Камфора и Роза

Ия Шешенина

Камфора и Роза

Посвящается Нине Митрофановне, нашей мамочке, бабушке, прабабушке.

Огромная благодарность родителям, Николаю Ивановичу и Нине Митрофановне, а также моим сёстрам, Жене, Тане и Оле – прочитав эти страницы, вы поймёте, что в их написании они сыграли первостепенную роль.

Введение

Это история о любви, жертвенности, страхе и надежде, которая действительно может помочь людям, столкнувшимся с подобной ситуацией.

Это история о той Любви, которая сильнее смерти. О четырех дочерях и их матери, чей инсульт стал не концом, а началом нового пути, который длится уже 11лет. Пути, где боль превращалась в силу, отчаяние – в молитву, а немощное тело стало алтарем милосердия.

Нина Митрофановна – жизнерадостная, солнечная душа, посвятившая себя детям, – однажды рухнула у тумбочки с таблетками. Реанимация. Кома. Прогноз вероятности выжить 5%. Но её дочери, Евгения, Татьяна, Ия и Ольга, совершили невозможное – вернули маму из небытия не просто пациенткой, а хранительницей семейного очага. Через ИВЛ, пролежни и памперсы, реабилитацию, годы массажей и ночных судорог, они пронесли её на руках – в прямом и духовном смысле.

Эта книга – не о болезни. Она о том, как болезнь одного близкого человека может стать уроками стойкости и терпения для всей семьи. О том, как Любовь человеческой души светит даже в беспомощном теле. О том, почему «навсегда» – не приговор, а обещание:

«Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся…» (1 Кор. 13:8).

Скафандр без подогрева с барометром внутри. Сейчас

Что это? Такой знакомый запах. Его легко узнать. Это запах маминых пирогов с яблоками и вареньем. Сначала просто запах пирогов, а затем тепло – тёплый волнующий запах, как южный ветер, обволакивает моё лицо, шею, руки, а потом и ступни ног, согревая их и возвращая в детство…

Так хорошо быть маленькой девочкой! Ничего не страшно, или почти ничего, всё время хочется куда-то бежать, всё время бежать. На улицу, в школу, на рыбалку. Хочется болтать без умолку, петь и танцевать. Лазать по деревьям и прыгать, играя в «вышибалы». Хочется громко от души смеяться и влюбляться по-честному всем сердцем. И рядом самый главный человек – папа. Можно прибежать из школы, сесть на крылечко, построенного нами дома и ждать, когда он вернётся из леса, красивый, хоть и заросший весь бородой, в форме защитного цвета, как у военных, и в своей светлой кепке. Услышать звук его мотоцикла и бежать, бежать к нему навстречу, помогать открывать ворота, а после броситься ему на шею и вдыхать аромат его лесной жизни… И никогда не взрослеть. Навсегда запомнить этот его запах, ведь папа скоро опять уедет, нужно будет провожать его и при этом не плакать. А как только его мотоцикл скроется за поворотом, тут же бежать к любимой мамочке и рыдать во весь голос у неё на плече. Сразу же становится так легко! Как здорово быть маленькой!

Таня осторожно зашла в комнату. Я спала, обняв подушку, которую давным-давно мама сделала из гусиного пуха.

– Ия! Сестрёнка, просыпайся! – тихо позвала она, садясь рядом на край кровати. – Ты просила разбудить пораньше.

Я потянулась, вдыхая знакомый аромат.

– Тань, доброе утро… Это что, пироги? – я приоткрыла глаза, и увидела улыбающуюся сестрёнку. – Пахнет точно, как мамины с яблоками…

Таня кивнула. Тут же поправила одеяло у мамы напротив и вновь присела рядом.

– Да, уже поставила в духовку. Вспомнила, как мамочка раньше пекла нам такие же из сухофруктов.

Я вытащила руку из-под одеяла и провела ею по лицу, протёрла глаза тыльной стороной ладони, будто стирая остатки сна.

– Знаешь, только что снилось… Будто я снова маленькая. Бегаю по двору на нашей улице Заречной, в Казахстане, играю там с подружками, как папа на мотоцикле приезжает, а потом я его провожаю и реву, а мамочка меня успокаивает…

Таня улыбнулась, глядя в окно, где первые лучи солнца уже пробивались сквозь верхушки деревьев.

– А я вчера достала родительский старый фотоальбом с черно-белыми снимками. Пока листала, на глаза попалась фотография, где мы стоим все на фоне горы Золотухи. Мама в том крепдешиновом платье в полосочку, которое сама сшила, держит на руках нашу маленькую Олю… Она там такая красивая!

Тишину комнаты нарушил шелест противопролежневого матраса. Обе сестры повернулись к соседней кровати и посмотрели на маму – она спала.

– Слышишь, как он шумит, – почему-то прошептала я. – Прямо как море…

Таня встала и подошла к маминой тумбочке с лекарствами.

– Столько лет! Представляешь? Больше десяти… как у неё это случилось…– сказала она, глядя на спящее лицо матери.

– Ты знаешь, тут прочитала на днях… – я села на кровать, свесив ноги вниз, – …в России по статистике каждый год случается полмиллиона инсультов. Выходит, каждую минуту кто-то сталкивается с этим… Четвёртая часть из них не выживает сразу… Треть из оставшихся могут восстановиться… Треть умирают в ближайшие месяцы или 2-3 года… А треть – как наша мама…

Таня взяла мамину руку.

– Нам повезло, что наша мамочка среди них.

– Повезло? Посмотри на неё. Тело как скафандр без подогрева – движения скованы и мёрзнет постоянно. Да ещё, как природный барометр, реагирует на все изменения погоды. От этого каждый раз давление скачет и начинаются головные боли.

– Наша мама – боец! – Таня откинула тёплое шерстяное одеяло с маминых ног, потрогала ступни, поправила грелку. – Тёплые.

– Да, тем не менее наша мамочка живая! – воскликнула я, глядя на мамины розовеющие щёчки. – В ней всё ещё есть жизнь! Ты видела, как она вчера пыталась подпевать, когда я песню про ромашки включила? Уже не разберёшь слова, но всё же она пела…

Таня улыбнулась. Глаза её заблестели.

– А помнишь, как Женя говорила, что после инсульта душа человека обнажается. Кто-то злится и звереет, кто-то капризничать начинает и памперсы рвёт… А наша – поёт.

– Наша мама осталась доброй, – с уверенностью сказала я. – Даже сейчас, когда ей так тяжело.

Обе замолчали, слушая ровное дыхание матери. Вдруг раздалось громкое «ку-ка-ре-ку».

– Ох, эти петухи! – засмеялась Таня, подойдя к окну. – Каждое утро будто на шоу «Голос».

Я тоже встала, подошла к окну и приоткрыла штору.

– Знаешь, а ведь правда – будто возвращаешься в детство, когда приезжаешь сюда. Те же запахи, как в родительском доме, те же звуки… Только каждый раз мамочка разная.

– И она теперь не будит нас пирогами, – тихо сказала Таня, поправляя маме подушку.

– Теперь наш черёд будить её, – я развернулась и подошла к сестре. – Давай сегодня сделаем всё как раньше! И пироги, и песни…

– Давай! – согласилась сестрёнка, поглаживая мамину руку. – Она ведь всё чувствует.

– Точно, – сказала я, положив руки Тане на плечи. – Даже если не может сказать…

Она осторожно провела пальцем по маминой ладони.

– Ты как думаешь, что у нашей Нины Митрофановны в голове? – спросила сестра. – Она понимает, что с ней?

– Думаю, она давно всё поняла и приняла. У неё в голове живёт надежда. Надежда на нашу любовь и поддержку. Именно она даёт ей силы жить дальше. И любовь к нам конечно же.

– Мы её не подведём, – твёрдо сказала Таня. – Хоть всю жизнь будем эти грелки менять.

Я улыбнулась.

– Главное, что её душа, она всё ещё с нами, всё такая же тёплая. Как тогда в детстве, помнишь? Когда она нас своими песнями будила по утрам…

– Как забыть… – Таня закрыла глаза. – Спасибо тебе, мамочка! Спасибо за то, что остаёшься такой же светлой, даже теперь. Господи, спасибо тебе за все благодеяния!

За окном опять заорал петух, продолжая утреннюю песню. Солнечный луч упал на мамино лицо, и сестры почувствовали – этот день будет особенным. Таким же тёплым, как аромат детства, запечённый в маминых яблочных пирогах.

Сёстры ДО

Мамины руки. Таня

Дом Нины Митрофановны всегда был полон гостей. Даже, когда казалось, что мест уже нет, она находила возможность приютить ещё одного вдруг прибывшего родственника или друга.

– Мама, ну куда ты их всех разместишь? – смеялась Татьяна, наблюдая, как мать застилает очередное постельное бельё в зале на брошенный прямо на пол матрас.

– Как-нибудь уляжемся! – глаза мамочки блестели любовью, а руки уже месили на столе воздушное тесто для будущих пирогов. – Всем места хватит. И голодными никто не останется.

Так было пока её муж, Николай Иванович, был здоров. В доме всегда царили смех и радость, была теплая уютная атмосфера с воскресными пирогами, шумными семейными разговорами за вечерним чаем и песнями по праздникам. А их любовь, передавалась от сердца к сердцу детям, всем четырём дочерям, она и сейчас там.

Но однажды в их жизни всё изменилось. Николай заболел. Нина Митрофановна приняла решение о том, что лучше объединить свои силы с семьёй средней дочери Татьяны. Их дом был недалеко. С тех пор они стали жить под одной крышей и вместе проходить через все испытания. При этом мама всегда оставалась доброй и отзывчивой, готовой прийти на помощь, а её улыбка всегда излучала тепло и заботу.

– Не переживай так, мам, – Таня погладила её по спине, увидев, как та тихонечко плачет на кухне, начищая картошку на ужин.

– Он же всегда был таким сильным, – голос мамочки дрожал. – Как же так?

Нина Митрофановна очень переживала за мужа и ухаживала за ним до последнего дня, пока Господь не забрал его к себе. Кормила с ложки, когда он уже не мог сам кушать. Мыла его в бане. Кутала в одеяло, если было холодно. Читала ему вслух.

А когда он ушёл из жизни, то её здоровье стало резко ухудшаться, хорошо, что ноги ещё держали. Казалось, вместе с Николаем исчезла и часть её души. Но Нина не сломалась.

– Я ещё поборюсь, – говорила она.

Тремор правой руки усиливался с каждым месяцем. Нарушилась координация. И порой дочери приходилось поддерживать её в простых движениях. Иногда Таня даже помогала застёгивать мамочке блузку, поддерживала чашку, чтобы та не опрокинула горячий чай на себя.

– Спасибо, доченька, – Нина Митрофановна улыбалась, и в этой улыбке была вся её прежняя сила и любовь.

Татьяна уходила на работу в детский сад, где она работала поваром, а мама оставалась с её детьми.

– Бабушка, а суп остыл! – кричала ей с кухни внучка.

– Сейчас подогрею! – и Татьяна знала, что мамочка, справившись с дрожью в руках, аккуратно поставит кастрюльку на плиту.

Возвращаясь домой с работы, дочь всегда заставала маму у порога:

– Ну как ты тут, мам, устала?

– Так я же тут не одна, вон у меня здесь какие помощники, – Нина Митрофановна обнимала Таню, и та чувствовала, как бьётся мамино сердце – огромное, способное вместить всю их большую семью, как вместе с тремором трепещет её душа, оставаясь такой же, что когда-то собирала за общим столом много людей.

Часто, вспоминая ту маму, Татьяна видела её руки:

– те, что месили тесто для семейных пирогов,

– те, что гладили по голове её детей,

– те, что дрожали, но всё равно несли чашку чая со словами: «Пей, дочка, поди устала там на работе тяжести таскать».

Такими они и остались в памяти Тани – тёплыми, живыми, дающими. Даже, когда уже почти не слушались.

Пятьсот рублей в кармане. Оля

Самая младшая в семье – Ольга. Работая учителем географии и биологии в соседнем районе, вырваться к маме ей удавалось лишь на каникулах или во время отпуска. Поэтому визиты были редки. Когда же это случалось – Нина Митрофановна встречала её так, будто не видела годы.

Каждый приезд начинался одинаково трогательно – едва дочь переступала порог, мамочка крепко обнимала её и подолгу не отпускала, замирая в этом объятии на несколько минут. Она неизменно удивлялась, если Ольга приезжала без предупреждения, «сюрпризом». Вечерами за чаем они вели душевные разговоры. Мама расспрашивала про школу, про детей, про Олиного мужа, про их дела на работе, про то, как живётся ей там. Особенно запомнились Оле дни рождения матери, которые собирали всю большую семью вместе: песни, танцы, общее веселье. Мамочка очень любила, когда приезжали с внуками. Но ярче всего в памяти дочери сохранилось не тепло этих встреч, а тепло объятий самой мамочки, когда можно было прилечь с ней рядышком под бочок.

Провожала мама всегда до самой дороги, где останавливался проходящий автобус. А это было целых три с половиной километра в одну сторону, добрых полчаса пешком. И шла она не просто так – обязательно хватала какую-нибудь сумку или пакет, чтобы помочь донести. Каждый отъезд она пускала слезу, когда Оля уже садилась в салон. Потом мамочка стояла и махала дочке, пока отъезжающая маршрутка не скрывалась за горизонтом. А по возвращении домой Ольга частенько обнаруживала у себя в кармане пятьсот рублей, которые мама незаметно засунула ей «на дорожку».

Но один раз всё пошло не так. Стояла лютая пурга.

– Мамочка, ты не выходи! – умоляла дочь, укутывая детей. – Метель жуткая. Мы сами как-нибудь!

– Какие сами? – решительно натягивала валенки мама. – Ты одна с двумя малышами. Провожу вас до дороги. Не спорь!

Из-за густой снежной пелены, застилавшей глаза, на подъехавшем автобусе успели разглядеть только первые четыре буквы конечного пункта назначения – «Соло…». А маршрутов таких, как оказалось, было два: один – их, а другой – в соседнее село. Порядком продрогшие, они поспешно сели не туда. И уже в пункте назначения, поняв эту ошибку, водитель сжалился и помог им вернуться к трассе. Там он поймал попутную машину, которая довезла Ольгу с детьми обратно. А когда они дошли оттуда до села, то дети уже плакали от холода, голода и усталости. Как же была удивлена мама, увидев вновь вечером на пороге дочь и внуков!

– Господи! Что случилось? Замёрзли совсем! – причитала Нина Митрофановна, широко распахивая дверь и затягивая всех в тепло.

– Да мы не в тот автобус сели, мам… – с разочарованием в голосе ответила Оля. – Чуть не затерялись…

Переночевали. А на следующий день, несмотря на крепкий мороз, мамочка вновь пошла их провожать – до самой дороги.

Разговоры о Казахстане. Ия

Я тоже приезжала к маме редко – один-два раза в год. Так как жила в другом регионе. Работала заведующей аптекой, а в условиях дефицита кадров – это означало ещё и постоянное дежурство на кассе. Отпуск приходилось выбивать с боем, и не всегда получалось уехать летом. Но, как только выдавалась возможность – сразу на Алтай, к маме и сёстрам.

Раньше приезжала к обоим родителям. После долгой болезни ушёл папа, и теперь каждая поездка туда стала только «к маме».

– Так соскучилась! – я обнимала её с порога, чувствуя, как она крепко с любовью прижимает меня в ответ.

– Ну наконец-то! – мама отстранялась, чтобы разглядеть меня, и тут же тянула на кухню. – Пойдём! Садись. Чай будешь пить? Наливаю. Рассказывай, как там у вас дела.

Разговоры с мамой были особенными. По образованию Нина Митрофановна была мастером холодильных установок, но её интересы простирались далеко за рамки профессии. Она могла поговорить о чём угодно – всегда умела так рассказать, что даже обычные вещи казались необыкновенными.

Часто она любила рассказывать про Казахстан – место, где прошла её юность, где она встретила свою любовь, где родились её дети– мы.

– Мам, а ты про Казахстан вспоминаешь? – спросила я как-то её, попивая горячий чаёк с алтайским мёдом. – Ведь у вас с отцом там вся молодость прошла.

– Конечно, вспоминаю, – мама задумалась, и в её глазах ожили давние картины. – Мы с твоим отцом там часто на мотоцикле гоняли по горам-степям. Зиму почти не помню – только лето и весну.

– А я так хочу попасть туда, когда там подснежники! Ну, не совсем подснежники, а крокусы… и потом позже, пока всё цветёт!

– У нас вот за бугром они росли, – она показала рукой куда-то вдаль, будто видела те места прямо сейчас. – Поднимешься на горку – а они там, белые-белые. А здесь я даже не знаю, где их искать.

– Здесь тоже такие не видела, – вспомнила я свои весенние прогулки. – В Сибири первые цветы – жёлтенькие, но это не подснежники…

– Огоньки?

– Нет, огоньки позже, в конце мая.

– Гусиные лапки?

– Первоцветы, кажется. Или стародубки… А может горицветы…

– Не знаю такие, – мама улыбнулась. – Вылетело из головы.

– В Казахстане тоже были жёлтенькие, а здесь…

– Лапчатки там?

– Нет, у лапчаток пять лепестков, а у этих больше.

– А потом к лету всё цвело. Помнишь? Как петушки, сиреневые такие…

– Шалфей? – спросила я.

– Нет, шалфей другой. Вот такие высокие! – она подняла руку, показывая. – Ой, как же они назывались…

– Ирисы?

– Да! – мамочка рассмеялась. – Вот же, совсем забыла!

– Ха-ха-ха! – Я тоже залилась смехом. – Всё в голове перебрала: петушки, шалфей… а это просто ирисы!

– У нас дома они сиреневые, а в горах были и жёлтые, – рассказывала она.

– И маки! И тюльпаны! А ещё… А ещё пионы дикие – марьин корень мы их называли. Помнишь, мам?

– Здесь, на Алтае, тоже похожая растительность, – кивнула Нина Митрофановна. – Только в Казахстане мы на мотоцикле везде носились – то на пасеку, то на сенокос. А здесь уже не ездили…

– Надо у Олиного мужа спросить, – сказала я. – Он же у неё охотник, все леса и горы тут обошёл, каждую тропинку знает.

– О-о-о, тот точно всё знает! – мамочка оживилась. – Как начнёт рассказывать – так сразу и представишь всё в красках, даже ещё и запахи учуешь…

Мы сидели с мамой за столом, смеялись, вспоминали, и в эти моменты Казахстан снова становился близким – не далёкой родиной, а частью этого теперешнего нашего дома.

«Если бы я знала…». Женя

Однажды Нина Митрофановна и её старшая дочь Женя были на кухне, за окном моросил мелкий дождик, который тащил их мысли к разного рода размышлениям о жизни.

Мама сидела за столом, вдруг одна её рука начала сильнее, чем обычно, трястись от тремора, а пальцы другой руки стали нервно перебирать край клеёнчатой скатерти. Дочка сразу же поняла – что-то беспокоит мамочку.

– С тобой всё хорошо? – осторожно спросила она, присев рядом.

– С отцом… – голос Нины Митрофановны дрожал. – Я думаю, у него тогда всё-таки был инсульт. Может, ещё что… Не знаю…

Она вздохнула и посмотрела на дочь. В маминых глазах читалась печаль. Евгения замерла. Мать уже не впервые говорила с ней не как с дочерью, а как с близким другом, равным. В эти минуты между ними исчезали все возрастные границы.

– Я делюсь с тобой, потому что знаю – дальше эти слова никуда не уйдут, – мама сжала руку дочери. – Ты единственная, кому я могу сказать все это.

– Знаешь, мамочка, если бы я, когда папа заболел, знала всё то, что знаю сейчас… может быть у нас с тобой сейчас всё сложилось бы иначе и с папой такой беды не случилось.

– Да, тоже иногда об этом думаю, – сказала доверительно мама. – Когда ваш отец начал буквально сохнуть на глазах, мне было очень страшно. Переживала так, будто это было началом конца света. Мне не на кого было положиться. Я делилась с тобой всем, потому что доверяла тебе на все сто, как никогда раньше, как самой старшей в семье.

– Мне тогда казалось, что я действительно становлюсь старше, что мы с тобой, как подруги, – сказала дочь.

Женя помнила моменты их откровенных бесед и то, как мамочка всегда находила свой подход к каждой из четырёх дочерей. К кому-то – строгим словом, к кому-то – лаской. Но сейчас перед ней была не всесильная мама, а просто женщина, измотанная своими переживаниями, слабенькая, уставшая от усилий держаться и не показывать всем, как ей плохо и страшно.

– Я просто старалась делать всё возможное для нашей семьи, – призналась мама.

Дочка обняла её и в памяти всплыл тот страшный день до мельчайших деталей.