Чёрточки между жизнями. Маленькие паузы, в которых живёт всё важное

Чёрточки между жизнями

Маленькие паузы, в которых живёт всё важное

Дмитрий Мышкин

© Дмитрий Мышкин, 2025

ISBN 978-5-0067-2939-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

То, что я уже не сделаю…

Я сидел на старом чемодане в маленькой кладовке, заваленной вещами, коробками, инструментами, книгами, старыми газетами и домашней утварью. В кладовке не было окон и даже лампочки: чтобы хоть что-то в ней разглядеть, просто широко раскрывали дверь. Мне казалось, все, хранящееся в этой темнушке, было нам нужно или могло пригодиться когда-нибудь. И чувство полезности придавало смысл существования всем этим вещам, окружающим меня. Только я никому не нужен – в этом я был уверен!

Очень может быть, что примерно так мне думалось уже полчаса… Или даже целый час! В свои четыре с небольшим года я не очень точно мог отсчитывать ход времени. Да и причем тут время, если я никому не нужен! Эта убежденность крепла во мне с каждой размазанной по щеке слезинкой, с каждым всхлюпом шмыгающего носа, с каждым тяже-о-о-олым вздохом и тихим, чуть слышным, поскуливанием.

Обида! Нестерпимая обида захлестнула меня! На всех-всех-всех. На родителей – им-то на работе сейчас хорошо: болтают с друзьями, чем-нибудь интересным занимаются (а иначе зачем бы ходить туда каждый день?); на тетю-врача из больницы, не пускающую меня в детский садик из-за какой-то простуды, которая, между прочим, давным-давно уже прошла; на телевизор «Аврора» (красненький кораблик возле экрана) – тоже: за то, что ничего детского не показывает. Его завесили кружевной салфеткой – так ему и надо! Но особенно сильная обида – на бабушку. Чего она перестала со мной играть и даже не разговаривает, а только смотрит в окно и смотрит? Такая большая, а капризничает!

Я вздохнул. Скулить уже надоело. Слезы кончились – не выдавливались. В темнушке, как и во всей квартире, было тихо-тихо. Слышно, как тикает будильник в комнате родителей на прикроватной тумбочке. Он такой интересный! Если взять его и накрутить несколько раз маленькое колесико с колечком на задней крышке, а потом медленно крутить другое колесико (без колечка, а такое, с зубчиками, неровное) – и когда стрелки попадут на желто-золотой лучик на циферблате – он ка-а-ак зазвенит!!! Громко! Долго! Здорово! Дз-з-з-з-з-ы-ы! А потом тише, тише, потарахтит и – чик, замолкает. И еще можно его красной кнопочкой сверху пальцем прижать несильно – звон тут же прекращается. А среди цифр и стрелок на будильнике за стеклом нарисован слон с хоботом. Это такие красивые и нужные часы – я с ними дружу, вот! А с теми, что в большой комнате на серванте, я не играю: они скучные, бело-квадратные и не тикают. Папа говорит, они на батарейке работают. Я и сам это знаю: у них сзади есть дверца, пальцем вниз – р-р-раз – и открывается. Там и лежит круглая батарейка, как бочонок. В ней ток для часов живет.

Такая же батарейка в папином фонарике. Но он не в темнушке, а высоко в шкафу на антресолях. Там папины рыбацкие штучки хранятся: рюкзак, резиновая лодка, складные весла, удочки, коробки с лесками и крючками! Красота! Только папа не дает мне их брать, лишь глазами можно смотреть и только при нем, когда он с вечера на рыбалку собирается. Ох, как мне хочется поскорее с папой на рыбалку! Я уже много раз (целых три или пять!) был с ним летом на реке.

Но сейчас уже почти зима, холодно и даже лед на лужах. Он такой хрупко-хрустящий! Сам пробовал. И промочил боты, носки и ноги. Ну, я же не ябедничал никому об этом! Это все Танька Белоногова из младшей группы. Увидела, что я лед испытываю и запросила: «Пусти! Я тоже хочу проверить!» Вот я и отошел от края лужи подальше, почти на средину. Лед там и вовсе тонким оказался: даже два разика топнуть не успел – сразу вода проступила. А когда я стал ледяную дырку ногой затыкать, вода тут же мне в ботинки сверху и натекла.

Меня за это в группе наказали: поставили в угол, когда все до обеда играли после прогулки. Санька долго-предолго мою любимую коричневую машину один катал! Эта машина очень хорошая: у нее легко снимаются колеса и кузов, да еще на нее можно садиться. Мы с Санькой на нее даже вдвоем садились – ничего, выдержала! А вот красная с желтым кузовом почти сразу и сломалась. Ха! Еще новая называется! Зато наша коричневая лучше собирается и разбирается. Ну, конечно, не так, как конструктор, – тут ей не сравниться!

Конструктор – это такая коробка из картона, в которой есть разноцветные палочки с дырками. За эти дырки, если в них вставить винтик и закрутить гайку, можно много палочек соединить. А на коробке конструктора нарисованы подъемный кран и даже самолет из палочек и винтиков!

Самолет мне папа лепил из пластилина. Папа сейчас не летчик, а когда был молодой, то служил в армии, тогда и был летчиком. Он на настоящих военных самолетах летал и знает, как их детали называются: не крыло, а плоскость, не колеса, а шасси, не винт, а пропеллер! Вот! Самолет из пластилина получился очень замечательный. Ну, такой хороший, что я его спать с собой в кровать брал! И даже гонщика из красной гоночной машины я вытащил и посадил в самолет, в кабину. Мы все вместе сфотографировались: папа, мама, я и гонщик в самолете. Он уже стал военным гонщиком.

Так всегда бывает: на военных машинах, танках, самолетах, кораблях только военные могут ездить. И еще партизаны. Они тоже немного военные – мне дед рассказывал. Он сам умеет на машине ездить и медали у него есть. Много, я точно не знаю сколько. Но дед не смог ко мне приехать, только бабушка смогла. Я подпрыгивал от радости, что она к нам погостить приехала! Бабушка со мной всегда подолгу играет. Вот и сегодня мы с ней в войнушку заигрались.

У меня есть пистолет, красная шашка и куча солдатиков (один даже с собакой – пограничник). Бабушка была солдатом с шашкой, а я командиром с пистолетом. Сначала мы были в одной с ней армии, а потом были как враги, только понарошку. Я ее из засады, ну, из-под стола то есть, в плен захватил. А она хотела из моего плена тихонько уползти, когда я как будто бы уснул на посту. Она ползла по траве, то есть по ковру – и тут я «проснулся» и у нас был рукопашный бой! Так интересно мы разыгрались! Ух! И тут почему-то бабушка устала и сказала, что больше не будет играть в войнушку…

Я ее очень-очень просил, уговаривал поиграть еще. Даже пообещал не вертеться и потерпеть, когда она мне перед сном горчичники будет ставить. Я ей и песню военную спел про Катюшу. Но бабушка сказала, что хочет отдохнуть, а потом ей нужно будет сделать ужин для всех нас. Мои уверения, что я не голодный, что обойдусь и без ужина, что можно чуточку еще поиграть остались без внимания. Тогда я начал капризничать: заканючил, затопал ногами – все бесполезно! И тогда я от отчаяния с силой хлестанул бабушку по спине резиновым шлангом от игрушечной лягушки (по шлангу шел воздух от груши к лягушке и разворачивал язычок, от которого и подпрыгивала лягушка). В игре этот шланг был как бы телефонный провод для переговоров – вот и подвернулся, как последний аргумент.

Такой реакции бабушки я не ожидал! Она медленно повернулась ко мне, и глаза ее наполнились слезами. Миг – и слезы потекли по морщинистым щекам, закапали на ситцевый домашний бабушкин халатик… А бабушка все молчала, плакала и смотрела прямо на меня большими серо-голубыми глазами.

Так продолжалось недолго: я убежал в темнушку. Спрятался. Потом я потихоньку выходил и видел, что бабушка молча сидит и смотрит в окно. Что там в нем можно разглядеть, ведь уже вечер, темно? Я понял: бабушка просто капризничает! Прямо как я, только по-своему – молча, без крика и топота. Выходит, она меня перекапризничала?! Значит, я ей не нужен? Ну и пусть – не буду с ней дружить. И я уселся на старый чемодан в темнушке: заревел, захлюпал носом, заскулил потихоньку…

Конечно, у нас с бабушкой после этого случая было много-много счастливых дней и лет. Она иногда с печальным смехом вспоминала, как ее «внучонок огрел жгутом от лягухи». А я как-то даже и не задумывался о том, что надо извиниться перед бабушкой за обиду, которую я ей причинил. Считал ли я, что бабушка уже не обижается – тогда зачем извиняться? Или, быть может, думал, что уже прощен? Или что так должно быть всегда: взрослые прощают детей без их просьбы…

Не спорю с Достоевским о слезе ребенка, но бабушкины слезы и ее молчание стали мне вечным укором и не дают покоя. Если ад действительно есть, то он не геенна огненная: ад – это совесть, это осознание того, что обязан был сделать – извиниться перед любимым человеком, – но так и не сделал. И уже не смогу сделать никогда…

И все-таки: прости меня, бабушка! Прости! Прости. Прости…

Кофемания

Даня любил животных. Поэтому почти ежедневно бывал в зоопарке.

А еще больше Даня любил деньги. Поэтому в зоопарке он работал: кормил животных. Причем кормил их так, чтобы себя не обделить. Даня был вегетарианцем и без зазрения какой-то там совести брал себе часть рациона братьев его меньших. Раз он старший брат, то ему и решать размеры и объемы того, что кладется в миски зверям, и того, что положит Даня в свою тарелочку. Экономия зарплаты выходила, по Даниным меркам, просто космическая – в месяц тыщи три, даже порой с гаком!

Но и на этом предприимчивый Даня не останавливался: он прирабатывал уборщиком клеток и вольеров. И на этой должности у Дани сформировался свой особенный приработок. Собранные в жилищах постояльцев клочки их шерсти, он аккуратно перевязывал цветными ниточками и сдавал на реализацию продавщице сувениров у входа в зоопарк: деньги из воздуха, как гордо заявлял ей Даня. Продавщица подобострастно кивала.

В выходные, когда особенно много ребятни любовалось зверушками, Даня не стеснялся проявить заботу и милосердие: он в своей униформе служителя зоопарка проходил вдоль клеток и забирал те сладости, которые малыши приготовились скормить животным. «Отдавайте все это мне, я разберусь, кому из зверей что можно, а кому – нельзя, вредно. Вы же не хотите, чтобы у них животики болели? Вот и давайте все мне, я уж им передам», – солидным голосом, не допускающим возражений, увещевал Даня посетителей с детьми. Ясно, что печенье, зефир, конфеты и даже мороженое до зверей никогда не доходили. Заботливый Даня!

Была у Дани своя идея-фикс: сочетать любовь к животным и к деньгам. Точнее, к большим животным и о-о-очень большим деньгам. Даня копил деньги не на развлечения с продавщицей сувениров, которая явно оказывала ему особое внимание. Он собирал деньги на старт-ап. Да-да, Даня готовился к большому прорыву в мировой бизнес. Зря вы ухмыляетесь: кормилец-уборщик был человеком эрудированным и не без мозгов! Вот, к примеру, самый дорогой кофе в мире – блэк айвори, то есть «черный бивень». Сумасшедшая цена: три тысячи рублей за одну чашечку! А почему? Вы не знаете, поэтому не смейтесь. Даня знает, что такую цену блэк айвори получил из-за слона. В Таиланде какой-то умник скармливал кофейные ягоды слонам. Зерна кофе в их желудках не переваривались и естественным путем выходили наружу. Тайский прохиндей собирал эти зерна, мыл, сушил и пиарил: ох, какой неповторимый вкус дал слоновий желудок зернам обыкновенной арабики! Ах, это только суперкофеманы могут оценить! Ха, далеко не каждый может себе позволить купить такой кофе! На это и повелись отдыхающие толстосумы в тайских отелях.

«Таиландец состояние сколотил, а я чем хуже?» – рассудил Даня. Но так как кофейные ягоды в наших краях не достать, он решил упростить и усовершенствовать процесс: скармливать зверям не кофейные ягоды, а кофейные зерна. Во как соображаловка работает! Но и это еще не все. Даню просто прорвало на идеи! На чем пиарил свой кофе таиландец? На слонах, то есть на своей экзотике. А что в России экзотика для богатых интуристов? Конечно, медведи! Косолапые наши, бурошубые! Эти сказочные герои принесут ему, Дане, сказочную известность и кучу денег. И еще: надо выбрать удобный момент для входа на рынок со своим новым продуктом – маркетинговый ход. Даня не какой-то там Иванушка-дурачок. Он и название новому сорту кофе придумал: блэк бэар – «черный медведь» то есть!

На все свои сбережения Даня закупил чуть больше полмешка кофейных зерен. Пришлось переплатить, так как партия оказалась «мелким оптом». Но Даню это не остановило. Сырье было доставлено в зоопарк без хлопот, незадолго до новогодних праздников. Бизнесмен посчитал, что символично в Новый год вступать с новым брендом кофе. К тому же на праздниках значительно вырастает поток туристов – как говорится, клиент прет! Дело встало за малым: заставить медведей съесть кофе в зернах. Даня, казалось, все предусмотрел: подсыпал зерна в вареные овощи и в каши. И вся зоосадовская медвежья семья умяла первую партию необычного корма без особых хлопот. Даня с сожалением наблюдал, как медведи с хрустом грызут его кофейные зерна. Но к этому он был готов: слоны в Таиланде тоже портят часть зерна при приеме пищи – издержки производства. По Даниным расчетам, выход конечного продукта должен быть примерно в пятьдесят процентов. Окупится многократно! Через несколько часов Данино терпение было вознаграждено несколькими теплыми кучками медвежьих экскрементов. С каким непередаваемым удовольствием Даня проводил эту и несколько последующих уборок в медвежьих клетках!

Больше десятка килограммов зерен блэк бэар набрал Даня за пару недель процесса производства. На обжарку такого их количества ушла не одна ночь (Даня не бросил свою копеечную, но любимую работу). Он с великим тщанием в уме подсчитал свои доходы: один грамм его блэк бэар легко уйдет по 150 рублей. Одно кило – 150 тыщ! Десять кило – уже полтора лимона. У Дани дух захватывало от такого представляемого количества денег! Не-е-ет, он не дурак и не потратит эти деньжищи по глупостям. Он проведет рекламную акцию и продаст права на свое детище, что еще больше его обогатит. Тогда Даня создаст свой собственный зоопарк и придумает новые способы совместного со зверьем бизнеса. А пока, пока надо сбыть бесценный блэк бэар в городские кофешопы и кофейни при отелях. Скоро сказка сказывается…

Новый год встречал Даня в кампании знакомой продавщицы сувениров. Только она согласилась выслушать его рассказ о вопиющем невежестве и беспричинной агрессии менеджеров кофешопов и кофеен. Даня жалостливым голосом причитал, как «неотесанные мужланы» называли его эксклюзивный блэк бэар «дерьмочино» или «говнессо»… А потом вызывали охрану, которая с ним, великим бизнес-гением, не церемонилась. Продавщица участливо кивала и подливала ему в чашку свежезаваренного редчайшего кофе. Самого драгоценного продукта на их новогоднем столе!

Грибник

Еще не раскрыв глаза ото сна, Санька вскочил с кровати. Он чуть не столкнулся с дверным косяком, но все же нашел дверь и выглянул в коридор. В квартире было тихо. «Уф, – вздохнул облегченно Санька, – родители еще спят… Значит, я не проспал и еду с отцом за грибами!»

Успокоившись и стараясь не шуметь, он прикрыл дверь и прошел к окну. Светало. На улице висел туман, какой нередко случается в августовскую грибную пору. Под окнами их пятиэтажки было тихо: изредка проползали первые автобусы, пытаясь нащупать свой маршрут пучком света фар. Прохожих не было и в помине: и рано, и выходной.

Санька еще с вечера настраивался на серьезный выезд в лес. Пару дней назад отец сказал, что возьмет его с собой за опятами. Санька обрадовался: во-первых, за опятами он еще ни разу в жизни не ездил; во-вторых, ехать нужно было далеко – часа два или даже три! – так ему казалось. И вообще, это здорово – ехать с отцом в их белой «копейке» долго-долго! К тому же собирать опята гораздо интереснее, чем обычные грибы. Грузди большие, твердые и мохнатые, рассуждал Санька, ими быстро корзинка наполняется; маслята скользкие, и пальцы от них надолго чернеют; вот опята, говорят, удобны для нас, для грибников: растут кучками и заметны сразу.

Санька любил собирать грибы. Он безошибочно узнавал их и не путал хорошие со всякими-разными поганками. Первую заповедь грибника ему внушил еще дед: «Если не уверен, что гриб съедобный, – не бери!» С дедом и бабушкой они каждое лето набирали много грибов. Собирали все подряд: и для засолки, и мариновать, и сушить, и, конечно же, на жареху (пожарить с картошкой). Недавно он с мальчишками со двора ходил на другой берег реки за маслятами – набрал с полведерка, и мама пожарила их с картошечкой. Вкуснотища-а-а!

Но сегодняшний выезд должен был быть важнее этой недавней прогулки в лес. Отец с вечера тщательно подготовил машину, мама занималась провизией и одеждой. У Саньки была своя настоящая штормовка – темно-зеленая полубрезентовая куртка без подклада, но с капюшоном и резинками на рукавах; лесные штаны – так их называли все в семье – на лямках, которые одевались на плечи и пристегивались к поясу, а низ штанин был с «тормозами» – лямочками, чтобы не выбивались из сапог. Приятная особенность лесных штанов – обилие карманов: целых шесть! В них в первую очередь Санька положил, конечно же, складничок – нож для грибов. В жестяной коробочке из-под леденцов в полиэтиленовом пакете имелся полный спичечный коробок. Отдельный карман занимал тюбик с мазью от комаров и чистый носовой платок. Имелся еще и кусочек лейкопластыря, так, на всякий случай… Если в лесу попадутся ягодные полянки, то в одном из карманов приготовлены чистый полиэтиленовый пакет и веревочка, чтобы завязать его, не рассыпать ягоды! Ну, и наконец-то, важная вещь – компас. Вроде бы он работающий, но Санька еще не научился им пользоваться. В поездку отец велел приготовить сапоги: будет роса на траве и по пути в лесу встретится ручей. Легкомысленную панамку, от которой все лето Санька более-менее удачно отделывался и не носил, пришлось взять с собой. Хотя Санька сначала надеялся на накомарник, но отец сказал, что в нем неудобно возиться с грибами, лучше воспользоваться «мазилкой» от комаров.

Примечательно, что вместо обычных грибных корзин отец приготовил несколько огромных полиэтиленовых прозрачных мешков (в них по весне они набирали березовый сок). «Неужели мы столько опят наберем?» – удивился про себя Санька, но спросить почему-то не захотел, как бы показывая себя бывалым грибником.

Санька не спеша заправил кровать, умылся, оделся, и только тогда поднялись родители. Мама занялась завтраком, а отец еще раз проверил снаряжение в рюкзаке.

– Можно я понесу? – вызвался Санька.

– Действуй, – не возражал отец, – - раз ты уже собрался, иди-ка прогрей машину, а рюкзак положи в багажник.

Он протянул Саньке ключи от машины:

– Вытянешь подсос, педалью не газуй. Погоняй минуты две-три, больше не надо.

Предупреждать, что трогаться с места на машине нельзя, отец не стал. Как-то они раз и навсегда договорились: в городе сын не ездит. В свои десять лет Санька чуть-чуть мог уже рулить – иногда отец учил его, да и дед доверял баранку своего запорожца. Увы, такое счастье выпадало нечасто…

Вот поэтому-то Санька, как взрослый, степенно и важно, раздуваясь от собственной значительности, вышел во двор к машине, поигрывая связкой ключей. Рюкзак занял место в багажнике. Санька не суетясь сунул ключ в замок зажигания и повернул его: машина заурчала, но не завелась. Он вытянул рычаг дроссельной заслонки на полную и повторил попытку. Мотор взревел! Санька убавил обороты, и шум двигателя стал ровнее. «Эх, рано еще, утро, – чуть сожалея, вздохнул Санька, – никто из пацанов меня за рулем не видит». Прогрев мотор, он вернулся домой.

Завтрак не затянулся. Взяв с собой питье и снедь, мужчины задержались у порога:

– Удачи вам, – напутствовала их мама. – Смотри, от отца ни на шаг! – сказала Саньке, и он послушно кивнул: «Ладно, мол, не впервой!»

Дорога! Азарт путешествия, ожидание приключений – их не омрачили ни пустынные городские улицы, ни утренний туман, который пусть и лениво, но все-таки начинал местами редеть под лучами поднимающегося солнца. На кузове и стеклах машины утренняя роса быстро высыхала от ветра. В салоне еще свежо и прохладно, но вот включен обогрев, и теплые струи воздуха уже дуют и в нос, и в ноги. Отец настроил приемник на бодрящий «Маяк».

– А сколько нам ехать? – на правах участника важного мероприятия поинтересовался Санька.

– Около полутора часов, если без приключений, – ответил отец и пустился рассказывать обычные шоферские байки: как в одной из прошлых поездок покрышку гвоздем пробило и пришлось менять колесо, благо запаска была; как в другой раз свечи маслом забрызгало; как когда-то бензонасос барахлил; а случалось, карбюратор не фурычил как положено, и поэтому «ласточка» плохо тянула. Санька пытался рассматривать знакомые места, полувидимые в тумане, и не перебивал отца.

Вот последний светофор, вот кончился асфальт, вот проехали садоводство, вот деревянный мостик. Дорога становилась все хуже: на насыпной гравийке начались сплошные ухабы, ямы. Отец ехал медленно, объезжая рытвины и обруливая крупные камни. Вот уже свернули на грунтовку, поехали вдоль опушки, а потом углубились в лес. Санька стал внимательно всматриваться: видны ли грибы? Но на ходу, разумеется, ничего толком разглядеть не смог. Дорога превратилась в две колесные колеи. По днищу машины шуршала трава, а по окнам цеплялись ветки кустарника. На небольшой поляне, где могли бы разминуться две машины, отец остановился.

– Ну, вот. Добрались. Машину оставим здесь, а сами рванем пешком. Тут километра два-три до грибных мест. – Объясняя Саньке план действий, отец достал мазь от комаров. И не зря: как только машина замерла без движения, сразу же у стекол устроили пляску голода лесные кровососы. Еще бы – сибирский лес без них не бывает!

Намазав лицо, шею, кисти рук, грибники вышли из машины:

– Ах, вот это воздух! – восторженно сказал отец, но тут же закашлялся, поперхнувшись попавшим в рот насекомым.

– Тьфу, тьфу, – отплевывался он, – вот глупое мясо – само в рот лезет.

Санька рассмеялся. Отец вытащил рюкзак из машины и водрузил сыну на спину.

– В ту сторону несешь ты, а обратно понесу я, – решительным тоном произнес отец. – Мне легче будет: все съестное мы уже используем по прямому назначению!

– А мне не тяжело, могу и обратно нести, – уверил его Санька.

– Само собой. Ты же будущий мужчина, должен быть выносливым. Тренируйся, – поучал отец.

Тропинок никаких не было – пошли напрямки. Через сосновую поросль, потом через осинник или что-то похожее. Отец шел впереди, Санька неотступно следовал за ним. В пути оба выстругали себе по палочке-выручалочке. Так они для себя называли длинные прямые ветки, которыми удобно было сбивать паутины на уровне лица или ковырять листву там, где, казалось, прячутся грибы.

День обещал быть теплым, солнечным. Туман рассеялся, но роса была еще обильной. Подол Санькиной штормовки и лесные штаны выше сапог потемнели от влаги, собранной с высокой травы. Минут через тридцать остановились у ручья. Санька помочил пальцы и хотел было протереть водой лицо, но отец удержал:

– Смоешь мазилку с кожи – сразу комары заедят. Пока не умывайся, потерпи.

Он глотнул пару раз из самодельной фляжки и протянул ее сыну. Санька не хотел пока пить, но тоже сделал несколько глотков.

– Смотри! Гриб! – воскликнул он и вместе с фляжкой кинулся было за трофеем. Но тут же споткнулся и упал на живот.

– Флягу закрой, – спокойно сказал отец, как будто не заметив конфуза сына. Санька встал, закрутил пробку, подошел к грибам: груздь-переросток был уже рыже-бурый, лохматый, с явными червоточинами. Санька даже не стал доставать из кармана ножик, а просто пнул его ногой: «Из-за тебя шлепнулся». Как опытный грибник он знал, что грузди растут мостками, поэтому стал ковырять палкой поблизости, осматривая листву и траву.

– Оставь грузди, не ищи, – бросил отец, – у нас сегодня другая цель – опята.

Двинулись дальше. Санькино настроение оказалось под стать лесу: зеленый восторг, сквозь который проступали желто-бурые мазки недовольства собой и какой-то неуверенности, ожидания чего-то неизвестного. Дышать было приятно: пахло разнотравьем и сыростью из низины. В верхушках деревьев пробежал шаловливый ветерок, сердито зашумела на него листва и бросила ему вслед пока еще редкие желтые листья. Но ветер их не подхватил, и они тихо летели вниз, к земле. «Листья желтые над городом кружатся, с тихим шорохом нам под ноги ложатся», – напел про себя популярную песенку Санька и улыбнулся шутке: «Песня про китайский десант: лица желтые над городом кружатся…» Солнце не пробивалось сквозь кроны, и поэтому жары не было, но Санька взмок от ходьбы. Мешали идти упавшие и поросшие мхом стволы деревьев, многочисленные паучьи сети и, конечно же, тыкающиеся в лицо комары и мошкара. Дыхание постоянно сбивалось, пару раз ветки снимали с него панамку. Он натянул сверху капюшон, но набившаяся под него мошкара неприятно щекотала и зудела.

– Тихо… – Отец остановился и замер. Санька тоже. – Слушай.