Дорога в одну сторону.

***

Когда в девяностые обанкротилась фабрика, на которой трудился Анатолий, стало повсеместно принято зарабатывать в столице. Не был исключением и Горемыкин. Его супруга – Светлана осталась дома воспитывать дочь. Молодая женщина так же работала, но денег молодой семье не хватало. Одинокая дамочка была недурна собой. Многие мужчины делали ей комплименты, намекая на известный интерес. Фигура у Светланы имелась, светлые волосы доходили до плеч, хитрые глазки над тонким аристократическим носиком постоянно искали новую жертву сердечных мук. Когда Толик находился в отъезде, Света в свободное от работы время гуляла по многочисленным барам и прочим питейным заведениям. Дочку при этом отправляла к бабушке «погостить» на тройку дней. Потом что-то произошло и Горемыкина ударилась в религию. Внешне она выглядела всё так же. Только волосы состригла, но при этом стала даже интереснее. Платок одевала лишь в храме. Иногда – постилась, от чего её фигура становилась стройнее с каждым месяцем. Появились новые подруги. Для всех окружающих Света «взялась за ум» и производила очень благопристойное впечатление. Одни только бабки на лавке судачили, что эта прохвостка только голову всем морочит, а церковь посещает исключительно для отвода глаз да развлечения. Но кто их вообще слушал? Старушки, видимо – завидовали молодости Горемыкиной, вот и сплетничали понапрасну. Именно так и считал Анатолий. Находясь в столице на заработках, мужчина был совершенно спокоен, представляя свою благоверную – отбивающей земные поклоны перед святыми иконами. Его удручало одно: с того времени жена стала более холодной. У неё всё чаще «болела голова», появились проблемы «по-женски», да и в пост она ни под каким предлогом не желала скоромиться супружеской близостью. Как раз, перед последней московской вахтой Анатолия, Света долго объясняла смысл православной аскетики, лишая мужичка последней радости в жизни.

Крайние выходные перед отъездом приходились как раз на пасхальную неделю. В сам праздник, на службу, Горемыкина настояла на том, чтоб и её супруг сходил вместе с ней в главный городской храм. Толя согласился. Ну чего не сделаешь ради любимой? Пришлось пойти. Народу набилось там «как сельдей в бочке». Ничего не понимая в богослужении, Светин муж озирался по сторонам, стараясь высмотреть знакомые лица в других прихожанах. Его сразу же поставили в «мужскую половину» так, что он потерял свою супругу из виду почти на всё время. Новый приходской священник нараспев произносил нечто непонятное. Знающие люди восхищались шёпотом между собой его голосом и манерой держаться на амвоне. Анатолий находился далековато. Происходящее священнодействие он видел и понимал смутно. Разглядел только тощего дьякона с козлиной бородкой да полноватого алтарника, стоящего явно «навеселе». Он сразу ему не понравился. Подозрительный тип рыскал своими глазищами на выкате в толпе женщин. Лет тридцати, с несуразной бочкообразной фигурой, низкорослый детина видимо ни разу в жизни ещё не брился. Рыжеватые волосики торчали пучками на круглом неприятном бородавчатом лице. Сзади на голове – длинный как у кобылы хвост, перетянутый резинкой. Два раза он оступался, один раз – чуть не уронил круглый подсвечник. Наконец, пошатываясь, засеменил в какую-то подсобку, показавшись снова минут через двадцать совсем пьяным. На поведение крайне подозрительного прислужника никто не обращал внимания. Будто так и надо. В заключение – откуда-то сзади так сильно пахнуло кагором, что Анатолию слало сильно не по себе. Прихожане мужского пола, стоящие рядом – смердели. Видимо, помывка в бане для них тоже – являлось скоромным занятием. Горемыкин хотел было уйти по-тихому, но в самый разгар службы понял – это невозможно. Назад не пройти. Кое-как пришлось отстоять до конца. Вернулись домой под утро. Автобус на Москву отъезжал в пять вечера. Оставалось время хорошо выспаться.

Перед тем, как проводить мужа, она долго молилась перед иконами, никак не реагируя на естественные потребности близкого человека. Отъезжал Горемыкин с автобусной остановки в центре города. Светлана изо всех сил старалась показать всем – их настоящую искреннюю любовь: прижималась к супругу, держась под его ручку, а на прощанье – сладко поцеловала в губы так, чтобы видели все находящиеся рядом. Анатолий отправился в путь, хоть и сохраняя неудовлетворённость, но с совершенно спокойным сердцем. «Светочка просто очень верующая стала», а когда приеду через три недели – оторвусь по полной!»

Вахта закончилась на сутки раньше обычного. Не теряя время даром, Горемыкин собрался домой к любимой жене. Великий пост остался позади, разгорячённый естественным желанием, мужчина мечтал поскорее встретиться с любимой супругой. Автобус в родной Тухлов доставил пассажиров согласно расписания – рано утром. Майское утро залило город ярким светом. Всё утопало в зелени. Верхняя одежда уже была даже лишней. Анатолий в одной футболке, сняв ветровку и положив её на сумку, с радостным тёплым чувством зашёл в подъезд своей кирпичной пятиэтажки.

Лестничный пролёт, начиная с самого входа, украшали чьи-то следы. Это были большие мужские ботинки с глубоким протектором. Очень грязные, словно накануне прошёл сильный ливень. «Интересно, кто бы это мог быть? У наших таких калош ни у кого нет, да и не по погоде они. Сантехник какой-то приходил, или же иной какой рабочий? Интересно – к кому?» – Рассуждал наивный супруг, не подозревая какого-либо подвоха. Этаж за этажом, а следы не заканчивались. Мужчина поднялся к себе, на пятый. Следы шли к его двери. «Хм, интересно – что у нас такое сломалось? Унитаз потёк что ли?» Горемыкин отпер стальную дверь…

Те самые – грязные мужские ботинки валялись посреди прихожей, оставив на полу куски засохшей земли. Слева от входа послышался шум льющегося душа. Прямо – дверь в спальню оказалась распахнутой. В стёклах дверок мебельной стенки отражалась неубранная двуспальная кровать с застеленным белоснежным бельём. Журнальный столик стоял на паласе криво. Вся его поверхность была заставлена пустой посудой их-под алкоголя. Там же: чернела сажей с пожелтевшими от никотина окурками – пепельница. Из комнаты доносился запах сильного перегара. Горемыкин бросил сумку на пол. Не разуваясь, он сразу же кинулся к постели. Под одеялом мирно спало то самое существо. Как несложно догадаться – алтарник из церкви. Небритое лохматое мурло сладко улыбалось, сморщивая при этом широкий и несуразный свиной пятачок. Анатолий сбросил одеяло на пол. Чучело спокойно почивало в одних только трусах. Ну как – «трусах»? Розовые стринги помещали причинные органы в специальный мешочек в виде слоника, с внушительным хоботом, сами понимаете – что к чему. Тело существа напоминало бочонок, поросший местами рыжей шерстью, с тонкими короткими ручками и ножками. Как напившийся крови клоп под большим увеличением. И самое главное – проколотые соски с серебряными серёжками вкупе с заросшими кислотными подмышками и немытыми пятками придавало алтарнику непревзойдённый образ этакого развратника – шалунишки. Анатолий сперва стоял и смотрел на существо, как вкопанный. Очнувшись от шока, через минуту, он пнул любовника ногой в живот, несильно. Алтарник, не ожидая подвоха, по-детски потянулся, зевнул, демонстрируя пасть с прореженными зубами серо-бурого цвета. В его рту не хватало передних двух резцов с левой стороны. Наружу вылез длинный тонкий как у ящерицы язык, который извивался, словно обонял пространство. Горемыкину стало дурно от мысли – что мог вытворять этот язычок накануне.

– Сейчас, миленькая… Я сделаю всё что ты хочешь… Ты уже приняла ванну?.. – Существо просыпалось и произносило фразы хриплым фальцетом.

– Я те щас приму ванну, сука!.. – Вне себя от гнева Анатолий ударил алтарника в лицо, не глядя.

Через секунду злоумышленник выплёвывал окровавленные верхние передние зубы с правой стороны верхней челюсти. Анатолий буквально побелел от злости. Удар шёл один за другим. Любовник быстро сполз на пол, и профессионально свернулся калачиком, прикрывая жизненно – важные органы. Горемыкин отчаянно бил по всему, что попадалось. Волосатый комочек тихо стонал. Избиение прекратила вбежавшая на шум Светлана, на ходу застёгивающая на себе халат и смахивающая капли воды со своего лица.

– Стой! Прекрати сейчас же! – Жена схватила Анатолия за правую руку. – Остановись! Как ты можешь?!

– Что!? Да я вас сейчас обоих!..

– Не смей! Иначе – я вызову сейчас же милицию и тебя арестуют! Прекрати!.. – Светлана истошно кричала, давая понять мужу – серьёзность свои намерений.

Горемыкин снова замер, не понимая – что же это такое происходит? То ли он и впрямь – негодяй, то ли – его уж совсем за идиота считают. Алтарник тут же воспользовался подходящим моментом. Существо ловко прошмыгнуло в коридор, при этом оно изловчилось прихватить с собой свою одежду с кресла. Горемыкин смотрел на жену, как баран на новые ворота. Словно его загипнотизировали. Как удав кролика. Спустя минуту хлопнула входная дверь.

– Ну, что уставился? – Светлана продолжала говорить повышенным тоном. Да, мы любим друг друга. Так и знай. Мой «Пусечка» – самый лучший. Он – мужчина моей мечты. Ты – и рядом с ним не валялся. Ты – деспот. Я никогда тебя не любила. Замуж вышла, думала – человека из тебя сделаю. А ты всё такой же! Чёрствый, грубый. Я устала угождать всякий раз тебе. «Пусечка» – совсем другой! С ним я счастлива… Если хочешь – я сама на развод подам. – Супруга стала говорить мягче, не переставая смотреть прямо на обомлевшего Анатолия. – Ну, ты же понимаешь…

– Где Настя? Куда дочь дела? – Промолвил вопросительно Горемыкин. В его голосе чувствовалось смирение.

– Настя у бабушки, не переживай за неё. У неё всё в порядке. Да и с Пусечкой они – хорошие друзья. Я их давно познакомила и знаешь – что: ей с ним лучше, чем с тобой. Ты – лишний в нашей семье… Сейчас я уйду, а ты пока – собери свои вещи. Возьми что тебе надо. Одежду, магнитофон тоже – прихватить можешь. Повеселее будет. Завтра, когда я вернусь утром, я больше не хочу встретить тебя здесь. Слышишь? Подам на развод – квартиру за мной оставят всё равно. Ребёнок несовершеннолетний как-никак, её тут оставят, со мной… Ты извини меня конечно, что раньше не сказала. Всё никак не получалось. Но теперь ты и сам узнал… Прости, что так вышло. – Светлана взяла за плечо Анатолия и тот в бессилии сел на смятую кровать, когда-то принадлежавшую ему.

Мужчина закрыл лицо руками. Он не мог ничего говорить. Во рту пересохло. Дышать ему стало труднее. Неверная супруга, чуть ухмыльнувшись, погладила страдальца по седой макушке.

– Я сейчас уйду. А ты – собирайся. Поживи пока где-нибудь в другом месте. Денег сколько надо возьми. Потом мы тебе подыщем жилплощадь. Не беспокойся, бомжом не останешься. Если, конечно – всё в порядке будет… Если глупостей не наделаешь… Ладно, я сейчас быстренько оденусь у уйду. У тебя время до утра. Вернусь к одиннадцати примерно… Ладно, не переживай, и не такое бывает…

***

Из здания управления директор вернулся часа через три. К тому времени Анатолий умудрился не только перекусить, но и вздремнуть. Годовицын шагал, скривив спину, немного подпрыгивая. Сутулая осанка и смешная походка намекала на неудачный заход к высшему руководству предприятия. Седые, побелевшие от времени кудри, спадали вперёд, как грива у престарелого коняшки. Роста он был невысокого, потому – на его фигуру мало кто обратил внимания из прохожих. Кожаный портфель беспощадно сжимался правой рукой и находился при этом всё там же – под левой мышкой. Будто Леонид Ефимович очень боялся его потерять. Сев в «Волгу» недовольный старичок освободил руку, хлопнув при этом себя по коленке.

– Идиоты! Какие идиоты! Ничего не понимают вообще! Я им предложил беспроигрышный вариант, а они решили – что я хочу получить максимум независимости с тем расчётом, чтоб отделить завод и прибрать его к своим рукам… Ты, давай – заводи двигатель. Не обращай на меня внимание. Надо назад ехать. Долго сегодня объяснять пришлось. И всё коту под зад!.. – Годовицын вновь хлопнул себя по ноге. В этот момент его очки чуть было не свалились вниз, директору пришлось их поддержать ладонью.

– Может заедем перекусить? Я здесь неплохо пообедал. – Анатолий старался сохранять спокойствие, он считал – таким образом утихомирить гнев своего важного пассажира.

– К чёрту! Ничего не хочу! Ты меня на работу не вези. Я сейчас телеграфирую главному инженеру, чтоб планёрку без меня проводили. Всё равно не успею ничего сделать. Устал, как собака. Отвези меня сразу домой. Жена нормальным обедом покормит. Завтра придётся олуха одного встречать нам.

– Это ещё кого? – Горемыкин набирал скорость по главной дороге.

Да вот представь себе: думал я спокойно себе досидеть в своём кресле до заслуженного отдыха. Хрен на ны там! – Опять прозвучал громкий хлопок по ляжке. – Заместителя мне дают. Приставляют, так сказать. Родственник губернатора. Чего они хотят!? Если бы я очень захотел, то давно бы смог акционировать завод, а затем – приватизировать. Как два пальца… Я же до сих пор в хрущёвке живу! Они что – не знают, что ли? И взятки мне сто раз совали, я тех – за дверь вышвыривал! Ни разу ничего не взял! Так-то! Я свой завод берегу, как родное дитя. Всё делаю для его блага. А этот нувориш мне зачем? Молодой, тупой как валенок. Главное – фамилия у него подходящая: Чирявый. Ага, так и зовётся. Институт окончил, а в голове зелёное дерьмо одно. Я с ним поговорил немного – так он даже не знает, что такое «сопромат». Представляешь? «А зачем он мне?» – говорит. То есть как – зачем?! Всё производство на нём основано! А он мне: «Я менеджменту обучен, я буду сделки заключать с партнёрами, товар продвигать на рынке. Мне все тонкости производственного цикла знать необязательно…» Какой нахал! Наплодили менеджеров и чуть страну не просрали! Хотя… С такими кретинами – всё ещё впереди. Им в цеху работать не хочется, руки пачкать. Науку изучать – взападло. Им только в о-офисе сидеть подавай, да на Канары пять раз в год летать. Что за поколение недорослей? В наше время такие улицу бы мели всю жизнь, или – уголь в котельной кидали. Дурак дураком – офис ему подавай сразу! Ряху отъел…

Машина выезжала из Коросты. Горемыкин, пока директор разглагольствовал, постепенно увеличил скорость. Спидометр подходил к ста километрам в час. Авто неслось по трассе, ловко обгоняя попадающуюся на пути медлительную технику. Леонид Ефимович ничего не замечал; или же – замечал, но делал вид, что так и надо. Поскорее вернуться в Тухлов хотелось обоим.

– …Мне прежний мэр говорит однажды: «Старый ты стал. Давай-ка освободи-ка ты своё место, по-хорошему. Отправим тебя на пенсию с почётом. Засиделся ты уже в директорах, сил моих нет». Да хрен ты угадал! Говорю ему тогда: «Хорошо, но на следующие выборы в мэры я выдвину свою кандидатуру…» А?! Каково?! И выдвинул бы! И избрали бы меня, а не его! Пустил градоначальник тогда в штаны! Чуть не осрамился пред всеми! Сразу заткнулся и оставил меня в покое. Правда, выборы он всё равно проиграл. Туповат он для мэра, да и новый – ненамного лучше его. Ладно, хоть ума хватает меня не трогать… А про зама Чубайса я тебе не рассказывал?

– Нет. Это всё без меня же было. Я тогда, наверное – в Москве калымил.

– Москва, Москва… Вот представь себе, лет десять тому назад было. Приезжает ко мне чинуша из этой самой Москвы с проверкой. От самого этого рыжего прохвоста. Он тогда кем-то шибко важным при Ельцине числился. Ходил – ходил этот тип, а докопаться не до чего. И намекает мне: мол, давай-ка мы твой заводик приватизируем, а вырученные денежки – поделим. В долю меня взять хотел. Думаю – с лестницы его спустить вниз башкой что ли? Нельзя. Слишком важная птица тогда была. Я вот что решил. Пригласил я этого зама в техкабинет для просмотра видеоотчёта про наше предприятие. Там, как раз, в то время видик стоял с телевизором. Мы на нём техучёбу проводили. Места в кабинете много… Так вот, сел он там посередине, весь важный такой и другие тоже – полный кабинет набралось народу. Я ему кассету тащу. «Смотри-ка: что у меня такое есть?!» Втыкаю кассету в видик и запускаю кинофильм. А там – порнуха! Самая настоящая. И в рот, и в нос и вверх ногами. Все сидят такие в недоумении, смотрят друг на друга и не понимают – что делать-то надо? В конце – концов этот чубайсовский жулик встал и выбежал вон. И с ним ещё другие, кто приехали тогда по нашу душу. Больше я никого из них не видел. Оставили в покое. Решили, видимо, что у меня «крыша поехала», не стоит связываться. А потом их всех барыг и поснимали, вместе с этим рыжим клоуном. Перевели в другое место. Та-ак то!.. А эти тут мне Чирявого подсунули. Думают – я его выжить не смогу. Смогу! Дам ему каким-нибудь отделом покомандовать. Он его угробит, а я в министерство бумагу подам. «Посмотрите, каких скоморохов мне тут подсовывают». Отдел, конечно – жаль. Придётся долго восстанавливать потом. Зато – остальное предприятие сохраню.

Тем временем, «Волга» проезжала мимо живописного холма. Может – это был древний курган, а может – просто такой природный ландшафт, естественного происхождения. На вершине возвышенности виднелись старые деревянные постройки. Судя по виду – здесь когда-то была небольшая деревенька. Строения сохранились с давних времён. Анатолий никогда бы не обратил внимания на них, если бы не интересное погодное явление, открывшее ему иной взгляд на данное место. Всё небо затянуло серыми облаками, но в одном месте имелась прореха, как прорубь на реке зимой. Через это окно проглядывало голубое небо, отливающее бирюзой. Солнечные лучи, воспользовавшись образовавшимся проходом, устремились на грешную землю, озаряя как раз – именно этот холм. Невзрачные постройки переливались всеми цветами радуги. Горемыкин на несколько секунд застыл, словно заворожённый. Время для него остановилось. Такой неземной красоты он ещё никогда не видел. Казалось бы – что в том пейзаже такого можно увидеть? Ну – возвышенность, ну – полусгнившие постройки, ну – стоящие рядом небольшие берёзки. Но – нет, что-то произошло в голове водителя «Волги». Он, подобно папе Карло, долгое время ходил мимо потаённой дверцы и даже не догадывался о её существовании. Дверца отворилась на несколько секунд, показав то, что тщательно оберегала от посторонних глаз. Открылся совершенно иной мир, мир гармонии и некоей первозданности, без вмешательств со стороны людей. Мир, который каждый может искать всю жизнь, но никогда не находит, как бы не старался. Деньги, удовольствия, роскошь цивилизации – всё это лишь щекочет нервы на малое время, заставляя человека углубляться всё дальше и дальше в бездну порока. Оказывается, искомое может находиться очень близко. Анатолий всем телом ощутил иную реальность, скрывавшуюся за простым местом, едва определимом на карте.