13 историй из жизни моего отца

Хотелось бы здесь отметить, что «время шло», но оно не шло, а мчалось со страшной скоростью, и не хватало мне листов, листиков, страничек и полей для конспектирования всего гениального, что для меня готовила жизнь. Но в какой-то ее момент я вдруг понял, что так давно ничего не записывал, что блокнот мой покрылся пылью, и что восприятие всей этой идеи у меня поменялось. Рукописи горели, и именно в этом в тот период для меня и была вся их прелесть. Я внезапно осознал, что не хочу сам читать, и не хочу, чтобы кто-то читал мои заметки. Они уже не были личными, поскольку принадлежали другому мне, а всем знакомая переоценка ценностей сделала нового меня очень ворчливым и придирчивым. К тому же за все эти годы я сделал один очень важный вывод: люди склонны верить написанному больше, чем сказанному. Ты их, значит, убеждаешь в чем-то, а они тебе железное «А я читал». И спор испорчен. Читал он, видите ли. Мало ли кто там это написал?!

Я избавился ото всех «блокнотов», решив держать свое творчество при себе. Это было нелегкое испытание, все время хотелось цитировать авторов выражений на латыни из детских книжек, и когда меня спрашивали, откуда я это взял, мне даже сослаться на «я читал» нельзя было. Я пожимал плечами, видя, что редко кто мне верит. Не выдержав, я завел-таки себе тетрадку и назвал ее про себя «гаражным блокнотом». На самом деле это было что-то вроде крупной записной книжки, из которой я даже позволял себе выдергивать листы, хотя они и были исписаны простым карандашом. А это практически сродни скрижалям! Но я был и в том возрасте, когда мог делать в гараже все что хочу. Ах, да, я же не рассказал вам, откуда взялось такое название… Все очень просто. Я ощущал, что моим мыслям уже не нужно быть оформленными в том виде и объеме, как в молодости. Но им определенно требовалась починка. Я сделал своего рода гараж для своей головы: загоняешь туда мысль, чинишь ее, меняешь масло, фильтры, переобуваешь сезонную резину – и вуаля! Снова можно ездить безопасно. Иногда мысли там подолгу гостили, даже зимовали, как в настоящем гараже. Ведь его задача какая? Сторожить, оберегать, защищать от негативного воздействия окружающей среды. Мой блокнот удачно со всем этим справлялся. И я уж думал, что так будет вечно.

Но время, как мы помним, бежит. Я достал его, пролистал. Поставил на полку. Потом еще раз достал, еще раз вернул на место.

И пока читатель будет ждать выхода новой главы, пусть думает, сколько же сезонных комплектов поменяли мои «гаражные» мысли, прежде чем стать тем, что будет «ездить» по бездорожью этого произведения.

История 3. Так выглядит надежда

Вера, жаба и любовь

Дело было по осени.

Я вообще люблю осень, она всегда кажется мне уютной и умиротворяющей. Сначала лучи еще напоминают о теплом летнем солнышке, но с началом ветров и первых легких заморозков мир укутывается в атмосферу дома. Хочется закрыться, зашториться, затопиться, как камин в вечерней комнате. Каждый начинает успокаиваться, отходить от суеты и подбирает для себя место для зимовки. Я сделал запасы книг, нарубил дрова летних воспоминаний, насобирал снов на зиму, приготовился и стал ждать.

И я такой был не один.

В моем дворе в тот год под диким виноградником стоял старый железный таз. Длинными летними днями дети пускали там кораблики, а ночами жуки ползли на водопой. С наступлением дождей вода там стояла постоянно, скрываемая опавшими листьями. Жуки приходили все реже, кораблики ушли в зимнюю гавань, и только новый жилец намеревался устроиться там надолго.

Это была маленькая жаба.

Я заметил ее случайно, когда она выползла на один из листиков, сливаясь с его веснушками. По-моему, я даже уже видел ее где-то, уж больно мне было знакомо лицо. После ряда ежедневных встреч я понял, что она здесь действительно надолго. Я подошел, опасаясь спугнуть, но она была уже у себя – дома – так что боялся я напрасно. Моя новая соседка дала понять, что ее намерения тверды, да я и спорить не стал. Мне было даже приятно, поскольку дружить с окружающими было моим давним хобби.

Так мы и условились. Она была там, на месте, каждый день. И я приходил к ней каждый день. То подливал воды, то разбирал опавший настил, и нам обоим было уютно. Мы присматривали друг за другом, и по утрам она кивала мне из своего тазика, а вечером – я ей. Всегда важно знать, что есть кто-то, кому есть чего пожелать доброго.

Зима в тот год не торопилась, и сырость и слякоть тянулись вереницей почти до конца декабря. Я продолжал проведывать мою знакомую, но с усилением морозов она все реже вылезала на поверхность. Однако я продолжал подливать воды, потом подсыпал снега, следил, чтобы было отверстие для воздуха, и сторожил ее сон, как делают все добрые соседи. Конечно, это был не классический случай: обычно актом вежливости считается понукание своей собаки, если она лает по ночам под чужими окнами, но в моем случае все было очень даже логично, сами понимаете.

Закончился период морозов так же внезапно, как и заведено в нашем регионе: снова сменившись дождями. За жабу я не волновался, в такую погоду после спячки ей должно было быть комфортно, однако каждый день я собирался к ней в гости. Но не попадал. Корил себя за это, но времени забежать на чашечку кофе действительно не было ‒ наступала весна. Эта пора всегда означала для меня бури и шторма, и каждый раз в начале марта единственной оформленной целью для меня было просто-напросто выжить. Этот год не был исключением. Зная уже давно отработанные сценарии, я каждый вечер крался мимо тазика, стараясь не тревожить мою соседку и обещая самому себе утром ну уж точно наведаться, с восходом солнца я начинал мчаться навстречу грозам и переменам в моей жизни, не отдавая себе отчета об отодвинутых и позабытых планах.

Фух. Наконец спокойствие. Зимние сны просмотрены, весенние бури пройдены, а лето означает что? Отсутствие дождей.

Я метнулся к ней, к той, кого я холил и за кем присматривал всю осень и зиму. Может быть, ушла, проснувшись и не увидев меня? Да нет, конечно. Добрые соседи так не поступают, хотя мне ли об этом говорить. Но она наверняка там, моя маленькая жаба, так отважно решившая поселиться под моим виноградником.

Тазик был стар. В его гавань не зайдут больше детские корабли, жукам придется найти новый водопой, потому что от времени дно проржавело и вывалилось. И на высохшей эмалированной поверхности я нашел жабу, плоскую и шершавую, как пергамент. Я же говорил, она явно решила здесь поселиться, и намерения ее были тверды.

История 4. На кабана

Как-то раз мне поступило предложение устроиться на работу в охранное агентство. Это было почти сразу по возвращении из армии, мои знания были свежи, сам я в отличной форме, амбиции еще не покинули мое сознание, так что, подгоняемый в прямом смысле боевым настроем, я охотно принял это предложение.

Агентство было достаточно большим, достаточно серьезным, весьма престижным, но главное (и что было редкостью в то нестабильное время), исправно платило. Слава о честных сделках простиралась далеко, так что была и некоторая конкуренция. Отчасти этот факт сыграл роль в моем согласии, потому что мне даже льстило, что меня позвали, приняли и безоговорочно слушали, хотя желающих на мое место было порядком много.

Работа делилась на сезонную и кладовую, и, словно бы иллюстрируя характер занятости, начальник, толстячок по прозвищу «мэтр», перетаскивал рабочий стол то во двор, под навес, в летний период, то в полутемное подвальное помещение с зарешеченным окном ‒ в зимний. Его работникам скука не грозила, ведь они были «на объектах», но каждую неделю по пятницам мэтр устраивал планерки, и тогда вся команда, которая на тот момент насчитывала человек пятнадцать, была вынуждена устраиваться полукругом у стола начальника, независимо от того, где тот стоял.

Основной деятельностью фирмы была охрана того и сего, но примерно раз в месяц появлялась Работа. Именно так, с большой буквы. Работа эта заключалась в том, что нужно было сопровождать торговый караван, который шел в М* пустой машиной, а обратно из М* шел полностью груженый. Обычно такая поездка была рассчитана на двое суток – с вечера пятницы по утро понедельника, ‒ и желающих было много, если не сказать все. Оплачивалась такая Работа сразу, на руки по возвращении выдавалась сумма, равная тройной стандартной зарплате, также давалось два дополнительных выходных дня. Но важнее и ценнее всего был почет, который каждый сопровождающий получал, так как, во-первых, «выживали не все». Звучало это крайне пафосно, но на самом деле речь шла о том, что мало кому везло с полным отсутствием проблем в дороге, а даже самые маленькие неприятности не нужны, особенно если вы в сотнях километров от дома принимаете какие-то решения, наделены ответственностью, да и вообще такая поездка была совсем не туристической. Охранное агентство не просто так звучит так гордо, это название еще нужно заслужить.

Ну, а во-вторых, тем, кому доставалась Работа, был положен еще и специальный инструктаж, который проводил лично сам мэтр. Он слыл знатоком оружия и, помимо того, что отлично разбирался практически во всех его видах, еще и поддерживал свою репутацию тем, что умудрялся доставать для фирмы новшества в должном качестве.

На работу я устроился в начале весны, был очень амбициозным и перспективным, водил дружбу с мэтром и среди коллег имел славу отличного парня. Однако Работа мне все никак не прилетала. Я был все время то там, то здесь, и поэтому у меня было ощущение вечного праздника. Усугубляло ситуацию еще и яркое, палящее июльское солнце. Я пребывал в приподнятом настроении, расслабленно грелся, откинувшись на спинку стула, и вполуха слушал бубнение мэтра, проводившего очередную планерку. В конце планерки он всегда обычно называл имена двух счастливчиков, которым предстояло пройти инструктаж: всегда по четвергам, чтобы в пятницу можно было уже выезжать на Работу.

‒ Ты, ты и ты, – назвал он, и я не сразу даже понял, что одним из имен было мое.

Все начали расходиться, кроме меня и двух моих коллег. Одним был «дедок». На самом деле Филиппу Ивановичу было всего лишь слегка за сорок, но в душе он был именно дедок и, похоже, сам был не против своего прозвища. Второй был молодой, пышущий здоровьем Володька, самый классический пример всех деревенских Володек.

‒ Зачем нас оставили втроем? – спросил я.

Володька пожал плечами и отвернулся. Это был не первый его инструктаж, и он предпочел быть показательно спокоен. Я не хотел выглядеть на его фоне слабаком и тоже отвернулся, косясь на «дедка». Меня учили всегда брать пример со старших.

Вернулся мэтр, разложил на столе под навесом какие-то коробочки и тряпочки и жестом показал нам подойти.

Начало его бубнения я не слышал, потому что в ушах у меня от восторга зашумела кровь. Одним из новых приобретений для Работы было ружье. Можно описывать его по-научному, по-разбойничьи, по-мальчишески, но, одним словом, это было большое ружье, о котором мечтают все «вожди краснокожих». Я видел такое на армейских учениях, но это не умаляло ни моего изумления, ни трепыхающегося сердца.

‒ Бу-бу-бу и бу-бу, бу, бу-бу, бу! Патроны, значит, из этой коробочки…

Что это были за патроны! Толстые, золотистые, с резьбой и насечками.

‒ Зачем это? – спросил Володька.

‒ Разрывные! – авторитетно выпалил я, не отдавая себе отчет, что перебиваю мэтра.

Дальнейшее «бу-бу» было сухим и академическим, я все это знал. Мне хотелось потрогать ружье, однако прицелиться и пристреляться нам из него не предложили. «Еще успеется», ‒ по-отечески буркнул начальник.

Володька и Филипп Иванович были назначены выполнять Работу, их отпустили собираться, условившись о месте и времени.

‒ А я? – все же спросил я. – Если я не еду, зачем же мне надо было оставаться на инструктаж?

‒ Тебе не понравилось ружье?

‒ Очень понравилось!

‒ Ты уже видел такое раньше?

‒ В армии. Там была хорошая подготовка.