Две полоски тайны: Чат с Прошлым

Катя ворвалась на кухню, как вихрь. Ее фиолетовая прядь, выкрашенная прошлой ночью в ванной общежития, выбивалась из небрежно собранного хвоста.

– Ма-ам! – Она уткнулась носом в холодильник, копошась среди банок и контейнеров. – Где тут у тебя… О! – В руке мгновенно оказался полупустой рассол с огурцами.

Лиза вошла следом – медленно, как всегда, словно каждое движение было продумано заранее. Ее коротко остриженные ногти (строгий дресс-код института) постукивали по дверному косяку в такт какой-то внутренней мелодии.

– Пирог будет? – спросила она, прищурившись. Ни «доброе утро», ни «как спалось». Прямо к делу. Настоящий маленький прокурор.

Арина потянулась за яйцами. Рука дрогнула – одно яйцо стукнулось о край миски звонче, чем нужно.

Флешбэк. Август 2001. Автобусная станция.

Она сидела у окна, прижав лоб к холодному стеклу. Автобус набирал скорость, увозя ее от города, от института, от него. Тест – две полоски – жгло карман джинсов. В руке – билет в один конец. «Не сейчас», – шептала себе, глотая слезы. «Потом. Когда он уедет в Питер. Когда все устроится». Автобус тронулся. «Потом» так и не наступило.

Настоящее.

В кармане халата телефон лежал холодным камнем. Молчащим. Только гулкая пустота после ее сообщения: «Не сейчас. Пришли дочки» Как тогда. В ушах звенело от собственной дерзости. И трусости. Пальцы нащупали в том же кармане картонный прямоугольник теста – скомканный, с отслоившейся частью защитного слоя. Грубый край впивался в кожу.

– Мам, ты точно в порядке? – Катя поставила чашки на стол с легким стуком. Ее взгляд – слишком внимательный, слишком острый – скользнул по лицу матери. – Выглядишь… бледной. Не заболела?

– Я? – Арина заставила губы растянуться в улыбку. Взяла нож, начала резать холодное масло для теста. – Просто не выспалась. Знаешь, тетради… – Ложь давила грудину. Она отвернулась к плите, будто проверяя духовку. Духовка была холодной.

Лиза фыркнула.

– Вечно твои тетради. Отдохни наконец! Мы же приехали тебя развлекать! – Она потянулась за вишней из банки, облизывая пальцы. – Ой, мам, а что это у тебя? – Лиза показала на пол возле дивана. – Блестит.

Арина обернулась. Сердце упало, ударившись о ребра. Маленький кусочек глянцевого белого пластика. От теста. От защитного слоя, который отслоился и откололся, когда она скомкала его в ванной. Лежал на полу, как улика.

Паника. Мгновенная, ледяная. Она бросилась вперед, опередив любопытный взгляд Лизы.

– Ой, мусор! – Арина нагнулась, слишком резко, подхватила осколок. Спрятала в кулак. – Наверное, от упаковки откололось… – Голос звучал фальшиво даже ей самой. Она сунула руку в карман, к основному комку картона, пытаясь незаметно присоединить осколок. Пальцы наткнулись на холодный корпус телефона.

Он завибрировал.

Коротко. Один раз. Как удар током.

Арина замерла. Катя и Лиза, увлеченные спором о лучшем рецепте чая, не заметили. Но она почувствовала. Сердце бешено заколотилось. Сообщение. От него.

– Мам, масло! – крикнула Катя. – Ты же в тесто… оно уже должно быть мягким?

– Да! Сейчас! – Арина выдернула руку из кармана. Пустая. Мысли путались. Что он написал? Злится? Понимает? Каждый вариант был как нож.

Вибрация повторилась. Настойчивее.

Она не выдержала. Быстро вытерла руки о полотенце.

– Извините, девочки, – голос дрогнул. – Надо… в туалет. На минуту.

Она почти выбежала из кухни, оставив дочерей переглядываться. Заперлась в ванной.

За дверью – шепот:

– Она вся дрожит, – прошипела Лиза.

– Не дави, – но и Катин голос звучал напряженно.

Арина включила воду. Шум должен был заглушить. Вытащила телефон. Ладонь вспотела. Трещины на экране ловили свет, создавая причудливую паутину над текстом.

Экран светился.

1 новое сообщение от «@ПризракУФонтана». Она вдохнула. Глубоко. Ткнула пальцем сквозь паутину трещин.

«@ПризракУФонтана»: «"Не сейчас". Знакомые слова, Рина-ласточка. Слышал в пустом эфире 20 лет. Теперь снова. Ладно. Завтрак с дочками важнее. Питер никуда не делся. И я – тоже. Жду. Когда сможешь. Но ответ нужен. Весь. P.S. До завтра.»

Слезы подступили к глазам. Внезапно, горько. Не злость. Не упрек. Не только терпение. Последняя фраза – шифр, стальная решимость. До завтра? Он едет?!

Она прижала треснувший телефон ко лбу. «До завтра». Двадцать лет. Он все еще там. И теперь он едет сюда – не призрак из чата, а живой человек, с вопросами, на которые у неё нет ответов.

Внезапно перед глазами всплыло его лицо – не старое, не седое, а то самое, с крыши общаги: «Рина, поедешь со мной? Всю жизнь строить мосты?»

Она сжала телефон так, что трещины на экране разошлись ещё больше.

Снизу донесся голос Кати:

– Мам! Пирог! Или у тебя там форс-мажор?!

Арина быстро вытерла глаза рукавом халата. Вдохнула. Выдохнула. Весь ответ. Завтра. Как его дать? С треснувшим тестом в кармане? С дочками на кухне? С жизнью, построенной на другой правде? Когда он будет здесь?

Она посмотрела в зеркало. Усталое лицо. Глаза с расширенными зрачками. Женщина на грани.

– Иду! – крикнула она, стараясь, чтобы голос звучал бодро. Спрятала телефон. Выключила воду.

Надо было возвращаться. К пирогу. К чаю. К дочерям. К нормальности. К отсчету часов до его приезда.

Но в кармане халата теперь лежали не только скомканный тест и треснувший телефон. Там лежало неотвратимое обещание. Встреча. И требование. Весь ответ. До завтра.

Она открыла дверь ванной. Шагнула навстречу запаху вишни и громким голосам дочерей. Улыбка на лице – маска, за которой бушевала буря.

«Завтра», – стучало в висках. «Он придёт. И тогда всё рухнет».

За окном проехала чёрная машина. На мгновение ей показалось, что за рулём – седые виски и знакомый профиль. Но нет. Ещё нет.

«До завтра», – эхом отозвалось в голове. И кухня, и дочери, и пирог – всё вдруг стало хрупким, как тонкий лёд над пропастью. «Завтра. Как? Что сказать? КАК?» Рассвет сменился серым утром субботы, но тьма прошлого уже стучалась в дверь настоящего.

Глава 6. Вишневые Косточки.

07:02. Суббота. Кухня, пар от чая, крошки на столе и нож в руке.

Арина резала пирог. Острый нож входил в румяную корочку, выпуская струйку алого вишнёвого сока. Каждая пропитанная соком долька оставляла кровавый след на белой тарелке. В воздухе витал сладковатый запах миндаля – горькие косточки, случайно попавшие в начинку, напоминали о том, как легко сладость превращается в яд.

– Мам, ты его специально так мелко крошишь? – Лиза ковыряла вилкой в своей порции, оставляя царапины на фарфоре. – Я люблю большие куски. Сочнее.

– Просто… стараюсь, чтобы всем хватило, – голос Арины звучал механически.

Она отломила кусок побольше, но рука дрогнула. Капля сока упала на скатерть, образовав пятно, по форме напоминающее ту самую полоску на пожелтевшем тесте, что жгло карман халата.

Катя наблюдала. Молча. Ее чай остывал. Взгляд – не на пироге, а на матери. На слишком бледном лице. На нервном движении руки, поправляющей халат… над карманом, где лежал треснувший телефон.

– Мам, – Катя поставила чашку. Звонко. – Что случилось? Правда. Ты не похожа на себя. Будто… призрак здесь сидит, а не ты. У тебя трясутся руки.

Флешбэк. Осень 2001. Кабинет гинеколога.

Холодное кресло. Скользкая клеёнка. Врач что-то говорил о сроках, анализах, но в ушах гудело только: «Обуза. Разрушишь его жизнь. Его Питер. Его мосты».

Дверь распахнулась с такой силой, что отлетела табличка с номером кабинета. На пороге – Саша. Бледный, с трясущимися руками, в рваных джинсах, в которых бежал с работы.

– Рина… – голос сорвался на полуслове. – Я…я всё понял…

– Почему не сказала? Мы справимся. Вместе.– его руки были теплыми. Крепкими. Но в его глазах – тот же страх. Страх будущего, которое рухнуло на них обоих.

Настоящее.

– Ничего, Катюш. Устала.

Арина ткнула салфеткой в пятно. Бумага впитала сок, оставив ржавый ореол.

– И вы так неожиданно… рано приехали.

Катя не отвела взгляда.

– Неожиданно? – Лиза фыркнула, слизывая сок с пальца. – Мы же писали! Вчера! В общем чате! Ты что, не читала? Или уже все мысли в том новом чате для «смелых»? – Она подмигнула, явно гордая своей проделкой. – Ну что, мам? Кого там присмотрела? Рассказывай!

Чат. Слово ударило, как током. Общий чат с дочками. И тот другой чат. С «@ПризракомУФонтана». Телефон в кармане был тихим, мертвым грузом. Но воспоминание о последнем сообщении – «До завтра» – било током.

– Читала, – голос Арины звучал натянуто, как пересохшая струна. – Просто… обычно приезжаете чуть позже.

Катя наклонилась вперёд, и её фиолетовая прядь упала в чашку.

– Ты вчера… поздно сидела. В телефоне. – Она произнесла это тихо, но четко, перекрывая Лизу. – Кому ты писала ночью, мам? Тот чат? Кто-то ответил?

Тишина. Густая, как кисель. Даже Лиза перестала жевать, уловив напряжение. Вилка замерла у ее рта. Арина почувствовала, как грубый край скомканного картона теста прилипает к бедру сквозь ткань халата. И холодок треснувшего телефона. Весь ответ. Но не дочерям. Не сейчас…

ЗВОНОК!

Резкий, оглушительный! «Туман» разорвал тишину. Арина вздрогнула так, что нож со звоном выпал из руки, ударившись о тарелку. Сердце подпрыгнуло. Катя? Но Катя сидела здесь! Лиза – здесь! Кто?! Саша? Никогда не привыкну, что его уже нет…

Все взгляды устремились на ее халат. Откуда-то из глубин кармана несся знакомый вой. Она замерла. Оцепенела. Он? Он уже здесь?

– Мам? – Катя вскочила, задев край фотографии в рамке – той самой, где Саша держит Лизу младенцем, прикрывая её от солнца своей широкой ладонью с мозолями. – Это… твой телефон? В такую рань? – Ее рука непроизвольно потянулась к своему телефону на столе. Проверить, не ее ли, но ее телефон молчал. – Кто это?

Арина судорожно нащупала в кармане горячий от вибрации, шершавый корпус с трещинами. Чужой номер. Но ведь играл именно «Туман» Ярослава Сумишевского – тот самый рингтон, что Саша когда-то установил на их телефоны. «Чтобы слышалось через любые расстояния», – говорил он…

– Не… не узнаю номер.

Она нажала на кнопку. Глухо. Звонок стих. Тишина вернулась. Но теперь она была другой. Натянутой. Наэлектризованной. Лиза смотрела на мать с открытым любопытством. Катя – с растущим подозрением и тревогой.

Но Катя уже видела. Видела, как зрачки матери сузились в точки. Видела, как побелели костяшки пальцев, сжимающих салфетку.

– Мам… Что происходит? И почему ты… не стала брать? Или… не успела?

Арина вынула руку из кармана. Пустую. Чувствовала, как горит лицо, как холодеют кончики пальцев.

– Не… не узнала номер. Спам, наверное. Надоело. – Она потянулась за ножом, но рука дрожала слишком сильно. – Доедайте, девочки. Чай остывает. – Голос сорвался.

Но Катя не отводила взгляда. Она видела. Видела панику в глазах матери. Видела, как дрожат руки. Видела это алое пятно на скатерти, похожее на рану. Видела лежащий на полу нож и брызги вишневого сока на линолеуме.

– Мам, – Катя подошла вплотную. Глядя Арине прямо в лицо, она положила руку ей на плечо. Рука была теплой, но Арина вздрогнула. – Что-то случилось. Что-то серьезное. Ты нас пугаешь. Скажи. Мы же семья. Мы с Лизой. Мы поможем. Даже если это… – она запнулась, ища слова, – …даже если это касается папы…

Семья. Саша. Дочки. Пирог по субботам. Письма в синей коробке. Весь ее мир. Крепость, стены которой вдруг затрещали под напором прошлого. А в кармане, рядом с треснувшим тестом – молчавший телефон, хранящий СМС от человека, который едет сюда. И его требование: Весь ответ. Завтра. Которое уже сегодня.

Арина подняла глаза на Катю. На ее родные, встревоженные черты, так похожие на Сашины в минуты волнения. На Лизу, которая вдруг отодвинула тарелку, став серьезной. Губы Арины дрогнули. Слова застряли где-то в горле, зажатые страхом, виной и невыносимой тяжестью «Завтра».

Она открыла рот. Закрыла. Снова открыла. Выдохнула воздух, которого не хватало:

– Я… Девочки, я…

СТУК!

И тут стук в дверь прозвучал как выстрел.

Арина вздрогнула, сердце провалилось в пятки. Он? Уже? Три чётких удара. Катя шагнула к двери.

– Нет! – Арина вцепилась в дочь. – Не… не открывай…

Её голос сорвался, когда пальцы наткнулись на что-то твёрдое в кармане халата. Вибрация.

Ещё одно сообщение. Арина вскрикнула, схватившись за карман, где треснувший телефон и скомканный тест слились в один комок боли.

– Мам, что с тобой?! – почти закричала Катя.

Арина не отвечала. Она стояла, прижимая ладонь к телефону. Дыхание перехватило. Глаза застилали слезы. Шум в ушах заглушал все. Весь ответ. Он начинался здесь. Сейчас. С этого ужаса в глазах ее дочерей. И конца ему не было видно. На экране горело новое сообщение:

«Ласточка, я в твоем городе».

Глава 7. Грань Правды.

07:11. Суббота. Прихожая. Лужи от сапог. Опасный заказ.

За дверью стоял курьер. Молодой, промокший до нитки, с лицом, на котором читалась только усталость от ночной смены. В руках – узкая картонная коробка без опознавательных знаков, перетянутая скотчем в три слоя. Капли дождя стекали по бокам, оставляя тёмные дорожки, будто слезы.

– Арина Сергеевна? Срочный заказ.

Голос курьера был плоским, без эмоций. Он протянул ей квитанцию – мятую, с размытыми от влаги чернилами.

– Подпись здесь.

– Срочный? Я ничего не заказывала.

Арина машинально взглянула на строчку "Наименование товара". Буквы плыли перед глазами: "ТЕСТ НА БЕРЕМЕННОСТЬ. 2 ШТ. СРОЧНАЯ ДОСТАВКА". Ледяная волна накрыла с головой. Рука дёрнулась назад, будто от раскалённого металла.

– Ошибка… Это не моё.

– Номер ваш. Адрес ваш. – Курьер постучал пальцем по квитанции, оставляя мокрый отпечаток. – Оплачено. «Срочно, до 9 утра». Так в заявке. Отказ – мне штраф. Берите или вызывайте полицию.

За спиной Арины Катя ахнула. Шагнула вперёд, блокируя дверь своим телом, как когда-то в детстве – вход в родительскую спальню после похорон отца.

– Срочно? Что срочно? Мам? Что он тебе принёс?

Голос дочери – натянутая струна, готовая лопнуть. Арина прижалась спиной к косяку. Холод металла пронзил тонкий халат, просочился под кожу. В кармане – молчащий телефон с паутиной трещин на экране.

«@ПризракУФонтана»? Он? Но зачем? И адрес… Всплыл обрывок его слов, ещё тогда, в 2001: «Запомню твой адрес навсегда – ул. Садовая, 17, кв.5.» Он знал. Не угроза. Расчёт. Холодный ужас вытеснил последние сомнения.

– Это не моё. Уносите.

Голос – чужая пустота, эхо в ледяной пещере. Катя резко выхватила квитанцию, черкнула подпись, сунула коробку в оцепеневшие руки матери.

– Бери. Разберёмся внутри.

Её взгляд – не вопрос, а приговор. Расследование началось. Дверь захлопнулась с глухим стуком, отрезая последний путь к отступлению. Тишина прихожей стала гулкой, давящей. Катя скрестила руки, взгляд – пригвождён к коробке. Арина сжимала картон, ощущая под пальцами его грубую, безликую поверхность.

Как гробик для правды.

– Открой. Сейчас.

Катя шагнула вплотную, запах её апельсиновой помады смешался с затхлым ароматом мокрого картона.

– Кто. Прислал. ЭТО?

Пальцы Арины, дрожа, рвали скотч. Картон расступился с тихим шелестом, словно вздохнул перед казнью.

На жёсткой серой подложке – два новеньких теста на беременность. Современных. Пластиковых. Яркая упаковка кричала о своей безжалостной точности. Жестокий контраст с ветхим картонным обломком в её кармане.

Катя схватила одну упаковку. Шок, неверие, гнев – всё промелькнуло на её лице, как кадры старой киноплёнки.

Это… – Голос сорвался на высокой ноте. – Беременность? Сейчас? – Взгляд – кинжал от матери к тесту. – Мам, тебе сорок три! Папы нет три года! Это… – Швырнула тест обратно, как горячий уголь. – Издевательство! Кто он?! Зачем?!

Слова – пощёчина. Арина дёрнулась. Коробка выскользнула из ослабевших пальцев. Глухой удар об пол. Один тест выкатился, второй замер в коробке, уставившись на них своим бездушным окошком.

Яркая упаковка – кощунство на фоне старого линолеума.

ВЖЖЖЖ! Вибрация в кармане. Резкая, как удар хлыста. Арина инстинктивно сжала телефон. Не сейчас!

Лиза, все время стоявшая в дверном проёме, вздрогнула, её глаза наполнились ещё большим ужасом, но она продолжала молчать, застыв на месте, будто парализованная.

Арина выхватила телефон. Паутина трещин на экране ловила свет, искажая текст, но слова жгли сетчатку:

«@ПризракУФонтана»: Ласточка. Правда не сгнила в земле. Она дышит. Жду ответ. Весь. Не забудь уже сегодня в 18:00. Не заставляй меня стучать в дверь к твоим дочкам с вопросами. Хочу узнать как ты избавилась от нашего ребенка…

Воздух вырвало из лёгких. Он знает! Про ребенка, знает… Ледяной ужас сковал тело. Сегодня. Очень хотелось исправить – не «избавилась», а «потеряла». Но правда в его руках была ножом у горла её мира. Холодный пот стекал по спине, пропитывая халат. В кармане – шершавый край старого теста. На линолеуме – белая коробка с современным кощунством. На экране – приговор. Его всеведение было пыткой. В кухне завыл чайник. Пронзительно. Надрывно. Никто не шелохнулся.

Арина повернулась. Прошла мимо замерших дочерей – Кати с её горящими глазами и безмолвной Лизы, в глазах которой стоял немой вопрос и животный страх, – переступив через валявшиеся тесты, сквозь вой чайника и эту невыносимую тишину, что давила сильнее любых слов.

В комнату. Щелчок замка. Падение на кровать. Телефон в дрожащих руках. Чат открыт. Курсор мигал, как пульс на грани. 10 часов до исповеди.

Чтобы ответить.

Чтобы солгать.

Чтобы спастись.

Или сгореть.

Арина уставилась в экран. Пальцы зависли над клавиатурой. Что написать? Оправдания? Отрицание? Или правду, которую она хоронила двадцать лет?

За дверью – шёпот. Катя и Лиза. Обрывки фраз:

– …не может быть…

– …кто этот человек…

– …мама что-то скрывает…

Она сжала телефон так, что трещины на экране разошлись ещё больше.

«@ПризракУФонтана» не просто напомнил о себе. Он вторгся в её жизнь, в её дом, в её тайну. И теперь её дочери – свидетели. Арина медленно набрала: «Ты не имеешь права».

Пауза. Три точки. Ответ пришёл мгновенно:

«Право? Ты отняла его у меня, когда решила всё одна. Сегодня. 18:00. Или я расскажу им, как ты украла у меня отцовство».

Она закрыла глаза. В голове – картинки прошлого…

Флешбек: Сентябрь, 2001. Поздний вечер.

Темнота в комнате общежития. Арина сидела на краю кровати, сжимая в руках маленькую коробочку, купленную сегодня в аптеке. В голове – только одно: «Один шаг. И всё будет как раньше. Никто не узнает. Никто не пострадает».

Она открыла упаковку. Внутри лежала таблетка – маленькая, безликая, решающая всё.

«Просто принять. И это конец».

Но пальцы дрожали. В горле стоял ком. Вдруг перед глазами всплыло его лицо – таким, каким она видела его в последний раз: улыбающееся, полное надежды. «Мы как созвездия, Рина. Неразлучные».

Она резко отшвырнула коробку в угол. Задыхаясь, схватилась за живот – там уже билась крошечная жизнь.

«Нет. Я не могу».

Слезы текли сами, горячие и горькие. Она не «избавлялась». Она боролась – со страхом, с отчаянием, с собой. Но в тот вечер, в темноте, она выбрала жизнь.

Настоящее.

Я не украла. Я спасала нас обоих, но теперь это не имело значения.

За дверью послышались шаги. Лиза.

– Мам… – Голос дрогнул. – Мы должны поговорить.

Арина стиснула зубы. 11 часов. Она повернулась к двери.

– Позже, Лизонька…

Но дверь уже открывалась.

Глава 8. Шрам и Письмо.

07:23. Суббота. Запертая комната, синяя коробка, неотправленное «Прости».

Щелчок замка отрезал последнюю связь с внешним миром. Арина сползла по двери, как подкошенная, холод от пола проникал сквозь тонкую ткань халата. В дрожащей руке – телефон, экран которого, испещренный трещинами, искажал роковые слова: @ПризракУФонтана: …Как ты избавилась от НАШЕГО ребенка.

«Потеряла», – мысленно поправила она, сжимая аппарат так, что стекло хрустнуло под пальцами. Не «убила». Не «избавилась»!. Потеряла. Разница в словах казалась ей пропастью, но сейчас, под грузом его обвинения, – всего лишь тонкой нитью над бездной.

Флешбэк. Март 2002. Роддом. Предоперационная.

Слепящий свет ламп. Резкий запах хлорки, смешанный со сладковатым ароматом крови. Ей девятнадцать. Восемь с половиной месяцев. Всего час назад она шептала животу: «Держись, Ласточка…» (его детское прозвище для нее стало именем для их дочери). Внезапная боль, острая, как нож. Черные пятна перед глазами. Крик врача: «Экстренное кесарево! Отслойка! Ребенок страдает!» Последняя мысль перед наркозом: «Не смогла уберечь…»

Пробуждение в пустоте. Не только под ребрами – во всем мире. Грубый шов, горячий и пульсирующий. Врач избегает глаз: "Ваша дочь… Мертворожденная. Не смогли…"Белая пеленка в руках медсестры. Мелькнуло крошечное личико. Ее носик. Рыжий пушок на макушке. «Ласточка». Не взлетела. Шепот сквозь слезы: «Прости…»

Дверь распахнулась. Саша. Его глаза – сначала испуг, затем боль, такая глубокая, что она физически ощутила ее в своей пустоте. Он на коленях у койки, ее ледяные пальцы в своих теплых ладонях. Его слезы на ее коже: «Рина… Ринок… Я с тобой. Всегда». Он не спрашивал, чей. Друг. Гавань. А Сергей… Сергею она не позвонила. «Зачем ему это горе? Он строит новую жизнь в Питере…» Стыд сжимал горло: «Я не уберегла ЕГО дочь».

Настоящее.

Арина судорожно вдохнула, расстегнула халат. Кончики пальцев дрожали, когда она провела по грубому, продольному шраму внизу живота. Шрам мертвой «Ласточки». Клеймо вины перед Сергеем. Перед собой.

Она подползла к шкафу, вытащила синюю коробку – архив боли. Пальцы сами нашли нужное письмо. Питер, 2003. Его почерк, такой знакомый:

«Рина, туман, но я представляю наш дом. С мансардой для тебя и детской у сада. Попробуем снова. Верь. Жду. Твой Сашка».

«Детская». «Попробуем». Горечь подкатила к горлу. Они «попробовали» – родилась Лиза. Но та, первая… Ее комната в планах так и осталась пустой. Саша строил, не зная, что она похоронила ребенка Сергея. Не зная, что ее молчание превратило Сергея в призрака у разрушенного фонтана.

Телефон завибрировал. «@ПризракУФонтана» печатает… Три точки. Немилосердные. Как капли слез в той палате. Он ждал. Весь ответ. Она уставилась на поле ввода. Курсор мигал, как скальпель в руках хирурга.

«Сергей…» – дрожащие пальцы вывели. «Я не убивала ее. Наша дочь…» Она замерла. Как сказать о мертвой «Ласточке»? О рыжем пушке на макушке? О том, что их ребенок умер внутри нее, за час до кесарева? Что она винила себя – автобусы, стресс, это проклятое молчание? Что вышла за Сашу, потому что он подобрал ее с окровавленного линолеума роддома, а Сергей… перестал звонить, не зная, что стал отцом и вдовцом в один день?

«Наша дочь…» – пальцы снова задвигались.

Тук-тук. Тихо. Робко.

– Мам? – голос Лизы, приглушенный плачем. – Открой… Пожалуйста.

Арина вздрогнула. Быстро стерла: «Наша дочь…» Пустое поле. Предательство правды. Снова. Она сунула телефон под подушку, письмо – в коробку. Вытерла лицо ладонями. Открыла.

Лиза стояла на пороге, сжимая в руке один из новеньких тестов из коробки курьера. Ее лицо выражало не просто испуг – вину и растерянность, смешанные с детской надеждой на прощение. Она смотрела не на мать, а на синюю коробку в ее руках, будто видела ее впервые. Губы дрожали.

– Мам… – голос сорвался. – Ты подумаешь, я дура… Это… я заказала. Вчера. Через приложение. "Скрытная доставка". А этот курьер… – она сглотнула, подняв глаза. Страх в них был не от теста, а от ожидания материнского гнева.

Флешбэк. Пятнадцать минут назад. Прихожая.

Лиза услышала стук раньше всех. Выглянула в глазок – обмерла. Узнала курьера, в руках коробка. Та самая. Заказанная в панике вчера вечером. Курьер стоял за дверью, Катя уже шла открывать! Паника сжала Лизе горло. А он, этот курьер, ещё ляпнул: «Срочно до 9 утра!» Катя остолбенела. Арина побледнела. А Лизу окутал страх, не смогла признаться сразу…

Настоящее.

Воздух перехватило. Арина уставилась на дочь. На тест в ее руках. На детский ужас в глазах. Облегчение (не ее правда всплыла) и новая тревога (за Лизу!) боролись в груди. Но под подушкой лежал ультиматум: «До заката. Весь ответ». Правда о мертвой дочери и тайна живой внучки сплелись в тугой узел. Часы тикали. Шрам ныл. В кухне звенела посуда – Катя наверняка прислушивалась к каждому звуку.

Арина вздохнула и потянула Лизу к себе, прижимая к груди так крепко, будто хотела защитить от всех бед разом.

– Лизонька… – голос её дрогнул, но не от гнева, а от внезапного облегчения. – Да что ж ты молчала-то? Мы же все Мишу знаем, он же хороший парень…