Больные души

– А что же вы раньше со мной этим не поделились? Премного виноват перед вами! – Я ощущал смутную тревогу и растерянность. Показалось, что я снова вижу перед собой вздувшуюся вену, сложившуюся в предлинный восклицательный знак на гладком предплечье Аби. И еще подумалось, что кончина ее мужа каким-то образом связана непосредственно со мной. Про себя я поклялся, что надо будет обязательно написать песню во славу этой дамы, которая посвятила себя такой необычной профессии. Прославлю ее отвагу, трудолюбие и бескорыстие. Я вечный, конечно, больной, опытный пациент. Но в общении с дамами из города К выяснилось, что я совсем ни в чем не разбираюсь.

– Ничего страшного. Аби все выдержит. Тех, кто не умеет справляться с передрягами, в городе К ожидает печальный конец. Вот мы все скрежещем зубами и терпим. Миленький Ян, и вам того же советую. Нельзя давать боли сломить вас!

Дама смерила меня многозначительным взглядом, в котором мне померещилось некое подобие презрительной усмешки. Будто профессионал наставляет профана. Во всех пояснениях ощущалась некоторая степень благосклонного участия. Мне стукнуло уже сорок, я явно был постарше, чем эта дамочка, а она говорила со мной как мамаша, отчитывающая сынка. Наверно, то была часть ее работы, этому ее обучили. Вот бы было хорошо, если бы по всей стране нашей было побольше таких специалистов.

Я учтиво уточнил:

– А как вас, кстати, звать?

– Зовите меня сестрица Цзян.

И тут приемный покой огласил отрывистый, но свирепый глас системы оповещения:

– № 1120, Ян Вэй! № 1120, Ян Вэй! – Снова меня вызывают, будто я пассажир, замешкавшийся с посадкой на авиарейс. Я сразу встрепенулся.

А сестрица Цзян заявила:

– Анализы уже автоматически доставили вашему доктору. Бежим! – Вскочила и, ухватив меня за локоть, понеслась вперед.

9. Изнурительно длительная борьба

Времени нам, кажется, катастрофически не хватало. Преодолев море людей, мы ворвались в кабинет. Больные обступали и нависали, как тяжелые облака поверх горы, над белолицей, худощавой врачихой средних лет с медицинской маской на лице. Доктор сосредоточенно и невозмутимо изучала мои лабораторные анализы, ЭКГ и рентген, словно пыталась разобраться с какой-то неразрешимой математической задачкой. Однако выглядела она скорее как скрипачка, готовая в любой момент начать пиликать свою партию.

Превозмогая боль, я навытяжку стоял перед докторессой. Прошло мучительно много времени. Наконец она подняла голову и, придавая вес каждому слову, обратилась не ко мне, а к сестрице Цзян:

– Здесь нет большой проблемы. Но не исключено, что у него кишечная непроходимость. Или камень в мочеиспускательном канале. Или язва двенадцатиперстной кишки. Или прободная язва. Ведите его в хирургическое отделение.

– Хирургия? Это обязательно? – Сестрица Цзян головой чуть ли не уперлась в доктора. Вела она себя так, будто мы с ней были члены одной семьи.

Впрочем, и я сам хотел понять, к чему мне операция. Или по поводу боли в животе от выпитой воды действительно нужно было стучаться не к гастроэнтерологам?

– Вам все объяснят в хирургическом отделении. – Врачиха размашисто вписала свой приговор в карту и тут же крикнула: – Следующий!

Я направил вопрошающий взгляд на сестрицу Цзян. Та заявила:

– Ну и ладно, порадуете своим присутствием все отделения. Лечение – изнурительно длительная борьба, и пациентам не дано понять, насколько тяжело приходится медперсоналу!

Сестрица Цзян вывела меня из кабинета. Я снова поблагодарил врача. Та довольно сурово отозвалась:

– Нам не доставляет особой радости лицезреть вас всех. Но мы в ответе за больных.

Мы уже обошли кучу врачей, а все вроде бы только-только начиналось. Спотыкаясь на ходу, я следовал за сестрицей Цзян. Боль в животе вышла на новый вираж. Теперь казалось, что у меня кто-то копается гаечным ключом в кишках. Все перед глазами – лица пациентов, непролазные коридоры, лужи из дождевой воды, блевотины, слюны и мочи, фургончики и товары, запачканный пол, силуэты охранников и уборщиков – заплясало, как в калейдоскопе. Хотя я это воспринял как само собой разумеющееся. Единственное, что меня беспокоило по-настоящему, – перспектива, что с меня сдерут три шкуры в хирургическом отделении. Ходила молва, что хирурги делали операции не до конца, останавливались на полпути и испрашивали лишнюю копеечку с пациентов, а если те отказывались, то так и оставались лежать с открытыми туловищами, пока ветерок не заветривал им все внутренности. Мне хотелось замедлить шаг, но сестрица Цзян шла все быстрее, утягивая меня за собой. Мне было стыдно за собственное малодушие. Ну как можно таить в глубинах души столько недоверия? Ведь правильно все изложила сестрица Цзян!

Хирургическое отделение располагалось на 33-м этаже, на высоте, где обычного человека начинает проедать мороз. Тишину нарушала набившаяся сюда толпа орущих больных. Порывы ветра с реки задували через распахнутые настежь окна капли дождя, окроплявшие разросшиеся по стенам буроватые грибочки, под которыми носилось несколько десятков подопытных крыс с полупрозрачными туловищами. Ой, нет, не то, наверно, мои глаза увидели. Как же могут крысы, предположительно сбежавшие из лаборатории, просто так бегать и чтобы их никто не ловил? Без крыс же все исследования пойдут коту под хвост.

Сестрица Цзян снова раздобыла для меня номерок. Но в этот раз у нас с очередью не заладилось совсем. Мы простояли с полдня, прежде чем настал наш черед. Врач, поглядев на меня, заявил моей спутнице:

– Он что, обдолбался?

– Эээ… – Я не знал, как отреагировать на это замечание.

– У него живот болит, – вставила сестрица Цзян.

– Вы чего-то не то съели? К нам сюда часто приходят люди, желающие поживиться морфином. – У врача, похоже, начисто отсутствовало чувство юмора.

– Спасите, умоляю. – Боль внутри меня становилась нестерпимой.

– Вам не сюда. Сходите в неотложку, – распорядился врач.

– Есть! – прямодушно воскликнула сестрица Цзян.

– Так что же со мной приключилось-то? – спросил я.

Сестрица Цзян смерила меня взглядом.

– Есть такие вещи, о которых врач может рассказать только близким больного. – И потащила меня вон. Перед выходом я снова кинул доктору какие-то слова благодарности.

Отделение «Скорой помощи» располагалось на минус 13-м этаже.

10. Так и умереть недолго

Мы спустились на лифте, который провожал нас под землю вспышками света и затемнениями, как в кино. Мне даже показалось, будто за мной следуют по пятам с видеокамерой, а я – дурной актеришка, плохо разыгрывающий перед посторонними страшную боль. А может, я правда чего-то наглотался? А то как-то фальшивенько выходило.

Сестрица Цзян успокаивающе заметила:

– Возможно, вам кажется, что все это – одна большая несуразица, но каждому человеку по жизни выпадает хоть раз попасть в такую передрягу.

Наконец мы оказались в месте, напоминавшем бомбоубежище. Здесь царили сумрак, холод, грязь и влажность. По полу и стенам сновали жучки. По обеим сторонам подземного хода были выставлены аквариумы, в которых шныряли безглазые золотые рыбки. Снова подопытные существа? Доска объявлений была вся обклеена всевозможными памятками «внимание» и «срочными» извещениями. Больные, уподобившись нечисти, обитающей в глубинах гор, выстроились в очередь на несколько десятков человек и недовольно переговаривались о чем-то между собой.

Я предположил, что именно это сестрица Цзян подразумевала под «новыми условиями». Похоже, мне много чего еще предстояло узнать и понять о городе К, особенно в области всего касающегося лечения. В этом я, оказывается, совсем ничего не понимал. Правда, моя боль, кажется, все-таки отразилась на физиономии.

– Схожу за номерком, – весело объявила сестрица Цзян. С уходом Аби эта бодрая дамочка тем более ощущала себя как рыба в воде и взяла все вопросы под свой личный контроль.

После продолжительного отсутствия сестрица Цзян вернулась ко мне вприпрыжку.

– Ох, здесь номерки уже не выдают, – сообщила она, – окошко передвинули в другое место. – Смотря на то, как она, будто заправский распорядитель, бешено несется по очередному коридору, во мне зародилось беспокойство: а что со мной будет, если она вдруг сама свалится с болезнью? И чувство неизвестности было предельно отчетливым. Я уже потерял целый день. Какие засады готовит мне новый?

Прошел еще один час. Дамочка вернулась с номерком и заявила:

– Миленький Ян, вы уж простите меня. Очень много заболевших, и ничего с этим уже не поделаешь. Таково положение дел в городе К. Всех больных запихивают в центральную больницу. Это лучшая клиника в наших местах, другой такой нет. Это правда. И все считают, что здесь работают лучшие врачи, и не успокоятся, пока не сходят к ним провериться. Даже с простудой никто не ходит в районную поликлинику или рядовой медицинский пункт. В нашу больницу наведываются помимо прочих люди из пригородов и такие приезжие, как вы. Здесь умудряются за год обследовать столько больных, сколько не живет людей ни в одной европейской стране. К тому же в больнице обязательно нужно иметь связи, и мы в гостинице постоянно ломаем голову над этой проблемой. Не так просто сделать, чтобы человек тебя хотя бы в лицо узнавал.

Говоря все это, сестрица Цзян утягивала меня на поиски врача.

Мимо нас проносились, словно бы кто-то собрал в одном месте кучу актеров массовки, охающие толпы больных, из густого полумрака которых периодически выныривали лица, выделяющиеся чем-то незначительным из общей черни. Под потолком колыхались, будто обильный урожай спелых фруктов, пестрые флаконы с инфузиями. Местной атмосфере явно не хватало кислорода, у некоторых людей были заметны признаки удушья. Расталкивая друг друга, рыбки в аквариумах усердно пытались выпрыгнуть из воды.

Доктора не оказалось на месте.

– У него выезд. У нас в неотложке не хватает рук. Сходите в регистратуру, может быть, получится его вызвать, – бросила нам пробегавшая мимо медсестра.

– Миленький Ян, вы меня подождите, а я пойду разыщу доктора. – Сестрица Цзян быстро реагировала на смену обстоятельств.

Спутница моя убежала и долго-долго не возвращалась. И я не совсем был уверен, стоило ли мне дожидаться ее. В этой больнице я провел уже долгое время, а лечить меня так никто и не собирался. Боль моя была не тем поверхностным неприятным ощущением, как в начале. Она батогами лупила со всей силы по моим внутренностям. Я человек волевой, уверенный в собственных силах, но вся моя натура претерпевала сокрушительное испытание в больнице. Так и умереть недолго. А жизнь – ценная штука, которая нам дается всего один раз. По правде говоря, я всегда боялся смерти. А то с какой стати я бы жил так унизительно и раболепно! Но помереть в провинциальной больнице от необъяснимой боли в животе было бы страшной потерей лица для меня, столичного чиновника. Взвесил я все «за» и «против» и решил не дожидаться сестрицу Цзян, а рискнуть самостоятельно отправиться на поиски врача.

Отделение скорой помощи было устроено особо мудрёно, и больных здесь было еще больше, и все как на подбор, будто редкие каменья в роскошном украшении. Были здесь пациенты и с непроходимостью мозга, сердца и кишечника, и с дыхательной недостаточностью, и с воспалением поджелудочной железы, и с ободранной головой, и с поломанными костями, и с по неосторожности проглоченными зубочистками, кольцами и бусинами, и с укусами от лобызаний с домашними питомцами, и с надломленными корнями жизни от занятий любовью не с тем, с кем следует, и не тем, чем следует. Опустив голову, я пробирался сквозь плотную чащу капельниц, не зная точно, куда я направлял мое бренное тело.

Наконец я оказался перед кабинетом врача. Зашел внутрь, а там – толпа больных. Один из них как раз протягивал карточку доктору.

Тот объявил:

– У вас в мозгу метастазы.

Больной в ответ:

– Нет-нет, я вычитал в сети, что это цистицеркоз.

Доктор глянул вновь и заявил:

– Говорю вам: это точно метастазы.

Больной в ответ:

– Невозможно. Подождите-ка, уважаемый, давайте уж проверим ваши знания. – И достал записную книжку.

Доктор подчеркнул:

– Есть вопросы – задавайте, я отвечу.

Больной:

– Какие выделяют виды болезней головного мозга?

Доктор, оправившись от удивления, взял со стола книгу и обратился к больному:

– Смотрите, это книга по нейрохирургии, я – ее составитель. Приобретите экземпляр, вернитесь домой, почитайте, а когда дочитаете – возвращайтесь ко мне на прием. Вот тогда нам будет о чем с вами говорить.

Больной принял книгу, нехотя полистал ее, практически сразу захлопнул и вдруг врезал томиком доктору по лицу.

Я немедленно ретировался, но в коридоре оказалась еще одна группа больных, ссорившихся с врачом.

Родственница одного из пациентов голосила:

– Наши родные – в отключке. Почему вы им не помогаете?

Врач заявил:

– Мест у нас нет. Вам бы лучше съездить в другую больницу.

– Помогите им сейчас же! Мы все – сотрудники газет. Не спасете наших людей – мы представим вас на суд общественности!

– Ничем вам помочь не могу. Вы же сами видите, что у нас и каталки на пересчет. Нет свободных мониторов. Не хотите же вы, чтобы я только из-за того, что вы – представители прессы, начал лишать оборудования других больных?

– Так не пойдет! – И с этим родственница принялась фоткать врача…

Прошел я чуть дальше. Передо мной вдруг выросли два смутных силуэта, вроде бы облаченных в белые халаты. Я было обрадовался, хотел подойти к ним, но тут услышал их разговор: – Пациентка меня спросила: «Почему я носом совсем не чую козявки, а как только повыковыриваю их все, так сразу чувствую запах?» Поэкспериментировал я с собственным носом, и в самом деле – все так, как она говорит. В этом кроется большая теоретическая проблема для медицины. Надо бы выяснить, что к чему с этими козявками.

Собеседник заметил:

– Если в носу нет воспаления или опухоли, то наши козявки ничем и не пахнут. Соответственно, если что-то и доказывает твой пример, так это то, что ты не помыл руки после толчка. В исследованиях это назвали бы «осложняющей переменной».

Понурившись, я навернул круг по отделению. Наткнулся я на каталку, на которой лежала девушка 17–18 лет. То, что раньше служило ей ртом, теперь больше напоминало пчелиные соты. Девушка была уже не с нами. Рядом стояли и плакали родители. Врач и медсестры их уже бросили. По обрывистым фразам стало понятно, что покойная, не желая по настоянию отца учиться в вузе на доктора, наглоталась параквата.

Через какое-то время набрел я на помещение, скрытое за облицованной керамической плиткой стеной. На вывешенной табличке значилось – на нашенском и на английском – «РЕАНИМАЦИЯ». Поднатужившись, я приоткрыл на тоненькую щелочку толстую железную дверь и увидел кучку – человек пять – сероватых людишек. Один из них держал в руке вещицу, напоминавшую нож, и водил ей по чему-то мягкому и податливому. Комната была залита пронзительно белым светом. Похоже все это было на инопланетный космический корабль. Вокруг пятен крови на полу уже копошились жуки. От ужаса я отпрыгнул назад и обхватил себя за предплечья. Но даже пикнуть не осмелился. Так и пошел я обратно той же дорогой, что пришел.

Минул еще час, и передо мной вдруг явилась в сопровождении врача сестрица Цзян. Доктор оказался юнцом-переростком. Двигался он резво, как ветерок, так что халат за ним развевался с характерным свистящим звуком, как белый флаг над серой пылью повседневности. Парень, походивший статью на бога ветров, держался величаво и гордо. На носу у него сидели очки в толстой черной оправе, а над верхней губой реял легкий пушок. При этом в глазах у врача виднелись остатки ребячества, а волосы до плеч, преждевременно поседевшие, придавали ему облик художника-авангардиста. Сестрица Цзян с самодовольством в голосе молвила:

– Смотрите, кого я к вам привела!

И отправились мы втроем по коридору в кабинет врача.

11. Все осмотры – на аппаратуре

Доктор, поначалу показавшийся мне таким бодрым и полным сил, рухнул в кресло, словно энергия разом его покинула, и изогнулся в нем, будто поясница совсем не держала его тело. Окинув меня утомленным взглядом, врач заявил:

– Так, значит, вы сдали анализы в терапевтическом и хирургическом отделениях? У нас здесь отделение скорой помощи. Так что придется вам еще немного побегать, сдать кровь, мочу и кал, сделать рентген, ЭКГ и УЗИ…

Я кивнул и, не зная, что еще придумать, повалился на землю.

Врач с тенью смятения бросил сестрице Цзян:

– Скажите ему, что не надо так делать.

Сестрица Цзян начала увещевать меня:

– Миленький Ян, не надо потворствовать своим слабостям и так распускаться на людях. Все эти манипуляции необходимы для того, чтобы вылечить вас.

– Угу… – Мои силы были на исходе.

Дама нагнулась ко мне, и ее горячие, влажные губы припали к моему уху. И она начала словами препарировать меня ничуть не менее ловко, чем мясник из сказания, который не глядя разделывал бычью тушу[12]:

– Миленький Ян, возможно, вам это неизвестно, но мы сейчас уповаем на то, что называют биомедициной. Это ультрасовременное направление. Биомедицина зародилась в Европе пятьсот лет назад и вот уже сто лет как используется в нашей стране. И мы должны строго блюсти все заветы этой науки. В частности, любому диагнозу предшествуют обследования. И вот что получается: если делаешь много обследований, то больные будут бояться, что не перенесут их, а если делаешь мало обследований, то больные будут жаловаться, что мы делаем все спустя рукава. И если вдруг случается какое-либо непредвиденное осложнение, то пациенты сразу начинают думать, что это доктора им хотят навредить. Ну и что прикажете врачам делать в этих обстоятельствах? Я понимаю, что творится в больницах, немного разбираюсь в том, что происходит за закрытыми дверями. Врачи получают специальное образование. Они – те же физики, химики и математики, только в медицине. Кто-то где-то сказал такое: традиционная медицина – продукт общества земледельческого, а современная медицина – кристаллизация общества индустриального. Вы, случаем, не забыли, что живете как раз в индустриальном обществе? Наша с вами страна же не зря известна как «мировая фабрика». Именно поэтому все обследования у нас делаются только на специальной аппаратуре. Понимаете, к чему я клоню? Что было бы, если бы врачам приходилось по старинке осматривать, прослушивать, опрашивать и прощупывать вас? Все бы встало и отказывалось работать так, как нужно. Представьте, если бы астрономы пытались невооруженным глазом разглядывать Марс. Только при помощи машин можно заглянуть в больного и понять, как у него устроена каждая клеточка. Вы же сами не можете посмотреть в себя и понять, что такого сокровенного происходит у вас внутри, так ведь, миленький Ян? Машинами мы из вас снова сделаем настоящего человека. Как же вы не понимаете, насколько вам большое счастье выпало? Была крайне высокая вероятность, что вы родились бы в нищей крестьянской семье и жили бы где-нибудь в старых революционных районах, местах проживания нацменьшинств, пограничных или просто бедных районах, где всегда не хватает и врачей, и лекарств. И некуда было бы вам сбежать из вашей глухомани. Не смогли бы вы писать ваши песенки. И все это – благодаря тому, что у нас есть Б-сканы, рентгены и электрокардиографы! Только подумайте о том, что было бы в противном случае! Страшно, правда же? Так что следуйте предписаниям докторов. Говорят вам: доверьтесь больнице, доверьтесь врачам! Как я могу показать вам, что все так, как должно быть? Давайте-ка мы с вами пройдем машинные обследования без фокусов. Обследования – проверка больного на добросовестность. Бывают люди, которые вместо мочи приносят крепкий чай. Результаты получаются впечатляющие, и у больного непременно обнаруживают какое-то воспаление. Пациенты, надувая и шантажируя врачей, хотят показать, будто что-то не так с больницей. Но это удар ниже пояса. Вы же не хотите быть таким больным?

Пока дамочка, уподобившись телесуфлеру, долбила меня нотациями, я все думал, что таким словоизвержением в нашей стране могут похвастаться только настоящие мастера своего дела. Даже я у себя на работе старался толкать речи. Да и казалось, что сестрица Цзян все излагает правильно. Из того небольшого числа вещей, в которых моя родина могла сравниться по науке и технологии с развитыми западными странами, крупные больницы и клиники уж точно заслуживали упоминания. У меня были некоторые элементарные познания насчет биомедицины – чудесного искусства, которое за последние века открыли и развили люди Запада. По сути, это сфера применения биологии. Парацельс заметил, что жизнь человеческого организма – сочетание множества химических процессов. Да Винчи и Везалий положили начало научной анатомии. Санторио создал термометр и пульсометр, тем самым привнеся экспериментальность и измерения в процесс излечения. Гарвей открыл кровообращение. Это и многое другое легло в основу биомедицины, которая наконец оформилась в специальную отрасль знаний, куда путь заказан любым экспертам, не прошедшим надлежащую подготовку. Биомедицина трансформировала базовые физиологические процессы, происходящие в теле человека. Биомедицина – сверхмагия, наравне с ракетами, спутниками и ядерными боеголовками, уже ставшими частью нашей повседневной жизни, чудо, которое затрагивает каждого человека. И при этом вся медицинская техника для диагностики – импортного производства. Аппаратуру завозят нам с Запада. Хотя я и слышал, что нам поставляют вовсе не самые лучшие образцы. За наиболее передовыми методами лечения приходится ехать в США. И в Вашингтоне, и в Чикаго больницы отличные: народу там всегда мало, все шито-крыто, у врача есть возможность уединяться с пациентом, будто они закадычные друзья, не нужно отстаивать длинные очереди, чтобы на тебя взглянули хотя бы мельком. К тому же у каждого человека еще есть возможность обратиться к семейному доктору, которому можно запросто позвонить и договориться о времени встречи… Впрочем, все это – то, что я знаю по слухам. Личным опытом похвастаться не могу. Поговаривают вообще, что всю эту Америку выдумали люди, которым для каких-то целей важно было нафантазировать такую страну. А потому не надо ратовать за тотальную вестернизацию. Больницы в нашей стране – все же наши, со своей национальной спецификой. При этом стоит признать, что все обследования и диагнозы у нас делаются на западный манер. Голова только пухнет от таких размышлений! Наверно, больным и не стоит утруждать себя этими мыслями. Надо верить в благой исход. А то получается, что люди, которые приносят в лабораторию под видом мочи чай, совсем свихнулись, запуганные до полусмерти американцами, которых, может быть, и не существует вовсе. Я же – человек бывалый, вечный больной. К чему мне подобные фокусы?

Поразмыслив, я с трудом поднялся на ноги. И дамочка потащила меня восвояси, словно мамочка, снующая по Диснейленду с малышом. В голове возникла мысль: получает ли сестрица Цзян комиссионные с походов? А то она трудится буквально в поте лица, совсем забегалась со мной. Муки совести стали еще более нестерпимыми.

Снова оплата, снова походы по всем точкам, куда нужно было явиться, снова обследования поперек очереди. На этот раз мы обошлись без Б-скана и поочередно сдали все остальные анализы: дали кровь, отдали мочу, сдали кал, сделали рентген и выполнили ЭКГ. Каждого результата обследований надо было по умолчанию дожидаться по два часа. Сестрица Цзян, пообщавшись со знакомым медбратом, сделала так, чтобы мои анализы выполнили в срочном порядке. Мы присели в ожидании результатов. Время будто застыло или, точнее, крутилось на одном месте, наворачивая вокруг нас круги. Хотя, наверно, ничего дурного в этом ощущении круговорота-то и нет.

12. Медициной заправляют профаны

Боль все нарастала, и я чувствовал, что скоро меня хватит шок. В головокружении мне казалось, будто передо мной предстала необыкновенная вселенная. Огромное скопление завязанных друг на друге пучков, походивших на присосавшихся бледных пиявок, свободно дрейфовало по стерильно замкнутому пространству отделения скорой помощи. Пронзительный, неизвестно откуда несущийся звук, напоминавший треск пилы о кости, эхом отдавался во мне безостановочной декламацией сутр буддийским монахом. Так и подмывало заткнуть уши, но при этом не хотелось лишать себя этого распева. В местном подземелье было много стариков, прогнивших и тлеющих заживо. Точно так обращается в труху прежде крепкая древесина. Старички сидели, скособочившись в неустойчивых черных колясках, завернутые с головой в зеленые шинели, так что у некоторых выглядывала только половинка глаза. Вся эта компания со скрипом покачивалась из стороны в сторону. Глаза у людей были потухшие, но с признаками разума. У отдельных стариков в ноздри были вставлены длинные-предлинные синеватые пластмассовые трубки, из-за чего они походили на преодолевающих нескончаемые топи грязи слонов. Да, им было больно, да, они стонали, но во всем этом они находили некоторую радость, свое место, которое их вполне удовлетворяло. Видимо, по-настоящему бесстрашными в этом городе были только старики, у них больше отваги, чем у молодежи. У потомков этих живых предков один поход в больницу вызывает полное замешательство, у них закрадываются сомнения по малейшему поводу, а боль повергает их в депрессию и утрату вселенской веры. А вот старшее поколение искренне верит в больницы и врачей. Поэтому эти старики и дожили вплоть до сегодняшнего дня.