За солнцем

– Гарнизон считает, нужно ещё время. – В подтверждение этих слов Лати показывала прозрачный камень на тонкой цепочке, налитый алым, и объясняла: отражение самоцвет-сердца, можно уйти, когда он посветлеет. Анкарат злился: никогда он не проводил столько времени без дела и не болел никогда, а теперь?

– А что ты хотел? – Лати пожимала плечами. – У каждого в Страже зачарованное оружие. Чтобы, получив рану, ни один преступник не мог сбежать.

– Я со Стражей уже сражался, – хмурился Анкарат, – не было ничего такого.

– А что было? – Лати закладывала книгу птичьим пером, смотрела внимательней.

Пришлось признаваться:

– Не помню, очнулся в тюрьме.

Она смеялась, и в узких полосах света из пыльных окон этот смех мерцал, золотился.

От безделья Анкарат много думал обо всём, что случилось.

Время идёт, неизвестно, что происходит с Гризом. Как говорить с Килчем, как просить его помощи? Он же предатель и лгун. Вспоминалось, как рассказывал – урывками, словно забывшись, – о прежней комнате элементов, о том, как сильны земля, огонь, воздух Верхнего города, как скупы, иссушены силы квартала отверженных. Бедный Килч! Год за годом уводил жизнь земли, сам же себя обкрадывал. Гриз говорит, приказ, но если приказ нелеп, разве не страшнее его исполнить? Килч говорил «для тебя» – Анкарат так и не понял, что это значило, а вспомнив, злился ещё сильней.

Правда ли, что друзьям из квартала ничего больше не нужно?

Проступали под веками чёрные соты, разделённые тёмные улицы, слепые ночные дома.

Конечно же, вот в чём дело!

Анкарат вскочил, мир шатнулся, болезненно полыхнул. Столько лет их жизнь утекала прочь, мимо, они просто её не знают. Анкарат разбудил землю, он вернёт им жизнь, и они поймут!..

– Ты чего? – из-за занавеси выглянула Лати, по камню в её ладони разбегались мелкие волны. Была ночь, и в пыльной её темноте свет багрянца казался зловещим.

– Ничего. Когда меня выпустят?

Сбежать он уже пытался – без толку. Покой не отпускал, воздух стекленел вокруг отведённого ему маленького пространства. Не лучше, чем в тюрьме, хорошо хоть меч есть, можно тренироваться. Клинок полосовал воздух золотыми штрихами, но те быстро затягивались, зато открывались собственные раны – сил хватало на два-три удара.

Лати покачалась на пятках, ответила в сторону:

– Выпустят, когда будешь в порядке.

– Тогда уходи! Нет, подожди. Говоришь, в земле гарнизона – сердце. Ещё где-то подобное есть?

Лати задумалась, вытянула из подмышки книгу, открыла, захлопнула и обняла, словно защищаясь. Потом кивнула:

– Да. У города много сердец. Сколько – никто не знает.

И Анкарат вдруг услышал эти сердца – нервный, горячий пульс города над светом подземного солнца. Что-то здесь было неверно, разделено, плохо. Анкарат потянулся к солнцу, позвал: «Объясни», и оно откликнулось, обожгло, бросило в лихорадочный сон. Город в том сне наматывался на Вершину как на огромный винт-стержень, медленно, неизбежно – нити судеб, потоки воли и магии походили на окровавленные мышцы, рвались и срастались снова.

Очнулся. Горло жгла жажда. Лати поставила рядом кувшин, Анкарат пил и не мог напиться, сквозь ледяную воду стучало: не хочу это видеть, хочу забыть.

Почти получилось.

Утром пришёл Ариш, забрал у Лати посветлевший камень, отослал её прочь.

– Наконец-то! – До его появления Анкарат тренировался, хотел спрятать меч, но передумал. Теплота оружия отгоняла обрывки сна.

– Ты здесь только три дня, – усмехнулся Ариш.

С собой он принёс бутыль в оплётке из цветных шнурков, плеснул в глиняную чашку. Вино показалось чёрным.

– Но можешь остаться дольше, если не уяснишь наконец, что с тобой произошло.

Анкарат задохнулся. Что это значит?

– Не понимаешь? Хорошо, попробую объяснить… – Ариш покачал чашку в ладони, в воздухе зацвёл приторно-горький запах. – Я забрал тебя не из доброты и привязанности. И не потому, что считаю чем-то особенным. Это Цирд был тебе благодарен, верил в особую силу, перемену судьбы. Но что случилось с Цирдом, ты сам знаешь. Он растратил свою удачу – на тебя.

Как он смеет. Как смеет.

– Цирд когда-то пришёл издалека, из Медного города. Ко многому здешнему так и не смог привыкнуть. А вот я всю жизнь провёл в городе Старшего Дома. Я понимаю, кто ты. Что делает твоя кровь, в чём суть твоей силы. И она нужна мне. Ты помнишь – для дела.

Взгляд его стал взаправду змеиным: стылым, лишённым движения.

– Но у тебя, я вижу, другие планы. Делать, что тебе хочется, бродить где вздумается. Так не пойдёт. На Скале Правосудия я обещал, что тебя исправлю. И если ты не можешь учиться, если станешь устраивать бредовые состязания, если не будешь мне предан – послужишь городу другим способом.

Он вскинул руку. Зачарованный камень на цепочке качнулся и вспыхнул алым. Покой закружился, заструился прочь. Анкарат пошатнулся, но устоял. Вцепился в рукоять меча – казалось, лишь она и держала, только бить бесполезно, – пространство растягивалось, уплывало, пронизанное голосом Ариша:

– Лати тебе объяснила про самоцвет-сердце? Если не понял, объясню я. Как и все сердца гарнизонов, оно сильное и жадное. Вытянет твою силу – и, поверь, никто о тебе не вспомнит, никто не хватится. С такими, как ты, подобное часто случается. Мне было бы в чём-то и проще – сдержать обещание.

Почему не убил его на Скале Правосудия? Там была справедливость. А теперь? Что теперь? Анкарат обещал помочь Гризу. Должен показать ребятам, что их жизнь… чего-то стоит. Должен…

– Я не отказывался тебе помогать. – Собственный голос прозвучал незнакомо. Ровный свет солнца вычерчивал каждое слово. – У нас хорошо получалось.

– Да. – Дрогнули брови, змеистый взгляд заострился предупреждающе. – Хорошо.

Ясно: в гарнизоне о прежнем деле нельзя говорить открыто.

– Но мне нужно свободно ходить по городу. Я должен вернуться в квартал. Рамилат меня попросила.

Мамино имя расколдовало покой. Вокруг вновь были старые стены, золотились пылинки в полосах света, снаружи доносился лязг и гам первой тренировки.

Анкарат смотрел на человека, которого ненавидел. Держал меч, но ничего не мог сделать. Хуже чувства нельзя представить.

Выстывший взгляд Ариша не изменился, а вот голос высох, слова стучали как камни в каньонах:

– Вот, значит, куда ты сбегал. Ну что же. Ладно. Получишь медальон Стражи. Но помни, – он подхватил камень, стиснул в руке, – это останется у меня. Тут твоя кровь, гарнизон её помнит. Если быть болезненным мальчиком тебе не понравилось, лучше веди себя правильно.

Отвечать Анкарат не стал.

Ариш налил в чашку ещё вина, протянул Анкарату. В чёрной жидкости отразилось его лицо: щёки запали, в глазах – плохой-плохой свет.

Ариш тем временем говорил, как давным-давно на портовом складе – лениво, по-свойски: чтобы получить медальон, пройдёшь испытание, но не бойся, тебе будет несложно; не дерись больше с Шейзой, он задирает тебя не со зла, очень уж чтит городские порядки, так долго пытался получить Печать путешествия, не мог успокоиться, потеряв. Это особое дело, путь за пределы земель Старшего Дома, по возвращении будет встреча с Правителем на Вершине. Может, он и в Отряд кого-нибудь выберет. Для нашего гарнизона – редкая честь, сам понимаешь. Ладно, давай собирайся. Если хочешь свой медальон, приходи на тренировочный двор.

Его шаги стихли, и Анкарат отставил в сторону чашку. К вину не притронулся.

Когда уходил, увидел Лати: та сидела возле стены, обняла колени, спрятав лицо. Книга валялась рядом.

– Анкарат, – вскинулась на его шаги, – я не знала, что он так сделает с самоцветом, прости…

Объясняла ещё что-то – как трудно в гарнизоне задержаться девчонке, как много пришлось учиться, чтоб не толочь сон-траву вместе с сёстрами в отцовской лавке, а служить одному из сердец города, его защитникам, как хотела помочь…

– Не знала, – оборвал он, – так и нечего убиваться.

Не знала, а теперь знает. И Анкарат знает тоже.

И что с этим делать?

– Да уж, – Гриз беспокойно поскрёб запястье, – с нами вновь происходят похожие вещи. Сложно прийти в Верхний город и сохранить свободу.

Анкарат не стал спорить, щёлкнул мечом на поясе, высек тёплую искру.

Спину теперь холодил ещё один меч – широкий меч Стражи с хищным шипастым навершием на рукояти. Получить его оказалось и правда несложно, как и медальон.

После трёх дней в лечебном покое тренировочный двор показался удивительно чётким, обновлённым, как после дождя. Блики смотровых линз рассыпались вокруг, небо дышало светом, даже запах моря приблизился.

В стороне, под навесами, собрались другие ребята. Перебрасывались редкими словами, смотрели пристально. Как и прежде, словно на чужака – но чужака, которого заметили. Был среди них и Шейза – лущил орехи из холщового мешка, что-то насвистывал, новое копьё блестело на солнце. Казался совсем таким же, как и до Сделки, только взгляд угрюмый, смурной.

Испытание проводил один из соратников Ариша, тех, кого Анкарат видел на портовом складе. Объяснил правила: оружие Стражи должно тебя признать, позволить сразиться, разбить цепь запрещённых знаков. Пробуй.

Новый меч зашептал незнакомо, когда Анкарат его поднял, кольнул в запястье холодной искрой. Во рту проступил странный вкус – металлический, стылый. Это оружие было совсем другим, рука будто погружалась в холодную воду: до локтя, потом до плеча, до сердца… Но взять меч колдуньи – провалить испытание.

Анкарат позвал солнце, и солнце откликнулось.

Тело, слишком лёгкое после болезни, похожее на пустой контур, согрелось, движения заострились, и новая сталь в руках ожила, запела. Бился Стражник совсем не как Шейза, почти лениво, отступал, отражал, пропускал удары, а когда Анкарат разозлился и попытался ударить всерьёз, отмахнулся:

– Пойдёт.

Бросил на землю несколько ярких камней, в бликах башенных линз те заискрили, по воздуху побежала вязь знаков, тонкая, как паутина. И разорвать её оказалось так же легко: истлела, осыпалась после пары взмахов, остался лишь звон по коже. Вот и всё испытание, не сравнить с теми преградами, что он расплавлял в кварталах, или со студенистым, безвыходным воздухом покоя. Пусть Анкарат и хотел получить медальон и убраться отсюда хоть ненадолго, пусть Ариш и предупреждал, что будет несложно, разочарование холодило ладони, растекалось под рёбрами.

Ладно, пусть! Чего ещё ждать от гарнизона нижней Ступени, да ещё с таким Старшим?

Теперь они с Гризом направлялись к кварталу – не крысиными стенными ходами, по совсем неизвестной улице. Неизвестной – но не такой и отличной от знакомых проулков среди ремесленных лавок. Здесь стоял тот же шум и жар, только свободней, ярче. Люди сбавляли шаг, уступали дорогу, смотрели с пристальным любопытством. Смотрели на Анкарата, на его новый доспех из тонких пластин, связанный медной нитью, переливчатый, как вода; на тяжёлый меч за спиной. Смотрели и видели, и город смотрел вместе с ними.

– Я, наверное, знаю, что это за самоцветы-сердца, – пробормотал Гриз, когда впереди в пыльной дымке показалась стена квартала, – так всё сходится, всё понятно.

Анкарату не хотелось об этом слушать, хотелось ловить блеск солнца, подземного и небесного. Этот блеск и чужие взгляды дарили незнакомую силу. Но не слушать было бы глупо.

Гриз рассказывал: в самых дальних забоях каньонов добывали сокровища, что не добирались до подземного рынка. Стража вывозила их в запечатанных знаками ящиках, о содержимом никто не знал.

– Я видел только раз, – чем ближе были ворота квартала, тем быстрей говорил Гриз, его голос крошился, – но они горели, даже сквозь знаки… как ты.

– На мне никаких знаков нет. – Анкарат сам не знал, отшутился он или огрызнулся.

– Ну… не важно. Важно вот что. Я всё думал: для чего отсекать такую горячую землю, выстраивать все эти заградительные линии, разделять квартал? Теперь всё понятно. В каньонах не просто живой огонь, там есть порода, в которую можно запечатывать душу, проводить силу сквозь город, насыщать ею жилы… Наверное, и Ариш ввязался в эту работу, чтоб подобраться поближе, усилить свой гарнизон.

Мелькнуло воспоминание: чужие люди, последняя работа в квартале, кажется, тоже говорили про живую руду… Но ясно вспомнить не мог: всё затмила память о предательстве Килча – и сегодняшняя ярость:

– А я думаю, Ариш просто жадный, на гарнизон ему наплевать. Видел бы ты моё испытание!

Несколько шагов Гриз прошагал молча, стиснул зубы, даже распрямился от злости. Но ворота придвинулись, и он не выдержал:

– Ты идиот? Ты победил его Стражника в Сделке, какое ещё испытание хочешь? Да он и без испытаний отдал бы медальон, чтобы ты был с ним связан! Он для этого тебя и спас на Суде, для особенной силы! Наверное, если бы ты сумел изобразить благодарность, Ариш не стал бы сковывать тебя камнем… по крайней мере, не говорил бы об этом… так.

– Ты, смотрю, во всём разобрался. – Анкарат не хотел сердиться, но рассердился.

– Это ты ничего не видишь! Как думаешь, для чего он взял тебя в дело? Чтоб воровать золотые кубки, специи и заколки?

– А для чего же?

Ответить Гриз не успел. Над ними нависли ворота квартала – полукруглые, затворённые сложной системой цепей и петель.

Анкарат сдержался, не стал спорить дальше – Гриз явно был не в себе, наверное, лихорадило из-за печати, вот и напридумывал всякого.

Вскинул над головой медальон, чтобы Стражник башни возле ворот увидел.

Прошёл миг тишины – и цепи поползли, как железные змеи, с ржавым надсадным лязгом. Ворота квартала отворялись по его, Анкарата, воле! Разве можно было прежде такое представить?

Квартал показался тише, чем помнилось.

Ветер взбалтывал над землёй песок, взвывал в пустых переулках. На многих домах остались следы сажи – по ним прошла огромная огненная пятерня. Горизонт, как и прежде, рвали клыки каньонов – окровавленные, ненасытные.

Но земля – Анкарат слышал! – земля жила, вторила каждому шагу, ближе сияло подземное солнце. Значит, это только начало и всё будет хорошо.

Встретить друзей они не успели – прежний дом стоял совсем близко к воротам. Почему-то он казался сейчас незнакомым. Впрочем, оно и понятно: больше там не было ни Анкарата, ни мамы, только предатель Килч.

«Нельзя так сильно на него злиться, – напомнил себе Анкарат, – нам нужна его помощь».

Дверь отворилась легко, словно узнала.

В холле было темно и пусто. Цветные занавеси потемнели от пыли и уличной сажи. Ни медных чаш, ни плеска огня. Лишь колдовские нити полосовали воздух, как прежде, – но больше не сияли и не звенели. Потемнели, казались теперь отяжелевшими от горькой смолы.

– Может, тут больше и не живёт никто? – спросил Анкарат у дома, чтобы услышать, узнать собственный голос. Дом не откликнулся. Гриз тоже молчал. Это его молчание, неподвижность тянулись за спиной холодом, зна́ком опасности.

– Да чего ты боишься? – Анкарат обернулся. – Здесь даже не пещеры.

Гриз, казалось, и не дышал. Серые тени сделали лицо бескровным, зрачки расширились. Как жить, если боишься любой темноты? Анкарат растёр ладони, осторожно позвал огонь – он помнил прежние запреты, но дом же пустой, и это всё-таки его дом, да и запреты, чьи это были запреты? Килча? Что его слова вообще значат теперь?

Пламя взрезало шрам, заметалось в горсти.

И тогда Анкарат увидел, куда смотрит Гриз.

На пороге мастерской Килча стояла Атши. В незнакомых плотных одеждах, волосы скручены в узел – но это была она.

– Ну что, огонёк, – вышла на свет, сверкнули на запястьях и шее нити с костяными знаками, – понравился Верхний город?

V

Ветер ворошил по столу сухую листву. Брошенный сад задыхался от пыли и зноя. Атши поставила высокий кувшин, пару жестяных стаканов. Плеснула воды – тёплой, с горьковатым привкусом шельфа.

Гриз молчал, прятал глаза и руки, к воде не притронулся.

Потому спросил Анкарат:

– Ты как здесь оказалась? Где Килч?

– Скоро придёт. Атши ему помогает. Искала, искала ваш след… и оказалась здесь. Нашлось много общего. Те, кого Атши и Килч учили, ни во что их не ставят.

Рассмеялась – хрипловато, скрипуче, – но вовсе не так безумно, как раньше. Словно в каньонах её лихорадило, а теперь жар отступил, пусть и оставил след.

– Это неправда, – пробормотал Гриз, но Атши как будто его не услышала. И немудрено – Гриз опустил голову, чёрные пряди скрывали лицо, даже по движению губ не разобрать, что бурчит. Потянулся к воде, добавил отчётливей, громче:

– Как ты ушла оттуда? Говорила ведь, нет другого пути, судьбу не изменить?..

Атши склонила голову к плечу, пробежалась пальцами по бусинам-элементам – среди прежних и костяных теперь мерцали металлические амулеты Килча. И ответила:

– Невнимательно слушал. Атши всё объяснила. Больше здесь нет пути, нет судьбы. Изменилась. Нет, – зачастила, – обманываешь. Ты всё знаешь. Ты…

Гриз втянул воздух сквозь зубы, словно хотел перебить, но Атши не договорила.

– Неужели вы здесь? Почему вернулись?

И сам Килч, и его голос совсем выцвели – словно он так и остался на Скале Правосудия, между выбеленной землёй и ослепительным небом.

Может, мы все там остались? Думал, в Верхнем городе есть свобода, но Гриз прав: никто из нас не свободен.

Килч устало опустился напротив. Он постарел – морщины полосовали лицо темнее и резче, словно разделительные заклинания отпечатались на нём. Волосы прошили нити седины. Он улыбнулся, но улыбка вышла безжизненной и печальной.

Ушла, ушла, всё забрала с собой. Огонь, цель, всё, что придавало смысл. У Килча ничего здесь не осталось.

Атши исчезла в доме, загремела чем-то на кухне. Гриз вытянул из-за пазухи футляр с новым письмом, в этот раз для Килча, подтолкнул по столу. Килч подхватил его, пробежал по листу глазами – отстранённо, словно послание предназначалось незнакомому человеку, – и спрятал.

Он ждал их собственного ответа, но Анкарат не знал, что сказать. Больше он на Килча не злился. Простил – сам не понял, как же так вышло и как теперь с ним говорить.

Взглянул на Гриза – тот снова сник, спрятал руки.

Да. Вот что сейчас важнее всего.

– Нам нужна помощь. Гризу нужна.

За прошедшие дни печать не побледнела – напротив, как будто сильней воспалилась. Её очертания оплавились на коже и расползлись. Гриз смотрел в никуда, словно на столе перед ним лежала чужая ладонь. Другой рукой, нетронутой, потянулся к стакану, глотнул воды – зубы застучали о жесть.

Вернулась Атши с миской лежалых яблок и пережжённых сухарей – кажется, без мамы довольствие этого дома стало таким же, как в остальных здешних домах.

Атши замерла за спиной Килча, выдохнула:

– Вот ведь сумасшедшая девка.

Лицо Килча на миг исказилось – неподдельной болью, как от удара кинжалом. То ли из-за слов Атши, то ли из-за маминого поступка.

Он не ответил.

Достал из кармана увеличительную стекляшку, поставил в глаз, принялся изучать печать.

– Прости, Гриз. Я не верил, что она на такое способна. Иначе… как-то предупредил бы.

– Всё в порядке. Я сам согласился. – Гриз откликнулся монотонно – наверное, перекатывал эти слова в голове множество раз. – Это не так и плохо. Я же хотел ей служить, и…

– Можешь убрать? – перебил Анкарат.

Килч не отвечал. Лицо потемнело, словно он передышал дымом в каньонах.

– Это печать Старшего Дома. Я не могу коснуться её без разрешения.

Анкарат не поверил. Как так может быть? Килч – мастер над элементами – не справится с печатью своей ученицы? Рано простил его!

– Не можешь или боишься?

Килч ответил безжизненно:

– Боюсь. Что это убьёт Гриза.

Гриз поспешно убрал руку, одёрнул рукав.

– Она может сама передумать, – проговорил Килч – будто бы утешительно, но без надежды, – в другом настроении. Будь она здесь, я бы её уговорил, но…

Он печально развёл ладони.

Да пошло оно всё!

Анкарат вскочил, ударил по столу:

– Она говорит, ты ей нужен. Говорит, если я помогу, тебя простят. Если верну как было – но это неправильно, приговор ведь был – помочь земле измениться! И я помогу! Исполнишь свой приговор, придёшь в Верхний город, велишь отпустить Гриза.

И всё изменится. По-настоящему.

Килч словно очнулся – выпрямился, посветлел.

– Серьёзно? Хочешь помочь? – говорил тихо и насторожённо, но Анкарат услышал, как огромна его надежда. Вдруг представил: наливаются новым светом волшебные нити, артерии дома. Пусть чужого дома, совсем опустевшего – но Анкарат хотел его оживить. Его – и всю землю вокруг.

– Шутить вроде не о чем.

Килч помедлил. Кивнул:

– Хорошо. Но если ты помнишь, как звучал приговор… земля должна пожелать измениться. А твои друзья захотели оставить её прежней. Если даже они не увидели смысла в другой судьбе…

– Они просто не поняли ничего! Поговорю с ними – и всё поймут!

– Попытайся. – Лицо Килча снова погасло, но взгляд остался сосредоточенным, цепким, как будто и прежним. – Можешь прямо сейчас. Я всё подготовлю. Потом покажу, что нужно сделать.

Гриз догнал уже за порогом:

– Ты не сказал про Ариша! Вдруг Килч мог бы помочь или Атши…

Анкарат отмахнулся:

– Это сейчас неважно. Пойдём разыщем всех наших.

Юнман долго не откликалась на стук, а приоткрыв дверь, поджала губы, нахмурилась. Словно не она дарила Анкарату апельсины, не она приносила десятки платков для мамы перед каждым новым сезоном. Теперь это была незнакомая женщина, уставшая, словно бы припылённая – как и весь квартал. Или он кажется таким после Верхнего города, его яркой силы?

– Что тебе нужно?.. – смотрела Юнман странно – не просто враждебно, а как-то… испуганно? Враждебность Анкарат понимал: из-за него её сын попал на Скалу Правосудия, мог и погибнуть. Но Юнман знала Анкарата с детства. Чего бояться? – У нас неприятности?..

А, ну да. Новый доспех, медальон Стражи.

– Нет. Мне бы поговорить с Имрой.

– И Анкарат хотел извиниться, – подхватил Гриз из-за плеча, – за всё, что произошло.

Что за чушь! Не хотел он извиняться!

Но после этих слов губы Юнман сложились тенью знакомой улыбки. Она кивнула, исчезла в доме.

Имра вышел насторожённый и смурной, но почти сразу переменился:

– Ух ты ж! – присвистнул, щёлкнул по звеньям доспеха. – Что же это, ты теперь Стражник? Этим закончился Суд? Да ничего же себе! Зря я не остался, выходит!

Имра, как обычно, шутил – но лишь отчасти. Глаза у него блестели азартным восторгом.

Как легко это оказалось! Всё так, как Анкарат и думал: никто из них не знал силы Верхнего города, даже отблеск её завораживал. Если она зазвучит здесь в полную силу, всё переменится!

Решение вспыхнуло – яркое, верное и такое простое!

– Да, – сказал Анкарат серьёзно, – это же и был наш план. Попасть в Верхний город. Изменить судьбу. Видишь, это возможно!

– Ты поэтому пришёл? – Имра прищёлкнул языком. – Похвастаться новой судьбой?

Что за дурак!

– Нет! Это судьба для всех нас! Мы… если получим Печать путешествия, поднимемся на Вершину, нас возьмут в Отряд Старшего Дома! Тогда квартал станет частью Города – вы здесь родились, вы его кровь, он не может оставаться отдельным!

Ведь так они говорили? Законы крови разделяют земли. Кровь отверженных остаётся в земле отверженных, потому и земля эта отдельна от силы Верхнего города. А если подняться вверх по Ступеням, если сломать этот закон, всё переменится!

Гриз прошипел что-то неразборчивое, Анкарат толкнул его локтем. Имра часто заморгал, взъерошил себе волосы:

– Что за Печать? О чём ты? Да и кому я нужен в Страже?

Анкарат щёлкнул мечом о ножны, план так его взбудоражил своей простотой и красотой, что объяснять не хватало терпения:

– Печать путешествия – это такой знак задания, потом объясню! А про Стражу ты знал бы, если б остался! В моём гарнизоне главный Ариш, и ему нужны люди для дела. Пойдём поговорим с остальными.

Китем и Шид говорить сперва не захотели, согласились, только когда вмешался Имра.

После пожара прервались поставки с пещерного рынка: если прежде часть кож, что шла через каньоны в город, оставалась в квартале, то теперь Стража подобного не допускала. Отец Китема и Шида мог только чинить старые башмаки да износившиеся сумки, семье не хватало денег – как и всему кварталу, зачернённому широкими полосами сажи.

Братья рассказывали об этом скупо и сухо, против привычки не перебивая друг друга. Когда пройдёт Сердцевина, Китем не унаследует отцовское дело. Он отправится на работу в каньоны, а что это за работа для тех, кто там не родился, каждому было известно. Жар опалит кожу, дым съест глаза, да и пригодятся ли они во время работы в непроглядных тоннелях? Хуже всего, даже если Китему повезёт прожить долго, вряд ли заработанного хватит для всей семьи, а значит, Шида ждёт та же участь. А что станет с Дели, Ютой и Вэй, младшими сёстрами? Анкарат заметил в проёме приоткрытой двери глаза – блестящие, чёрные. Дели и сейчас наблюдала за ними. Робкая, милая Дели, что любила плести украшения из обрезков, шёпотом благодарила, когда Анкарату удавалось стащить для неё амулет или блестящий слепок из мастерской Килча.