Покой летящего воланчика

Ольга Одинцова

Покой летящего воланчика

ДИСКЛЕЙМЕР:

Все имена и события в произведении вымышлены, любые совпадения с реальными людьми, живыми или мертвыми, случайны.

НОВЫЙ УЧИТЕЛЬ

Светлый класс заливало солнцем ранней осени. Листья на деревьях всё ещё шелестели зеленью, не успев состариться к середине сентября. Зато я уже успела поболеть пару недель дома, заработав отит. Когда вышла на занятия в школу, одноклассники не заметили моего присутствия. Ровно так же, как никогда не замечали отсутствия.

За первой партой второго ряда сидела моя подруга Настя. Ну, как подруга. Она общалась со мной, пока никто не видел. По диагонали от нее, всегда позади, за третьей партой третьего ряда сидела со скучающим видом я. Моя голова раскалывалась от шума балбесов нашего десятого «В».

Звонок давно прозвенел, но учителя всё не было. Конец академического часа неумолимо приближался, а урок мировой художественной культуры никак не хотел начинаться, обрекая меня на страдания.

Через пару минут в класс вошла заведующая учебной частью Ирина Евгеньевна и объявила, что наша учительница заболела, а потому заменять её будет…

– Антон Ильич, проходите, пожалуйста, не стесняйтесь! – подозвала завуч кого-то из-за двери родительским тоном.

В класс вошёл высокий мужчина в костюме кофейного оттенка. На миг мне показалось, что он был похож на Чехова. Но уже в следующую секунду я не могла уловить, почему именно мне так показалось. У учителя были светлые волосы, голубые глаза и широкая улыбка. За очками с тонкой оправой сиял его смеющийся, лукавый взгляд.

– Антон Палыыыыч! – крикнул Колыванов и класс засмеялся. Рассмеялся и сам Чехов. Видимо, не только я заметила некоторое сходство.

– Дети, тихо! – прикрикнула завуч, – И не Антон Павлович, а Антон Ильич!

– Да, мне тоже нравится этот писатель, Колыванов! – с улыбкой ответил Антон Ильич на выпад ученика.

Они что, уже знакомы? Я ткнула локтём соседку по парте.

– Да это же наш новый учитель литературы, Антон Ильич. Ты болела и всё пропустила! Нас с ним уже познакомили. Он с каждым из нас уже познакомиться успел, – важно ответила Лизка Васильева, – он классный!

Я почувствовала себя неловко. Снова как отщепенец, узнаю обо всём последней. Да ещё и выходит так, что только меня, одну-единственную, новый учитель не знает, как зовут. К груди подступало волнение.

Тем не менее, урок начался, как только завуч оставила учителя один на один с нашим классом.

– Как вы уже знаете, я вовсе не учитель МХК. Однако на замену кроме меня некого было поставить, надеюсь, вы потерпите меня пару уроков. А пока поделюсь тем, что знаю сам, надеюсь, вам будет интересно.

– Мы хотим, чтобы вы остались! Не хотим никого другого! Можно вы будете все уроки искусства заменять? – зашумел класс в восторженном неистовстве.

Да что это за учитель такой, что все в него срочно влюбились? – недоумевала я, внимательно вглядываясь в его глаза, пытаясь понять, что это за человек. Он поймал мой пристальный взгляд. Я тут же отвела глаза в сторону.

На вид учителю было лет около сорока пяти, впрочем, я никогда не могла точно определять чей-то возраст на глаз, а потому он мог быть и старше.

Антон Ильич обезоруживающе улыбался. Вероятно, он причислялся к тому типу людей, что чувствуют себя в своей тарелке в абсолютно любом месте. Эта удивительная способность являлась предметом моей зависти, поскольку сама жутко стеснительна и застенчива.

Тем временем, класс разговорился с Чеховым, из-за чего тот стал рассказывать нам о «Могучей кучке», над названием которой все, конечно же, посмеялись. Мне удалось уловить, что он, как настоящий учитель, незаметно для всех направил наше общение в нужное русло в соответствии с темой, стоявшей на сегодняшнюю дату в рамках наших уроков по “Мировой художественной культуре”. В самом начале учебного года нам озвучивали примерные даты изучения тем. Именно эту я ждала особенно – в моей тетради сегодняшнее число было обведено красным фломастером.

– …а давайте я поставлю вам послушать мою самую любимую композицию Мусоргского. Кто скажет мне, как она называется, поставлю пять. А теперь закрываем глаза и слушаем внимательно… только давайте договоримся: до конца музыкальной дорожки никто не произносит, иначе не засчитаю. И не подсказываем!

Я огляделась. Глаза закрыли все, даже белобрысый Колыванов. В классе, впервые за нашу школьную бытность воцарилось повальное доверие учителю, от этой мысли можно было свихнуться, настолько это поразило меня. Наверное, он пользуется методом гипноза. Антон Ильич вопросительно посмотрел на меня и поднёс ладони к глазам. Его жест и меня заставил закрыть глаза. Я смутилась.

Послышался щелчок компьютерной мыши и из колонок, стоявших на краю учительского стола полилась музыка…

Мне представилось раннее утро. Незаметно в моём теле наступило расслабление. Кругом словно налетели маленькие пташки, а в глаза попадали блики от водной ряби. Послышался плеск реки, звон колоколов и блеск куполов вдали… Конечно, я узнала её. Я прекрасно знаю эту дивную мелодию…

От этой мысли и приятного чувства неотвратимой победы, я заулыбалась и открыла глаза. И увидела, что Антон Ильич тоже улыбается и смотрит на меня, опершись запястьями на учительский стол. Он всё понял. Кивнул мне и аккуратным, мягким жестом словно сказал: «тихо, подожди ещё немного, пока все не закончат слушать». Я кивнула в ответ. Закрыла глаза и ещё раз глубоко вдыхала, словно свежий воздух, полной грудью музыку, которая тёплым светом разливалась в моей душе. Ощущение, что он всё ещё смотрит на меня, не покидало.

Когда звуковая дорожка подошла к концу, в классе воцарилась тишина. Одноклассники вопросительно переглядывались и пожимали плечами, пока меня распирало от важности.

– Ну, что вы мне скажете? – произнёс Антон Ильич, с игривой улыбкой отойдя от учительского стола.

Я ещё раз мысленно пощупала тишину класса руками, чтобы убедиться в её прочности. Взяла побольше воздуха в лёгкие и, будучи в полной уверенности, что меня сейчас никто не перебьёт, произнесла:

– Это «Рассвет на Москве-реке» из оперы «Хованщина».

Мой голос всё же предательски нервно дрогнул во время ответа.

– Как вас зовут, товарищ знаток? Кажется, мы не были представлены друг другу прежде? – спросил Антон Ильич, обращаясь ко мне под смешки одноклассников. Он приблизился ко мне, облокотился о край парты Колыванова и буднично скрестил руки на груди.

– Ольга Черкасова. Да, меня не было на прошлой неделе, болела… – быстро промямлила я, чувствуя неловкость.

– Приятно познакомиться. – Вкрадчиво произнёс учитель, внимательно всматриваясь в меня. – Итак, ответ верный. Это действительно «Рассвет на Москве-реке» Модеста Мусоргского!

Раздался чей-то короткий смешок, но всё же гул класса затих. Они думали, что я ошибусь.

– Ставлю вам «пять», как и договаривались. Жаль, что правильный ответ знает всего лишь один из тридцати, – разочарованно подытожил Антон Ильич, медленно возвращаясь к учительскому столу. Он раскрыл журнал, провёл над ним шариковой ручкой и остановился в конце списка – аккурат рядом с моей фамилией появилась заветная оценка.

Класс приуныл.

– Ладно, с этим разобрались. А что насчёт вас, ребята? Может и в вашем классе есть те, кто пишет музыку сам? – учитель почувствовал, что мысли ребят нужно перевести в другое русло, чтобы немного приободрить.

– Это у нас Колян! – сказал Колыванов, кивая на однопартийца. Сосед улыбнулся.

– О, ну-ка, интересно! В музыкальную школу ходишь?

– Хожу.

– Что сочиняешь?

– Да так… всякое, – смутился парень.

– Он обалденную музыку пишет! Ну чё ты, Колян? – поддерживал друга Колыванов.

– Продемонстрируешь нам, при случае? – подмигнул Антон Ильич.

– Договорились. Можно на следующем уроке? – деловито уточнил Коля.

– Да, давай на следующем. Я предоставлю тебе время, чтобы ребята познакомились с твоим творчеством. Страна должна знать своих героев!

Колян кивнул. Хотя он и стеснялся ребят, выступать для него было делом привычным, он часто разъезжал по музыкальным конкурсам, однако в школе почему-то редко доводилось выступать.

– Вот мы и нашли один талант, уже кое-что! – произнёс довольным тоном Антон Ильич.

– А у нас ещё это… писатель есть! – воскликнул Колыванов.

Не может быть. Неужели кто-то ещё пишет в классе, кроме меня? На уроках русского языка за сочинения постоянно хвалили только одного человека, и это всегда была я…

– О, а вот это уже совсем интересно! По моей части. Кто же этот человек? – оглядел с интересом ребят Антон Ильич. Даже тех, что имели привычки пригибаться на задних партах в попытке создать иллюзию невидимок.

– Олька Черкасова, – ответил Колыванов.

Моё сердце ухнуло. Откуда они могли узнать? Я боялась поднять глаза, потому что понимала, что снова встречусь взглядом с учителем. Не слишком ли много уже для одного занятия? Я никогда не любила привлекать к себе слишком много внимания, тем более со стороны преподавателей. По классу пробежал шорох, состоящий из шёпота и вопросов «да ладно?! Черкасова – пишет?!» и «ага, я как-то в соцсетях её тексты увидел, офигел!»

– Колыванов, ну какая же это «Олька»? Настоящая «Ольга», и никак иначе. Даже не «Оля», имей уважение к автору, – усмехнулся Антон Ильич.

– Чё это? Как по мне, так Олька и Олька, никакой разницы особенной не вижу, – фыркнул Колыванов.

– А вот я вижу, Колыванов. Вижу. И характер виден. Ольгин, – резко завершил Антон Ильич, коротко бросив внимательный взгляд на меня, и закрыл классный журнал. Я не успела заметить, как на доске появилось записанное домашнее задание. Прозвенел звонок. Одноклассники попрощались с учителем и рванули со своих мест на перемену.

– Николай, не забудьте о том, что пообещали классу!

– Хорошо, Антон Ильич!

На выходе из класса учитель окликнул меня.

– Ольга, задержитесь на минутку.

Настя бросила на меня и местного Чехова непонимающий взгляд, и побежала дальше.

Класс опустел, в нём остались только я и Антон Ильич. Он искал что-то под классным журналом, приподнимал тетради, наконец, отыскав какую-то листовку, протянул её мне:

– Ваша классная руководительница сказала мне, что вы недурно пишете, поэтому хочу предложить вам поучаствовать в этом литературном конкурсе. Здесь указан объём принимаемых работ и темы. Посмотрите, пожалуйста, на досуге, время ещё есть.

Так вот оно что! Вот кто меня сдал. Выходит, он знал заранее обо мне и моём хобби? Неужели и наше знакомство было его продуманным сценарием урока? Я кивнула ему в ответ, впрочем, особого азарта Антон Ильич во мне не увидел. И, наверное, не мог – он не смотрел на меня, а продолжал что-то бесконечно перекладывать на учительском столе.

– Могу идти? – решила уточнить я.

– Да… До свидания! – не отрываясь от тетрадей ответил учитель. – Впрочем, подождите. Не могли бы вы принести мне что-то почитать из ваших произведений?

Я покраснела. Мои плечи опустились. Читать свои тексты я и родителям не даю… А тут целый учитель, ещё и малознакомый. Тем не менее, мне снова пришлось молча кивнуть. Почему я никак не научусь говорить слово “нет”?

– Отлично, может вместе и выберем текст, который можно будет отправить на конкурс?

– Хорошо, я принесу завтра.

– А я помогу подкорректировать, если что. Ну, бегите на урок, сейчас будет звонок. У меня пока окно.

Не заметив, как прошла перемена, я опрометью бросилась из класса на следующий урок, опоздав сесть на своё место. Химоза снова принялась кричать на меня, это было уже традицией – по поводу и без. Вызвала к доске и поставила очередную двойку. С химией отношения были сложными. Так сказать, постоянный бракоразводный процесс. Вызубривая теорию на «пять», я никак не могла научиться решать задачи. Учительница выявила это быстро, поэтому сперва мучила меня у доски теорией, а затем заваливала мой хороший ответ задачами. Так средняя оценка по ненавистному предмету вырисовывалась в сплошной “кол”. В конце урока химоза радостно вызвала моего отца в школу. Как она любит, при всех.

“Вот это позор…”, – подумалось мне. Ни разу за десять лет учёбы никого из моих родителей не вызывали. Что ж, всегда бывает первый раз.

Но самым важным стало для меня не это. Я продолжала думать о текстах, которые мне предстояло принести новому учителю. Меня слегка бросало в дрожь, поскольку было непривычным, чтобы кто-то отзывался о моём творчестве. Но эта же мысль и подстёгивала появившийся азарт узнать о качестве моих текстов, тем более, от человека, который напрямую, как мне показалось, связан с миром литературы.

Придя домой, я первым делом схватила ноутбук. Нужно было просмотреть тексты и выбрать те, которые не так стыдно показать. Первый, второй, третий…

“Нет, это слишком личное. А вдруг ему вообще не понравится то, что я пишу? А что он обо мне подумает? Так, стоп. Нужно изменить мышление: не обо мне, а о моих текстах, в них ведь есть лирический герой, и это не я… Впрочем, кого я обманываю? Конечно же, он подумает, что эта краснеющая неловкая десятиклассница пишет о себе. Ладно, накидаю на флешку подборку, а там пусть сам выбирает. Мне ещё алгебру решать…”

Первым уроком следующего учебного дня была – о, да, – литература. Мой класс снова занимался обожанием нового преподавателя. Надо признать, он действительно гораздо лучше нашей русички. А ещё смешной и с отличным чувством юмора… впрочем, не об этом.

– Ольга, принесла? – заговорщически спросил Антон Ильич, впервые незаметно перейдя со мной на «ты». Но я заметила. И это словно сразу нас сблизило, особенно на фоне того, что со всеми остальными он продолжал на “вы”. Как будто его “ты” ещё нужно было заслужить.

– Да, конечно, вот, – сказала я, протянув флешку.

– Отлично, пока будете выполнять задания, я посмотрю.

– Там, возможно, будет много…

– Да? Ну, значит, я задержусь, – пожал плечами Антон Ильич, улыбнулся и начал урок. Он обратил внимание класса на задание, написанное мелом на доске его довольно мелким и местами подпрыгивающим почерком.

– Что у вас за дела со Стерховым с первого дня знакомства? – шепнула мне Лиза и как-то странно усмехнулась, сощурив свои тёмные глазки.

– Чего? С кем? – не поняла я.

– С кем-с кем! С ним! – кивнула Лиза на Антона Ильича.

Так я узнала его фамилию. Чехов оказался Стерховым, совпавшим с фамилией великого русского писателя всего на четыре буквы. Стерх – это ведь краснокнижный белый журавль. Точно, таким он и был: стройный, статный, в чём-то даже по-своему грациозный.

“А красивая фамилия. Ему идёт”, отчего-то подумалось мне. Моя фамилия с Чеховым совпадала тоже на четыре буквы, прикинула я. Это жонглирование буквами и странный рой мыслей прервали уже традиционные «умные» выкрики Колыванова, в тему (и не очень) урока. Антон Ильич попросил класс приступить к заданию.

Я переживала за тексты, которые были на флешке. Она прямо сейчас подключалась к учительскому ноутбуку. Я увидела, как Антон Ильич открыл первый текст и начал читать. Вся его фигура словно сгруппировалась и целиком погрузилась в мои зарисовки.

Он… улыбнулся, глядя в экран? Мне не показалось?

В момент пробегающих неспокойных мыслей учитель резко повернулся ко мне, вероятно заметив мой любопытный и вместе с тем тревожный взгляд на себе и спокойно прошептал: «Пиши, пиши» и кивнул на мою тетрадь. Я тут же опомнилась, ведь он давал нам задание, которое я прослушала. Пришлось спрашивать Настю, но я толком ничего не поняла, кроме того, что страницы заданий указаны на доске. Вмиг я будто оглохла. Интересно, он действительно замечает, когда я на него смотрю?

“Не могу успокоиться, пока мои тексты на экране его ноутбука. Что он скажет?” – я никак не могла собраться с мыслями.

После урока Антон Ильич собрал наши тетради и вновь подозвал меня к себе.

– У вас какой следующий урок?

– Физкультура. Но у меня освобождение, так что я не занимаюсь.

– Тогда задержись, пожалуйста, я успел прочитать часть твоих текстов. Я поговорю с учителем физкультуры.

Задержавшаяся в дверях Лиза, пропустившая одноклассников вперёд, хитрыми глазами посмотрела на меня. Ничего хорошего её взгляд мне не сулил.

– Лиза, вы что-то хотели? – заметил Антон Ильич замешкавшуюся девушку.

– А, нет-нет, я хотела подождать Черкасову… – разулыбалась Васильева.

Я вопросительно посмотрела на Лизу. Вот номер, не ждала меня никогда, да и мы не то, чтобы дружили. А тут вдруг такой живой интерес проснулся.

Мой взгляд перехватил Стерхов и, кажется, тоже понял, что что-то не так.

– Лиза, идите, мы с Ольгой будем разбирать тексты для конкурса, это может занять время. Кто у вас ведёт физкультуру? Передайте учителю, что Черкасова у меня задержится, я позже к нему подойду.

– Хорошо… – завистливо промямлила Лиза и исчезла.

– Садись, – выражение лица Стерхова сменилось со строгого на добродушное, он приставил ещё один стул к учительскому столу, – мне очень понравились твои тексты, у тебя действительно есть талант! Столько лирики, меланхолии, эмоций, образности… Правда, я поражён. Ты большая молодец. Я кое-где знаки препинания подправил, но в целом, у тебя особых проблем с этим нет. Ты уже подумала какие тексты, по твоему мнению, было бы лучше отправить на конкурс?

Что-то заболело в области лопаток. Это начали прорастать крылья? Его слова меня окрылили настолько, что я не могла сдерживать улыбку, а слово “спасибо” казалось невероятно глупым, чтобы его говорить, оно словно застряло в горле от волнения. Нужно было отвечать на вопрос, а мой мозг отказывался думать. В общем, “спасибо” я так и не произнесла.

– По заявленным темам, наверное, лучше всего первый и третий подойдут… – проговорила я, всё ещё смущаясь комплиментам в свой адрес (или как там, не в свой, а в адрес текстов. Лирический герой, будь он неладен!)

– Согласен с тобой. Мне тоже они показались наиболее сильными и подходящими к тематике конкурса. Ты не будешь против, если я отправлю их организаторам? Если пройдёшь во второй этап, нужно будет приехать на очередной отбор, там будет другое задание: потребуется написать текст по заданной теме за четыре часа. Точно хочешь участвовать?

Чёрт, я и не думала что такая азартная.

– Точно! – выдала я.

– Отлично! Прежде никогда не участвовала в конкурсах?

– Нет, даже не знала, что такие есть.

– Тогда с почином! Я рад, что в нашей школе есть такие таланты, буду держать за тебя кулачки, – обезоруживающе улыбнулся Стерхов. Он кажется таким добродушным. Ему идёт улыбаться. В голубых глазах играют искорки.

– Спасибо, правда, я совсем не уверена, что пройду дальше…

– Не опускай руки раньше времени! Да и если не пройдёшь, то ничего страшного не случится, ты попробовала, приобрела новый опыт. Конкурсы – штука удивительная. Порой в них побеждает совсем не тот, кто должен бы. И проигрывает, кстати, тоже. Помни, что это не повод переставать творить.

Я посмотрела на Стерхова и улыбнулась. Мне было так приятно получить поддержку от учителя… А не просто от какой-нибудь Насти, которая вечно какую-то ерунду читала на переменах. Антон Ильич стал первым, кто не смеялся над моими текстами, над романтическими образами, которых я всегда стеснялась, и лирикой, которая всем казалась такой несовременной. Кажется, он тот человек, которому можно доверять. К тому же, Стерхов сразу ко мне хорошо отнёсся. На душе стало как-то очень легко. Чувство одиночества в творчестве, да и не только в нём, начало отступать.

– Ну всё, беги на физкультуру, а то ваш учитель, наверное, ругается сейчас на меня, – произнёс Стерхов, формируя тетради параллельного класса в аккуратную ровную стопку.

– Антон Ильич… извините, я…

– Что случилось? – он внимательно заглянул в мои опущенные от неловкости глаза.

– Моя тетрадь пустая. Я не выполнила ваше сегодняшнее задание…

Стерхов засмеялся.

– Понятно. Я так и подумал, – он перебрал пачку тетрадей и вытащил мою, – На, держи. Дома напишешь, завтра отдашь, скажешь, что забыла сдать её мне сегодня.

Учитель хитро улыбнулся и подмигнул мне. Я засияла, радостно закинула тетрадь в рюкзак, кивнула и, окрылённая, опрометью выбежала из класса, направившись в спортивный зал. Я снова была не в силах отблагодарить его из-за собственной застенчивости, которая в такие моменты вставала комом в горле.

В коридоре я влетела прямо в старосту, ту самую Лизу Васильеву, которой до всех есть дело и для этого достаточно длины её носа.

– Черкасова, чего носишься? Чуть не снесла меня!

От резкой остановки что-то хлопнуло об пол. Я посмотрела под ноги и оглянулась – мой рюкзак был не закрыт, видимо из-за моей невнимательности.

– Что ты здесь делаешь? – почему-то спросила я Лизку.

– Твоё какое дело? В учительскую физрук послал. Что… ты не сдала задание по литературе? – спросила Лиза, подняв мою предательски упавшую тетрадь с пола вперёд меня. Я почувствовала, как тревожность заставляет мои щёки бледнеть, затем пылать.

– Отдай мне, я тороплюсь успеть на физру, – могла лишь буркнуть я, протянув руку.

Лиза раскрыла тетрадку и увидела пустые строки под сегодняшней датой.

– Ты что, не выполнила задание?! И даже не удосужилась записать его! Ну и дела, Черкасова! С ума сошла? Да-а-а, я и не представляла, что ты можешь такое выдать! Влюбилась что ли? – странно хихикнула староста.

Резким движением я выхватила из её рук тетрадь. Староста округлила глаза.

– Ты что делаешь? Совсем больная! – крикнула Лиза вслед мне, убегающей в спортзал.

Тем же вечером, переделав все домашние задания, включая то, которое пообещала Стерхову, я села за ноутбук и начала писать новый текст под впечатлением этого дня. Из меня снова полились образы, метафоры, эмоции… Я писала и вспоминала улыбающееся лицо и поддерживающие слова учителя, которые так придавали мне сил и мотивировали.

Так много и так увлечённо за присест я ещё не сочиняла. Было ощущение, что кто-то диктует мне целые фразы, предложения, а я только записываю. И получалось что-то удивительное, новые тексты казались мне вовсе не моими. Они лились легко, получались цельными, чувствовалась уверенность, необычные идеи в них сочетались с глубокими смыслами. Да, они наверняка были не идеальны. Я печатала абзац за абзацем, как одержимая, полностью осознав, что могу это делать; более того, имею полное право, основанное на таланте, продолжать то, чем я лишь баловалась под неодобрительные возгласы родителей.

Кстати, о родителях. Когда они пришли с работы домой, естественно, сразу же принялись по очереди журить меня за химию в воспитательных целях. Папа был в большей степени недоволен лишь тем, что ему придётся отпрашиваться с работы, чтобы прийти ко мне в школу по такой унизительной причине, но меня всё же не ругал. Он знал, что я, как и он в своё время, не собиралась связывать свою жизнь с химией, поэтому отнёсся к вызову как к занятному приключению.

Ночью я не могла уснуть и ждала наступления утра, чтобы скорее прибежать в школу и сдать письменное задание Стерхову. А ещё мне жутко хотелось поделиться своим новым текстом.

Наутро в школе я появилась как никогда рано. Кабинет литературы ещё был закрыт. Я села на банкетку в коридоре в ожидании учителя, прислонившись к холодной стене, отчего по спине пробежали мурашки и я поспешила отпрянуть, чтобы не простудиться. С лестницы послышались шаги. Потом послышался голос Антона Ильича и звон связки ключей.

С кем он говорит? Чёрт, только не…

Староста шла с ним, прижимая к груди классный журнал. Вот припёрлась же она с утра пораньше! Как мне незаметно отдать ему тетрадь?

– О, Ольга! – увидел меня Стерхов и словно подпрыгнул, затем открыл ключом дверь класса. – Заходи, конкурс надо обсудить. Хорошо, что ты пораньше пришла.

Фу-у-х, гора с плеч. Васильева хмыкнула, приподняв бровь, но ушла.

– Спасибо, что сказали про конкурс, а то она бы от меня не отстала, – проговорила я на выдохе и бросила рюкзак на стул за первой партой перед учительским столом.

– Старосты, они такие, – улыбнулся Антон Ильич и зажёг свет, а потом выключил, когда понял, что день предстоит вполне солнечный и так будет даже лучше, – Я уж не стал, конечно, при ней спрашивать о задании, которое ты вчера не удосужилась сделать.

Я почувствовала себя неловко, но учитель тут же добродушно рассмеялся, и вновь расслабилась. Однако всё же поспешила достать из рюкзака тетрадь и распечатанный текст, который написала вчера. Стерхов тут же выхватил и то, и другое у меня из рук и удивлённо воскликнул:

– Это то, что я думаю? Ты принесла мне почитать свой новый текст? – Антон Ильич просиял и тут же принялся читать, приняв свою любимую позу – облокотившись об учительский стол.