Четыре мертвых сестры

Земля как одна из стихий отвечает в первую очередь за наше природное начало. Истинно женское начало – рождение новой жизни. Именно поэтому энергия земли должна пропитать лоно будущей матери нового человека – Ады. Части ее тела будут закопаны в землю, как подношение матери-природе.

Как и земля, вода рождает жизнь. Но если земля имеет в своем назначении плодородие, то вода – это энергия жизни. Многие древние ученые относили воду к тонкому миру – миру души и сознания – и считали ее средством для достижения пространственных инсайтов, погружения в себя, чтобы на тонком уровне черпать необходимые знания. Вода – важнейший элемент жизни и единственный, способный на бесконечное перерождение (из воды в пар и пара снова в воду – бесконечный круговорот). Стихии воды я преподнесу в дар части тела моей Яны. Ее голова будет принадлежать Далис. Тем более что, глядя на уродливый шрам от ожога на предплечье дочери, я понимаю, что это несовершенство не должна унаследовать моя Далис.

– Кстати. – Глаза побежали по отпечатанным строчкам, едва поспевая за скользящим по странице пальцем. – Вот, нашла. – Судя по заключению судмедэксперта, Яну действительно утопили. Ее тело нашли через три месяца после исчезновения и опознали в том числе по этому самому шраму от ожога, о котором упоминает в своих записях Иволгин. Так же как и одну из двойняшек – Ларису. Ее опознали по измененным костям стопы – девочка занималась балетом. Ее сестру Майю нашли самой первой, на ветке дерева. Это в лесу на окраине поселка. Обнаружили девочку почти сразу после исчезновения, точнее, через три дня. Она единственная, чье опознание прошло без особых затруднений.

– Без ног, но с лицом?

– Да. И, так как Майю отец отнес к стихии воздуха, на ее теле не было никаких повреждений. Кроме ног, разумеется. Они полностью отсутствовали.

– Как именно он их отделил от тела?

Я снова полезла в заранее приготовленные заключения и, найдя нужное, зачитала: «Ткани жертвы отделены от тела инструментом, похожим на небольшую ножовку по металлу, и имеют характерные рваные края». Часть костей он не пилил, а попытался отделить по суставу, разрезав сухожилия обычным ножом, – добавила я к написанному в заключении.

– Значит, ножовка? – в задумчивости, словно разговаривая сам с собой, повторил Егор. – А остальные конечности он тоже распиливал?

– Сейчас… – Я разложила на столе заключения по вскрытию трех жертв Иволгина и вместе с придвинувшимся ближе к столу Егором просмотрела их.

– Получается, что все конечности, в том числе голова Яны, были отпилены, только одну ногу он попытался отделить по суставу. Голову полностью отпилил, включая шейные позвонки.

– Получается, так. Но его можно понять. Он не хотел сильно повредить «запчасти», видимо, просто не хватило сноровки.

Егор сгреб со стола бумаги, еще раз перечитал и спросил:

– А где четвертая жертва?

– А ее здесь нет. Я когда к следователю ходила, он обмолвился, что совсем недавно, в начале мая, нашли четвертую и, если верить записям писателя, последнюю жертву подражателя. Поэтому здесь и нет заключения. Папа ее не осматривал.

– То есть все случившееся может быть как-то связано с находкой последней жертвы обряда. Если судить по записям Иволгина, они нашли Аду? Ведь именно ее писатель планировал закопать.

– Точно, в результате наводнения обрушилась часть берега речки Синявки, это в пяти минутах от поселка, и обнажилось захоронение.

– Получается, если бы кости Ады не были найдены, твой отец был бы жив?

– С чего ты так решил?

– Два года ничего не происходило, но вдруг нашлись кости последней жертвы, и тут же началась какая-то чертовщина. Твой отец кого-то видит на улице и бросается догонять. А через неделю его находят мертвым.

– А что, если Далис реально существует? Что, если этому самому подражателю удалось ее оживить? Тогда все сходится. Папа увидел ее на улице, а потом она пришла к нам в квартиру. Это объясняет позу, в которой его нашли, и ужас на лице. Вот послушай, – остановила я возражения Егора и, пропустив некоторые, на мой взгляд, не очень важные слова писателя, перешла непосредственно к тому месту обряда, которое меня лично заинтриговало. Это была часть с оживлением Далис.

Непосредственно перед совершением обряда, для которого выбрал день летнего солнцестояния, я долго гулял в лесочке за околицей, впитывая энергии стихий, которые совсем скоро наполнят приготовленный мной сосуд.

В природе не бывает ничего лишнего. Все рождается, живет, а после смерти питает своей плотью новую жизнь. Поэтому части тел девочек, которые не пригодятся мне для создания Далис, я должен пожертвовать стихиям, наполнившим их своей силой. Для Майи я выбрал стихию воздуха, ее знак – перевернутый треугольник с перечеркнутой вершиной. Лариса – огонь. Ее знак – треугольник. Яна – вода. И знаком ей станет перевернутый треугольник – как зеркальное отражение знака огня. И, наконец, Ада – земля, знак плодородия и новой жизни, – треугольник с перечеркнутой вершиной, как и все остальные, заключенный в прерванный круг. Далис же как альфа и омега всего сущего соединит в себе все четыре стихии и переродится в эфир – пятый сверхэлемент. Ее символом станет знак женского начала. Он же астрономический символ Венеры – богини любви. Бесконечный круг жизни, прерванный четыре раза, сомкнется, воскресив совершенно нового советского человека.

И сам, не будучи светом, я должен буду дать свидетельство о восходе нового солнца. Овеянная ветром, очищенная огнем, омытая в воде, впитавшая силу земли-родительницы, восстанет она из небытия…

– А как она покинула запертую изнутри квартиру? – тут же подпортил мой инсайт Егор, щедро бахнув в бочку меда свою любимую ложку дегтя. Как Далис удалось выйти?

– Я так понимаю, Майю Иволгин отнес к стихии воздуха, а Ларисе осталась стихия огня.

– Да. Он считал, что воздух и огонь относятся к динамическим стихиям. Обе девочки занимались танцами, видимо, поэтому он решил взять их руки и ноги.

– Давай вернемся к опознанию тел. Кроме Майи, всех девочек опознавали по каким-то внешним признакам. Лариса была балериной, ее опознали по характерным изменениям костей стопы, Яну опознали по шраму от ожога, про Аду вообще молчу. Тут, скорее, по остаточным признакам, так как тканей на теле, скорее всего, не осталось. У них что, не было родственников?

– Нет. Никого. Первая жена Иволгина умерла за пять лет до событий. Вторую зарезали уже после смерти супруга. Ни у Веры, ни у Ирины родственников не было. Сам Иволгин ушел из дома еще в юности и отношений с родственниками не поддерживал. Видимо, из-за истории с Лидочкой. Если, конечно, она реально произошла, а не являлась фантазией на почве развития у него менингита.

– Не может быть, чтобы твой отец не проверил эту информацию, – сощурился Егор.

– Ну, я еще не все изучила. Хотела поскорее поделиться информацией с тобой, – начала я оправдываться. – Но уверена, что он попытался все выяснить. Надо только найти соответствующую запись.

– Ладно, – бросил мне Егор, – твоя фантастическая история меня не убедила, но интерес вызвала. Я заберу документы и изучу их поподробнее. – Не дожидаясь моего ответа, он встал из-за стола, собрал документы аккуратной стопкой и, обхватив ее обеими руками, направился к выходу. – Через пару дней позвоню.

Я убрала со стола грязные чашки и направилась в спальню. Нужно выспаться, а завтра в институт. Натуся права, расследование расследованием, а экзамены никто не отменял.

Глава 6

На следующий день с самого утра я отправилась в институт и уладила вопрос с экзаменами. Пришлось немного надавить на жалость, и мне разрешили сдать переходные экзамены осенью. Да, будет сложно, но сейчас меня этот вопрос волновал не очень сильно. Как странно, еще неделю назад я была раздавлена горем, а сейчас горю желанием поскорее распутать это странное, можно даже сказать мистическое, дело. По-хорошему я должна сейчас лежать на диване и, уткнувшись носом в его пыльную спинку, предаваться горю. Все-таки я отвратительная дочь. С другой стороны, я хочу обелить имя папы, чтобы не только в моей, но и в чужой памяти он оставался порядочным и честным человеком. Нужно было хоть как-то скоротать время до звонка Москвина. С Натуськой общаться не хотелось – она снова заведет свою шарманку про институт или Егора. Я понимаю, подруга старается меня отвлечь, но отвлекаться я как раз и не хотела. Поэтому после кафедры прогулялась в парке. Покормила голубей теплой сайкой, съела парочку стаканчиков мороженого и уже ближе к вечеру вернулась домой.

Мне наконец-то разрешили вернуться в нашу с папой квартиру. Радость омрачали воспоминания последней недели, и свободное время до звонка напарника я решила посвятить уборке.

На следующий день вечером раздался телефонный звонок, которого я так ждала.

– Здорово, Исаева! Через полчаса в «Льдинке».

– А… – Мой возглас растворился в гудках.

Что он о себе возомнил? А если я занята? Невыносимый человек! Я надела новенький клетчатый сарафанчик, который дошила буквально за пару дней до смерти папы, сунула ноги в черные лакированные туфельки на небольшом каблучке и, прежде чем выскочить в коридор, повертелась у зеркала. Поиски убийцы не отменяют женственности. Меня все устраивало. На фигуру я никогда не жаловалась, а пикантное мини сверху и небольшой каблучок снизу выгодно подчеркивали красоту ног. Не хуже, чем у модели журнала, где я эту выкройку и подсмотрела.

Ну все, вооружена и опасна.

До кафе я доехала на автобусе, поднимая самооценку в восхищенных взглядах пассажиров, и еще минут десять ждала Егора, ковыряясь ложечкой в пломбирных горах, щедро посыпанных шоколадной крошкой.

– Привет, немного опоздал, – шлепнулся на стул напротив меня Москвин, полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда небольшую записную книжку. – Я изучил дело, выписал вопросы и возможные зацепки или нестыковки. Ты все еще хочешь поймать настоящего преступника? – улыбнулся он, чем смутил меня. Я за эти дни настолько привыкла к его сарказму и мрачноватой предвзятости, что такое разительное преображение меня дезориентировало, и я тоже невольно улыбнулась ему в ответ.

– Спрашиваешь! Конечно, хочу! Какой план?

– Как быстро ты готова начать расследование? Что касается меня, с завтрашнего дня я на задании от редакции. Пишу статью о знаменитом писателе Иволгине. Могу сделать тебя помощницей журналиста, – подмигнул он. – Как тебе?

– Помощницей журналиста? Что ты задумал?

– Завтра с утра мы едем в поселок Перепелкин Луг, где два года назад и произошла та странная история с писателем и его семьей.

– Почему странная?

– Потому что многовато вопросов осталось. Вот мы и попробуем их прояснить. И еще, – посерьезнел Егор, – давай договоримся сразу. Мы расследуем убийство семьи Иволгиных, а не пытаемся подогнать факты под твою теорию. Хорошо? Если нет, я умываю руки.

– Не расследуем убийство папы?

– Нет. Смерть твоего отца напрямую связана с событиями, произошедшими два года назад в поселке, а значит, если мы сможем найти настоящего убийцу, мы автоматически раскроем и дело твоего отца. Юль, я понимаю, в расследовании фигурирует родной тебе человек, но это не должно повлиять на результат. Мы едем в поселок, чтобы раскрыть дело. Если убийцей окажется твой отец, значит, так тому и быть. Ты готова на это пойти?

Слова Егора заставили меня задуматься. Нет, не над тем, хочу ли я раскрыть это жуткое преступление, скорее над этической стороной вопроса. За все эти дни я даже мысли не допускала, что папа действительно может быть виновен, пусть даже не во всех убийствах, а только в смерти вдовы. Однако я уже настолько глубоко погрузилась в детали этого преступления, что отказаться не могла. Просто не имела права. Хотя бы ради ни в чем не повинных девушек, которые стали жертвами сумасшедшего убийцы. Они были еще совсем молодыми. Это несправедливо.

– Ты что, на самом деле думаешь, что убийцей может оказаться папа? А как же его письмо и все те документы, которые он оставил мне?

– Это могла быть уловка, чтобы отвести от себя подозрение. Ну подумай, ведь ключ могла найти милиция, а там документы по делу и покаянное письмо. Не утверждаю, что так и было, но мне нужно понимать, что мы ведем честное и беспристрастное расследование. И его результат никоим образом не повлияет на твое решение докопаться до истины.

– Я готова. – Мой голос прозвучал так глухо, что Егор мгновенно заметил мое волнение.

– Я почти уверен, что к смерти дочерей Иволгина твой отец не причастен, – мягко добавил он. – Еще один момент. В нашей маленькой команде Шерлок Холмс – это я, а ты – мой верный помощник доктор Ватсон.

Я поджала губы и несколько бесконечно долгих минут смотрела на Егора, стараясь не оправдать его ожиданий. Наверняка он уже решил, что я взбалмошная дурочка. Мы еще посмотрим, кто из нас в конечном счете окажется Шерлоком.

– Хорошо. Когда выезжаем? – сухо спросила я.

– Если у тебя нет никаких дел, то завтра в восемь на вокзале. Буду ждать тебя возле касс, – деловито ответил он и, даже не попрощавшись, поднялся из-за столика и направился к двери.

– Не опаздывай! – крикнула я ему в спину, положила ложечку в белую, ароматно пахнущую ванилью лужицу в креманке и тоже направилась к выходу.

Надо на всякий случай собрать сумку. Неизвестно, сколько времени нам придется торчать в поселке. Надеюсь, там есть гостиница.

* * *

Я уже десять минут стояла возле кассы, переминаясь с ноги на ногу, позевывая и кутаясь в тоненькую кофту. Сегодня был первый день лета, но утро выдалось по-весеннему прохладным. Не успела я окончательно разозлиться на очередное опоздание моего напарника, как с кожаной спортивной сумкой наперевес появился Егор. Видимо, мое лицо и без слов красноречиво выражало мое отношение к его эффектному появлению, поэтому Москвин поспешил извиниться.

– Немного опоздал, – выпалил он все еще срывающимся после бега голосом.

– Надо подарить тебе часы, – зло проворчала я, закинула объемистую папину сумку на плечо и направилась к кассе, где уже набрался народ. – Еще и в очереди теперь стоять.

– Да я и опоздал-то всего на десять минут, чего так заводиться? – недоумевал мой горе-напарник.

– Я, конечно, понимаю, что вам, великим сыщикам, человеческие законы не писаны, но будет тебе известно, что опаздывать допускается только девушкам. Ты же, как представитель сильной половины человечества, должен был ждать меня уже с билетами, – фыркнула я и, запахнувшись в кофту, отвернулась. – А теперь мы можем опоздать на электричку, и придется здесь сидеть еще час.

– Ты невыносима! И вообще, по нормам этикета допускается пятнадцатиминутное опоздание. Если, конечно, наше мероприятие не очень строгое, – наклонившись к моему уху, тихо сказал Егор.

Я медленно обернулась и штопором ввернула недовольный взгляд ему в лицо.

– Хорошо, опаздывать могут только женщины, – поднял он вверх руки и отступил на полшага. – Просто ждал, когда откроется гастроном, нужно же нам что-то перекусить в дороге.

– Вместо того чтобы убегать вчера, нужно было договориться, кто что берет.

– Прости, я не подумал, – в сердцах выпалил Егор.

На электричку мы все-таки успели. Вскочив на подножку за минуту до отправления, мы пошли вдоль двинувшегося состава в поисках свободных мест. Усевшись друг напротив друга у окна, мы несколько минут молчали. Я все еще злилась на Егора за опоздание, а моего напарника, похоже, не смущала эта театральная пауза. Погрузившись в себя, он о чем-то размышлял.

– Ты расскажешь мне, какие нестыковки нашел? – спросила я, когда любопытство пересилило раздражение. Егор не сразу обратил на меня внимание. Только со второй попытки мне удалось вывести его из задумчивости. – Так ты расскажешь?

– Позавтракать не хочешь? – вопросом на вопрос ответил он.

– Ну давай, доставай кормежку. Хоть посмотрю, из-за чего ты заставил меня мерзнуть на вокзале.

Егор раскрыл лежащую на соседнем сиденье сумку и выложил на небольшой стол плетенку и кругляш краковской. Я невольно улыбнулась, разглядывая нехитрый дорожный перекус.

– Что смешного?

Вместо ответа я поставила свою сумку на колени и достала сверток с бутербродами из плетенки и аккуратно нарезанной моей любимой краковской колбаски.

– Ну хоть в этом мы сходимся. Это хорошее начало, – поддержал меня улыбкой Егор.

– Так ты ответишь на мой вопрос?

– Какой именно? – быстро дожевав, спросил он.

– Что ты туда выписал? – кивнула я на лежавшую на столике записную книжку.

– Я долго думал, что меня смутило в убийствах самого Иволгина и его супруги. – Отложив недоеденный бутерброд на край полиэтиленового мешочка, Егор стряхнул с ладоней крошки и взял со стола блокнот. – Все эти убийства совершил один и тот же человек. Да, история говорит о том, что маньяки могут работать в паре, но, скорее всего, наш случай сюда не относится. Из шести убийств только по двум у нас есть мало-мальская картина преступления. Девочек убили в неизвестном месте, и мы можем видеть только то, что планировал показать нам убийца. Поэтому предлагаю начать с родителей.

– Иволгина, как ты, наверное, помнишь, – после паузы продолжил говорить Егор, – убили рядом с домом. Его даже видела соседка и по какой-то невероятной случайности успела перекинуться с ним парой слов. Помнишь, да? На ее вопрос: «Что случилось?» Иволгин ответил: «Ничего страшного, это я сам». Я абсолютно согласен со следствием: это сделал кто-то близкий писателю. Иначе зачем ему покрывать своего убийцу. Однако, прочитав протоколы опроса свидетелей, я не нашел ни одного его знакомого или друга. Да-да, – остановил он меня жестом, когда я хотела вклиниться в его монолог со своими вопросами. – Знаю, ты скажешь, что писатель был человеком замкнутым и нелюдимым. Все так, но он не всегда был таким. Не может же человек на протяжении сорока пяти лет ни с кем не общаться. Он же как-то женился, причем аж два раза, значит, не таким уж и необщительным был. Первым вопросом у меня обозначено: выяснить, с кем покойный общался. Если нужно, соберем все слухи. Возможно, милиции сказали не все, чтобы не навести на себя подозрение. Следующий пункт – вдова. У нас есть записи твоего отца, показания свидетелей, протоколы осмотра места преступления. Предлагаю, пока мы едем, попробовать воссоздать картину преступления.

Егор взял блокнот отца и открыл на нужной странице.

24 июня 1968 года. Квартира вдовы писателя

– Ну что у тебя, Исаев? – спросил со скучающим интересом приехавший на место Пронин – опытный опер, которого сложно было пронять видом места преступления. Он подошел к стоящему над убитой женщиной судмедэксперту и хмыкнул:

– Паш, ты чего это такой бледный?

– Да что-то живот целый день крутит, – отмахнулся Исаев.

– Вот оно, гнездо разврата, – оглядев комнату, изрек Пронин. Он подошел к столику у окна и, взяв за горлышко початую бутылку вина, наклонил ее и прочел название: – «Киндзмараули». Кучеряво. Уже что-то можешь сказать?

– Убита вчера, между четырнадцатью и семнадцатью часами, ударом ножа в область сердца. Причем, обрати внимание, ее убили самым первым ударом, остальные семь нанесли уже посмертно.

– Видимо, она очень насолила убийце, раз он ее так… – Пронин прошел в дальний конец комнаты и развернулся к команде. Оглядел работающих людей, лежащую в окровавленных простынях женщину, и его взгляд скользнул на открытую дверь в коридор.

– Дверь была открыта?

– Так точно, – подошел к нему молодой участковый, который по сигналу бдительных соседей прибыл на место преступления первым. – Я здесь ничего не трогал. Вызвал вас и, как положено, понятых.

– Молодец, лейтенант! – похвалил его Пронин и вернулся к кровати. – Тебя не смущает ее поза? – обратился он к эксперту, который, сидя на корточках, соскребал подногтевое содержимое жертвы.

– Хочешь сказать, что она знала убийцу? – ответил Исаев.

– Конечно. Бутылка вина, бокалы. Поссорились, он ее и убил.

– Сначала трахнул, а потом убил? – Исаев выпрямился и, приподняв брови, уставился на Пронина.

– Ну а чего, совместил приятное с полезным.

– Шутки у тебя… – хмыкнул Исаев и вернулся к своему занятию.

– А дамочка-то красивая, – склонившись над убитой, изрек Пронин. – Как тебе такая версия: наших голубков застукал муж. Кстати, кто у нас муж? – снова повернулся он к Исаеву.

– Иволгин. Ну, тот, которого топором зарубили.

– А чего ты мне сразу не сказал? Иволгин, говоришь? – Пронин в задумчивости обошел кровать и встал с другой стороны, продолжая смотреть на труп женщины. – Там вроде какой-то дикий обряд упоминался? Ты не думаешь…

– Что ее убил сверхчеловек Иволгина? – усмехнулся Исаев.

– Ничего смешного. Давай-ка поподробнее.

– Хорошо, можно и поподробнее. Женщина – сорок с небольшим, убита ударом ножа в сердце. Всего ей было нанесено восемь ударов. Орудия убийства на месте не обнаружено, скорее всего, преступник забрал его с собой и наверняка выбросил где-то неподалеку. Надо бы мусорные баки и подвалы проверить, – прокомментировал он по ходу доклада. – Время смерти – с четырнадцати до семнадцати часов, точнее скажу позже. Окна были закрыты, жара, сам понимаешь. Что касается позы. Ты прав, ощущение, что она либо спала, либо знала преступника. Следов борьбы нет. Любовник? Сомнительно все это. Встретились, выпили вина, провели вместе время, а потом он ее в приступе безумия убил? Зачем? Не проще ли в темной подворотне? И следов меньше. Тут же он как на ладони.