Дневники экзорцистки 1,2,3

Бабушка наклонилась, чтобы поднять банку, но из-под скатерти, уже лежащей на полу, выскочил пучеглазый маленький злыдень и пнул стеклянный сосуд лапкой. Посудина покатилась к окну, а другой бесёнок уже тащил в сторону пачку с солью.

Клара заметалась, не зная, что в первую очередь нужно спасать. Зато нежить не растерялась. Демоны действовали слаженно, как натренированная команда. Папаша-злыдень в два прыжка доскакал до окна, отдёрнул штору и взобрался на подоконник. Послышался щелчок, створка пластикового окна распахнулась, и два чумазых злыднёнка, поднатужившись, бросили в образовавшийся проём упаковку соли. Пачка пролетела буквально в сантиметре от головы папаши. Хотя, думаю, что коробка не нанесла бы ему никакого вреда, ведь эти существа по своей природе условно-бесплотные.

Бабушка в это время пыталась догнать катившуюся банку. Бесёнок, что толкал её, был совсем маленький, и получалось у него не слишком хорошо. Клара уже догнала его, протянула руку, но тут прямо из ничего возникла мамаша-злыдень и так наподдала лапой по стеклянной таре, что послышался смачный шлепок. По всем законам физики, после падения на пол и резкого удара когтистой лапой, банка должна была превратиться в осколки, но она как-то «пережила» все смертельные опасности, чтобы наконец-то отправиться в полёт с девятого этажа.

– Бабушка! Окно! Закрой скорее окно! Там под столом ещё остались молитвенник и икона! – закричала я, пытаясь вырваться из рук Ирины.

Клара услышала меня и кинулась к створке окна. Папаша-демон пытался помешать, но как он не тужился, бабуля постепенно одерживала победу. Пока они мерились силами, ещё один злыднёнок завладел книжкой и потащил её, передвигаясь прямо по стене.

Ирина взвизгнула и наконец-то освободила хватку. Я вырвалась из её рук и побежала к столу, чтобы забрать икону. Возле неё уже крутились бесенята. Они пробовали дотронуться до иконы, но обжигали лапки.

Я упала на колени и полезла на четвереньках под стол. Прямо перед моим лицом неожиданно возникла озлобленная морда мамаши-злыдня. До иконы было рукой подать. Где-то в глубине сознания возникла мысль, что я легко могу просунуть ладонь через корчащую мне гадкие рожи полупрозрачную сущность, даже не почувствовав её. Но мне стало очень страшно. Я отпрянула назад, а нечисть схватила икону.

Её шерсть на лапах тут же задымилась, а на коже выступили волдыри, как от ожогов. И, даже я, не обладающая чутким «призрачным слухом», тут же услышала, как заскулила мамаша-злыдень. Однако, она не выпустила добычу из лап, исчезла вместе с ней, чтобы через мгновение появиться уже на подоконнике.

Бабушка всё ещё пыталась захлопнуть окно, и у неё почти получилось. Осталась совсем небольшая щель – всего-то с три пальца шириной, но этого хватило, чтобы злыдни пропихнули туда и икону, и тонкий молитвенник.

Я подбежала к окну, когда створка уже захлопнулась, а злыдни разбежались.

– Ничего, проигран бой, но не проиграна война! – тяжело дыша, заявила Клара.

– Боже мой, как же страшно! – Ирина тоже присоединилась к нам. Глаза её были выпучены, руки прижаты к груди. – Книга по стене передвигается, банка летает! Я чуть с ума не сошла!

– Ты почему в комнату забежала?! – не обращая на хозяйку внимания, принялась отчитывать меня бабушка. – Я же велела не лезть сюда!

– Просто помочь хотела, – попыталась оправдаться я, когда внезапно почувствовала за спиной жар.

– Поздно… – тихо простонала Клара, глядя куда-то за моё плечо.

Я резко обернулась и тут же отшатнулась, едва не сбив её с ног. Комната оказалась охвачена огнём. Языки пламени плясали на полу, быстро перекидываясь на мебель и стены. Становилось невыносимо жарко. Меня затрясло от ужаса. Я понимала, что в этой ситуации деваться нам совершенно некуда. И спасти нас уже никто не успеет.

Бабуля распахнула окно и выглянула наружу.

– Бордюр слишком узкий – мы не сможем удержаться на нём, – дрожащим голосом сообщила она.

Огонь трещал, пожирая всё на своём пути, подбираясь всё ближе. Языки пламени дотянулись до занавески и до бабушкиной юбки. Подол вспыхнул, словно был пропитан бензином…

8.

– Мы сгорим, – прошептала я дрожащими губами, едва сдерживаясь, чтобы не впасть в истерику.

Клара хлопала ладонями по юбке, сбивая огонь, а Ирина с недоумением оглядывалась по сторонам.

– Почему сгорим? – спросила она, поворачиваясь к нам.

– Огонь! Везде! – я всё же не выдержала и зарыдала.

– Что ты, детка, – женщина мягко притянула меня к себе и погладила по голове, – не бойся, никакого огня тут нет.

Я распахнула заплаканные глаза, взглянула на неё, а потом на комнату. Огонь всё ещё бушевал в помещении, но теперь мне стало ясно, что он ненастоящий, а всего лишь видимость.

– Вот же сволочи, – ругалась рядом Клара. – Напустили морок, а я, дура, чуть в окно не выскочила! Ну всё, разозлили меня окончательно! Теперь им пощады не будет. Давайте, девки, отступаем за новыми боеприпасами!

Она первая смело шагнула в пламя. Мы с Ириной последовали за ней под ехидный смех злыдней.

– Что же теперь делать? – с надеждой спросила Ира. – Я видела, как ваши вещи вылетели в окно.

– Надеюсь, что икону и молитвенник мы отыщем, а святая вода и соль у меня дома есть, – оптимистично заявила бабушка. – Эх, жаль, что гнездо злыдней мы так и не нашли. Даша, ты не заметила, чтобы они возле какого-то места крутились? Ты чего плачешь? Испугалась? А я говорила тебе не лезть в комнату!

Я только головой мотала, ответить не могла. В душе было столько отрицательных эмоций: и пережитый страх, и злость на вредных демонов, и стыд оттого, что не распознала морок. Но больше всего я, пожалуй, на себя злилась из-за трусости. Могла ведь иконку схватить. Плохая из меня получается помощница.

Мы вошли в лифт, стали спускаться, а бабушка на эмоциях всё продолжала ворчать:

– Слишком много злыдней в квартире развелось. И ведь наглые какие, сильные, умеют мороки наводить! Я, пожалуй, святую воду в пластиковую бутылку с пульверизатором налью, сразу с порога можно будет обрызгивать комнату. И солью надо тоже сразу всё посыпать. Пачки три придётся взять. Ты, Ира, не знаешь, кто в квартире до тебя жил? Может сообразишь, где там может быть место скорби?

– Ой нет, не знаю, – замотала головой хозяйка. – Владелица жилплощади только обмолвилась, что два последних года квартира была нежилой.

Мы вышли из подъезда. Яркий солнечный свет на мгновенье ослепил, заставив прищуриться, но тут же перед нами возникла массивная тень, перегородившая дорогу. Оказалось, что тень отбрасывает уже знакомая нам управляющая домом Тамара Егоровна собственной персоной. В этот раз защитница правопорядка была настроена ещё более недружелюбно.

– Это вопиющее безобразие! – пронзительно взревела она. – Не ожидала от вас, Ирина, такого хулиганского правонарушительства! Теперь понятно, в кого Юля такая! Швыряете с девятого этажа двухлитровые банки с водой и религиозные брошюры – это можно квалифицировать, как покушение на жизненное здоровье граждан! Вот Евгения Иннокентьевича чуть до смерти не зашибли молитвами!

В поле зрения тут же возник худосочный мужичок и продемонстрировал мокрые пятна на мятых брюках.

– Я этого так не оставлю! – продолжала бушевать управдом. – И участковому пожалуюсь, и хозяйке квартиры! Пусть выселяют из нашего дома! Надоело слушать ваши скандалы!

Ирина побледнела и попыталась отступить к подъезду, но сзади стояла Клара. Я заметила, как бабушка нахмурила брови, и поняла, что сейчас начнётся скандал. Бабуля у меня не любит прилюдно выяснять отношения, но хамов она просто не переваривает.

Повинуясь интуиции, я выступила вперёд и встала между Ириной и Тамарой Егоровной. Грозная женщина меня вовсе не пугала. В двенадцать лет я плохо придерживалась субординации. Конечно, соблюдала элементарные правила вежливости и уважения к старшим, но никогда не лебезила и не считала их умнее. Несмотря на показную воинственность Тамара Егоровна казалась мне женщиной неглупой и в чём-то даже справедливой, хоть и чрезмерно импульсивной.

– Если вы выгоните из дома тётю Ирину, то всем будет только хуже! – громко заявила я, глядя снизу на двойной подбородок управдома. – Вы же знаете, что квартира проклята, и в ней опять поселится какой-нибудь висельник Виталик или сумасшедший Никольский! Сколько ни старайтесь, но там всегда будут происходить ужасные вещи!

Тамара выпучила глаза и принялась хватать ртом воздух, словно рыба, выброшенная из воды. Похоже, что я случайно задела самую болезненную для неё тему. Евгений Иннокентьевич, как верный паж, тут же стал обмахивать «потерпевшую» в две руки книжечкой и иконой. Между прочим, это были наша икона и наш молитвенник.

– Зачем вы упоминаете такие ужасные моменты в истории нашего дома? – с укором проговорил он. – Вдруг кто-то из жильцов услышит, начнётся паника! У Тамары Егоровны больное сердце. Она рискует своим здоровьем и даже жизнью ради покоя и порядка в нашем доме, а вы кричите про висельника… Его, кстати, Володей звали, а не Виталиком.

– Но квартира же проклята! – перебила я его невежливо. – Вы же знаете это и всё равно обвиняете Ирину!

Тамара схватилась за сердце. Воздух с шипением выходил из её лёгких, как из воздушного шара. Её надутые щёки стали опадать, лицо быстро теряло краски, приобретая бледность. Женщина пошатнулась, и Евгений Иннокентьевич попытался поддержать несчастную, но у него плохо получалось. Бабушка решительно оттеснила мужичка в сторону, и сама подхватила Тамару под локоть.

– Её нужно куда-то усадить, – Клара крутила головой в поисках подходящего места.

– Давайте на детскую площадку, – распорядился Евгений. – Там лавочка широкая.

Он больше мешался и суетился, чем помогал, и Ирине пришлось подхватить «сдувшуюся» Тамару под другой локоть. Вместе с бабушкой они довели побледневшую женщину до деревянной лавочки и усадили. На площадке, как ни странно, никого больше не было. Возможно, виной всему было то, что находилась она на солнцепёке, и в этот час тут было слишком жарко, а может быть обитатели дома просто боялись попасть на глаза придирчивому управдому.

– Я пойду принесу вам воды, – глядя на то, как тяжело дышит Тамара, предложила Ирина.

– Я сам сбегаю, – возразил Евгений. – Так быстрее получится. Я на первом этаже живу.

Он тут же юркнул за кусты, оставив иконку и молитвенник на лавочке.

– Может скорую вызвать? – забеспокоилась бабушка.

– Нет… таблетки… в кармане… – произнесла посиневшими губами Тамара и попыталась поднять правую руку.

Я быстро залезла в её карман, достала маленький белый цилиндр, открыла пробку и вытряхнула на ладонь крохотную таблетку. Женщина медленно взяла её, отправила в рот и прикрыла глаза.

– Простите, – тихо сказала я, – не надо было мне говорить о проклятье, расстроила вас…

Тамара вяло махнула рукой.

– Сама виновата. Давно пора уходить с этой нервной должности. Я когда-нибудь умру прямо на этой площадке.

– Ну что вы в самом деле! – расстроилась Клара. – Просто не нужно принимать всё слишком близко к сердцу.

– Если не буду принимать, то весь дом развалится, – слабо возразила Тамара, открывая глаза. – Управдом – это те самые три слона и черепаха, на которых держится мир и порядок в доме.

– Но вы же всего лишь один слон… вернее, одна… Нельзя же брать решение всех проблем только на себя, – посочувствовала Ирина. – Вам надо беречь нервы, стараться меньше переживать.

– Как же не нервничать, когда в тебя с девятого этажа банки летят? – резонно возразила Тамара и, увидев, что Ирина собирается оправдываться, перебила её: – Знаю, что ты не виновата. С квартирой у вас и правда что-то сверхъестественное творится. Я в этом доме с детства обитаю – почитай старожил уже, всё знаю.

Она поудобнее уселась на лавочке, достала из кармана носовой платок, промокнула, выступившую на лбу, испарину и начала рассказ:

– Первоначально в той злополучной квартире мужчина жил. Его все боялись. Он надзирателем в тюрьме работал, людей ненавидел, всех преступниками считал. Видимо, на почве работы свихнулся. Это называется – профдеформацией. У него и жена сначала была, и сын с дочкой. Только супруга потом сбежала. И девочку забрала. А сын с отцом-тюремщиком остался.

Соседи часто жаловались, что папаша на мальчика постоянно кричит, а порой и бьёт его. Только куда же жаловаться пойдёшь на такого изверга, если он сам в милиции служит. А мать тоже «хороша» – ребёнка с негодяем оставила и больше не показывалась.

Мальчик рос угрюмым, во дворе с детьми не играл, ни с кем не дружил. Всё на какие-то тренировки ходил, на соревнования ездил. Видно, хотел спортсменом известным стать. Не вышло. Как повзрослел – выпивать начал. Папаша его надзиратель потом умер, и парень совсем опустился – у пивного ларька медали свои, что на соревнованиях получал, обменивал на спиртное. Сестра его Танюша, что с матерью когда-то сбежала, часто навещала брата. Лечить его от алкоголизма пыталась, умоляла пить бросить – не помогло. Так и скончался подающий надежды спортсмен от некачественной водки.

Таня в наследство эту жилплощадь получила и стала сдавать внаём. Только у всех, кто квартиру снимал, жизнь ломалась. Первой там женщина поселилась с матерью- старушкой и двумя детками-погодками. Как въехали в трёшку, так и начали болеть все. Скорая постоянно к ним приезжала. Пару лет эта семейка промучилась, а потом благополучно сбежала.

После них в квартире новый жилец появился. Молодой композитор. Один он жил в трёх комнатах. Мог себе это позволить. Его песни хорошо раскупались, даже на радио звучали. Но, как только он в проклятом жилище обитать стал, так и музыка сочиняться перестала. Не то, чтобы совсем не сочинялась, что-то он всё же писал, но никто больше песни покупать не хотел. Говорили, ерунда у него теперь получается, не то что раньше.

Помню, смешной он такой был, худой, длинный, вечно лохматый какой-то, погружённый в мысли свои. Выйдет вечером, сядет вот тут на лавочку, напевает что-то себе под нос, руками дирижирует. Потом вскакивает и домой бежит, видимо, чтобы новую песню записать. Мы его Володенькой звали… Повесился он, несчастный. Прямо в зале на крюке люстры…

Последним жильцом был врач Борис Никольский. Хороший доктор, стоматолог. И жена у него имелась Анжелика. Интеллигентная такая вся, из хорошей семьи… Когда у них крики начались и скандалы, Лика долго не выдержала, к родителям сбежала. А Борис… у него видения стали случаться. Он в подъезд выбегал в одних трусах, хватал соседей за руки, рассказывал какие-то дикие истории: как будто к нему приходят зелёные лохматые существа и просят им зубы удалить потому, что, видите ли, шестьдесят зубов во рту – это слишком много. В конце концов Никольского забрали в психушку. Оттуда он уже не вернулся. Таня долго квартиру никому не сдавала, но, похоже, нужда всё же заставила… Теперь вот вы там оказались…

Тамара неожиданно тоненько всхлипнула и приложила платок к глазам.

– А где нам найти эту Татьяну? – спохватилась бабушка.

– Я точно не знаю, где она живёт, – сквозь платок глухо ответила женщина. – В это время она обычно в парке у пруда уток кормит.

Клара ещё что-то хотела спросить, но внезапно появился Евгений Иннокентьевич с бутылкой минеральной воды и накинулся на нас с криком:

– Посмотрите, что вы натворили! Сначала довели человека до сердечного приступа, а теперь и до слёз!

– Не кричите, Евгений, – остановила его Тамара, – я таблетку съела, мне уже лучше. А вот от вашего фальцета голова начинает болеть.

Поняв, что делать здесь больше нечего, мы ретировались с детской площадки и остановились напротив подъезда. Бабушка, как всегда, тут же начала распоряжаться:

– Нам обязательно надо поговорить с этой Татьяной, хозяйкой квартиры и выяснить, что там происходило с её отцом-тюремщиком и братом-спортсменом. Похоже, что именно с них в квартире и начались несчастья. Так мы сможем вычислить, где находится «место скорби». Уничтожим его, и злыдни ослабеют…

9.

Здесь было не так жарко и душно, как в центре города. Кроны деревьев заслоняли от ярких обжигающих солнечных лучей, стелили на землю прохладные тени. Бабушка шагала по главной аллее, обмахиваясь на ходу молитвенником. Мы с Ириной едва поспевали за ней.

В парке сегодня было многолюдно и многоголосо. Горожане, уставшие от рабочих будней и домашних хлопот, тянулись к любимому месту отдыха. Власти старались, чтобы жителям было не скучно. По выходным тут всегда проходили концерты, различные ярмарки и распродажи, работали аттракционы. Всё это, разумеется, способствовало пополнению городского бюджета.

Детские развлекательные мероприятия, как правило, начинались утром, концерты – вечером, а распродажи продолжались весь день. Я оглядывалась по сторонам. Мне казалось, что все горожане гуляют в одну сторону – в ту, где проходит книжная ярмарка.

«Вот же невезение. Даже если мы разберёмся сегодня со злыднями, и я вернусь сюда, чтобы купить новую книгу, то, скорее всего, всё самое хорошее уже расхватают».

Конечно, я понимала, что помощь Ирине – это гораздо важнее, но мне всё равно было немного обидно. Наверное, лицо у меня выглядело угрюмым и недовольным, а вот горожане, попадающиеся на пути, наоборот, всячески демонстрировали хорошее настроение. Кругом слышались громкие разговоры и смех, словно в людей сегодня вселились беспечность и благодушие. Все прогуливались чинно, не торопясь, и только мы спешили словно на пожар.

Ирина уже пришла в себя от того ужаса, что происходил в её квартире, и теперь не замолкала, терзая Клару вопросами:

– А злыдни – они какие из себя? Страшные?

– Да, страшные, зелёные и злые, – отвечала на ходу бабушка.

– Интересно… А ростом какие?

– Тебе по колено будут, а мелкие – чуть больше ладони.

– А много их в квартире?

– С десяток. Может, чуть больше.

– Ясно… А с гнездом что делать будем, когда найдём? Придётся сжигать?

– Можно и сжечь, но в целях безопасности квартиры, лучше просто засыпать солью.

– Это хорошо, что огонь не придётся разводить… А когда гнездо уничтожим, злыдни сразу пропадут и несчастья прекратятся?

– Демоны ослабеют, мы их в соляной круг загоним и молитвами будем выдавливать из нашего мира.

– Понятно… А как мы их в круг загоним?

Похоже, на этот вопрос бабушка не знала ответа, а потому перевела разговор на другую тему:

– Ты, Ира, лучше придумай, как нам владелицу квартиры разговорить и всё нужное выяснить.

Ирина озадаченно замолчала, а мы тем временем уже свернули с дорожки и вышли к пруду. С общественным водоёмом власти нашего города ничего особого придумать не могли или не хотели, и он пребывал практически в первозданном виде, зарастая осокой и ряской. Единственное, что пришлось сделать – это окружить его невысоким ограждением, чтобы любители несинхронного плавания не лезли охлаждаться в непредназначенный для этого водоём. И лишь в одном месте, где находился пологий песчаный бережок, доступ к воде был открыт. Здесь и происходила массовая кормёжка уток, хоть рядом и висела запрещающая табличка. Недалеко от песчаного берега стояло несколько лавочек, занятых мамашами с детьми.

Бабушка всегда обожала детективы и фильмы про шпионов, вот и сегодня она, похоже, включила режим «миссис Марпл». По крайней мере, вела она себя, как заправский сыщик, напавший на след преступника.

– Ну и где же эта Татьяна? – нервно спросила Клара. – Может, она уже ушла домой? Тут столько детей сейчас, что утки боятся выходить из воды.

– Вот она! – радостно воскликнула Ирина и указала на ещё одну лавочку, стоящую дальше остальных и почти скрытую кустами. – Я узнала её по волосам. Видела эту Татьяну всего пару раз, но точно помню, что она невысокого роста и полностью седая.

Из-за кустов, действительно, виднелась абсолютно белая шевелюра. Мы поспешили к дальней лавочке и вскоре увидели Татьяну полностью. Старушка, на самом деле, оказалась почти с меня ростом. Несмотря на жару, она была в длинной вязаной кофте, надетой поверх тонкого цветастого платья. На носу женщины виднелись бифокальные очки в круглой толстой оправе, делавшие хозяйку похожей на этакую добрую сказочную бабулю. Милый образ дополняли лукошко с разноцветными клубками ниток и длинные, толстые спицы, мелькавшие в её руках.

– Ирин, ты ей про злыдней не говори, а то напугаешь ещё, – шёпотом сказала Клара. – Постарайся как-то аккуратно выведать у неё всё про отца и брата.

Ирина кивнула и первой подошла к лавочке.

– Татьяна, здравствуйте! Я вас сначала не узнала. Мы тут по парку гуляем, и вдруг смотрю – вроде вы! Помните меня? Мы квартиру у вас снимаем.

Старушка растерянно улыбнулась и поправила очки.

– Помню вас, Ирина. Конечно, помню. Мы же с вами договор заключали об аренде. Что-то случилось?

– Нет. А разве что-то должно случиться? С квартирой что-то не так?

Взгляд Татьяны заметался из стороны в сторону.

– Прекрасный день сегодня, не правда ли? – встряла в разговор Клара, слегка толкнув Ирину локтем. – Мы вот решили в парк сегодня выбраться, отдохнуть. И так находились, что даже устали отдыхать. Позволите нам присесть рядом с вами? А то все скамейки заняты.

Старушка убрала вязание в лукошко и поставила его себе на колени, чтобы освободить место на лавочке. Поджатые губы давали понять, что общению с нами она совсем не рада. Ирина заняла место слева от неё, бабушка – справа. Мне сесть оказалось некуда. Я отошла к кустам и стала делать вид, что увлечённо рассматриваю листья. Наверное, это выглядело слишком глупо, но к счастью, Татьяна на меня внимания не обращала.

– Я, знаете ли, уток пришла покормить и кофту довязать, – нервно ёрзая сказала вдруг владелица квартиры, – но тут много народа сегодня, и утки не выходят на берег. Я, пожалуй, домой пойду.

Она хотела подняться, но Клара бесцеремонно поймала её за рукав и усадила на место.

– А как же вязание? – строго спросила бабушка. – Кофта сама себя недовяжет.

– Я лучше дома… – сдавленно пропищала Татьяна.

– Дома не лучше, – безапелляционно заявила Ирина. – Нечасто такая замечательная погода случается. Завтра дождь обещали…

– С градом, – подхватила Клара.

– Что вы от меня хотите? – не выдержала натиска Татьяна.

– Просто интересно узнать некие подробности, – призналась Ира. – Говорят, что в квартире, которую нам сдаёте, умер ваш брат. Не хотелось бы, чтобы его призрак потом являлся ко мне во сне. Вдруг он при жизни был маньяком?

Глаза старушки, казавшиеся большими из-за бифокальных линз, выпучились ещё больше.

– Что вы! Толик был очень хорошим. Просто ему не повезло – отец ему всю жизнь сломал.

Видимо, воспоминания о брате были для женщины болезненной темой. Она всхлипнула и вцепилась в своё лукошко, словно пыталась удержать в нём рвущиеся наружу эмоции.

– Прямо так и сломал ему жизнь? – подначила Клара. – Говорят, что ваш брат вовсе не являлся примерным гражданином, алкоголь употреблял, ни с кем дружбу не водил, был замкнутым и угрюмым.

Татьяна с гневом взглянула на бабушку, расслабила пальцы, сжимавшие лукошко, и эмоции вырвались наружу.

– Всё не так! Отец у нас был очень жестоким. Сам он родом с Урала, из какого-то богом забытого села староверов. Там очень строгие традиции домостроя. Женщины у них – рабыни бесправные, обязаны только рожать и по хозяйству трудиться с рассвета до заката. А мужики вроде надсмотрщиков. В этом селе даже вера какая-то своя – вроде и христианская, но более суровая по правилам. У отца крестик был нательный золотой, с распятьем, заключённым в кольцо – это вроде как означает, что человек должен жить внутри круга заповедей господних, а всё, что снаружи – от лукавого.

Отец сбежал из села, приехал в наш город, стал работать в милиции, потом в тюрьме надзирателем. Когда он с нашей мамой познакомился, ему уже под сорок лет было. А она совсем молодая, наивная. Девочка из не совсем благополучной семьи. Замуж ей скорее хотелось. А тут такой солидный мужчина с военной выправкой, с квартирой, при должности и деньгах. Мама, долго не раздумывая, вышла за него замуж. Бедняжка. А вот отец, хоть и сбежал из своей домостроевской секты, но взгляды-то на жизнь остались прежними. Маму он буквально служанкой сделал. Не позволял ей искать официальную работу. Она должна была дома сидеть, по хозяйству трудиться и детей ему рожать…

– Извините, что перебиваю, – не сдержалась Клара, – а мама ваша имела какое-то образование? У неё была специальность?

– Нет. Она среднее образование получила – восемь классов в школе. Больше нигде не училась и не работала. Замуж хотела выйти, из пьющей семьи скорее сбежать. Вот в двадцать лет и нашла себе мужа-тирана. Сначала она меня родила, а потом Толика. Всю свою нерастраченную любовь нам отдавала. Особенно брата моего любила. Толик слабеньким родился, болезненным. Мама с ним постоянно по врачам ездила. Даже к бабкам-шептуньям обращалась. Но все руками разводили, говорили, что мальчик здоров. А как же здоров, если он простужался постоянно: то сопли, то кашель, плакал часто, жаловался на плохое самочувствие. Мама из сил выбивалась, ночей не спала, чтобы Толика излечить. Я тоже братика жалела, помогала чем могла. А отец-изверг только кривился недовольно и говорил, что мы балуем Толика и слишком тепло его кутаем.