Легенда о наследнике Артурия. Убить Элею

Екатерина Ленькова

Легенда о наследнике Артурия. Убить Элею

Семонт Хогер с облегчением выдохнул, найдя взглядом силуэт родительского дома на вершине утёса. В окнах горел свет. Семонт крепче стиснул поводья. Пришпорил коня, и тот поскакал галопом. Свистело в ушах. Ветер отвешивал хлёсткие пощёчины, трепал бороду и выбившиеся из причёски пряди. От холода сводило руки.

Смеркалось. Тучи чернильными разводами темнели на синем небе, где уже загорались первые звёзды.

“Я вывезу родных за границу. Опережу его, – подумал Семонт, вновь пришпорив коня. – Даурдосс, который находится в трёх часах езды отсюда, не определился со стороной. Дауры не выдают беженцев. А потом – мы укроемся в Золотых Песках и будем сидеть тихо, пока Ферад не подохнет.”

Семонт спешился. Наскоро привязал коня, но руки дрожали, выдавая волнение. Направился в дом. Каждая минута промедления могла стоить жизни ему и близким.

Дверь поддалась легко. Это было странно, ведь он не предупреждал родителей о визите, а отец всегда запирал засовы на ночь. Семонт отогнал дурную мысль.

“Может, сестра выходила за околицу? У этой егозы одни парни, да гулянки на уме, – он вошёл в прихожую, и половицы скрипнули под немалым весом. – Странно. Светильники зажжены, но дома тихо, будто спят все. Матушка экономна. Не будет она жечь масло просто так. Не порядок.”

Потрескивало пламя в светильниках, блики играли на деревянных стенах. Мерно тикали часы. Тик-так. Щёлк. Тик-так. Кружевные занавески, вышитые матерью, едва заметно колыхались от ветра. С улицы тянуло холодом.

Всё как в кошмаре. В кошмаре, который повторялся в течение последнего года. Семонт видел замершую прихожую. Видел, как сестрица, одетая в ночную рубашку, накрывает на стол. Видел себя на коленях посреди кухни. И просыпался в поту, ощущая привкус переспевших яблок на губах.

Семонт был провидцем. “Бесполезный дар”, – считал он. Каждое новолуние Семонт исправно пил зелье, блокирующее сны. Но в этот раз оно помогало плохо.

Предчувствие, утихнувшее было, кольнуло с новой силой. Семонт сжал рукоять тесака. С оружием он не расставался последний месяц, хоть и знал, что сталь бесполезна против графа Ферада.

– Ау! Есть кто живой? – Семонт с холодеющим сердцем ступал по застывшей прихожей. – Мама? Отец? Зория? Аннир?

Уличные накидки пёстрым ворохом висели на крючках, и Семонт желал, чтобы кто-нибудь, сестра или брат, спрятались там в шутку. Притихли, а потом выпрыгнули. Как делали прежде, в пору беззаботного детства.

Семонт обошёл три комнаты. Родительскую спальню. Просторную залу. Везде был зажжён свет и везде – ни души. Осталась кухня. Семонт сделал глубокий вдох. Постарался не думать о сне, посещавшем его весь последний год.

– Ау! – Семонт заглянул в кухню. – Хвала Небесам! Живые!

Было жарко. Пахло дымом и чем-то сладким. Сестра хлопотала у печки. Мать сидела в кресле, уткнувшись носом в газету, а брат катал игрушечную карету в углу, около поленницы. Сердце отмерло. Ферад до них не добрался. Но это пока. Семонт глубоко вдохнул, набрав в лёгкие побольше воздуха:

– Мама! Зория! Зовите отца, хватайте самое необходимое, и уходим! Быстро! – Крикнул он с порога. – Нет времени на объяснения! Сюда едут!

– Тебя не было месяц, – ответила мать осипшим, каким-то не своим голосом, не отрываясь от газеты. – Я места себе не находила!

Сестра поставила на стол исходящую паром чашку. Как в том сне. Брат продолжил игру, не обращая внимания на препирательства взрослых. Что-то было не так. Их позы, расстановка, свет – всё безжизненно, излишне театрально. На кружевной рубашке Зории остались следы сажи. Эту белоснежную рубашку, привезённую из-за океана, она держала в дальнем ящике: говорила, бережёт для первой ночи с суженым. А тут вдруг надела. И сразу испачкала. Тёмные волосы сестры были взъерошены, длинная чёлка спускалась на глаза. А лицо… на нём не отражалось эмоций. Ни тревоги, ни грусти, ни радости от внезапного прибытия брата – она была как зачарованная.

– Нет, – Семонт прошёл на кухню. – Нет, нет, нет…

Он опоздал. Сердце ухнуло куда-то в живот. Ноги подкосились.

– Я знаю. Ты здесь, граф! – Семонт извлёк тесак из ножен, сталь блеснула в свете огня. – Отпусти их! Если так хочешь убить меня – я не буду сопротивляться, но, Небом заклинаю, родных моих не тронь!

Ответа не последовало. Тишина давила на уши. Мать положила газету на колени. Брат выпустил из рук игрушечную карету и резко повернул голову. Трое пар глаз воззрилась на Семонта, и отблески пламени как-то странно отражались в них.

“Если только… – Семонт отогнал чудовищную мысль. – Граф – ментальник. Они просто зачарованы. Просто зачарованы…”

– Ферад! Выйди на свет, трусливое ты создание! Поговорим по-мужски! – Он огляделся, в надежде увидеть врага, вальяжно заходящего в кухню и ухмыляющегося.

Готового к переговорам.

Вновь тишина послужила ответом. Надежда угасла. Семонт протянул дрожащую руку, коснулся запястья сестры. Подтвердилась худшая его догадка: кожа была холодна, как студёная вода.

– Нет… – Семонт бережно убрал растрёпанную чёлку с лица сестры, чтобы увидеть в остекленевших зрачках красные огоньки некромантского колдовства.

Ярость наполнила его до краёв. Сердце билось, готовое разорвать грудную клетку, а магия мощным потоком ударила в голову.

– ЗА ЧТО?! – Взревел Семонт, рухнув на колени и схватившись за волосы. – Я сделал всё, что ты велел! Приказал вымостить дорогу! Отдал чертежи! Зачем ты забрал невинные жизни?!

– Ты не закончил дело, – в один голос ответили мать, сестра и брат. Жутко, хрипло. – Ферад велел сброситься с Пелорского моста, но ты посчитал себя слишком умным. Вздумал обмануть его.

– Я не делал тебе зла, а они… они – тем более!!! – Семонт задыхался в беззвучном плаче. – За что?!

– Он предупредил, чем грозит неповиновение, но ты пренебрёг его словами, – ответил строенный мёртвый хор. – Мы могли бы жить, но из-за трусости твоей нас запомнят как убийц и похоронят за пределами кладбища. Мы ненавидим тебя. Ты виновен. Виновен в нашей смерти и том, что честь рода Хогенов навсегда опорочена. Умри с этой мыслью.

Они обступили его. То, что прежде было матерью, схватило Семонта за плечи холодными, сильными руками. “Брат” стиснул ноги. “Сестра” взяла напиток со стола и поднесла ко рту Семонта. Горячий ободок кружки коснулся пересохших губ, а в нос ударил запах, от которого едва не вывернуло наизнанку – что-то среднее между гнилыми яблоками и плесенью. Так пах тамеорий. Сильнейший яд из придуманных человеком.

Семонту ничего не оставалось, кроме как послушно сделать глоток. На мёртвом лице сестры не было ни тени жалости, а в глазах её всё ярче разгорались некромантские огни. Пальцы матери впивались в плечи. Семонт сделал новый глоток. Ещё один. Мертвецы слегка ослабили хватку. Сестра поставила кружку с ядом на стол.

– Последнее слово, брат, – прохрипела она.

В глазах Семонта помутилось. Сконцентрировав жалкие остатки силы, он изрёк последнее в жизни пророчество, зная, что бесполезный дар хоть единожды послужит орудием мести:

– Я погибну. Воссоединюсь с близкими. А ты закончишь дни свои в безумии и нищите. Ты будешь молить о смерти. Но она не явится. Тот, кого ты бросил в пламя сорок лет назад, сейчас он мёртв, но он вернётся и докончит дело… на сей раз тебя не пощадят…

***

Дверь, ведущая в кладовку, открылась с противным скрежетом. Из темноты выступил очень грузный мужчина, облачённый в мантию из благородного синего бархата. Мужчина стряхнул пыль с боков. Убрал с плеча прилипшую паутинку. Брезгливо скривился, глядя под ноги, на ботинки кремового цвета, когда-то безупречно сверкавшие глянцем, а теперь испачканные в саже и какой-то деревенской грязи.

– Паскуда ты, Сем, – он вытер ботинки об остывающий труп врага. – Даже дохлый – паскуда.

Граф плюнул на тело Семонта.

Каждую смерть он обдумывал тщательно, планируя всё до мельчайших деталей: будь то эмоции жертвы, переходящие из робкой надежды в ужас и глухое отчаяние, зажжённые светильники на месте убийства и ночная рубашка, которую Ферад сам выбрал для Зории. Он был художником. Граф испытывал экстаз, не сравнимый даже с близостью с женщиной, когда убийство шло по плану.

Ферад пнул безжизненное тело Семонта.

– Паскуда! – Выругался он, но настроение уже было испорчено.

И когда? В момент наивысшего удовлетворения. Граф ожидал слёз, проклятий, обвинений, но никак не напоминания о том, что всё сильнее терзало его с каждым годом.

“Откуда он узнал? – Ферад запустил руку под воротник. Там багровела пятерня, оставленная сорок лет назад, после того пожара. – Слухи вышли за пределы дворца?”

Но выяснить что-то от Семонта не было возможности. О том убийстве сорок лет не вспоминали – отец, помнится, выплатил огромную компенсацию пострадавшей семье, и больше они с Ферадом не пересекались.

– Но какая ты всё-таки сволочь! – Граф вытащил из-за пазухи список, вычеркнул оттуда имя Семонта Хогера.

Из сорока имён осталось лишь четверо. Последние двое отмечены были красным – это значило, что с ними придётся попотеть. Особенно с последней.

1 глава. Младший сын аббари

П45.А4 Лишённый магического дара да не взойдет на трон.

П45.А5 Связанный кровной клятвой да не взойдёт на трон.

П45.А18 Все младшие сыновья аббари после рождения наследника первым сыном аббари да будут запечатаны или же дадут новому аббари кровную клятву.

П45.А19 Всякий, кто воспротивится этому правилу, да будет казнён как разжигатель смуты.

Правила престолонаследия Барики.

Джа.

Тот день навсегда изменил мою жизнь.

Базар гудел, подобно огромному улью. Крики торговцев-зазывал, говор людей, ржание лошадей, музыка и звон монет, шум ветра, громкий смех брата. Звуки смешивались в немыслимый гул, который давил на уши, стоило углубиться в торговые ряды. Повсюду витали запахи. Среди них были и приятные: ароматы пряностей и специй, женских духов, древесины. В тот день обоняние острее реагировало лишь на самое отвратительное. Душок тухлой рыбы, вонь грязного скота. Навоз. Среди всего этого пестрели развешенные ткани, и от многообразия ярких узоров рябило в глазах. Сверкали на солнце драгоценности. Я знал. Бо́льшая часть этого великолепия – подделки.

В любое время, за исключением, пожалуй, поздней ночи, базар был многолюден. Весёлые и сердитые, покупающие и считающие деньги люди, загорские гномы, золотоголоски и другая волшебная нечисть. На первый взгляд, в тот день всё было как обычно. Но стоило только вслушаться в их речи, становилось ясно – сюда уже дошли те самые слухи.

Впрочем, лишь мы с Дамиром хотели забыться на базаре среди шума и суеты. Ибо сидеть во дворце, где сами стены пропитались предчувствием беды, видеть хмурого отца и непривычно тихую мать – это выше наших сил. Но другие люди не виноваты. Они обсуждают то, что их тревожит, а во всей столице только и разговоров – что о надвигающихся тёмных временах.

Верель – соседнее воинственное королевство, с которым и года не обходилось без стычки – сдался Золотому Бастиону без боя. В ближайшие дни Барики постигнет та же участь. А потом начнётся кровопролитная война с Благословенной Долиной. Всё предрешено.

– Принесите мне во-он того красавца. Великанского, – звонкий голос Дамира вырвал из тревожных мыслей. – Джа! По-твоему, это чудо достойно руки будущего аббари?

Брат оперся о массивный меч на подставке. Ножны искрились россыпями изумрудов, рубинов, золото сверкало на солнце. Возможно, когда-то, в руках древнего воина-гиганта, это оружие внушало страх и трепет, но… Дамир с огромным мечом? Мой избалованный брат, весь в шелках и украшениях. Его невозможно представить на поле боя.

– Ты эту махину с места не сдвинешь, – отмахнулся я.

– А слуги? – Фыркнул Дамир. – Пятеро носильщиков его поднимут.

– Представляю, как в пылу сражения носильщики будут драться вместо тебя, хотя… тактика не лишена смысла. Враги помрут со смеху, увидев это.

Дамир не сдержал улыбку.

– Славная шутка, брат. Я покупаю его. Отнесите меч во дворец и поставьте в моём оружейном зале, – бросил он слугам, уныло сгрудившимся в сторонке.

Дамиру прощалось легкомыслие. Он – первый наследник, не запасной, как я. Дамир будет править, а мы с Луром, другим моим братом, отправимся на войну по первому зову. Ибо так заведено самим основателем династии.

Наверное, поэтому Лур проводил свободное время среди вояк на тренировочном поле. Мне же боевые искусства никогда не были близки. Я не жалел об этом до сегодняшнего дня. Следуя традициям, мы станем, как минимум, полководцами, но и это не самая лучшая перспектива настоящей войны.

– Не переживай. Отец подпишет договор. Для нас ничего не изменится. Он понимает: идти против Бастиона сейчас, когда власть Анора Золеха крепка – верх безрассудства, – Дамир похлопал меня по плечу. – А война с Благословенной Долиной, когда она ещё начнётся! И начнётся ли?

Мы протискивались через зловещие аптечные ряды. Здесь продавали всякую гадость: черепа животных, сушёных насекомых, слизней в банках. Около прилавка травника висели остро пахнущие пучки. Полынь, лаванда, ромашка, герань. В другой части аптечных рядов, которые граничили с чародейский рядом, преобладали запахи гари и ладана, а в воздухе висела дымка. В самом чародейском ряду лавки стояли закрытыми. На прилавках было пусто. Из людей на улице – несколько домарок, просящих милостыню. Отцовские люди периодически гоняли отсюда тёмных магов, но те всегда возвращались. Место это оживало лишь по ночам. Здесь можно найти колдовские амулеты, свечи и книги о магии, преимущество, запретной, а заодно схлопотать парочку проклятий. Как человек, лишённый магии, здесь я чувствовал себя неуютно.

– Вот увидишь, – весело трещал брат. Его улыбка и белоснежные одежды выглядели в этом месте чужеродно. – Мы отправим в Бастион несколько отрядов. Только и всего. Эй ты! – Крикнул он старухе-домарке, одетой в длинное чёрное платье и закутанной в цветастый платок. – Иди сюда! Погадай будущему правителю!

Старуха – страшная и высохшая, как всё в аптечных рядах – направилась к нам. Её чёрные глаза недобро щурились, а украшения из гладких коричневых бусин, которыми предсказательница была увешана, дрожали при каждом шаге, наводя на мысль о насекомых.

– Ты станешь Великим правителем, господин Дамир, – проскрипела старуха, стоило ей коснуться руки брата и провести заскорузлым пальцем по линии жизни.

Дамир белозубо улыбнулся. Отсыпал предсказательнице горсть монет.

– А теперь ему, – он схватил меня за плечо и толкнул к домарке. – Смелее, Джа. Поведай, добрая провидица, какое Джанделина ждёт будущее?

Я хотел возразить, но старуха ловко схватила меня за руку, положила палец на линию жизни и тут же отпустила. Поморщилась.

– А, если ему не понравится, что я поведаю? – Отпрянула она.

– Говори, как есть! – Прикрикнул Дамир. – Солжёшь – не избежишь позорного столба!

Провидица пожала плечами и посмотрела в глаза. В её чёрных широких зрачках отражалось моё испуганное лицо. Бледное… как у мертвеца. Я мотнул головой, чтобы отогнать наваждение.

– Вижу. Не позднее этого вечера ты покинешь родной дом, – проскрипела домарка. – Отправят тебя за горы, где ты погибнешь от чар Ледяной ведьмы, юноша, но перед самой кончиной всадишь ей кинжал в грудь.

Я отдернул руку. Предсказание не удивило. Последние дни ко мне не раз подходили гадалки с предложением «выпрямить линию судьбы». За сотню-другую золотых. Ни для кого не секрет, что я в семье младший, и впереди эта трижды проклятая война.

Дамир исподлобья взглянул на старуху.

– Если ты солгала, старая, завтра утром я проведу тебя по городу, облив смолой и осыпав перьями. Как позорную шарлатанку! – Он всё-таки сорвался на крик.

Старуха пожала плечами и на удивление спокойно отошла в тень.

– Дрянь, – бросил ей вслед Дамир. – Вытравлю! Всех их вытравлю с базара, как тараканов, – добавил он, глядя, как старушенция семенит в павильон на окраине Чародейских рядов, кишащий такими же пёстро одетыми домарками.

– Не вытравишь, – усмехнулся я. – Их здесь сотни.

Дамир пнул оброненную кем-то пустую корзину из-под рыбы, всю в крови и чешуе, направился к выходу с рынка.

– Я был уверен. Уверен, что она предскажет счастье, жену, богатство, – извинялся брат. – Хотел тебя успокоить.

– Если бы ты кинул старухе вторую пригоршню золотых, она избавила бы меня от злого рока, – усмехнулся я. – Все гадалки одинаковые.

– Тьма с ними, – вздохнул брат. – С гадалками. Нет истины в их словах. Истину следует искать в другом месте, на набережной, к примеру. Там открыли ресторан. Хозяин не местный, из Вереля, – подмигнул Дамир. – Будет и поесть, и выпить.

Мы свернули в тёмный переулок, надели поверх шёлковой одежды более скромную. Я по привычке накинул капюшон. Моя внешность слишком приметна для столицы: третьего сына аббари с медными кудрями подданные замечают издалека.

Дамир приказал сопровождающим идти скрытно. Они разбрелись по улице. Конечно, спрятать от внимательного наблюдателя такую толпу было невозможно, но, когда за тобой не тащится ровная колонна из слуг и телохранителей, приковывая внимание всех вокруг, можно представить себя простым беззаботным человеком.

Набережная пестрела яркими павильонами чайных. Маленьких ресторанчиков. Ароматы выпечки, жареного мяса, кофе заставили вспомнить, как долго я не ел.

Обычно люди ходили по набережной довольные и расслабленные, как дворцовые коты, но сегодня я не увидел ни одного радостного лица. Будто мрачная тень Золотого Бастиона отравила сдешний воздух.

Стоило войти в новый ресторан, гнетущее ощущение развеялось, вновь уступив голоду и безрассудному желанию выпить. Нас встретили в меру скромно. Никто не падал ниц, не перечислял титулы. Нас с Дамиром дико раздражало, когда разносчики и хозяева заведений, позабыв о своих обязанностях, начинали восхвалять “благословенную Небом семью аббари”. Взгляды посетителей тут же устремлялись к нам, и пить в такой обстановке становилось некомфортно. Даже рискованно. Мы делали это втайне от родителей.

Благо, сейчас хозяин ресторана – щеголеватый верелец с большими усами – подхватил нас под руки и быстро увёл в место, которое, судя по табличке, предназначалось для особых гостей. Оно было укрыто от остального зала изгородью, увитой виноградной лозой. Впереди простиралось море. Мы находились прямо над портом и могли видеть, как корабли заходят в гавань.

Верелец плюхнул на столик перед нами толстенное меню. Открыл прямо на мидиях.

Дамир всегда заказывал их, потому что во дворце такое не готовили. Главный повар заявлял, что без приказа аббари не позволит осквернять кухню пищей бедняков. Слуги подчинялись лишь отцу. А тот отказывался менять список разрешенных блюд, ибо «духовная пища важнее телесной».

Когда брат погрузился в изучение блюд с мидиями, я открыл перечень напитков. Вторая причина, почему мы убегали из дворца. Отец, под старость увлёкшийся благочестием, ввёл строжайший запрет на спиртное для семьи и придворных. Мать его поддержала.

– Одной бутылки будет маловато, – покачал головой Дамир. – Извини, но твоя матушка окончательно вывела меня из себя…

– Что на этот раз? – С пониманием спросил я.

– Отправила в архив. С учителем. Помнишь деда, который заикается и вечно вспоминает молодость? – Дамир опустил голову на руки. – Сказала, если я не буду стремиться к знаниям, из меня вырастет бестолочь, которая только мечом размахивать и умеет.

«Как ваш отец», – вспомнил я фразу матери, которой она обычно заканчивала свои монологи.

Резкая, жёсткая, властная – это про мою мать Марэ́ю. Также она хитра. Изобретательна. Настолько, что стала правительницей Барики, вопреки сложившимся вековым традициям, и никто – ни жаждущие власти советники, ни главы знатных родов, ни служители Храма не посмели этому воспрепятствовать.

Многие недоумевали, когда пятидесятилетний аббари распустил наложниц и устроил пышную свадьбу во второй раз. Женился на дочери иноземного торговца. Была она необыкновенно красива, чиста и покорна мужу. Впрочем, мужу она покорна и по сей день.

Никто не удивился, когда несколько лет спустя новая жена аббари, у которой уже подрастал сын, то есть я, взялась за воспитание других наследников – Дамира и Лура, ибо те были предоставлены сами себе и жутко избалованы. Дамиру на тот момент исполнилось десять лет. Он не освоил грамоту и счёт, зато знал наизусть блюда, которые готовили во дворце, а ещё выучил названия драгоценных камней, видов сабель, хранившихся у отца, а также стратегии ведения войны. Этому отец лично учил Дамира. Восьмилетний Лур целые дни проводил среди военных и овладел в совершенстве приёмами ближнего боя, а также мастерством игры в карты и искусству бранной ругани. Другими знаниями его голова была не обременена. Не стоит даже говорить, что от капризов маленьких наследников тихо стонал весь двор. Только отец радовался. Сыновья растут с характером! Радовался, пока не узнал, что продолжатели его рода не могут написать свои титулы и полное название Барики без ошибок.

Приструнив своевольных наследников, мать взялась за их учителей. Параллельно она давала советы отцу – по экономике, политике. Совершенствованию порядков во дворце. Голова старого вояки-аббари не вмещала столько нового, и, после долгих рассказов о вороватых советниках, о растущем недовольстве в народе, о новшествах, которые ввёл ненавистный правитель соседнего Вереля, он предоставил жене право выполнить все свои капризы, а заодно и утереть нос верельскому королю. Только обретя полную свободу, мать проявила характер.

В весёлом пьяном гомоне, в быстрых переливах музыки и смехе брата утренняя тревога позабылась.

Да, я младший из сыновей аббари. Уже как три года у меня нет магии – впрочем, я ей никогда не пользовался, чтобы потом не отвыкать. Не велика потеря. Да, я не взойду на трон, не войду в летописи Барики и не стану великим. Мне этого даром не надо. Мне по душе весёлая, беззаботная жизнь запасного наследника. Особенно когда рядом любящая семья, пышные сады и бурлящая жизнью столица, где я – самый завидный жених.

«Отправят тебя за горы, где ты погибнешь от чар Ледяной ведьмы, юноша. Но перед смертью всадишь ей кинжал в грудь.»

Разумеется, это – глупости. Совпадение.

Я – сын аббари, и мать никогда не позволит мне воевать.

2 глава. Новый день

Новый день – новые поводы для радости.

Джа.

Ветер – тёплый, пропитанный морской влагой и больше не обжигал лицо, как днём, а бережно ласкал. Столица погрузилась в сладкую дремоту.

Качались и поскрипывали жёлтые резные фонари, висевшие вдоль набережной. Волны с плеском разбивались о камни. Редкие прохожие поглядывали на нас с любопытством и шли дальше по делам. Чайные закрылись на ночь. Лишь из окошек загорского трактира лился свет. Звучала музыка. Пьяненький, еле стоящий на ногах мужчина пригласил нас выпить. Дамир отказался, а я долго извинялся за резкость брата.

Мы сильно перебрали. Осталось надеяться, что мать крепко спит.

– Какое несказанное удовольствие – свобода в еде и передвижениях, и какая горечь – знать, что каждый раз может быть последним, – брат спугнул прогуливающихся по набережной голубей. – Нет. Тебе не понять, Джа! Только я ощущаю на себе непосильный груз ответственности за будущее Барики.

Конечно, я никогда не стану аббари, и не обязан буду подавать пример благочестивой жизни. Да, в чем-то мне определённо повезло.

– Веди себя тише, – я обернулся. – Мать дома такое устроит, если узнает. Да и отец…

Дамир моментально заткнулся, а вот мне стало неуютно. Пустынная улица. Сопровождающие в серых балахонах шли за нами, рассредоточившись и избегая света фонарей.

Я подумал: “Может… ну их, пусть идут колонной, как раньше? Нет, Дамиру это не понравится, брат боится, что слух о его порочном поведении дойдёт до отца. Надо попасть во дворец как можно быстрее. Лечь спать. Как хорошо, что родители живут в другом крыле…”

Мысли путались, а в теле, напротив, чувствовались лёгкость и приятная невесомость.

– Вот и закончился день, Джа, – снова заговорил Дамир, к моему облегчению. – Мир не перевернулся. Предсказание – ложь. Обман, обман – твои туманные виденья, и только красное вино дарует мне прозренье, – переиначил он строки древнего поэта. – Завтра я сам выпорю ту домарку.