Перо в её руке. Женские письма – женские судьбы в XVIII веке

В мае 1753 года госпожа дю Деффан возвращается в Париж. Она вновь распахивает двери своего салона, который имеет небывалый успех и становится светским, философским, литературным и культурным эпицентром столицы. Его хозяйка отныне слепа и особенно нуждается в постоянной заботе и внимании. Она вступает в переписку с Жюли де Леспинас, которая все еще находится в Лионе, и осыпает девушку ласками в надежде побороть ее сомнения. В нижеследующем письме госпожа дю Деффан набрасывает подробный план их совместной жизни, которую она преподносит прежде всего как взаимные моральные обязательства. В конце концов в апреле 1754 года Жюли приезжает в Париж. В течение следующих 10 лет она будет жить на антресольном этаже в скромном помещении, которое сообщается с квартирой госпожи дю Деффан через низкую лесенку.

13 февраля 1754 года

Я счастлива, моя королева, что вы довольны моими письмами и решились все ясно изъяснить господину Дальбону [брату Жюли]; но я совсем не разделяю вашего мнения, что это окончится неудачей. Я убеждена, что он захочет назначить вам содержание (его бы побили камнями, поступи он иначе), а это значит, что моим планам нескоро суждено будет свершиться. Но уж если он вам откажет, вы получите полное право поступать по собственной воле, и в этом случае я надеюсь, что вам все так же захочется поселиться в моем доме; однако прежде, моя королева, вы должны как следует изучить самое себя и увериться, что не раскаетесь в этом. В своем последнем письме вы пишете вещи самые нежные и приятные, но припомните, что два или три месяца назад вы так не думали. Вы признались тогда, что страшитесь скуки, о которой я вас предупреждала, и хотя вы к ней привычны, в большом свете она может стать для вас более нестерпимой, чем в уединении, – и коли так случится, вы впадете в уныние, которое сделает вас несносной, а у меня вызовет отвращение и сожаления. Таковы были ваши собственные выражения, и надо думать, что именно эту «ошибку» вы просите меня простить и забыть. Но, моя королева, нет ошибки в том, чтобы высказать свои мысли и намерения, – напротив, это лучшее, что можно сделать. Вот почему, и не помышляя упрекать вас, я сказала вам, что благодарна за искренность и не перестану нежно любить вас, хоть мне пришлось отказаться от моих планов. Я повторяю то же самое сегодня: подумайте над тем, как вам поступить. Я уже рассказывала, какую жизнь вы будете у меня вести, и повторю еще раз, чтобы вы нисколько не заблуждались на сей счет.

Объявлять о вашем приезде я никому не стану, а людям, с которыми вы поначалу будете встречаться, скажу, что вы девица из моей провинции, желаете уйти в монастырь, а я предложила остановиться у меня, пока вы не изберете подходящий. В свете я не просто буду говорить о вас учтиво, но и стану всячески отличать вас, чтобы сразу приучить других выказывать должное уважение. Я открою свои истинные намерения лишь очень тесному кругу друзей, а три, четыре или пять месяцев спустя мы обе, и вы, и я, будем знать, как нам живется друг с другом, и сможем вести себя свободнее. Я никому не подам повода думать, что желаю ввести вас в свет, ибо намерена заставить других самих желать этого, и если вы хорошо меня узнали, то должны верить в то, что я буду относиться к вам со всяческим уважением, но положитесь на мое знание света. Если сразу объявить, что вы поселились у меня, люди не будут знать (даже окажись я куда более знатной дамой), как надобно с вами обходиться: одни вообразят, что вы моя дочь, другие решат, что вы ищете в моем доме каких-нибудь милостей и проч., и начнут отпускать на сей счет дерзкие замечания. Вот почему люди прежде всего должны узнать ваши достоинства и приятность вашего обращения. Вы этого легко достигнете – мы с друзьями поможем в этом; но нужно приготовиться терпеливо переносить скуку, которая ждет вас в первое время. Есть и второе обстоятельство, о котором я должна с вами объясниться: малейшее притворство и даже малейшая неискренность с вашей стороны будут мне нестерпимы. Я от природы недоверчива, и все, в ком я полагаю хоть малейшее притворство, кажутся мне так подозрительны, что я уже не могу открываться им. У меня двое близких друзей: Формон и Д’Аламбер, и я всей душой люблю их не столько за их приятность или дружбу ко мне, сколько за их исключительную правдивость.

Я могла бы отнести к этому числу и Деврё [ее горничную], поскольку подлинные достоинства всех делают равными, и для того [sic!] я ценю ее больше, чем всех владетельных особ в мире. Таким образом, моя королева, надобно решиться держать себя со мной с величайшей искренностью и прямотой, без околичностей или преувеличений, одним словом не отклоняться от истины и никогда не терять одну из величайших прелестей юности, а именно бесхитростность. Вы остроумны, веселы, вам не чуждо чувствовать; все эти качества сделают вас очаровательной, если станете вести себя скромно и естественно, то есть будете сама собою.

Я совершенно уверена в вашем бескорыстии, и для меня это еще одна причина сделать для вас все, что будет в моих силах.

Когда увидитесь с г-ном Д., уведомите меня, чем закончился ваш разговор. До тех пор пока я не буду этого знать, мне больше нечего сказать вам.

Деврё показала мне ваше письмо к ней; оно исполнено дружеских чувств, но вы столько раз употребили в нем слово «мадемуазель», что это все перечеркивает. Можете счесть меня слишком суровой, но клянусь вам, я безжалостна только к тому, что идет вразрез с искренностью. В этом отношении я не знаю пощады. Прощайте, моя королева; вы можете показать это письмо нашему другу. Я не имею от него тайн.

Впервые госпожа дю Деффан с Вольтером встречаются в 1723 году в замке Ла-Сурс близ Орлеана. Между ними возникает мгновенное притяжение, прежде всего дружеское. Она восхищается его выдающимся умом, и это взаимно! Однако их отношения страдают от связи Вольтера с Эмили дю Шатле, возникшей в 1734 году: госпожа дю Деффан ту терпеть не может и высмеивает ее претензии на занятия физикой. Кроме того, Вольтер не живет в Париже, да и во Франции бывает нечасто. Проведя какое-то время при прусском дворе, он перебирается в Женеву, а затем, в 1758 году, – в замок Ферне, расположенный на французско-швейцарской границе. Сохранились 103 письма госпожи дю Деффан Вольтеру – она всегда делала копии со своих посланий ему. Публичное чтение писем великого человека и своих ответов было кульминацией светских и литературных вечеров в ее салоне. Переписка между «монастырем Сен-Жозеф» и «Альпами», длившаяся, с некоторыми перерывами, более 15 лет, – одно из величайших эпистолярных сокровищ XVIII века. Нижеследующее письмо положило ей начало.

5 января 1759 года

Мне казалось, милостивый государь, что вы позабыли меня; я о том сокрушалась, но не сетовала. Однако величайшая потеря, которая могла когда-либо постичь меня и переполнила чашу моих страданий, напомнила вам обо мне. Никто не говорил о дружбе совершеннее вас, и как ее величайший знаток вы можете судить о том, какую боль я испытываю. Друг [Жан-Батист-Николя де Формон, умерший в 1758 году], которого я буду оплакивать всю жизнь, позволял мне прочувствовать истинность строк, содержащихся в вашей «Речи об умеренности»: «О божественная дружба! Блаженство совершенное!»[8] и т. д.

Как отрадно мне было повторять эти слова снова и снова; теперь же я буду произносить их с горечью и мукой! Но, милостивый государь, почему вы отказываете моему другу в хвалебном слове? Нет сомнений, что вы полагали его достойным такой чести – вы ценили его ум, вкус, суждения, его сердце и характер. Он вовсе не принадлежал к числу тех философов, которые учат презирать публику и ненавидеть великих, не желая признавать их ни в каком жанре, и которым нравится сбивать других с толку утомительными и скучными софизмами и парадоксами. Друг мой был очень далек от этих нелепиц; он был искреннейшим и, полагаю, одним из самых просвещенных ваших почитателей. Но, милостивый государь, отчего бы мне одной хвалить его? Четыре строки от вас, в стихах или в прозе, почтили бы его память и стали бы для меня настоящим утешением.

Если, как говорите, вы мертвы, то не до́лжно сомневаться в бессмертии души, ибо никогда ни у кого на земле не было больше души при жизни, чем у вас в могиле! Я считаю вас чрезвычайно счастливым. Так ли уж я ошибаюсь? Страна [Швейцария], где вы находитесь, кажется, была создана для вас: люди, населяющие ее, – истинные потомки Измаила, которые не служат ни Ваалу, ни богу Израилеву. Там отдают должное вашим талантам, не питая к вам ненависти и не преследуя вас. Вы располагаете и еще одним значительным преимуществом – большим состоянием, которое позволяет вам ни от кого не зависеть и с легкостью удовлетворять свои вкусы и фантазии. Я нахожу, что вы лучше всех распорядились своими картами – пусть не во всем вам улыбалась удача, но вы сумели справиться с обстоятельствами неблагоприятными, из благоприятных же извлекли наибольшую пользу.

Наконец, милостивый государь, если вы в добром здравии, если вы наслаждаетесь радостями дружбы, король Пруссии прав – вы в тысячу раз счастливее него, несмотря на славу, которая его окружает, и посрамление его недругов.

Президент [Эно] составляет как все утешение моей жизни, так и всю ее муку, ибо я страшусь потерять его. Нам часто случается беседовать о вас. Как жестоко с вашей стороны говорить, что нам никогда более не доведется увидеться! Никогда! Это и в самом деле речи покойника, но, слава богу, вы отнюдь не умерли, и я ничуть не теряю надежды увидеть вас снова.

Я припоминаю, возможно слишком поздно, что некогда переписка с вами мне наскучила; столь длинное послание может навлечь на меня ту же беду.

Прощайте, милостивый государь. Никто не питает к вам большей склонности, уважения и дружбы – я думаю так вот уже 40 лет.

В апреле 1764 года, после 10 лет совместной жизни, которая на первый взгляд казалась вполне гармоничной, госпожа дю Деффан со скандалом выгоняет Жюли де Леспинас. Она случайно узнает, что та принимает Д’Аламбера и некоторых других друзей в своем скромном жилище за час или два до того, как распахиваются двери ее салона. В назначенное время небольшая группа разделяется и спускается по лестнице, ведущей в спальню госпожи дю Деффан. При ней, ослепшей и состарившейся, они приветствуют друг друга так, будто только что встретились. Узнав, что эту безобразную комедию разыгрывали в течение долгих недель, а то и месяцев, держательница салона приходит в страшный гнев. Глубоко униженная, она не может понять, как Д’Аламбер и другие друзья-философы могли предпочесть ей Жюли, эту незаконнорожденную, эту нищенку. Столкнувшись с тем, что кажется ей непростительным предательством, она ведет себя как женщина из высшего сословия, стоящая на вершине социального могущества. Нижеследующее письмо Вольтеру написано именно в этих обстоятельствах – госпожа дю Деффан выбирает почти полностью умолчать о них, но упоминает о том, что 15 апреля умерла маркиза де Помпадур, с которой она никогда не встречалась лично. Госпожа дю Деффан погружается в меланхолию.

2 мая 1764 года

Я не льщу себя надеждой, милостивый государь, что вы заметили, как давно я не имела чести писать к вам; но если вы по случаю обратили на это внимание, то должны знать причину. Во-первых, президент [Эно] был болен и доставлял мне много тревог. За сим последовали болезнь и смерть госпожи де Помпадур, которые занимали и волновали меня в той же мере, как и многих других, которым это было совершенно безразлично, а следом прибавились домашние печали и хлопоты, поколебавшие мой слабый дух. Я желала несколько успокоиться, прежде чем писать вам.

Ваше последнее письмо (о котором вы, конечно, не помните) очаровательно. Вы пишете, что желаете узнать, о чем я думаю. Ах! Милостивый государь, о чем вы меня просите? Мои мысли сводятся к одной-единственной, очень печальной, ибо, если правильно рассудить, в жизни есть лишь одно несчастье – родиться. Во всем свете нет такого состояния, которое казалось бы мне предпочтительнее небытия. Вы сами, господин де Вольтер, в чьем имени заключено все мыслимое счастье, авторитет, уважение, слава, все средства избежать скуки, вы, который сам себе доставляет все выгоды (понятная философия, которая помогла вам предугадать, что в старости достаток есть необходимость); так вот, милостивый государь, несмотря на все эти преимущества, я убеждена, что даже в этом случае лучше было бы не рождаться, ибо смерть неизбежна, несомненна и так противна природе, что все люди подобны дровосеку[9].

Вы видите, какой грустью охвачена моя душа и сколь несвоевременно я взялась писать к вам; но, милостивый государь, утешьте меня; прогоните тоску, которая меня снедает.

Я только что прочла «Историю Шотландии»[10], которая, собственно говоря, представляет собой всего лишь жизнеописание Марии Стюарт; это довело грусть мою до последней крайности. Надеюсь, что ваш Корнель[11] выведет меня из этого состояния. Пока я прочла только послание к Академии и предисловие. Мы весьма дивимся, читая ваши слова о том, что не все пишут хорошо. Кажется, нет ничего легче, чем писать, как вы, а между тем никто в мире не может в этом сравниться с вами; после вас я больше всего люблю одного лишь Цицерона.

Прощайте, милостивый государь, с моей стороны было бы недостойно более занимать вас.

Я хотела бы сейчас быть в Женеве, то есть с вами.

Я люблю вас всем сердцем, и вы смогли бы хоть на мгновение утешить меня в том, что я появилась на свет. Здесь у нас все без изменений, нет никаких «дариолет»[12], объявляющих, откуда ветер дует, есть одни лишь глубокомысленные политики, которые предсказывают, судят да рядят, и, надо думать, все мимо.

Госпожа дю Деффан не ограничивается изгнанием Жюли де Леспинас. Она сразу вычеркивает ее из своего завещания. У Жюли нет ни состояния, ни положения, и, чтобы свершилась справедливость, так и должно остаться. Но в ее глазах, которые уже не видят, этого по-прежнему недостаточно! Она ставит Д’Аламберу ультиматум: если он хочет остаться почетным гостем ее салона, он должен полностью порвать с Жюли де Леспинас. В ответ на это Д’Аламбер без всяких колебаний заявляет: он друг Жюли и останется им до конца. Он больше не в силах терпеть не только враждебное и даже презрительное отношение госпожи дю Деффан к идеям просветителей, но и ее милостивую снисходительность к Жюли, ведь он тоже рожден вне брака и несет на себе бремя позора, которым общество клеймит бастардов. Для Д’Аламбера и его друзей Жюли – «муза Энциклопедии», но ее поддерживают не только они. Даже сам президент Эно, бывший возлюбленный и преданный друг госпожи дю Деффан, предоставляет Жюли финансовую помощь, благодаря чему она поселяется на той же улице Сен-Доминик, примерно в 100 метрах от квартиры, которую занимает ее бывшая покровительница. Это дополнительное унижение переходит всякие пределы. В попытке примириться Жюли де Леспинас пишет короткую умоляющую записку, на которую госпожа дю Деффан отвечает нижеследующим письмом.

9 мая 1764 года

Я не могу дать вам согласия на столь скорую встречу, сударыня; мне все еще слишком памятен разговор, который я имела с вами и который стал причиной нашего расставания. Я не могу поверить, что вы желаете нашей встречи из дружеских чувств, ведь невозможно питать их к тем, кто вас не выносит, ненавидит и проч., и проч., кто постоянно задевает ваше самолюбие, наносит ему жестокие раны и проч., и проч., и проч. – это ваши собственные выражения и следствие влияния, которое на вас уже долгое время оказывают те, кого вы считаете своими истинными друзьями. Они действительно могут быть таковыми, и я всем сердцем надеюсь, что вы обретете в их лице все преимущества, на которые рассчитываете: приятность обращения, достаток, уважение и т. д. На что я вам сейчас, какую пользу я могла бы принести вам? Мое общество было бы вам неприятно и только напоминало бы вам о первых днях нашего знакомства и о дальнейшей нашей жизни, а все это следует поскорее забыть. Впрочем, если вам случится когда-нибудь в будущем вспомнить об этой жизни с удовольствием и воспоминание это вызовет в вас некоторое раскаяние или сожаление, я не замкнусь в суровой неприступности. Я совсем не лишена способности чувствовать и довольно хорошо умею различать правду; искренний порыв мог бы тронуть меня и пробудить во мне симпатию и нежную любовь, которые я питала к вам; пока же, сударыня, оставим все как есть. Довольствуйтесь тем, что я желаю вам всяческого благополучия.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

«Женщины берут слово» (фр.). – Здесь и далее, если не указано иное, прим. пер.

2

Роковая женщина (фр.). – Прим. ред.

3

Монастыри нередко сдавали внаем часть принадлежавших им зданий, причем светские квартиросъемщики никак не контактировали с их постоянными обитателями. Такого рода жилье особенно часто снимали пожилые аристократки. Так, квартиру госпожи дю Деффан в женском монастыре Сен-Жозеф до нее занимала бывшая фаворитка Людовика XIV госпожа де Монтеспан.

4

Имеется в виду президент парижского парламента. – Прим. ред.

5

Т. е. высокопоставленный судебный чиновник, глава парламента, обладавшего юридическими, а не законодательными полномочиями. Помимо провинциальных парламентов, существовал и главный, парижский. Именно его президентом был Шарль Жан-Франсуа Эно (1685–1770), возлюбленный госпожи дю Деффан, сам не чуждавшийся литературных занятий и занимавший видное место в ее салоне.

6

Отсылка к научным работам Ньютона (где говорится о «притягательных» и «отталкивательных» силах между частицами), популяризацией которых во Франции занимался Вольтер, или к трудам самого Д’Аламбера.

7

Речь идет об эссе Essai sur la société des gens de lettres et des grands; sur la réputation, sur les Mécènes, et sur les récompenses littéraires («Рассуждение о сочинителях и вельможах; о репутации, о меценатах, а также о литературных наградах»), написанном Д’Аламбером в 1753 году. Не переведено на русский язык.

8

Вольтер. Épître de la modération en tout, dans l’étude, dans l’ambition, dans les plaisirs («Речь об умеренности во всем, в ученье, в честолюбии, в наслаждениях»).

9

Отсылка к басне Лафонтена «Смерть и Дровосек» (La Mort et le Bûcheron).

10

Речь идет о книге британского историка Уильяма Робертсона History of Scotland during the reigns of Queen Mary and King James VI, изданной в 1759 году.

11

Т. е. критическое эссе Вольтера «Комментарий на Корнеля» (1764).

12

Дариолета – второстепенный персонаж популярного романа «Амадис Гальский» Г. Монтальво, служанка и сводница, здесь посредница в любовных делах. Возможно, намек на попытки придворных угадать, кто станет новой фавориткой короля после смерти маркизы де Помпадур и как ввиду этого изменится ситуация при дворе.