно ждет капитан Юрий Лисянский. Он в хохляцкой одежде, состоящей из вышиванки, безразмерных шаровар и атласных красных сапог. Голова Лисянского гладко выбрита и похожа на бильярдный шар. Исаак при виде такого чуда застывает как вкопанный, а Шимон за его спиной стремительно испаряется. Исаак нервно спрашивает.

Исаак: Скажите, погромы будут?

Лисянский (с добродушным смехом): А то! Ну здравствуй, дорогой ты мой человечище! Мне все тебя именно так и описывали! Старый, говорили мне, дед, но жилистый – не поверишь! Подь сюды! ( С этими словами Лисянский чуть не душит Исаака в объятиях.)

Исаак (с трудом вырываясь из этих объятий): Погодите. Вы, собственно, кто и с какой целью?

Лисянский (с гордостью): Я?! Капитан Юрий Лисянский – флота, его ж мать, Величества! В смысле вашей, твою ж мать, Короны! А ты мне нужен, чтобы дал мне денег, а я бы купил на них два боевых корабля. Между нами девочками, корабли должны быть океанского класса, но мы-то им скажем в Ллойде, что я знаменитый контрабандист и мне нужны корабли, чтобы тайно перевозить товар в Турцию. Усекаешь момент?

Исаак (растерянно): Усекаю. (Встрепенувшись:) Но погодите, а какой же мне смысл в этом вам помогать?!

Лисянский (с огорчением шлепает себя по бритому лбу): Вот так я и знал, что я что-то забыл! Ведь говорили мне, доложись ему и, ежели он не спросит про смысл, немедленно уходи, ибо это – подстава. А раз ты про смысл заговорил, стало быть, все нормально. Погодь, где ж это у меня точные слова были записаны…

Лисянский начинает отчаянно копаться в огромных своих шароварах, и такое чувство, будто карманы у этих исполинских шаровар доходят чуть ли не до сапог. Вдруг с радостным вскриком Лисянский наконец добывает из карманов сложенную бумажку и, чуть щурясь, читает ее.