Бабушка русского флота. Дым Полтавы

Штурвал засиял. Не внезапно – нет. Он медленно начал испускать мягкий свет, как очнувшийся вулкан времени.

Воздух в комнате изменился. Стал плотным, почти вязким, как перед грозой. Пространство дрогнуло. Всё стало зыбким, будто под слоем воды.

Она сделала шаг.

– Время, откройся.

Синий свет поглотил её. Комната исчезла. Остался только вихрь. И ощущение полёта – не вверх и не вниз, а сквозь.

История раскрывалась перед ней не как книга, а как поле боя. Пелена веков спадала, обнажая пульс эпохи. Где-то далеко гремели барабаны, лязгали пики, раздавался топот конницы. А впереди, в дымке приближающегося дня, её ждал человек с тяжёлым взглядом, изломанной судьбой и мечтой, которую она одна могла спасти.

Полтава ждала.

Глава 6: Пыль Дорог и Зов Петра

Парадоксальная волна – тёплый холод – обволокла Валерию, вышибая воздух из лёгких. Пространство сжалось, разорвалось, а потом земля под ногами ударила – плотная, тяжёлая, настоящая. Тишина. Лишь шелест осеннего ветра в ушах, пахнущего дымом, прелью и далёкой водой.

Она открыла глаза. XXI век исчез. Перед ней, под низким небом, дышал Воронеж столетия прошлого. Деревянные избы с почерневшими стенами. Телеги, вязнущие в грязи. Люди в кафтанах и сарафанах, с лицами, в которых светился вековой опыт. Воздух гудел от жизни: скрип телег, собачий лай, далёкий топор. Здесь пахло стружкой, дегтем, хлебом и потом.

Переодевшись в простое платье, с сумкой за плечами, она влилась в эту жизнь, как в реку. Невидимая. Не чужая, но не своя. Камуфляж работал.

Но внутри всё звенело тревогой. Пётр далеко – под Полтавой, в другом веке. А здесь – тысячи вёрст до него. Леса, тракты, опасности, время.

Гостиница "У Якоря" – тесный чулан с топчаном, тазом, крюком для свечи. Еда груба, но сытна. Каша, сало, квас. Старик-хозяин Аким взял плату молча. Но на вопрос о дорогах хмуро ответил:

– Нынче путники не доходят. То мост снесло, то обоз пропал. Люди исчезают. Говорят, нечисть. Берегися, матушка.

Слова его были просты, но в них сквозила правда. Путь был битвой.

На рынке Валерия купила сушёное мясо, мёд, овёс, сушёные ягоды, травы. На постоялом дворе нашла кобылу – гнедую, с острым взглядом. Ирта. Неказистая, но крепкая. – Норовиста, – сказал конюх. – Не всякому дастся. – Справимся, – ответила Валерия.

Старуха-знахарка в лавке выдала бинты, кору ивы, масло пихтовое. – Простыла? – буркнула. – Что-то вроде того, – уклонилась Валерия. В её рюкзаке скрывались антибиотики, солнечные панели и арбалет.

По ночам она прятала батареи на подоконнике. Днём читала карты, сводки, сверяла себя со временем. Утром бегала по берегу, метала болты, скакала на Ирте. Становилась частью времени.

И однажды, в сумерках, в овраге, на тропе – трое. Тени. Цепь. Нож. Жадные глаза.

– Куда одна? —

Она не ответила. Рука в кармане. Капсула. Щелчок. Вспышка. Один закашлялся и упал. Другие отпрянули.

– Ведьма?.. —

Она стояла прямо.

– В следующий раз не стану щадить.

Они исчезли. Она осталась.

Позже – хутор. Усадьба Кавелина. Дом с книгами, чернилами. Молодёжь. Студенты. Город будущего.

– А вы кто такая, что чертежи понимаете? Архитектор?

– Консультант… по будущему, – с тенью улыбки.

Они не понимали, но слушали. Она видела в их запале – мечту. Надежду. Энергию мира, который только вылупляется.

Ночью, в темноте, она записывала всё. Песни, рецепты, схемы. Бумага хранила время. Бумага не садится.

Каждое утро дорога становилась трудней. Но внутренняя тишина росла. Уверенность. Правильность пути.

Петербург был впереди. И Пётр. Он ждал. И она шла.

Глава 7 Пыль веков и дыхание земли

– Ну что, Ирта, снова вперёд? – Валерия коснулась уха лошади, и та чуть повернула голову, словно в ответ.

Рассвет был тусклым, неохотным. Не свет, а его обещание – едва различимый серебристый отблеск над горизонтом. Земля ещё хранила ночную прохладу, листья блестели росой, и тишина казалась плотной, как шерстяное одеяло.

Путь на север не был дорогой. Это была тропа сквозь ткань времени – рытвины памяти, кряжи быта, холмы забвения. Валерия шла не просто из Воронежа в Петербург. Она шла из одного века в другой.

Шаг, вздох, взгляд по сторонам. Её поход был ритмом. Почти молитвой.

Деревни встречались редко. Люди – ещё реже. Но каждый взгляд, каждый жест говорил: чужая. Не враждебно, но отчуждённо. Она говорила их языком, ела их хлеб, спала под их крышами. Но оставалась иным.

– А что ж ты одна-то, милая? Мужа, что ли, потеряла? – спрашивала бабка у печи, наливая ей щей.

Валерия лишь кивала. Пусть думают, как хотят. Истина бы испугала.

Овраг. Лес. Тропа.

Сначала – тени. Потом – шаги. Трое. Один с цепью, другой с ножом. Глаза – не от ума, а от голода.

– Слышь, мать, чего одна по лесу шастаешь?

Она не ответила. Рука легла в карман. Капсула. Щелчок. Вспышка. Один рухнул, давясь и хрипя. Остальные попятились.

– Ведьма…

– Запомните: я вас пощадила.

Молчание. Потом – треск кустов. Исчезли. Она осталась. Сердце билось, как барабан. Но страх не пророс.

Поздно вечером – усадьба. Кавелин хутор. Дом, как школа: облупленные стены, книги в стопках, запах чернил.

Хозяин – седовласый странник с глазами поэта. В доме – студенты. Живые, голодные до идей.

– На север, к Неве, – говорил один, размахивая ложкой. – Там город растёт. Мы его лепим!

– А вы кто? Архитектор?

Она улыбнулась:

– Консультант по будущему.

Смеялись. Кто понял, кто нет. Но слушали. Показывали схемы, просили совета. Она видела: в их руках – надежда.

Поздней ночью, под одеялом, она записывала всё: диалоги, травы, чертежи, обрывки песен. Бумага дышала временем. Бумага не ломается.

Той же ночью – сон. Или не сон. Полтава.

Мрак. Дым. Кричат раненые. Пушки грохочут, рвут воздух. Над всем – гудение. Как зов.

Она стоит в эпицентре, пыль на губах, гарь в лёгких. Сквозь клубы дыма – Пётр. Усталый, окровавленный. И рядом – шведские пики. Шаги. Последний рубеж.

Он поворачивается. Смотрит прямо на неё. Без слов. Но взгляд – как команда.

«Скоро».

Она проснулась с колотящимся сердцем. В комнате – темно и тихо. Но она знала: это было не просто предупреждение. Это был сигнал.

День за днём путь становился вязче. Грязь, дождь, холод. Но внутренний компас бил точно. Я иду правильно, убеждала она себя. Не по дороге. По вектору.

Где-то там, в тумане и болотах, Петербург поднимался, как камень из воды. Там – молоты, там – воли, там – Пётр.

Его образ становился ближе. Не кумир. Не идол. Человек. Грозный, уставший, упрямый. Но настоящий. И он ждал.

Очередное утро. Серое небо. Мокрая трава. Валерия в седле.

Плащ её колыхался, как флаг невидимой армии – одинокой, но решимой. Путь продолжался. И теперь она знала: эта дорога ведёт не просто в столицу. Она ведёт в судьбу.

Глава 8. Где вершится судьба

Месяц в дороге. Грязь, холод, бессонные ночи, сырой хлеб и жёсткая солома под боком – всё это отложилось на теле, но не коснулось духа. Валерия шла вперёд, как будто сама земля вела её – вперёд, к точке, где пересекаются времена.

И вот, когда на горизонте выросли тёмные силуэты петербургских башен, у неё перехватило дыхание. Сердце сжалось от чего-то древнего и большого. Она вернулась. Вернулась туда, где принимаются решения, от которых дрожит континент.

Ветер гнал по набережным острые капли инея, срывал с крыш ледяные лепестки и носил по каналам пар, будто город сам выдыхал напряжение. Петербург был ещё молод – дерзкий подросток среди старых европейских столиц. Но уже тогда чувствовалось: он хочет стать Вечным. Даже в утренние сумерки слышался звон молотов, скрип блоков, хруст опилок под ногами. Пахло свежеструганным деревом, мокрой известью и амбицией.

Она надела тёмно-синее платье – строгое, с серебряной вышивкой по краю рукавов. Не для того, чтобы произвести впечатление, а чтобы соответствовать. Волосы стянула в узел, поверх накинула шаль, хранившую тепло дороги и запах сухой лаванды.

«Ты не странница. Ты – гость времени», – напомнила себе и шагнула через внутреннюю черту.