Кеслер

Екатерина Мишина

Кеслер

«Иногда в пепле лежит не прах – а семя звезды.

Иногда шаг в бездну – единственный способ стать светом для другого».

Lichtträger.

Пролог

Человеком всегда движет жажда познания. Где бы он ни находился – его тянет исследовать, пробовать, чувствовать. Это не про романтику. Это про тягу раздвигать границы. Про тишину внутри, которую не вмещает даже Вселенная.

Для одних путь – вверх. Для других – вглубь. Но есть и те, кто идут вовне. В немыслимое. Нарушая правила, ломая законы, отвергая границы. Не ради славы. Не ради героизма. А потому, что не могут иначе.

Царство безмолвия и пустоты не ждало людей, но они пришли. И оставили за собой след. Неидеальный. Не величественный. Но – настоящий. Здесь, в тишине, где звук собственного сердца громче слов, человек остается один на один с тем, кто он есть.

В этом и состоит подлинный контакт с неизведанным: оно отзывается исключительно тем, кто не боится услышать правду.

Глава первая

Он бьёт. В челюсть. Левой. В голове гудит звон – знакомый, почти родной. Как в детстве. Как всегда.

Страха нет. Страх сгорает, когда даёшь волю злости – и зверь внутри берет верх над разумом. Естественно, это приходит не в первую драку. И не во вторую. Но при желании – натренировать себя можно быстро. Кастет остался дома. Жаль. Или к лучшему – меньше шансов переборщить. Справлюсь, не впервой.

Хмырь, с которым мы сцепились, выше меня на добрую голову, но, судя по его растерянным движениям, без какой-либо системы, драться ему приходилось не так уж часто.

Я всем корпусом посылаю ему приятный сюрприз – кулаком в правое подреберье, и он складывается пополам. Слабак! Всего-то с пятого удара… Да… теряю я хватку, раньше моментально в толпе взгляд цеплялся за самого опытного.

Хотя…

Разогнувшись, он тут же снизу заряжает мне по грудине и снова лепит в лицо. Сука, кажется, нос сломал. Кровь неукротимым потоком хлещет мне на майку и джинсы.

Не-е-ет. Ещё не время ложиться в грязь. Цепляюсь за куртку обеими руками, подтягиваюсь – и харкаю кровищей ему в лицо. Молча. Смачно. Чтобы запомнил.

Никогда нельзя останавливаться. Никогда. Забудь про боль, забудь про страх и бей что есть мочи, пока в силах двигать руками и ногами. Не надо себя жалеть, успеешь еще – когда будешь зализывать раны. Если ты не идёшь сквозь боль – то уже остался позади.

Так что, бей, даже если в глазах темнеет, а пол пытается подняться вертикально. Бей, пока в сознании, особенно если противник тебя сильнее, выше и более ловок.

Бей!..

Иначе тебя отымеют.

Кажется, он падает. Вместе со мной. Потому что внезапно я оказываюсь на нем, а кто-то крепкими руками обхватывает лодыжки и пытается стянуть мою тушку с груди здоровяка. Нас уже разнимают. Или праздные зеваки, или компания этого придурка.

Напоследок я изо всех сил притягиваю себя как можно ближе к его голове, с мягким хлюпом впечатываюсь лбом в физиономию урода и отпускаю руки.

Так и есть. Сердобольные прохожие увидели потасовку и решили вмешаться. Где же раньше были эти доброхоты, когда тот верзила, что сейчас пытается встать с асфальта, в компании таких же малахольных, отпускал фривольные шуточки в адрес какой-то девчушки?

Всегда так: пока дело не доходит до рукопашной, свидетели молчаливо одобряют любой беспредел.

Хорошо, хоть девчонка уже убежала – умной оказалась.

Темными проулками продвигаюсь в сторону дома. Мягкий свет фонарей, возле которых роятся мелкие мошки и бабочки, теплыми желтыми конусами разделяет улицы на ровные сегменты правильных геометрических рисунков.

Я не люблю урбанистических пейзажей – есть в них что-то напрягающее, тревожное; но сейчас предстающая перед глазами знакомая картинка успокаивает, да и все передряги дня позади, можно расслабиться – до дома остались считаные метры.

Температура спадает, и жар, поднимающийся от плавящегося под солнцем асфальта, доносящий запах раскаленного песка и гудрона, постепенно угасает, становится легче дышать.

Важная деталь – когда у тебя сломан нос.

Чугунная тяжесть стекает в руки и ноги. Голова – как барабан, в который кто-то стучит изнутри костяшками, а желудок противно скрежещет. Надо будет пожрать перед сном. Если хватит сил.

Время еще не позднее, вокруг полно прохожих, но отчего-то мозг отчетливо фиксирует размеренный перестук чужих шагов за спиной. Я не дергаюсь, но автоматически слежу за этим ритмичным звуком.

– Ваша фамилия Кеслер? – раздается сзади ровный, глубокий мужской голос.

– Допустим. А кто спрашивает? – я разворачиваюсь и вижу перед собой довольно симпатичного, крепкого мужчину средних лет, в черном строгом костюме и, почему-то, плаще.

– Меня зовут Джон Мерсер. Я уполномочен пригласить вас в офис нашей компании для беседы. Возьмите визитку, – он протягивает мне маленькую пластиковую карту. – Можете ознакомиться с ней дома. Вам нужна медицинская помощь?

– Нет, спасибо, – отмахиваюсь я. – Справлюсь.

– Хорошо. Тогда, всего доброго! – Он разворачивается и упруго шагает прочь. Вскоре его фигура растворяется в тени безликой улицы.

Стою. Весь день со свинцом в мышцах. В руке – глянцевая дурацкая карта. Что это было, вербовка? Причудливый тип. Плащ еще этот – в жару. Странная встреча. И интересно, как долго он за мной шел…

Когда я оказываюсь дома, единственное, на что меня хватает, это смыть кровь, закинуть вещи в стиральную машину, да упасть на диван и отключиться.

Утром на свежую голову, я первым делом осматриваю визитную карточку. Черная, гладкая, с золотыми буквами – от неё прямо несёт снобизмом. На ней оказывается всего несколько слов: «Корпорация «Гюйгенс». Шестого июня в двадцать часов за вами заедет чёрный Фольксваген, госномер 001. Форма одежды – повседневная».

И это все?! Я верчу пластиковый прямоугольник, но больше нигде ни слова. Хм… Уже сегодня, значит… Интересно, что им нужно, а главное – кому это «им».

О, "Гюйгенс". Святая мечта каждого ботана с первой парты. Огромная корпорация по исследованию космоса стягивала в свое лоно лучшие умы мира. Один сокурсник аж крестился – мол, дядя его туда сразу после окончания университета на стажировку пристроит. Умным – зависть, тупым – легенда.

А последние два года ходят слухи, что Корпорация затевает огромный проект вселенского масштаба, но что это и зачем, конечно же, никто не знает, хотя предположений уйма: и будто строят корабль – с казино, бассейнами и прочей мишурой, и про реабилитацию инвалидов на орбите, и даже про экспедицию на Альфа-Центавра…

Конечно же, все это чушь.

Интересно, от меня-то им что нужно – уборщики закончились? Хорошо, чтобы выяснить, долго ждать не придется.

Из зеркала ванной на меня смотрит страшное опухшее нечто, с жуткими черно-фиолетовыми фингалами вокруг заплывших глаз. Хороший «подарочек» мне оставил тот мастодонт! Недели на две – раньше не пройдет. Забавно, что именно в таком виде я поеду на встречу.

Весь день я валяюсь перед компьютером, прикладывая к лицу компрессы, и к вечеру потихоньку начинают открываться глаза, но вид у меня все равно такой, что хоть детей ходи пугай.

В карточке написано «форма одежды – повседневная»? Ладно. Я достаю из шкафа черные джоггеры, футболку с Nine Inch Nails, и кроссовки – те самые, ещё со вчерашней кровью. Отмываю – не всё. Но в этом даже чувствуется стиль.

Наспех пробежав расческой по волосам, я довольно смотрю в зеркало. Вкупе с лицом, вид у меня если не устрашающий, то как минимум – не подобающий «Гюйгенсу». Посмотрим, оценят ли местные клерки мою иронию.

За минуту до назначенного времени выхожу на крыльцо. Никого. Улица пустынна, и даже редкие прохожие торопятся убраться домой. Может, это подстава. Меня выманивают. Отомстить за что-то. Или, быть может, время пришло. Тогда, почему не вчера, зачем нужен был весь этот маскарад с плащами и карточками?

Но вот раздается тихий шелест шин, и из-за угла выворачивает темный силуэт немецкого автопрома, с почти черными, затонированными стеклами. Остановив машину возле меня, водитель выходит и открывает дверь, приглашающим жестом зазывая занять место на заднем сидении.

Ехать недалеко, всего минут двадцать пять. Легкий джаз. Водитель молчит – уже подарок. Значит – комфорт. Останавливаемся у высоченного здания, которое раньше, почему-то не попадалось на глаза, хотя я знаю все переулки в радиусе часа езды от дома.

Шофер открывает мне дверь и галантно указывает в направлении высокого крыльца из матового стекла, утопленное в теле незнакомого небоскреба.

Внутри оказывается много свежего воздуха, в котором угадывается легкий ненавязчивый аромат шиповника, и света, льющегося со всех сторон. В середине холла, напротив входа, широкая лестница белоснежного мрамора, с деревянными перилами и резными балясинами.

Кресла – как зефир, не имеющий вкуса. Цвет – «бежевый миллионер». Тихо, просторно. Высокие цветы в вазонах по периферии, картины, висящие по стенам… В общем, обстановка почти домашняя.

Если привык жить во дворце.

Сразу у двери, меня встречает гражданин в строгом костюме, точь-в-точь как у вчерашнего. Униформа у них, что ли? Надо было присмотреться к водителю, да я на одежду никогда внимания не обращаю. За исключением нетипичных незнакомцев, как вчера вечером, да сейчас. Гляжу на Костюмчик, и мне думается о высокопарных книгах про дворецких викторианской эпохи – такой у него изысканный вид.

Он жестом предлагает мне следовать за ним и, предусмотрительно нескорым шагом, поднимается наверх. На втором этаже оказывается холл, ничуть не меньше нижнего, но отгороженный стеклянными стенами, в которых не сразу найдешь двери.

Освещение здесь достойно пера поэта: окон не наблюдается, а мягкий белый свет, отражённый от светлых же стен и проникающий сквозь стеклянные перегородки, словно исходит из ниоткуда, но создает расслабляющую атмосферу.

В середине зала стоит длинный стол-каре, за которым сидят на мягких белых стульях человек пятьдесят, а во главе, у большого проекционного экрана стоит мой вчерашний знакомый.

Мерсер кивает мне и начинает речь:

– Как вы все знаете, корпорация «Гюйгенс» – полномасштабная организация, с серьезными планами и большими вложениями. Посему для продолжения этой беседы, нам необходимы ваши подписи на бланках договора о неразглашении информации, которую вы сегодня получите. Формуляры лежат перед вами, ручки в органайзерах рядом. Я подожду. Если против подписания документов – прошу выйти. Наши водители отвезут вас.

Я смотрю на бланк – стандартная волокита. «Подмахни бумажку, не болтай. Мы тебя, может, и убьём – но строго по договору». С указанием моего полного имени и всего прочего. Уже интересно – откуда у этой конторы доступ к данным?

Расписываюсь в документе и передаю через сидящего рядом.

Человек семь всё же встают и уходят – по-английски не оглядываясь. Странные люди. Если ты идешь на беседу в «Гюйгенс» и не готовишься к подписанию «пакта о молчании», с тобой явно что-то не так.

Когда двери за ушедшими закрываются, Мерсер нажимает на скрытую кнопку под столом, стены вокруг становятся матовыми, а по полу идет вибрация. Защита от прослушивания. Ну надо же, предусмотрительно.

Джон Мерсер не делает паузы. Декламирует дальше:

– Так как я веду беседу от имени корпорации, то далее буду говорить: «мы». Итак, господа, мы собрали вас всех здесь, чтобы поделиться планами на ближайшее будущее. Ваши кандидатуры были отобраны из тысяч прочих, по критериям, необходимым для новой разработки и воплощения ее в жизнь, таких как: наличие пытливого ума, притягательной внешности, а также отсутствие судимостей.

При словах о внешности, у меня из груди невольно вырывается смешок. Представляю, какой извращенец сейчас мог бы назвать мой вид «притягательным». Из лопнувшей губы, за сутки успевшей чуть покрыться коркой, снова сочится кровь. Мерсер многозначительно смотрит на меня, но вслух не реагирует, продолжает:

– Мы ищем людей, способных спокойно перенести непривычную обстановку, изоляцию и ограниченный в разнообразии рацион. Нам нужны взрослые, состоявшиеся люди, имеющие научные степени, умеющие быстро и ясно мыслить в критической ситуации. Находящиеся в фертильном возрасте, и не имеющих проблем с половым влечением.

Я невольно усмехаюсь: адаптация, выносливость, без проблем с половым влечением – всё как в инструкции к жизнеспособному примату. Половое влечение, говорите? Когда приходится руками снимать напряжение, как сегодня с утра – полагаю, это можно считать нормой.

– Если кратко и емко: мы ищем команду, которая может отправиться с миссией на Марс, – он делает паузу, пережидает, когда уляжется гул удивленных голосов. – Да, мы собираемся колонизировать нашего соседа по Солнечной системе. Нам нужны добровольцы, по пятнадцать человек, поровну – мужчин и женщин. Даем вам неделю на обдумывание и улаживание всех дел. После – вы отправитесь в изолированный лагерь, где пройдете спецподготовку. Через два месяца – корабль вылетает. Помните: это билет в один конец, принимайте решение взвешенно. А теперь я отвечу на ваши вопросы.

Сразу поднимается галдеж. Полста человек наперебой начинают говорить о глупостях, наподобие размера оплаты и прочих привилегиях. Оплата. На Марсе. Серьезно?! И что они собираются там покупать? Газировку с шоколадом, в ближайшем супермаркете?!

Значит, Марс, красный собрат Земли. Вот что за проект, о котором ходит множество домыслов. Колонизация. Кучка незнакомцев, которые поедут в пустыню, где нет воздуха, пищи и привычного образа жизни – плодиться и размножаться. Веселая перспектива.

С другой стороны, а что у меня есть здесь – маленькая арендованная квартирка, с телевизором, который ни разу не включался за последние годы? Одинокие вечера, что я провожу с примочками на лице или в обнимку с очередной книгой на компьютере?

Что мне терять, что меня здесь держит?

Ничего у меня нет.

И никого. А эта поездка… Может, хоть имя мое окажется вписано в историю Земли и летописи первых переселенцев. Все не зря небо коптить. И знания, наконец, пригодятся. Да и люди неглупые туда полетят, значит, не самая плохая компания подберется.

Надо соглашаться. У меня ни корней, ни крыши. Нет ни врагов, ни друзей – только те, кто ещё не предал. Не более, чем тень. Если уж сгорать – то на орбите. Там хоть видно, как это красиво.

Зачем мне они – понятно, но зачем я им? С работы меня уволили, устроив скандал такой, что раскаты его были слышны на весь город. Дружбы не вожу ни с кем – значит, социум мне неинтересен. Какой из меня колонизатор?

Где-то через минут тридцать, когда накал более-менее спадает, я спокойно задаю свой вопрос:

– Почему я? Я – ноль в системе. Без работы. Без тяги к социуму. Без связей. Зачем я вам?

Он слышит. Странно, но мой негромкий голос привлекает внимание Мерсера.

– Кеслер… Вопреки тому, что вас, доктора физико-математических наук, вынудили уйти из университета, о ваших достижениях ходят легенды. Вас уволили, потому что вы были неудобны. А мы ищем неудобных. Гениальных, неуживчивых, бескомпромиссных. Тех, кто не спрашивает разрешения, – его взгляд пронизывает меня насквозь. – Ваше нестандартное мышление, самодисциплина и сверхчувствительность к справедливости «Гюйгенсу» подходит. Для нас Кеслер – незаменимый кандидат. Несмотря на то что подчиняетесь единственно тому, кто сумел заслужить ваше уважение. Надеемся, такой человек у нас найдется. Я удовлетворил ваше любопытство?

– Вполне. А там… Поживем-увидим.

Тринадцатого июня, ровно в восемь утра, возле входной двери меня уже ждет автомобиль, и, спустя двадцать три минуты, я снова поднимаюсь по лестнице в холл уже знакомого здания. Теперь со мной здесь около тридцати волонтеров, может, чуть больше. Человек десять не явились – видимо, не захотела отпускать их мать-Земля.

Похвально, что скажешь.

У меня с собой лишь компактный рюкзак: сменная одежда, носки, запасные кроссовки. Не потому, что всё остальное осталось – так вышло, что больше ничего и нет. За отсутствием нужды, я не покупаю лишнего. Да и живу уже долгое время в съемных квартирах, которых нет желания обставлять и захламлять.

Вокруг собравшихся же весь спектр чемоданной экзальтации, будто вся толпа ожидает отлета в отпуск. Они стоят кучкой. Кто-то уже познакомился. Переговариваются вполголоса, взволнованно оглядывая остальных.

Из боковой двери к нам выходит Мерсер, как всегда прежде – гладко выбрит и бодр. Хорошо поставленным голосом он заявляет:

– Спасибо, что согласились участвовать в нашем проекте, господа! Сейчас на автобусе мы вместе отправимся в лагерь, где будем проходить специальные тренировки, необходимые для предстоящей миссии. Предупреждаю вопрос: да, я лечу с вами, на меня возложена ответственность как за состояние команды, за организацию полета, так и за связь с главным офисом «Гюйгенса».

Значит, и он с нами. Это хорошо. В незнакомой компании лицо, что ты видишь не в первый раз – кажется ближе остальных. Да и располагает к себе Джон Мерсер, что уж говорить. Прямой взгляд, расслабленные плечи, не уходит от ответов…

Мерсер, тем временем, продолжает:

– Отныне все мы будем обращаться друг к другу по фамилии. Команда у нас многонациональная, публика пестрая – так будет удобнее. Одежда вам не нужна, ее выдадут. Спать будем в просторных номерах по шесть человек. Питание – в общей столовой.

По толпе проходит волна недоуменного, даже возмущенного, ропота. Слабый пол, со своими многочисленными чемоданами, наверное, мечтают потрясать мужскую половину блестящими нарядами, а тут новость про выдачу одежды – как такое пережить?

Я стою в стороне, и про себя посмеиваюсь над всей пустой мишурой глупых девичьих увлечений внешними атрибутами. Украшения, тряпки, шпильки – неужели этим, и больше ничем, они надеются завоевывать сердца? И про этих людей было сказано, что те имеют ученые степени?! Хах!

Хотя, если подумать… Может, у них и правда больше в жизни нет ничего, кроме тряпья. Жалко их даже. Почти.

На проезжей части уже стоит высокий двухэтажный автобус, окна которого, как и у корпоративных автомобилей, затонированы наглухо. В нижней его части находится отсек для багажа, в него начинают грузить мириады котомок.

«Затянется это действо до следующего утра, если не до вечера», – вздыхаю я. Залезаю в салон в числе первых, вместе с мужской половиной – более быстрой, менее шумной, и мы терпеливо ждем, пока наши дамы упакуют свой скарб.

В тот же миг, как последняя из нас садится на положенное место, Мерсер подает знак водителю, и мотор, тихо зажурчав, тянет нас в неизвестность. В новую жизнь, если хотите.

Глава вторая

Ехать долго не приходится, я не успеваю устать от дороги – всего часа четыре, включая санитарные остановки. Мы въезжаем в ворота, охраняемые как Форт-Нокс, и оказываемся на территории лагеря. Вываливаясь из душного автобуса, с его гудящим кондиционером, я дышу в полную силу.

Воздух здесь звеняще чистый, напоенный хвоей и морем, кажется, что легкие, в благодарном порыве сейчас разломят реберный каркас и вырвутся навстречу ломящему грудь потоку свежести.

Тренировочным лагерем это место можно назвать лишь условно – скорее, он больше походит на санаторий или больницу. Шестиэтажное здание серого кирпича, окруженное девственным хвойным лесом. К широкому крыльцу с множеством дверей ведут холодные гранитные ступени, а огромные окна наглухо зашторены.

По периметру – высоченный кирпичный же забор, увенчанный колючей проволокой; разорванный лишь контрольно-пропускным пунктом, в котором дежурят хмурые люди в черном, с автоматами на груди.

Мерсер, за всю дорогу не проронивший ни слова, вновь берет командование на себя:

– Сейчас я отведу вас в общие комнаты. Так как нас тридцать восемь человек, а в апартаментах располагаются по шесть, кому-то выпадает занимать отдельное помещение и жить в одиночестве. Желающие есть?

Я поднимаю руку.

– Кеслер. Как я и полагал, – мне чудится, в его взоре одобрение. – Итак, за мной!

Он лихо взбирается по ступеням, а мы, неорганизованной толпой, резво следуем за ним. Распределяемся, как всегда и бывает: «девочки – налево, мальчики – направо». И, конечно, джентльмены помогают дамам с их нескончаемой радугой чемоданов.

Рекреации, в которых располагаются общие спальни, отделяются друг от друга большими решетчатыми дверьми с массивными металлическими замками, каковые, как я скоро убеждаюсь, страшно грохочут на весь корпус, когда их запирают. Наверное, чтобы не вздумали «плодиться и размножаться» раньше времени. Логично.

Я, следуя указаниям – взбираюсь этажом выше, в кабинет, переоборудованный под жилую комнату. В ней все очень аскетично, как я люблю: стоит кровать с тумбочкой, стол со стулом, да одежный шкаф. Туалета, кроме маленькой раковины в углу, не наблюдается. Я вопросительно приподнимаю бровь. Мерсер понимает без слов.

– Удобства – чуть дальше по коридору, налево. Там же душ. Я буду недалеко, через одну дверь. Так что, санузел нам на двоих. Тебя устраивает?

Молча киваю, пожав плечами – что здесь может не устраивать?

– Ну вот и славно. Располагайся. Ужин, – он смотрит на часы, – через сорок три минуты. Сбор внизу, в холле. Всё.

Мерсер аккуратно притворяет за собой дверь, и я слышу тихий звук удаляющихся шагов: идет осваивать территорию.

Я осматриваю свое новое жилище, в котором мне предстоит обитать ближайших два месяца. Стены, насыщенного небесно-голубого оттенка, глянцевый натяжной потолок, люстра – «таблетка», но зато с регулировкой освещенности на пульте.

Шикарно!

На столе простая лампа, две бутылки с водой и стакан. В ящике его я обнаруживаю несколько толстых тетрадей и штук двадцать шариковых ручек. Невольно вспоминаются университетские годы. Шутки ради, достаю тетрадь и вывожу на первой странице: «Мерсер – дурак!»

Когда я спускаюсь на первый этаж, уже все в сборе. Перед нами, слева от входа, открываются двери в столовую, которая вполне тянет на ресторан. Высокие потолки, метра по четыре, пастельных оттенков стены, огромные матовые окна, пропускающие свет, но не любопытный взгляд.

Вышколенные официанты, молчаливо и бесшумно вальсируют по каменному полу у столиков, покрытых белоснежными скатертями и стоящими на них миниатюрными вазочками с цветами. Раздается тихая ненавязчивая джазовая мелодия.

Рассаживаемся за столы по комнатам. Значит, я и здесь вне социума. Или нет. Ближний накрыт на две персоны. Мерсер. Снова. Хм… Ну, не худшая компания.

Официант приближается к моему столику с подносом, мне становится даже неловко – привычнее самостоятельно брать еду у стойки, оплачивать и искать свободное место, а здесь такой сервис! Юноша подходит и вдруг ставит поднос рядом со мной.

Оказывается, это и не поднос вовсе, а тарелка с жареной картошкой, рыбой в грибном соусе и разложенным сбоку салатом из свежей зелени и овощей. Ну и ужин. Что же они, все время так кормить будут? Тогда никакой корабль нас никуда не повезет – команда растолстеет и станет неподъемной.

Утыкаюсь носом в еду, но вскоре слышу над ухом ставший уже знакомым голос:

– Кеслер, если тебе комфортнее, когда рядом никого, пересяду.

Я чуть не поперхиваюсь от такого начала разговора, но отвечаю, стараясь, чтобы голос звучал ровно:

– Не беспокойся. Ты мне не мешаешь.

– Вот и хорошо, – он садится на стул рядом и около минуты пристально на меня смотрит, словно не решается что-то сказать. Потом все же выдает, – Что ты думаешь о команде?

Я поднимаю на него взгляд, но тот его выдерживает, и без напряжения ждет ответа. Прикидываю, насколько откровенно можно говорить с представителем Корпорации, но решаю, что ничего серьезного за своевольность в суждениях они мне сделать не смогут.

Со вздохом откладываю вилку, сплетаю пальцы в замок, опираюсь на их костяшки подбородком и отвечаю:

– Что ты хочешь услышать, что они все – бравые ребята, или правду?

– Про бравых ребят это здорово, конечно, но хотелось бы непредвзятого мнения, – в уголке рта его играет улыбка.

– Да, разбегутся они, Мерсер. Текучка начнётся завтра. Эти глаза – не умеют вдолгую. Это не команда. Это витрина. И стекло уже трескается.

– Даже так?! А поподробнее можешь? – Он заинтересованно придвигается ближе.

– Ну, смотри: первый столик у окна. Дамочка в красном сбежит ещё на этой неделе. За ней потянется та, что сидит рядом, в уродливой повязке на голове…

– Почему? Откуда такие выводы?

– А ты туфли ее видел? Серьезный человек, уезжающий в никуда, станет переодеваться к ужину в красное платье и десятисантиметровые шпильки? Вот! А новоиспеченная подруга ей в рот смотрит всю дорогу. Та для нее – настоящий авторитет.