Директива 117

Данила Исупов

Директива 117

Пролог: "Тень Империи"Пепел

Пролог: "Тень Империи"Пепел

Его было так много, что казалось – небо решило похоронить город заживо. Он оседал на брошенные игрушки, развороченные баррикады и пустые гильзы, смешиваясь с кровью в уродливую серо-багровую грязь. Пепел падал даже там, где уже не осталось ничего, что могло бы гореть – будто сама земля тлела изнутри, как труп, забытый на поле боя. Воздух гудел от тишины – не той, что предшествует буре, а той, что наступает после. Когда уже некому кричать.

Где-то вдалеке рухнула башня Сената, и ударная волна пронеслась по улицам, сметая последние витражи с изображением Великого Правителя. Его лицо, выложенное из тысяч стеклянных фрагментов, рассыпалось в прах, словно насмешка над бессмертием имперской власти. Стеклянные осколки, подобно слепым птицам, вонзились в землю, отражая пожар, пожирающий центр города.

– Они идут, – прошептал Магистр, стирая пальцем кровавую пену с губ.

Его доспехи, некогда чёрные, как космос между звёзд, теперь напоминали лоскутное одеяло из вмятин и трещин. Каждая царапина на них была историей – ударом, который он отразил, раной, которую пережил. Нагрудник с гербом Ордена – стилизованным глазом, пронзённым мечом – был расколот пополам. Сквозь трещину виднелась синеватая плоть, испещрённая пульсирующими прожилками. Они шевелились, как черви под кожей, и Магистр знал: это не просто яд. Это метка. Приглашение для тех, кто ждёт в тени.

– Ад не за горами, мальчик.

Виктор, прижавшийся к обгоревшей колонне, не ответил. Его руки дрожали. Не от страха – от яда. Тот самый нейротоксин, что капал с клинков гвардейцев, теперь пульсировал в венах, превращая мышцы в свинцовые гири. Он сжал кулаки, пытаясь остановить тремор, но пальцы лишь бессильно скользнули по рукояти меча. Клинок, подаренный Магистром в день посвящения, был покрыт именами павших – и теперь Виктор чувствовал, как чужие жизни жгут ему ладони.

– Почему они не стреляют? – выдавил он.

Впереди, в дымной завесе, чётко вырисовывались силуэты. Гвардия Безумия. Те, кто носил артефакты Бездны и служил не людям – а чему-то древнему, что шепталось в криптах под городом. Их доспехи, словно вторая кожа, сливались с тенями, а шлемы не имели глаз – лишь гладкие пластины, отражающие агонию жертв. Их фазовые клинки светились ядовито-зелёным, но… они не атаковали. Просто стояли. Будто ждали.

Магистр хрипло рассмеялся:

– Ждут. Как падальщики. Чтобы ты сам сдох от ран.

И тогда Виктор услышал. Не ушами – костями. Гул, идущий из-под земли. Будто что-то огромное поскреблось о каменные плиты, пробуждаясь после векового сна. Звук напоминал скрежет зубов, но слишком громкий, слишком… осознанный. Как будто сама земля пыталась что-то сказать.

– Что это?..

Старик не ответил. Вместо этого он снял шлем. Его лицо, изуродованное шрамами и синими прожилками артефактной чумы, исказилось в гримасе – то ли от боли, то ли от предвкушения.

– Надевай.

Он протянул Виктору чёрный шлем с выгравированными рунами. Тот же, что лежал в Святилище под собором. Тот, что, по легендам, выбирал носителя.

– Но… я не…

– Ты либо надеваешь его, либо мы оба сгниём здесь! – Магистр впился пальцами в его плечо, и Виктор почувствовал, как стальные перчатки впиваются в плоть. – Кодекс Безумца – не догма. Это крик души, которую ещё не сожрала тьма!

Где-то впереди щёлкнули усилители костюмов. Гвардейцы сделали шаг вперёд – синхронно, как марионетки.

Виктор натянул шлем.

И мир взорвался.

Воспоминания и пробуждение

Шлем не просто надевался – он вгрызался.

Мгновение – и Виктор увидел себя со стороны. Мальчишку в рваном плаще, бегущего по руинам родного квартала. В руках – игрушечный меч. За спиной – крики.

– Виктор! – зовёт мать.

Но он не оборачивается. Потому что знает: если обернётся – увидит, как её разрывает на части что-то с слишком длинными руками.

Голос в шлеме шептал, будто бы в сам разум:

– Ты помнишь, как умерла империя? – прошептал кто-то. Не Магистр. Не гвардеец. Оно.

Шлем наполнился чёрной жидкостью. Виктор захлёбывался, но не мог задохнуться – жидкость была частью его теперь, как кровь, как воздух.

– Она не умерла. Её стёрли. Как ошибку в учебнике.

И тогда первый гвардеец пал.

Когда Виктор поднялся, один из гвардейцев уже лежал у его ног. Не убитый. Стёртый. Его доспехи были пусты. Как будто кто-то вынул человека, словно кость из рыбы, оставив лишь оболочку.

Магистр смотрел на него с чем-то между ужасом и гордостью.

– Теперь ты – Тень Империи.

Город горел.

Гвардия Безумия отступала.

А Виктор чувствовал, как голос смеётся у него в голове.

– Начнём с начала.

Глава 1: "Директива 117"Пробуждение берсерка

Монитор в шлеме мигал, выводя кроваво-красные строки:

– СОСТОЯНИЕ БРОНИ: 2%. – ОРГАНИЗМ: КРИТИЧЕСКОЕ. – ДУША: АКТИВАЦИЯ…

Виктор не понимал, что значит последняя строка. Он не понимал вообще ничего, кроме всепоглощающей боли, пульсирующей в каждой клетке тела. Боль была не просто физической – она проникала глубже, в самую сущность, словно что-то выжигало его изнутри, перестраивая на молекулярном уровне.

Его технокостюм – вернее, то, что от него осталось – дымился, как перегретый реактор. Пластины брони, некогда идеально подогнанные, теперь свисали лоскутами, обнажая изуродованную плоть. Нагрудник был пробит в трёх местах, и через пробоины сочилась кровь, смешиваясь с чёрной маслянистой жидкостью из повреждённых трубок. Жидкость пульсировала, словно живая, с каждым ударом сердца проникая глубже в раны. Каждый вдох обжигал лёгкие – где-то внутри грудной клетки хрустели осколки рёбер.

Вокруг лежали тела его отряда – элитных бойцов Сопротивления, тех, кого он лично отбирал для этой миссии. Теперь они были просто мясом на мостовой, изломанными куклами, брошенными жестоким ребёнком. Их кровь смешивалась с пеплом, образуя грязные лужи, в которых отражалось пламя горящих зданий.

Операция "Копьё" провалилась. Они должны были проникнуть в центральный узел коммуникаций, отключить системы безопасности и открыть путь для основных сил. Но кто-то их сдал. Гвардия Безумия ждала их, готовая, безжалостная, с фазовыми клинками, светящимися ядовито-зелёным в предрассветном сумраке.

Перед ним, медленно приближаясь, шагал Он.

Гвардеец. Такой же, как те пятеро, что Виктор уже отправил в ад. Но этот был другим. Его броня не просто светилась – она пульсировала, словно живая. А сквозь щели в шлеме, вместо глаз, лился зелёный огонь. Огонь, в котором Виктор увидел отражение собственной смерти.

Виктор узнал его – капитан Мерц, бывший командир Имперской гвардии, перешедший на сторону Безумцев после падения Северного сектора. Когда-то они сражались плечом к плечу против внешних врагов Империи. Теперь Мерц был воплощением всего, против чего боролся Виктор.

– И это всё? – голос противника напоминал скрежет шестерней, искажённый вокодером шлема и чем-то ещё, нечеловеческим, что проникло в его плоть. – Лучший из мятежников? Надежда человечества?

В его словах звучала не просто насмешка – презрение, абсолютная уверенность в собственном превосходстве. Так говорит бог с насекомым перед тем, как раздавить его.

Виктор попытался встать. Не получилось. Ноги не слушались. Они были словно чужие, налитые свинцом, пропитанные ядом. Где-то вдали, за стеной огня, рвались снаряды – это штурмовая группа врага добивала последних защитников района. Крики умирающих сливались в единый вой, от которого стыла кровь.

– Директива 117 активирована, – внезапно прошипел в шлеме механический голос. Не тот голос, который обычно сообщал о состоянии систем – этот был глубже, древнее, словно говорило само время. – Плен недопустим.

Он знал, что это значит. Последний протокол. То, о чём Магистр говорил шёпотом, в тени собора, когда вручал ему шлем. "Никогда не активируй его, мальчик. Это не спасение – это конец."

– Уничтожить себя, – добавил голос, и в шлеме что-то щёлкнуло, готовясь впрыснуть смертельную дозу нейротоксина.

Гвардеец занёс фазовый клинок. Зелёное лезвие осветило перекрёсток, бросив мерзкие блики на груды трупов. Трупов его людей. Лиц, которые он знал, историй, которые слышал, жизней, за которые отвечал.

И тогда…

– БОЛЬ – НЕ ВРАГ, – заревело внутри Виктора. Не его мысли. Не его голос. Нечто древнее, спавшее в глубинах шлема, внезапно пробудилось, заполняя его сознание чужой волей. – ЭТО ТОПЛИВО.

Автоинъекторы впились в шею, как клыки хищника. Лёд и пламя хлынули в вены, и Виктор почувствовал, как что-то чужеродное проникает в его кровь, в его мозг, в самую сущность. Не просто химия – нечто живое, разумное, голодное.

– БЕРСЕРК: АКТИВИРОВАН.

Мир взорвался в алой пелене.

То, что развернулось внутри шлема

Боль исчезла.

Вместо неё пришло ясновидение – состояние абсолютной ясности, когда время замедляется, а восприятие обостряется до невозможного. Виктор больше не был ограничен человеческими чувствами – он воспринимал реальность на уровне, недоступном обычному разуму.

Виктор видел всё:

– Каждый мускул гвардейца, готовящегося к удару, напряжение сухожилий под бронёй, микровибрации, выдающие направление атаки.

– Трещины в его броне, скрытые под слоем энергии, невидимые обычному глазу, но очевидные для его нового восприятия.

– Сеть капилляров в собственных глазах, лопающихся от перегрузки, кровь, смешивающаяся с чем-то чёрным, что текло теперь по его венам.

Но главное – он чувствовал Его.

То, что жило в шлеме.

Оно шевелилось, как паразит в мозгу, проникая в каждую мысль, в каждое воспоминание, перестраивая нейронные связи, превращая Виктора в нечто иное. И оно смеялось – не звуком, а ощущением, вибрацией на уровне души.

– Ты думал, я просто машина? – прошептал Голос, и этот шёпот отдавался эхом в каждой клетке тела. – Я – память империи. Её последний приказ. То, что было до начала и будет после конца.

Виктор хотел закричать, но его голос больше не принадлежал ему. Его тело больше не принадлежало ему. Он был лишь пассажиром, наблюдателем в собственной плоти, пока нечто древнее и чужое брало контроль.

Гвардеец атаковал, его клинок прочертил в воздухе зелёную дугу, нацеленную точно в горло Виктора. Движение было безупречным – результат тысяч часов тренировок и боевого опыта, усиленного имплантами и стимуляторами.

Клинок прошёл сквозь Виктора.

Но не коснулся его.

Потому что Виктора больше не было там, где должен был быть. Его тело двигалось с невозможной скоростью, нарушая законы инерции и гравитации. Не человек – нечто иное, использующее человеческую форму как временный сосуд.

Был только Берсерк.

Первый удар

Тело двинулось само, с грацией и жестокостью хищника. Виктор не контролировал его – он лишь наблюдал, как его рука, покрытая чёрными венами, хватает гвардейца за шлем и вдавливает в асфальт с такой силой, что бетон трескается, образуя паутину разломов.

Костюм противника завыл, пытаясь стабилизировать систему, автоматические защитные протоколы активировались, выпуская разряды энергии, которые должны были отбросить нападающего. Но было поздно. То, что контролировало тело Виктора, не реагировало на боль, не подчинялось физическим законам.

– СЛОМАЙ ЕГО, – приказал Голос, и в этом приказе звучала жажда, древняя как мир, голод, который невозможно утолить.

И Виктор сломал.

Не броню – она была лишь оболочкой, маской. Он сломал кости под ней, плоть и кровь, саму сущность противника. Его пальцы, ставшие твёрдыми как адамантий и гибкими как живая сталь, проникли сквозь защиту, сквозь плоть, добираясь до того, что скрывалось внутри.

Гвардеец захрипел, но не от боли – от ярости. В его глазах, всё ещё светящихся зелёным сквозь трещины в шлеме, читалось не страх, а узнавание. Он видел то, что скрывалось за человеческой маской Виктора, и узнавал его.

– Ты… не человек… – выдавил он, и в его голосе звучало что-то похожее на благоговение.

– Нет, – ответил не Виктор, а То, что использовало его голос. – Я то, что было до вас. То, что останется после.

И разорвал его пополам, не физическим усилием, а чем-то иным – волей, энергией, силой, которая не принадлежала материальному миру. Тело гвардейца не просто разделилось – оно рассыпалось, как песочная скульптура, оставляя после себя лишь пустую броню и облако пепла, мерцающего в предрассветном сумраке.

После битвы

Когда красный туман рассеялся, и контроль начал возвращаться, Виктор увидел мир новыми глазами – глазами, которые видели слишком много, чтобы оставаться человеческими:

– Гору трупов, не только гвардейцев, но и его людей. Тела, разорванные не фазовыми клинками, а чем-то более страшным – руками, которые он считал своими. Их плоть была не просто разорвана – она была трансформирована, изменена на клеточном уровне, словно сама материя отвергла их форму.

– Дымящиеся руины здания, где ещё час назад был штаб Сопротивления. Стены, не просто разрушенные взрывами, а искажённые, словно сама реальность вокруг них была повреждена. Металл, скрученный в невозможные формы, бетон, превратившийся в нечто органическое, пульсирующее.

– Свои руки, покрытые чужой кровью и чёрной слизью из разорванных трубок костюма. Но это была уже не просто кровь и технологическая жидкость – они смешались, образуя нечто новое, живое, с собственной волей. Чёрные вены пульсировали под кожей, распространяясь от запястий к плечам, к шее, к самому мозгу.

Но хуже всего было другое.

Он помнил.

Каждый удар. Каждый крик. Каждую смерть, причинённую не просто его руками, а его сущностью, трансформированной Директивой 117. Он помнил, как разрывал своих врагов, как останавливал их сердца одним взглядом, как искажал реальность вокруг них, превращая материю в оружие.

И удовольствие, с которым Оно убивало. Не просто убивало – поглощало, питалось страхом и болью, становясь сильнее с каждой отнятой жизнью. Виктор чувствовал это удовольствие как своё собственное, и это пугало его больше всего.

– Что… что со мной? – прошептал он, глядя на свои руки, которые уже не казались человеческими. Кожа приобрела синеватый оттенок, вены пульсировали чёрным, а пальцы стали длиннее, с дополнительными суставами, позволяющими сгибаться в невозможных направлениях.

Шлем не ответил – по крайней мере, не словами. Но Виктор почувствовал движение внутри, как если бы что-то огромное повернулось во сне, готовясь пробудиться полностью.

Где-то в глубине сознания что-то зашевелилось. Не Голос, не Берсерк – нечто более древнее, более фундаментальное. То, что было до начала времён и будет после их конца. То, что использовало Империю, Директиву, самого Виктора как инструменты для какой-то непостижимой цели.

И оно засмеялось – не звуком, а ощущением абсолютного превосходства, знанием, что всё идёт по плану, древнему как сама вселенная.

Откровение

Магистр ждал его в руинах собора, там, где когда-то был алтарь Великого Правителя. Теперь там был лишь обломок статуи – золотая маска без лица, наполовину погружённая в застывший бетон. Свет луны, пробивающийся сквозь разрушенный купол, придавал сцене нереальность, словно всё происходило во сне или в другом измерении.

– Ты активировал протокол, – сказал Магистр, и его голос звучал иначе – глубже, древнее, словно говорил не он, а нечто, использующее его как проводник.

Он стоял в тени, опираясь на древний меч с треснувшим клинком. Оружие, некогда величественное, теперь выглядело больным – по лезвию пробегали те же чёрные вены, что и по телу Виктора, а рукоять, казалось, срослась с ладонью владельца. Лицо Магистра было бледным, почти прозрачным, а глаза светились неестественным синим, как у существ из глубин океана.

– Это не просто система самоуничтожения, – продолжил он, делая шаг вперёд. Его движения были неестественными, словно каждый сустав мог сгибаться в любом направлении. – Это ключ.

– К чему? – хрипло спросил Виктор, чувствуя, как что-то внутри шлема отзывается на присутствие Магистра, как два хищника узнают друг друга по запаху.

– К тому, что спит в шлеме. К тому, что ждало тысячи лет, пока мы строили Империю, создавали технологии, готовили сосуды. К тому, что пришло из-за Предела, когда первый метеорит упал на нашу землю.

И тогда Виктор понял, осознание пришло не как мысль, а как абсолютное знание, впечатанное в самую сущность:

Директива 117 – не про смерть. Не про самоуничтожение, чтобы избежать плена. Это было лишь прикрытие, маска для чего-то более древнего и страшного.

Она про пробуждение. Про открытие двери между мирами. Про трансформацию человеческого в нечто иное, нечеловеческое, для цели, которую невозможно постичь ограниченным разумом.

– Ты чувствуешь его? – спросил Магистр, и в его голосе звучало что-то похожее на благоговение. – Оно просыпается. С каждой активацией Директивы, с каждой трансформацией носителя оно становится сильнее. Скоро оно будет готово.

– Готово к чему? – Виктор сделал шаг назад, чувствуя, как что-то внутри шлема тянется к Магистру, как родственная душа.

– К возвращению домой. К открытию врат. К завершению цикла, который начался задолго до появления человечества.

Магистр поднял руку, и Виктор увидел, что она уже не была человеческой – кожа приобрела металлический оттенок, пальцы удлинились, став похожими на лезвия, а в центре ладони пульсировал символ Директивы 117, выжженный не на плоти, а на самой сущности.

– Ты особенный, Виктор. Последний в цепи носителей. Тот, кто завершит путь, начатый первым Правителем. Тот, кто откроет дверь.

Последние слова

Виктор хотел ответить, но внезапно почувствовал, как что-то внутри шлема полностью пробуждается, реагируя на слова Магистра. Чёрные вены на его теле запульсировали сильнее, боль пронзила каждую клетку, и он упал на колени, чувствуя, как трансформация ускоряется.

Перед глазами проносились образы – не воспоминания, а нечто иное, словно кто-то транслировал в его мозг информацию из другого измерения:

– Империя в зените могущества, её города, сияющие технологиями, её армии, марширующие под знамёнами с символом Директивы 117.

– Белая Комната глубоко под Сенатом, где дети с пустыми глазами подключены к аппаратам, вводящим в их тела чёрную субстанцию.

– Чёрное Солнце, восходящее над горизонтом, не звезда – портал, врата в иное измерение, откуда тянутся щупальца тьмы.

– И фигура в доспехах, точно таких же, как у Виктора, стоящая на вершине башни Сената с поднятыми руками, открывая путь для Того, что ждало за Пределом.

Перед тем как сознание погасло, утонув в волне боли и трансформации, Виктор услышал последние слова Магистра, но теперь он говорил не своим голосом, а голосом Того, что жило в шлеме:

– Скоро ты вспомнишь.

– Что? – выдавил Виктор сквозь боль.

– Как умерла империя. Как пал последний бастион человечества. Как открылись врата между мирами.

И чьей рукой.

Тьма поглотила его сознание, но даже в этой тьме он чувствовал присутствие Чего-то древнего и чужого, наблюдающего, ждущего, готовящегося использовать его как последний ключ к двери, которую никогда не следовало открывать.

Директива 117 была активирована. Процесс начался. И остановить его мог только тот, кто помнил правду – правду, скрытую за слоями лжи и манипуляций, правду о том, что на самом деле случилось в день, когда пал Великий Правитель и родилась Тень Империи.

Глава 2: «Кровь и Руны»Технокостюмы: Наследие Белой Комнаты

Пепел падал ровно, как во сне из пролога – том самом, где мальчик бежал по руинам, сжимая игрушечный меч. Теперь Виктор шагал по тем же плитам, но в доспехах, которые помнили кровь того дня. Каждый шаг отдавался глухим эхом в пустых улицах, словно город сам вслушивался в его движения.

– Регенеративный протокол активирован, – прошипел HUD, высвечивая данные о повреждениях. Красные участки покрывали почти всю схему брони, мигая предупреждениями. Но Виктор знал правду. Это не ремонт.

Это кормление.

Чёрные прожилки на броне пульсировали, как синие вены Магистра в их последний разговор. Жидкий металл затягивал раны, оставляя руны – точно такие же, как в Святилище, где он взял шлем. С каждым новым символом Виктор чувствовал, как что-то внутри него меняется, словно переписывается код его существа.

– Ты носишь не доспех, а могилу, – вспомнились слова старика.

Боль при регенерации была такой же, как при активации Директивы 117 – будто кто-то вырывал куски его души и заменял их чем-то чужеродным, древним. Каждый восстановленный сантиметр брони приносил не облегчение, а ощущение потери контроля.

Технокостюмы Ордена не были просто оружием. Магистр рассказывал, что их создали в последние дни Империи, когда стало ясно – обычное оружие бессильно против того, что пришло из-за Предела. Белая Комната – так называли лабораторию глубоко под Сенатом, где лучшие умы Империи работали с тем, что нашли в древних руинах. С тем, что было не просто технологией, а чем-то живым.

Виктор остановился перед разбитой витриной магазина. В отражении он увидел не человека – силуэт из тьмы и металла. Шлем, некогда гладкий, теперь был покрыт рунами, светящимися изнутри пульсирующим синим светом. Там, где раньше были прорези для глаз, теперь зияли две бездны, в глубине которых мерцали алые точки.

– Что со мной происходит? – прошептал он, касаясь поверхности шлема.

– Ты становишься мной, – ответил Голос внутри. – Как и все до тебя.

Голос и Тени

В разрушенном соборе пахло гарью и медью – точь-в-точь как после боя. Своды, некогда величественные, теперь зияли пробоинами, сквозь которые проникал бледный свет чужого неба. Витражи, рассказывавшие историю Империи, лежали осколками на полу, смешиваясь с пеплом и кровью.

Виктор наступил на разбитый витраж: глаз Великого Правителя смотрел на него с пола, как сквозь трещину в шлеме гвардейца. Стекло хрустнуло под тяжестью брони, и этот звук разнёсся по собору, отражаясь от стен, множась, превращаясь в шёпот тысяч голосов.

– Они близко, – прошептал Голос. Тот самый, что смеялся в его черепе, когда он рвал гвардейцев в Берсерке. – Чувствуешь их? Они пришли посмотреть на нового носителя.

Тени между колонн шевелились. Не тени от огня – те, что остались от людей. Силуэты, лишённые плоти, но сохранившие форму. Они скользили по стенам, по полу, иногда сливаясь друг с другом, иногда разделяясь на множество фрагментов. В их движениях было что-то неправильное, нечеловеческое – будто кто-то пытался имитировать жизнь, не понимая её сути.

– Кто они? – Виктор сжал рукоять меча, чувствуя, как по лезвию пробегают искры. Оружие, как и броня, менялось, становясь продолжением его воли… или воли Того, кто жил в шлеме.

– Первые носители. Те, кто не выдержал Директивы, – в голосе звучало что-то похожее на сожаление, но искажённое, как через треснувшее стекло. – Они отдали свои души, но не получили силу. Остались между мирами, как эхо.

Один силуэт был слишком знаком – сгорбленная фигура с мечом в руке. Магистр? Нет… но почти. Та же осанка, те же движения, но что-то было не так. Словно кто-то скопировал человека, но забыл важную деталь.

– Это… – начал Виктор.

– Его предшественник, – перебил Голос. – Тот, кто носил шлем до него. И тот, кто носил его до того. И до того. Цепь уходит глубоко, мальчик. Глубже, чем история Империи.

Тени сгустились, образуя коридор к алтарю. Они не нападали, но их присутствие ощущалось как давление на разум – тысячи невысказанных слов, тысячи непрожитых жизней.

– Они хотят, чтобы ты спустился в крипту, – прошептал Голос. – Там, где всё началось.

В крипте их ждали трое

Лестница в крипту уходила глубоко под землю, каждая ступень была покрыта древними символами – теми же, что проступали на броне Виктора. С каждым шагом вниз воздух становился тяжелее, насыщенный запахом озона и чего-то металлического. Стены сужались, словно горло гигантского существа, готового проглотить незваного гостя.

В самом низу, в круглом зале с колоннами из чёрного камня, их ждали трое. Не люди – существа, застывшие между жизнью и смертью, между плотью и металлом.

Первый – с лицом, сросшимся с маской. Кожа и металл переплелись так тесно, что невозможно было определить, где заканчивается одно и начинается другое. Глаза – механические линзы, вращающиеся с тихим жужжанием. Как шлем Виктора начинал прирастать к коже, впиваясь в плоть тонкими нитями.

Второй – с голосом, который распадался на эхо, будто Голос в его голове. Когда он заговорил, звук исходил не из горла, а отовсюду сразу, словно сама реальность вибрировала в такт его словам. Его доспехи были изъедены временем, сквозь дыры виднелась не плоть, а пустота, заполненная мерцающим туманом.