Рассказы

Ладно, пожалуй, я соглашусь, – пробормотала Сюзанна. – Но только один раз. Обещай, что больше не обратишься ко мне с подобными просьбами.

«И зачем я только сказала тебе, что служу в префектуре», – прочла Изабель во взгляде своей несчастной подруги. Она оценила её жертву.

Конечно, один раз, – мягко ответила Изабель, от всего сердца жалея о своём откровенном разговоре с Шантеном, – конечно, больше не обращусь.

Кто придёт… за документами?

Мой посыльный. Он явится в префектуру под видом просителя и скажет тебе: добрый день, прекрасная сударыня. Наша школьная песенка, помнишь? Его зовут Марк-Жерар.

Изабель крепко обняла Сюзанну и удалилась, унося в душе непонятное ей тревожное чувство.

11. Предвестники

Прекрасная весна, разлившаяся по альпийскому краю, вызывала к жизни глубоко сокрытую надежду на скорое освобождение. Укреплялась и ширилась мощь Сопротивления, недвусмысленно намекавшая на исход войны и готовящая своих сограждан к будущей мирной жизни. Это понимали многие французы, и их свободолюбивая душа уже ощущала близкое дыхание победы.

Понимали это и немцы. И понимание это находило своё выражение в постоянных арестах причастных и непричастных к Сопротивлению французских патриотов. В Лионе свирепствовал Метцгер, в альпийских деревнях безвылазно дежурили патрули, вылавливающие переправлявшихся в Швейцарию евреев. Впрочем, переход через Альпы никогда не был лёгкой прогулкой, однако, до апреля сорок четвёртого всё проходило более или менее гладко, и Изабель всегда получала от своих проводников хорошие вести. Но однажды вышло так, что проводник не явился к назначенному часу за очередной группой, и Изабель заподозрила беду. Не явился он и на второй, и на третий день. Встревоженная Изабель сообщила об этом Себастьяну, но тот лишь покачал головой и подтвердил её наихудшие опасения:

Ты знаешь, что они творят в Альпах. Они окончательно озверели: союзники их теснят, русские скоро будут в Европе. Полагаю, проводник попался.

Но вместо него должен был кто-то прийти. У нас ведь есть договорённость на случай…

Не знаю, Изабель. Правда не знаю.

Людей необходимо переправить. Их слишком много.

Пьер поведёт. Я уже говорил с ним. Он прекрасно знает тропу, не беспокойся.

Спустя два дня Изабель отправила свою группу, умоляя Пьера вернуться живым. Пьер улыбался в ответ и обещал вернуться с букетом её любимых альпийских цветов. Но он не вернулся. Позже все узнали, что группа нарвалась на заблудившийся в горах немецкий патруль. В живых не осталось никого.

Отчаяние Изабель было всеобъемлющим.

Я теряю людей, одного за другим, – твердила она отцу, безутешно рыдая на его плече.

Отец не отвечал. Его давно терзала жгучая боль, о которой Изабель догадывалась без лишних слов. В её голове тяжёлым молотом била страшная мысль: «Боже, только бы их не тронули, если вдруг…». В «если вдруг» Изабель боялась признаться даже самой себе.

***

Никаких людей в твоём доме быть не должно, – настаивал Себастьян. – Теперь это смертельно опасно. Детей той дамы из Изьё боши увезли в лагерь, а вместе с ними и нескольких взрослых. Сколько у тебя сейчас беженцев?

Девять.

Мы постараемся вывезти их всех.

Как, Себастьян? Чтобы попасть в очередную ловушку?

Есть способ. Шантен сказал… Да, впрочем, ладно. Посмотрим. Будь осторожна, Изабель.

Ты всегда мне это говоришь. Будь сам осторожен! Кстати, где Филипп?

Филипп отправился на задание, ждём его послезавтра.

Наступившее послезавтра не вернуло Филиппа, зато принесло с собой страшное известие, всколыхнувшее не только лионское Сопротивление, но и всю многострадальную Оперу.

Утром, приблизившись к массивному портику, Изабель не заметила рядом с ним своего известного компаньона – Жана-Пьера, который по-прежнему брал у неё уроки вокала и делился свежими закулисными новостями. За последние три года Жан-Пьер заметно подрос, и Изабель похлопотала, чтобы его определили помощником к рабочим сцены, поэтому и отсутствие мальчика в то утро приписала его новым обязанностям. Однако, попав внутрь, Изабель очень скоро поняла, что репетиции не будет. В опере царила молчаливая суматоха, все шёпотом передавали на ухо друг другу какую-то ужасную весть, прятались по своим гримёркам и удручённо вздыхали. Изабель поднялась к себе и стала ждать. Она отчего-то боялась расспрашивать о произошедшем, инстинктивно предугадывая его объяснение. И не напрасно. Полчаса спустя в гримёрку Изабель заглянул расстроенный Жан-Пьер и вполголоса сообщил, что ночью был арестован мсье Шантен.

Мы все думали, что он негодный человек, а он – герой, – закончил верный ученик, глядя на Изабель огромными испуганными глазами.

Изабель ничего не сказала ему в ответ. Она лишь плотнее вжалась в спинку кресла, как будто из-за спины Жана-Пьера вот-вот должны были появиться гестаповцы.

Вам плохо, мадемуазель де Лоранс? – спросил мальчик, удивлённый реакцией своей наставницы. – Может, доктора позвать?

Нет, не нужно, – пробормотала Изабель, – ступай, сегодня урока не будет. Хотя постой…

Изабель поднялась с кресла и медленно подошла к Жану-Пьеру:

Ты уже большой мальчик, Жан-Пьер, тебе одиннадцать лет. Скажи, я могу доверить тебе свою тайну? Ты ведь умеешь хранить секреты?

Конечно, мадемуазель, вы же знаете!

Изабель помолчала немного, после чего увела Жана-Пьера вглубь гримёрной, подальше от двери, и нерешительно продолжила:

Я хочу доверить тебе нечто очень важное. Если ты расскажешь кому-нибудь об этом – погибнет очень много людей. Возможно, со мной случится то, что случилось сегодня с мсье Шантеном…

Мадемуазель де Лоранс, и вы тоже?!.. – перебил её Жан-Пьер.

Дослушай меня до конца. Как только ты услышишь, что меня арестовали – немедленно беги вот по этим адресам, – с этими словами Изабель вырвала из записной книжки листок и быстро набросала на нём свой собственный адрес и адреса приютов и гостиницы мсье Токма. – Ты скажешь этим людям, что я арестована. Они знают, что делать. А теперь запомни эти адреса, и я уничтожу бумагу. Никому не говори о нашем разговоре. Никому. Ты понял меня?

Жан-Пьер кивнул.

Помни: теперь от тебя многое зависит.

Изабель решилась покинуть свою гримёрную только под вечер. Убеждённая в том, что в опере кроме неё больше никого нет, мадемуазель де Лоранс осторожно вышла в коридор и направилась к лестнице, как вдруг заметила поднимавшегося навстречу ей мсье де Бардена. Он тоже её заметил, поэтому прятаться не было смысла, и Изабель начала потихоньку спускаться, стараясь придать своим движениям лёгкость, а лицу – спокойную беспечность. Вероятно, это весьма плохо ей удалось, ибо, поравнявшись с ней, директор пристально посмотрел на обладательницу звенящего сопрано и спросил:

Что с вами, мадемуазель де Лоранс? Вы так бледны… Вы больны? Понимаю, эта история с мсье Шантеном нас всех поставила в неловкое положение. Ведь это ошибка, верно?

Конечно, мсье де Барден, – с готовностью отозвалась Изабель. – Это чудовищная ошибка.

Сначала Бравински, теперь Шантен. Ну, где я возьму нового дирижёра? Я вас спрашиваю: где я возьму нового дирижёра?

Последнюю реплику де Барден адресовал вовсе не Изабель, а своим воображаемым оппонентам, которые, к его большому сожалению, не могли его слышать, и в силу этой невозможности фраза прозвучала особенно громко, эхом раскатившись по пустому, гулкому холлу.

Я намерен идти к бошам, – продолжил де Барден, вновь обращаясь к Изабель, – и требовать, чтобы они отпустили моего дирижёра. В противном случае, пусть сам Гитлер дирижирует! – закончив свою тираду столь изысканным высказыванием, директор удалился, бормоча угрозы в адрес проклятых оккупантов.

Однако к бошам, по только ему одному понятным причинам, де Барден не пошёл. На следующий день был найден новый дирижёр, не столь талантливый, как Оноре Шантен, но зато спокойный и покладистый, и директор в приподнятом настроении взялся за подготовку очередной премьеры.

Напрасно ты посвятила мальчика в своё дело, – покачал головой Себастьян. – Это всего лишь ребёнок. Хотя я уже смирился с тем, что ты всегда права.

Дети войны взрослеют быстро.

Завернув за угол ратуши, они столкнулись с двумя немецкими офицерами, которые, узнав Изабель, приветливо раскланялись и живо выразили ей своё восхищение.

Видишь, – весело улыбнулась она Себастьяну, – и немцы меня любят!

Это не смешно, Изабель! – хмуро ответил Себастьян. – Я давно хочу тебе сказать…, предложить, нет, даже настоятельно рекомендовать…

… и потребовать немедленно выполнить твой приказ!

Пожалуйста, прислушайся к моим словам. Да, я понимаю, опера – твоё надёжное прикрытие, но у Шантена оно тоже было – и что теперь? Я считаю, что ты должна уехать. Уехать в Швейцарию без промедления.

Ты шутишь, Себастьян?

Нисколько. Ты сделала очень много, а теперь тебе пора подумать о себе. Я не хочу, чтобы…

Ты предлагаешь мне бежать? А те люди? Я должна бросить их на произвол судьбы? Как ты себе это представляешь?..

Я их сам отправлю. Ещё немного – и Франция будет свободна, тебе надо лишь немного переждать…

Нет, Себастьян, так не пойдёт, – в голосе Изабель послышались резкие металлические нотки, – это был мой выбор, и я должна исполнить свой долг до конца, чего бы мне это ни стоило. Солдат не бежит с поля боя в укрытие, пока сражение не окончено.

Но ты не солдат…

А кто же я? Я такой же сопротивленец, как и все, и я намерена воевать до конца!

Изабель…, – Себастьян выдержал многозначительную паузу, прежде чем прибегнуть к последнему аргументу. – Наша борьба перешла в последнюю и самую тяжёлую стадию. Я знаю, что в Лионе остаётся ещё много евреев, но у них хорошие документы, поэтому мы постараемся спрятать их во Франции – архиепископ может укрыть небольшую часть, остальных мы сопроводим на Мон Блан, есть и другие пути, ты прекрасно о них знаешь. Прошу тебя, уезжай!

Изабель долго молчала, теребя тонкими пальцами длинный шёлковый шарф.

Значит, моя миссия здесь окончена?

Да.

Но ведь ты прекрасно знаешь, что это не так! – Изабель пристально посмотрела на Себастьяна, и тот не выдержал этого взгляда.

Пожалуйста, уезжай, – повторил он, опустив глаза. – Через два, максимум три дня, чтобы твой отъезд не выглядел как бегство.

Это в любом случае будет бегством.

Обещай мне хотя бы подумать.

Если тебя это успокоит, хорошо, я подумаю. А теперь мне пора. Пожалуйста, не провожай меня…

Постой, я не сказал тебе главного…

Но Изабель уже не слышала его или не хотела слышать. Она торопливо шла прочь, и Себастьяну не оставалось ничего иного, как только с тревогой смотреть ей вслед, пока она совсем не скрылась из виду.

12. Свершилось

Мадемуазель де Лоранс, вас ждут на сцене, – раздавшийся из-за двери голос вернул Изабель в печальную действительность. Она чувствовала себя скверно с самого утра то ли оттого, что вечером должна была сообщить Себастьяну о принятом ею решении, то ли из-за беспокойства за оставшихся в её доме беженцев. После разговора с Себастьяном Изабель потеряла покой, и, бросаясь от одной мысли к другой, всё больше склонялась к идее отклонить его нелепый дружеский совет. Вместе с тем, вспоминая встревоженный взгляд и неловкую улыбку своего несчастного командира, она негодовала на саму себя и на него, предложившего ей столь бесславный исход в разгаре неоконченной бурной деятельности.

Во время репетиции Изабель попыталась отвлечься от гнетущих её сомнений, но ближе к концу второго акта случилось то, чего она так долго и мучительно ожидала. Никто не обратил внимания на присутствие в зале посторонних, и репетицию прервали лишь тогда, когда оркестр, выбросив в воздух жалобную какофонию, вдруг умолк и замер в предчувствии неотвратимого. Все разом обернулись и, не сговариваясь, отступили вглубь сцены. О происходящем Изабель догадалась немедленно. На сцену поднялись офицер и двое солдат.

Кто здесь Изабель де Лоранс? – крикнул офицер, бегло оглядывая труппу.

Изабель стояла в тени декораций, и немец не мог её видеть. Он пристально всматривался в лица стоявших перед ним людей, стараясь отыскать среди них ту, за которой пришёл.

Кто здесь Изабель де Лоранс? – повторил офицер, явно раздражаясь.

Изабель выступила вперёд.

Это я, – тихо ответила она.

Вы арестованы, следуйте за мной.

На сцене и в оркестровой яме раздались тягостные вздохи. Некоторые женщины заплакали. Изабель шла мимо своих коллег, и они протягивали к ней руки, стараясь обнять на прощание. Она улыбалась всем и благодарила, поспешно следуя за немецким офицером. Покидая сцену, Изабель успела бросить взгляд за кулисы, где с мраморно-белым лицом стоял Жан-Пьер. Она подмигнула ему, слегка кивнув, подавая невидимый знак, и спокойно удалилась. Судьба её отныне для многих была неизвестна.

«Если хочешь искренне помочь человеку – будь готова примерить на себя его боль», – звучали в голове Изабель слова отца, пока она ехала в машине, вжавшись в сиденье между двумя немецкими солдатами. Она расписывала свою участь посекундно, и в её сознании билась одна мучительная мысль: «Шантен не мог, нет, не мог, конечно же, не мог. Лишь бы выдержать, лишь бы ничего не сказать… Себастьян, Мари, Мартен… Господи, дай мне сил ничего не сказать, позволь умереть на первом же допросе…». Она закрыла глаза, мысленно отсчитывая последние метры до поворота в сторону гестапо. Но поворота не случилось. Изабель разжмурилась, удивлённо глядя сквозь поднятое стекло на оставшийся позади поворот.

Вас везут не в гестапо, мадемуазель де Лоранс, – ответил офицер на её вопросительный взгляд. – Мы едем в городскую тюрьму к майору фон Либницу.

Изабель изумлённо вскинула брови: «Значит, не к Метцгеру, не в гестапо, а в обычную тюрьму». Это сообщение дало ей некоторую надежду, и Изабель немного успокоилась.

Мадемуазель де Лоранс провели по сумрачным коридорам старой тюрьмы и завели в небольшую камеру с двумя узкими кроватями, столом и двумя табуретами. Дверь за узницей сразу же закрылась, и она осталась одна. Постояв немного, Изабель села на кровать и задумалась. Вернее, даже не задумалась, а впала в некое оцепенение, парализовавшее её волю и воображение. То, чего она боялась, свершилось в точности и в назначенный час. Теперь ей оставалось только ждать. Она сидела недвижима около получаса, привыкая к новой для себя обстановке и удивляясь воцарившемуся в сердце спокойствию, на которое никак не рассчитывала. Попутно Изабель осматривала камеру, вновь и вновь останавливаясь взглядом на узком зарешётчатом окне, щедро впускавшем внутрь солнечный свет. Во время очередного зрительного турне по угрюмому помещению она услышала шум, доносившийся с улицы, и захотела посмотреть, что там происходит. На беду заключённой, оконце находилось настолько высоко от пола, что Изабель оставила всякую надежду до него дотянуться. На помощь ей пришёл стоявший в углу стол, который Изабель, недолго думая, подтянула к окну. Взобравшись на него, она встала на цыпочки и прильнула к решётке. Оказалось, что окно её камеры выходило во двор, по которому ходили немецкие охранники с собаками и в котором стоял небольшой, крытый брезентом грузовик. Изабель внимательно смотрела на всё это, щурясь от яркого солнца и не обращая никакого внимания на лязг железной двери за своей спиной. Она обернулась лишь тогда, когда рядом с ней возникла суровая охранница, грубо крикнувшая ей по-немецки:

Что это такое? Немедленно спускайтесь со стола, это запрещено!

Она бесцеремонно била Изабель по ноге, понуждая её как можно быстрее выполнить приказание. Пленница повиновалась. Немка вернула стол на место и, выкрикнув ещё пару наставлений, покинула камеру. Изабель села на кровать и вновь предалась ожиданию, чутко вслушиваясь в каждый новый звук. Она спокойно сидела в своём уголке до тех пор, пока её тонкий слух не уловил тихую французскую речь, за которой последовал громкий немецкий окрик. Изабель сорвалась с места: «Наши! Может, и Шантен здесь?» Сбросив туфли, она подбежала к двери и, убедившись, что за ней тихо, опрометью бросилась к столу. Вскочив на его край и повиснув руками на решётке, Изабель впилась взглядом в тюремный двор, в котором теперь происходило активное действо: охранники по одному выводили во двор арестованных и затаскивали их под брезент грузовика. Собаки рвались с поводов, оглушая Изабель безумным лаем, а она всё смотрела, надеясь увидеть среди арестованных знакомое лицо. Но люди мелькали так быстро, что ей ничего толком не удалось разглядеть. Она поняла лишь, что в этой толпе были мужчины и женщины, до боли напоминавшие Изабель гонимую нацию, те, которым не посчастливилось попасть в её надёжные руки и руки её товарищей. Попутно она прислушивалась и к звукам тюремного коридора, чтобы появление надзирательницы не застало её на этот раз врасплох. Слух не подвёл Изабель, ибо спустя некоторое время в гулком коридоре послышались тяжёлые шаги. Заключённая быстро спрыгнула со стола и помчалась к кровати, не дожидаясь новых неприятностей. Железная дверь отворилась, и в камеру в сопровождении охранницы медленно вошла… Сюзанна де Варен. Изабель, легко вскрикнув от неожиданности, вскочила ей навстречу.

Сюзанна, как я…, – она чуть было не сказала «рада тебя видеть», но вовремя остановилась. Сюзанна же проявила полную безучастность. Не поздоровавшись с подругой, она прямиком прошла к кровати и, усевшись на неё, горько всхлипнула, уткнувшись лицом в шёлковые перчатки.

Я знала, – пробормотала Сюзанна, не отрывая ладоней от лица. – Я так и знала.

Сюзанна плакала долго и горько, разрывая своими слезами сердце Изабель, которая молча сидела рядом, отчаянно борясь с непреодолимым чувством вины.

Что теперь будет с моими детьми? – причитала Сюзанна, – меня увезут и расстреляют. Кому они будут нужны?

Изабель молчала. Вопрос, не дававший ей покоя с момента ареста, захватил её с новой силой. Если бы Сюзанна не попала в тюрьму, Изабель могла бы приписать своё нахождение здесь роковой ошибке либо проискам гестапо: она знала многих людей в Лионе, и её легко могли выследить, но Сюзанна… О ней не знал никто, кроме самой Изабель и её посыльного Марка-Жерара.

Сюзанна, – отважилась Изабель прервать рыдания подруги, – почему ты здесь?

Сюзанна замерла на полувздохе и, обернувшись к Изабель, искренне удивилась:

А тебе не объяснили?

Мне ничего не объяснили. Я здесь с полудня.

Сюзанна судорожно вздохнула и, вытирая слёзы, сказала, не поднимая головы:

Хочешь знать, почему мы с тобой здесь? Нас предали! Вот так…

Кто? – Изабель до боли стиснула свои тонкие пальцы. – Я не верю.

Это твоё право, да только помощник префекта успел сообщить мне то, что сам узнал от бошей: Марк-Жерар рассказал им о тебе, а заодно и обо мне. Как будто его за язык тянули! Я-то здесь при чём?.., – и Сюзанна вновь разрыдалась.

«Так вот причина…», – Изабель, поднялась с кровати и отошла к противоположной стене, бессмысленно глядя на оконную решётку и пропускаемый ею уже тускнеющий дневной свет, падающий на заплаканное лицо несчастной Сюзанны.

Но почему…, – мысли Изабель вырвались наружу.

Его взяли пару дней назад. Допросы ничего не дали, тогда боши привезли его семью и пригрозили всех расстрелять у него на глазах. Ну и…

Допросы? Но как он вообще у них оказался?!

Бóльшую глупость и вообразить невозможно: у него документы фальшивые выпали из кармана и прямо перед носом у немецкого солдата!

Документы… Изабель ждала их. Она знала, что всё было готово ещё два дня тому назад, и удивлялась, почему так долго нет курьера. Прижавшись лбом к холодной стене, она пыталась унять душевную боль.

Но допросы, – тяжело простонала Изабель, – значит, он держался изо всех сил…

Он должен был держаться до конца!

Сюзанна! Подумай, что ты говоришь! Неизвестно, как бы мы с тобой поступили, будь мы на его месте, если бы к стенке поставили наших родных! Ты бы не выдала своих друзей, если бы вдруг пригрозили расстрелять твою семью?

Это жестоко, Изабель!

Это жизнь, Сюзанна.

В ту ночь Изабель не спала. Она лежала на жёсткой кровати, глядя в зарешётчатое оконце, и слушала негромкие всхлипывания Сюзанны. Утром Сюзанну увели, и Изабель её больше не видела.

Целый день она молча ходила по камере, теряясь в бесконечных вопросах. Она не могла понять, почему её до сих пор не допрашивают и куда увели Сюзанну, вспоминала их последний разговор, стараясь объяснить себе не дававшие ей покоя слова префекта. Её воображение рисовало страшные картины средневековой инквизиции, пыточных орудий и костров, и Изабель ничего не могла с этим поделать.

13. Фон Либниц

Её ожидание длилось до полудня следующего дня, когда, наконец, за ней явилась суровая охранница и повела по узкой тёмной лестнице на второй этаж. Так Изабель оказалась в кабинете начальника тюрьмы майора фон Либница. Она впервые увидела его. Довольно высокий, стройный офицер с сидеющими висками, синими глазами и приятной, располагающей к себе обходительностью…

Мадемуазель де Лоранс! – воскликнул он, как только Изабель показалась в дверях. – Сожалею, что пришлось долго держать вас в неведении. Прошу, сюда, пожалуйста, – ей учтиво подали стул, и Изабель опустилась на него, не сводя глаз с человека, от которого отныне зависела её судьба. Фон Либниц сел напротив и поспешил выразить Изабель искреннее восхищение её талантом.

Я ваш самый верный поклонник, мадемуазель де Лоранс! С тех пор как я оказался в Лионе, я не пропустил ни одного спектакля с вашим участием.

Принесли чай с бутербродами и круассанами, и фон Либниц любезно предложил Изабель разделить с ним его дневную трапезу.

Французская кухня – моя страсть, – сказал он, весело улыбаясь. – Франция – прекрасная страна, а Лион просто великолепен. Как я завидую вам, мадемуазель де Лоранс! Германия тоже прекрасна, в особенности мой родной Мюнхен. Вы бывали в Германии?

До войны, на гастролях.

А где, позвольте полюбопытствовать.

В Берлине и Кёнигсберге.

В Кёнигсберге я не был. А Берлин…, если честно, я от него не в восторге. Там теперь, наверно, идут дожди. Ну, да ладно, главное, что в Лионе светит солнце! А у вас прекрасный немецкий.

Благодарю, вы очень добры.

Ну, что вы! Я не могу не выразить вам своего почтения. Как жаль, что нам с вами суждено было встретиться в таких условиях…

Фон Либниц умолк. Возникла пауза, во время которой Изабель с интересом рассматривала лежавшие на столе майора бумаги. Он успел проследить за её взглядом.

Да, как жаль, что мы беседуем в столь неподходящей обстановке, – повторил офицер, поднимаясь из-за стола. Теперь он сильно возвышался над своей пленницей, и Изабель поняла, что его пространная вступительная речь подошла к концу. – Я сожалею, что мне пришлось пригласить вас сюда, однако, этому способствовали весьма неприятные причины. Полагаю, теперь самое время для ваших вопросов.

За что меня арестовали?

О, это наипервейший вопрос, мадемуазель де Лоранс! Думаю, ответ известен априори. И тем не менее… Вас обвиняют в связях с Сопротивлением и в организации помощи людям, подлежащим депортации, иными словами, евреям.

Надежды Изабель на возможность ошибки и обмана со стороны Сюзанны рухнули. Теперь ей было необходимо избрать верную тактику: молчание либо отрицание. Она выбрала отрицание.