Отраженные: Шёпот предвестия

Ксения Орлова

Отраженные: Шёпот предвестия

Глава 1 Полет

«Когда предвестие шепчет —

не отвечай.

Слушай.

Потому что, если оно пришло,

значит, кто‑то уже ушёл.»

Из Книги Безымянных

Внезапно Тиша осознала – её ноги не касаются земли.

Словно кто-то выдернул почву из-под ступней, привычную, твердую, дающую опору. В груди кольнуло остро – холодный страх мгновенно пронзил всё тело, будто иглы прошлись по венам. Сердце заколотилось быстро-быстро, в ушах стучало громко и неровно.

Она зависла в воздухе. Сначала – на уровне деревьев, затем – выше, ещё выше. Лес под ней расстилался, как темное покрывало, тонул в раннем утреннем тумане. Ветки казались чёрными прожилками на плотной паутине, а макушки деревьев таяли в серой дымке.

Ледяной ветер пронизывал до костей. Он теребил её длинные чёрные волосы, забирался под тонкую кофту, жалился в изгибах шеи и ключиц.

Пальцы занемели. Плечи свело судорогой. Её худощавое тело вздрагивало от порывов ветра. Дышать становилось труднее – воздух был разреженным и плотным одновременно.

Тиша всхлипнула. Застыв в воздухе, она оглядывалась – не было ни неба, ни земли. Только серо-синяя бездна и шепчущий в уши ветер.

Она не верила глазам. Это был не сон. Не бред. Ощущения были слишком настоящими: боль в пальцах, тяжесть дыхания, запах сырости и горький привкус страха во рту.

И вдруг – вспышка.

Не громкая, не слепящая. Просто свет. Бело-голубой, мягкий, как сияние луны, расстелился повсюду. Воздух стал прозрачным, плотным, сладковатым. Её кожа, и без того бледная, теперь светилась, словно фарфор, просвеченный изнутри. Вены казались тонкими синими нитями.

Она вынырнула над облаками.

И замерла. Висела в воздухе, как ледышка, как пылинка в солнечном луче. И не могла поверить.

Мысли путались: что это? куда? почему я?

И вдруг – словно кто-то невидимый протянул руку и позвал. Не голосом, нет. Это было ощущение. Сильное. Тёплое. Манящее.

Она едва подумала – и полетела.

Пронеслась сквозь облака, чувствуя, как тело становится легче с каждым мгновением. Ткань одежды лепилась к коже, ветер толкал вперёд, подхватывал, крутил, тащил. Она летела вверх и вниз, по кругу, по спирали. Кружилась, как лист в осеннем вихре. И больше не было страха.

Наоборот – был восторг.

Я лечу. Я действительно лечу…

Улыбка появилась сама собой. Неосознанно. Губы расползлись от чистого, дикого чувства свободы. Такого она не испытывала никогда. Даже в детстве, когда бежала босиком по полю, удирая от дождика и гогоча так, что не могла дышать.

В груди разливалось странное тепло. Как будто мир, наконец, признал её своей. Как будто всё встало на свои места.

Тиша научилась различать с высоты крыши домов, дорожки, аллеи. Узнала парк с облезлой детской горкой, знакомый перекрёсток, булочную, в которую заглядывала по пути из школы.

Она даже заметила одноклассницу, что гуляла с собакой, и своего соседа, что вечно курил на балконе. Наблюдать было будоражаще. Почти волшебно.

Что-то внутри щёлкнуло. В этом было ощущение власти. Ты видишь всё, а тебя – никто. Ты можешь быть рядом и при этом – невидимой. А если бы захотела… могла бы подслушать. Подглядеть. Узнать то, чего знать не должна.

Но в этом было что-то… неправильное. Словно она вторгалась туда, где не должна быть. Даже без звука, без прикосновений – просто глазами.

Но ведь они не знают. Никто не знает…

И всё же… кто-то знал.

Она это почувствовала внезапно.

Всё снова стало холодным. Воздух – тягучим, почти вязким. Как перед грозой, когда волосы приподнимаются, а в груди ноет тревожное предчувствие.

Кожа покрылась мурашками. В позвоночнике кольнуло. Тиша замерла. Её взгляд метался по горизонту – никого. Только клубящиеся чёрные тучи, что надвигались со стороны окраины.

Но она знала. Чувствовала каждой клеточкой: кто-то есть. Кто-то рядом.

И этот взгляд был как холодный нож под рёбра.

Злое, пристальное внимание. Ненавистное. Нелюдимое.

Так не смотрят случайно. Так смотрят хищники.

Тиша втянула голову в плечи, сжалась, будто хотела исчезнуть. Пора. Надо уходить.

Она рванула вниз. Через облака. Через воздух, как по густой воде. К костру.

Она опустилась медленно, с опаской, словно боялась снова ощутить чужой взгляд. Когда ступни коснулись земли – она едва не рухнула. Всё тело стало чужим. Тяжёлым. Плотным.

Как будто её снова всунули в костюм из кожи, которую она уже переросла.

Кострище было пустым. Лишь тлеющий пепел поднимался тонкими струйками. Было тихо. Слишком тихо.

Она ожидала – чего-то. Может быть, теней. Может быть, слов. Но не пустоты.

Она не помнила, как добралась до дома. Тело действовало само – шаг за шагом. Мир вокруг плыл.

Каждый шаг – как сквозь кисель. Мышцы слушались плохо, как будто тело выжали изнутри и налили обратно что-то другое. Тяжёлое. Чужое.

Когда дверь захлопнулась за спиной, Тиша рухнула на кровать, не раздеваясь. Голова гудела. Кончики пальцев покалывало.

Мысли не давали покоя.

Люди не летают. Я не должна летать. Это не нормально.

Но она вспоминала, как было там. Наверху.

Лёгкость. Воздух, гладящий лицо. Свобода.

И… ощущение, что никто не может достать.

Никто…?

Но ведь был кто-то.

И этот взгляд – он был. Она чувствовала его.

И он не был добрым.

Глава 2 Сборы

Запах сигаретного дыма лениво стелился по комнате, впитывался в шторы, в стены, в волосы. Он не был резким – скорее, привычным, обволакивающим, как старая песня. Такой запах клонил в сон, уносил мысли прочь.

Солнце вставало всё выше, нагло и ослепительно, будто пыталось выжечь остатки сна. Его свет застревал в волосах Зорины, превращая рыжие волны в огонь. Она щурилась, но не отводила взгляда – смотрела куда-то сквозь улицы, сквозь дома, дальше, туда, где город растворялся в дымке, где воздух дрожал от зноя.

Она медленно затушила сигарету в пустой банке из-под свечи. Тревога поднималась в груди, скреблась изнутри. Не острая, не паническая – тугая, вязкая, с еле уловимым звоном.

Инициация прошла успешно.

Факт. Но не ощущение.

Что-то не давало ей покоя.

Можно было бы списать на недосып – последние дни были насыщенными, сном Зорина себя не баловала. Но нет. Это было нечто другое.

Интуиция.

Она не подводила её никогда. Именно благодаря ей Зорина осталась жива столько лет. И сегодня она звенела в груди.

Что-то не так.

Шабаш был не обычным. Пришлось проводить ритуал прямо в черте города. Это противоречило всем правилам. Ведьмы избегали таких мест – слишком много глаз, слишком мало силы. Улицы, бетон, электрические провода – всё это искажало потоки. Но в этот раз выбора не было.

Риск был огромный. Сил ушло в два раза больше, чем обычно. И теперь она чувствовала себя опустошённой. Не уставшей – именно пустой, как стакан, стоящий вверх дном.

Вечером – в деревню. Наконец-то.

Одна мысль о поездке грела. Там, за пределами города, был воздух. Земля. Покой. Тишина. Место, где она могла быть собой. Где деревья шептали, а трава звенела под ногами.

Она вернулась к рюкзаку. Почти всё было собрано – за неделю она толком и не распаковывалась. Только перекидывала вещи с одной стороны на другую. Как перекидывала себя с утра в вечер.

Город…

Он давил. Тесный. Глухой. Пропитанный серостью. Зорина чувствовала, как здесь её сила становится тоньше, тусклее. Как будто её укрыли плёнкой.

Слишком много людей – и слишком мало жизни. Всё настоящее – будто выжжено. Все чувства – стёрты, как слова на старой плёнке.

Здесь она была слабее.

А быть слабой – она не имела права. Не сейчас. И никогда.

Из-за угла донеслось настойчивое, почти капризное мяуканье.

– Заткнись, – зарычала Зорина, не оборачиваясь. – Сбиваешь мысли. Эта шутка уже не смешна. Да и никогда не была смешной.

– Каааак жеее тааак… – протяжное мурлыканье, в котором чувствовалась обида и лукавство, донеслось из-за шкафа. – А я надеялся, что ты принесёшь мне покушать…

– Сходи в парк, – буркнула она, откидывая платок в сумку. – Там тебе хлеба накидают, как уточке. А мне сейчас не до тебя.

– Осторожнее с языком, – голос стал ниже, почти зловещим, и тут же на спинку дивана ловко запрыгнул кот. – Нельзя обижать домового. Тем более меня.

Он потянулся, выгнув спину дугой, и уселся прямо посередине диванной подушки, как будто она была его личным троном.

– А хлеба с молоком ты мне не оставила, – укоризненно поджал губы.

Зорина тяжело выдохнула.

– Прости. Я правда забылась. Эта инициация… Ты же сам знаешь.

Она пошла на кухню, налила в старое фарфоровое блюдце немного молока, и положила рядом кусочек вчерашнего хлеба.

Кот недовольно фыркнул. Посмотрел на подношение с выражением полного разочарования, но всё же соизволил принять жертву. Медленно подошёл, грациозно опустился и начал лакать молоко с тем самым видом, как будто делает одолжение всему миру.

Зорина, наблюдая за ним, почувствовала странное спокойствие. Этот кот, этот вредный, ворчливый, смешной дух был её якорем. Напоминающем, что даже в этом вонючем, задыхающемся городе – она не одна.

Кот замер, не поднимая морды от молока.

– Твоя интуиция тебя не зря дёргает, Зоринушка, – пробормотал он.

Зорина приподняла бровь.

– Ты чувствуешь – а я вижу, – продолжил он, облизывая нос.

– Что ты видел? – её голос стал жёстче.

Он промолчал. Принялся вылизывать лапу, будто не расслышал.

– Не играй, – прошипела она. – Что. Ты. Видел?

Кот вздохнул, как старик, которому в сотый раз задали глупый вопрос.

– Пока ничего определённого. Но ночью, когда ты спала, я вылетал. Воздух дрожал… будто кто-то прошёлся сквозь него, знаешь? Как тень, оставляющая шлейф.

– Где?

– Там, где был шабаш, – кот потянулся и закинул лапу за ухо. – У кострища. Слишком рано, чтобы говорить. Но запах… он не твой. Не наш. Но и не чужой.

Зорина молчала. Она догадывалась, о чём он говорит. Но признаваться в этом себе не хотела.

Не сейчас. Не перед дорогой.

Глава 3 Костер

На часах было 8:40. Хлопнула входная дверь. Мать ушла на работу. Дом снова наполнился тишиной.

Тиша лежала в кровати, распахнув глаза. Усталая до ломоты, но так и не сомкнувшая их за всю ночь. Мысли ходили по кругу, как беспокойные тени – одна за другой, без остановки. Она снова и снова возвращалась к той ночи.

Зачем она пошла туда?

Почему именно тогда?

Что-то, неведомое, почти физически тянуло её в лес, как ниточка за сердце.

Вечер. Она возвращалась от подруги. День был душный, затхлый, и даже вечер не принёс прохлады. Воздух стоял, как пар в ванной – густой, влажный, липкий. Она шла знакомой дорогой, не торопясь. И впервые за долгое время – без наушников. Звук был рядом, в каждом шаге, в скрипе качелей, в жужжании фонарей.

Парк начинался сразу за кварталом. В дневное время он был уютным и даже шумным – с лавочками, мамами с колясками, велосипедистами и воробьями. Но вечером он становился другим. Фонари вдоль центральной аллеи тускло мерцали, как будто уставали держать свет. Словно знали, что в этой темноте никто не должен находиться.

И вдруг – шорох.

А потом – мяуканье. Жалобное, тонкое. Словно кто-то маленький, одинокий и испуганный, звал на помощь.

Сердце сжалось.

Тиша остановилась. Слушала.

Плач становился всё отчётливее. Мяу-мяу. Мяу…

Там, в темноте.

Она шагнула в сторону. Колючие кусты будто зашипели и вцепились в одежду – тонкие ветки тянулись к ней, царапали, как чужие пальцы. Но она продолжала идти. Её будто звали.

Плач… не приближался. Нет. Он уходил. С каждым шагом – всё дальше. И вдруг – стих.

Впереди появился свет.

Не от фонаря. Он был живым. Теплым, словно дыхание. Он дрожал в темноте, как свеча в руках. Тиша замерла. Дыхание перехватило. И всё же пошла вперёд.

Сквозь кусты. Сквозь влажный, тягучий воздух. Сквозь запах прелой травы и пыльцы, щекочущей нос.

И вдруг – поляна.

Круглая, как вырезанная ножом. Трава мягко колыхалась, будто от дыхания земли. В центре тлел костёр – маленький, хрупкий. Язычки огня дрожали, будто жили своей жизнью. Тёплый свет окутал её с головы до ног, проник в кожу, в зрачки, в лёгкие.

И снова – тишина. Ни плача. Ни шагов. Только она.

И огонь.

Огонь, от которого не хотелось уходить. В груди расцвело странное спокойствие. Ни капли страха. Только лёгкое, почти тревожное… затишье. Как перед бурей. Как будто в этом месте не было зла – но было ожидание.

Тиша подняла глаза к небу – там, за кронами деревьев, клубились тучи. Серые, вязкие. Глухие. Фонарей не было видно. Дорожек – тоже. И парк уже не был парком. Он стал другим. Лес. Дикий. Призрачный. Не городской. Не человеческий.

И тогда – взгляд.

Глаза.

Из глубины кустов. Зелёные. Кошачьи. Яркие, будто светились изнутри. Они смотрели. Пронзительно. Не мигая.

Тиша вздрогнула. Сердце ухнуло куда-то вниз. Ступила назад. Споткнулась.

И в тот же миг – её ноги оторвались от земли.

Тело вздрогнуло – и полетело.

Она не помнила, как вернулась. Просто – снова в своей комнате. Солнечный свет пробивался сквозь шторы. Воздух был плотный, жаркий, липкий. Всё тело болело, как после тренировки. Но не физически. Глубже. Внутри.

Тиша села, обняв колени, уставившись в окно.

Это было не сном.

Это было наяву.

И она не была одна.

Кухня пахла блинами и ромашкой. Комфортный, домашний запах. Словно кто-то натянул одеяло на душу.

На столе стояла кружка с травяным отваром. Мама. Даже когда её не было рядом, она заботилась. Заваривала травы, а не просто чай. У неё был целый ящик: мята, чабрец, липа… И каждое утро – новый аромат. Сегодня – ромашка. Горьковато-сладкий, обволакивающий.

Он, казалось, говорил: всё будет хорошо.

Тиша съела блинчики не думая. Руки двигались автоматически. Но тепло в животе стало якорем – будто привязало её к реальности.

Потом – душ. Горячая вода жгла кожу, словно напоминая: ты жива. Ты – дома. Ты – здесь.

Но даже под струями воды она чувствовала – всё изменилось. Что-то в ней.

Что-то проснулось. Вырвалось. Расправило крылья.

Вернувшись в комнату, она закуталась в одеяло, несмотря на летний зной. Её било мелкой дрожью. Было жарко – и холодно. Тревожно – и странно легко.

Она уснула мгновенно.

И снился ей огонь.

И взгляд ярких зеленых глаз.

Глава 4 Поезд

Зорина опустила голову – серый кот неспешно шагал рядом.

Платформа была почти пустой. Густой воздух висел неподвижно, как влажная тряпка, пропитанная терпкой смесью мазута, железа, асфальта и чужого пота. Всё вокруг напоминало ей, насколько чужд был этот мир. Город. Люди. Их суета, запахи, их мысли, висящие в воздухе, как шумовой фон, от которого хотелось сбежать.

Запах рельс, старых шпал и промасленного металла въедался в кожу. Он не просто раздражал – он тревожил. Как будто оставлял клеймо. Она чувствовала его внутри, за грудиной. Как будто сама становилась немного железом.

Поезд подкатил с грохотом, будто рвал пространство на части. Сердце ёкнуло. Зорина сжала ремень рюкзака, вздохнула, и шагнула вперёд – к двери.

Вагон оказался полупустым. Мягкое кресло у окна. Солнце уже уходило за горизонт, стекло пульсировало остаточным теплом. Она села, уронив тело в сиденье, как в воду. Кот ловко запрыгнул следом, устроился у неё на коленях, обвился клубком и замер.

Пассажиры бросали взгляды: кто-то – с улыбкой, кто-то – с явным недоумением.

"Такой спокойный… И шлейки нет… Наверное, породистый. Дорогой."

Ехать предстояло долго. Поезд мчался прочь от цивилизации, от улиц, вывесок и сигнальных огней – в сторону, где даже на старых картах не было точек.

Вагон пустел. За окном мелькали чёрные кроны деревьев, железные опоры и остатки былых станций. Всё это отдалялось с каждым километром. С каждым ударом сердца.

Кот шевельнулся.

– Ты не зря тревожишься, – лениво протянул он, облизывая лапу.

Его голос был мягким, почти мурлыкающим, но в нём сквозила осторожность.

Зорина напряглась. Плечи чуть дёрнулись. Её взгляд всё ещё упирался в стекло – но мысли уже развернулись к нему.

– Ты что-то видел? – её голос был тихим, но острым, как лезвие.

Он не ответил сразу. Молчал, вылизывая лапу, как будто обдумывая, говорить ли ей то, что знает. Зорина терпела. Она умела ждать. Но внутри уже вспыхнуло беспокойство.

– Девку я видел, – наконец сказал он. – Из снов твоих.

Сердце дернулось. Словно споткнулось. Она повернула голову – медленно, будто боялась резким движением сорвать что-то важное.

– Мы договаривались, – прошептала она. – Ты больше не влезешь в мои сны. Ты поклялся.

Кот фыркнул.

– Да не во сне я её видел. Наяву.

Удар. Почти физический. В груди стало тесно. В горле – сухо. Она сжала кулаки.

– Когда? Где?

Голос сорвался. Она старалась дышать ровно, но не получалось. Пальцы подрагивали. Тело напряжено, как струна.

– Потише, – буркнул кот. – Вагон ещё не пустой. Люди глядят.

Зорина вжалась в кресло. Глаза снова устремились в окно, но внутри всё клокотало.

– С чего ты взял, что это она?

Он встретился с ней взглядом.

И в этих глазах не было ни насмешки, ни лености. Только жалость. Глубокая. Древняя.

– Да такую не спутаешь. Черноволосая. Бледная, как мёртвая. Да и как забудешь? Сколько раз она тебе снилась?

Она кивнула. Это было правдой. Слишком часто. Слишком ясно. Эти сны были не просто сновидениями. Это были воспоминания, вшитые в кожу.

– Когда вы всей своей братией улетели с шабаша, – продолжал кот, – я пошёл… ну, ты знаешь. Прогуляться. Кто-то может покормит. И вот я шёл, никого не трогал… и тут – она.

Он замолчал на мгновение. Смотрел куда-то мимо, в пол.

– Я даже забыл, что я в теле кота. Хотел окликнуть, но вместо крика – мяу. Она меня услышала. И… пошла за мной.

Он хмыкнул. Печально.

– Думал, живодёрка. Серьёзно. Глаза у неё были… странные. Вот-вот, думаю, конец мне. А она подошла к костру. И… полетела.

Зорина закрыла глаза. Обхватила плечи руками.

Всё стало ясным и запутанным одновременно. Как будто части мозаики внезапно встали на места – и из этого складывалась картина, от которой хотелось отвернуться.

– Ты уверен, что она сама?

– Да. – Кот не раздумывал. – Никто не тянул её. Она… отозвалась.

Зорина кивнула. Сердце било тревогу. Она чувствовала, что всё стало намного сложнее.

– Либо кто-то инициировал её раньше. Без нас.

Внутри всё перевернулось.

Если кто-то смог обойти защиту… если кто-то нашёл её… если кто-то инициировал без согласия старейшин…

Это не просто тревожно. Это – опасно.

– Мысли не лезут в порядок, – пробурчал кот. – Я пытался… понять. Но чем больше думаю, тем больше похоже на случайность. Только вот… ты сама знаешь – в таких делах случайностей не бывает.

Зорина снова посмотрела в окно.

Сумерки уже поглотили свет. Мир за окном становился чёрно-белым. Только тени. Только контуры.

– Значит, это она, – тихо сказала Зорина. – Та, кого я всё это время чувствовала.

Кот не ответил.

Он просто замер, свернувшись у неё на коленях, и прижал уши, будто что-то услышал – что-то, чего она пока не слышала.

Но скоро услышит.

Глава 5 Путь

Поезд остановился у пустого перрона. Двери открылись с мягким шипением и сразу же захлопнулись за её спиной. Звук ушёл в ночь, как последнее дыхание города.

За окнами – ночь. Глубокая. Чистая. Без единого фонаря. Только звёзды. Много. Слишком много – как будто кто-то разронил свет на чёрный бархат неба и не смог собрать обратно. Лёгкий морозец пробирался под одежду. Воздух пах соснами, землёй и чем-то древним, щемяще знакомым.

Зорина замерла на мгновение. Вдохнула этот запах. Задержала взгляд на небе. Словно искала там ответ – в пыли звёзд, в дыхании вселенной. А потом – пошла.

До деревни не ходил транспорт. Дойти можно было только пешком.

Первый участок пути – заброшенная железная дорога. Шпалы уже сгнили, железо растащили на металл. Остались только вросшие в землю кости старого пути. Прямые, упрямые. Ведущие сквозь лес.

Домовой устроился на рюкзаке, как на троне. Свесил лапы, принял царственную позу и периодически фыркал, когда Зорина оступалась.

В теле кота он уставал меньше, чем человек, но все же быстрее, чем в обличии духа.

Но они шли. Молча.

Шаг. Шаг. Шаг.

Тишину разрезал только их ритм. Да редкий шелест травы под ногами. Вдалеке – перекличка сов. Кузнечики. Капли росы скатывались с листьев.

Ночь жила. Медленно, размеренно, в своём дыхании.

Ветер скользил по щекам, шевелил волосы Зорины. Не звал и не прогонял – просто был. Как и всё здесь. Природа не задавала вопросов. Она принимала.

Дождь тут недавно прошёл. Земля дышала влагой. Мох был напитан, тяжел, ароматен. Воздух тянулся в лёгкие густой зеленью и покоем.

И в этой тишине, в этой обволакивающей, древней ночи… всё равно жила тревога. Она не стихала. Не уходила.

Кто она, эта девочка?

Почему она снится? Почему так часто?

Сны не были обычными. Не кошмарами, не знамениями. Это были воспоминания. Потери. Будто что-то – кто-то – был у неё когда-то. Но исчез.

Зорина напряглась. Её лицо помрачнело.

Что скажет старейшина?

Она же ручалась. Выстраивала круг сама. Проверяла каждый символ, каждый травяной пучок. Она отвечала. За всех. За то, что ритуал останется в тайне.

А теперь – девочка. Незнакомая. Пробравшаяся в их пространство. Возможно – увидевшая их в полёте.

Домовой сказал, что девчонка пришла позже. Что костёр уже тлел. Что всё было закончено. Но если даже мельком… если она увидела хотя бы одну из них, висящую в небе…

Это уже не случайность. Это – угроза.

Река зашумела впереди. Её голос был глухим и равномерным, как дыхание великана. Сильная, тяжёлая, она не спешила, не волновалась. Просто текла. Несла ночь на спине.

Зорина резко остановилась. Домовой за её спиной шевельнулся.

– Ты чего встала? – прошипел он. – Тут коряги, я ж тебе говорил… спина трясётся от этой болтанки!

Она не ответила. Сделала вдох. Потом шаг вперёд. Потом второй. И пошла быстрее.

Шаги стали злее. Упрямее. Словно решение – на грани. Где-то рядом. Ещё чуть-чуть – и всё рухнет. Или всё станет понятно.

За спиной всё ещё звёзды. Впереди – тьма.

И где-то там, в этой тьме – ответ.

Глава 6 Деревня

В деревне было непривычно шумно.

На главной площади – если это вообще можно было назвать площадью, скорее, это было пространство между семью домами и парой узких улочек – собрался почти весь женский состав общины. Вокруг длинного, шершавого от времени деревянного стола столпились ведьмы.

Старшие – молчаливые, сосредоточенные. Они держались особняком, не вмешиваясь в общий гомон, лишь переглядывались между собой, будто по каким-то внутренним знакам уже делились мыслями. Кто-то перебирал пальцами нити бус, кто-то проводил рукой по старому шраму, кто-то держал у сердца кулон или гладил висевший на поясе мешочек. Эти жесты не были случайными – защитные, привычные, почти бессознательные. Каждая из них напоминала себе: я здесь. Я в этом теле. Я всё ещё ведьма.

Молодёжь – напротив – кипела, бурлила. Говорили вперебой, перебивая друг друга. Смеялись – нервно, прерывисто, будто чтобы заглушить собственный страх. Обсуждали, кто как прошёл инициацию, у кого под ногами горел костёр, кто плакал, кто смеялся, кто почувствовал «что-то».

И только одна вещь была общей: напряжение. Оно висело в воздухе, как гудение перед грозой.

Зорина появилась внезапно – и не пришлось говорить ни слова. Женщины расступались перед ней сами. Она двигалась размеренно, но в её походке ощущалось что-то хищное. Её энергия была плотной, вязкой. Словно грозовое облако пришло пешком.

За старым столом, в выцветшем чёрном платье, сидела пожилая женщина. Волосы спутанные, смешанные из седины и сажи. Лицо – как маска из старого дерева: грубое, морщинистое, но неподвижное. Она не смотрела на толпу. Пальцы шуршали по бумажкам, губы беззвучно шевелились, как будто она пробовала мысли на вкус.

Зорина остановилась рядом. Наклонилась ближе: